«Архитектор Его Величества Короля Кореи» А.И. Середин-Сабатин (1860-1921)

Вестник Центра корейского языка и культуры. Выпуск 12

Т. М. Симбирцева, С. С. Левошко
РГГУ, Москва;
НИИ теории архитектуры и градостроительства, Санкт-Петербург

«АРХИТЕКТОР ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА КОРЕИ» СЕРЕДИН-САБАТИН (1860-1921)[1]

Настоящая статья была написана по инициативе Института истории Восточной Азии (г. Сеул, директор — доктор исторических наук, приглашенный профессор университета Вонгван Ли Минвон) и при финансовой поддержке АО «Архитектурная фирма «Арымт- хо»» (г. Чхонан, генеральный директор — господин Ким Соксун). Хочется подчеркнуть, что если бы не их своевременное предложение, приведенные здесь сведения и фотографии могли бы навсегда остаться неизвестными.

Введение

Настоящая статья посвящена первому в Корее европейскому архитектору Афанасию Ивановичу Середину-Сабатину (корейское имя Саль Пхачжон[2], Саль Пхачжин, Саль Пхарён 1860-1921). Русский подданный, украинец по национальности, он жил в Корее с 1883 по 1904 г. и выполнил около двух десятков проектов, из которых по меньшей мере 14 были реализованы. Самый известный проект Сабатина — мемориальные Ворота независимости, возведенные в Сеуле в 1897 г. Не найдется ни одного иллюстрированного издания, посвященного Корее конца XIX — начала XX в., где бы не было их изображения. Тогда они были символом этой страны для всего мира.

Некоторые из зданий Сабатина стали ареной очень значительных событий национальной истории. Это, в первую очередь, построенная в 1896 г. королевская библиотека, в дальнейшем получившая название Чунмёнджон («Дворец проникающего света»). В 1904-1905 гг. она была главной резиденцией императора Коджона, и в ней в ноябре 1905 г. был подписан договор о протекторате между Японией и Кореей (Ыльса чояк). Он лишил Корею права внешних сношений и стал предпосылкой к аннексии страны в 1910 г. Чунмёнджон, который рассматривается ныне как «место, где новые поколения могут получить важный исторический урок», к 2010 г. предполагается восстановить вместе с интерьером. Такой проект в Корее предпринят впервые. На него из государственного бюджета Республики Корея было ассигновано свыше 2 млн долларов.

В условиях отсутствия авторского проекта и ранних фотографий это очень сложное дело. Для памятников, где мемориальная ценность является доминирующей, непреложным требованием является подлинность его облика, внутренней планировки, материалов. Считается, что «новодел» не может являться историческим памятником. Тем не менее жизнь сложнее самой «правильной» теории, и история реставрации знает много примеров, когда разрушенные сооружения, исключительно значимые для национальной истории народа, воссоздавались буквально из «пепла». Это, например, дворцы Петергофа. Пушкина и Павловска под Санкт-Петербургом в России или средневековые исторические центры Варшавы и Гданьска в Польше, разрушенные в ходе Второй мировой войны. Чунмёнджон — именно такой случай. Как показывает опыт, главную роль тут играют тщательные натурные обследования специалистов, которые могут с большой долей достоверности раскрыть первоначальную структуру здания, понять по характеру кладки исторического кирпича некоторые конструктивные узлы и детали и даже характер декора.

Работы по восстановлению Чунмёнджона стали стимулом для поиска новых сведений о Сабатине и его наследии в Корее.

1. Историографический обзор

Насколько известно, первым к изучению жизни и наследия Сабатина обратился южнокорейский историк архитектуры Ким Чондон, который в своей докторской диссертации (1990) посвятил ему несколько страниц[3]. Опираясь на корейские источники[4], упоминание о Сабатине в русском труде «Описание Кореи» (1900)[5], а также сведения из русских архивов, полученные от русского искусствоведа А. Ф. Крашенинникова, Ким Чондон сообщил год рождения Сабатина и краткие сведения предположительного характера о его образовании и обстоятельствах его найма, дату отъезда из Кореи и имена его детей. Не останавливаясь на подробностях, он привел список известных ему 13 реализованных проектов Середина в Корее и трех оставшихся на бумаге и дал определение его стилю, назвав его «предположительно тяньцзинско-русским». Ким Чондон подчеркнул, что он был «первым работавшим в Сеуле иностранным архитектором» и потому «для изучения корейской архитектуры Нового времени нет более важной фигуры»[6].

В 1996 г. эти сведения были дополнены исследователем из Университета Кённам Ким Тхэчжуном[7]. Он документально подтвердил тот факт, что Сабатин был первым нанятым на корейскую службу западным архитектором, и уточнил составленный Ким Чондоном список его реализованных проектов. По его подсчетам, их было 14. Вместо упомянутых Ким Чондоном «Русской Арки» (1884) и дома немецкого дипломата в Сеуле и русского вице-консульства в Инчхоне, он включил в него 4 сооружения в Чемульпхо: главное здание таможни (1883), первые причалы (1884) и два представительства иностранных компаний (1884, 1898). Расхождение в списках указывает на то, что еще не все проекты, осуществленные Сабатиным в Корее, выявлены. Также Ким Тхэджун восстановил некоторые факты жизни Сабатина в Корее. В частности, он рассказал о скандале, разразившемся в 1891- 1892 гг. во время строительства в королевском дворце Кёнбоккун административного здания военного ведомства Кванмунгак, которое возглавлял Сабатин с 1888 г. Скандал был вызван действиями его корейского главного помощника, в целях «экономии» закупившего недоброкачественный материал. Это привело к срыву всего проекта. Здание не было построено, а у Сабатина возникли серьезные нравственные и материальные проблемы. Ким Тхэчжун сделал вывод, что это «привело к возникновению у него неприязненного отношения к корейцам, из-за чего он не передавал им свои навыки и знания» и поэтому «трудно считать, что Сабатин оказал определенное влияние на формирование современной корейской архитектуры»[8].

Но, несмотря на противоречивые точки зрения ученых, Сабатин имеет в корейском обществе признание. В буклете краеведческого музея Инчхона[9] он назван «первым в истории официальным архитектором, работавшим в Инчхоне», составителем первого Генерального плана застройки города (1888). На официальном сайте южно-корейского правительства он назван «русским инженером, архитектором, торговцем и искателем приключений», создавшим первый в Корее парк для отдыха западного типа (Чаю парк в Инчхоне)[10]. Под «западным» типом подразумевается то, что он был общедоступным, и туда мог приходить для отдыха, сидеть на лавочках и гулять любой желающий. До этого парки в Корее были лишь во дворцах и вокруг королевских гробниц. Они тщательно охранялись, и доступ к ним публике был категорически запрещен.

В русской историографии о Сабатине до сих пор упоминали почти исключительно в связи с гибелью королевы Мин. Осенью 1895 г. он служил во дворце Кёнбоккун сторожем и был свидетелем убийства государыни. Сохранилось его показание об этом событии, которое в 1995 г. было переведено на английский язык и опубликовано в Интернете. Сегодня оно известно историкам всего мира[11]. Правда,

Афанасий Сабатин там назван ошибочно Алексеем. Показания Сабатина цитируются в ряде русских исторических работ, но никаких биографических данных о Середине в них не приводится[12]. Исключение составляет только статья (1998 г.) московского япониста-литературоведа Ким Рехо.[13] Основываясь на документах Российского консульства в Сеуле и на воспоминаниях первого директора школы французского языка в Сеуле Эмиля Мартеля (в изложении на японском языке),[14] он кратко сообщил, что Сабатин родился на Украине, окончил мореходное училище, имел диплом штурмана, прожил в Корее 23 года и спроектировал за это время здания русского и французского консульств.

Архитекторам же имя Сабатина долгие годы было абсолютно неизвестным. После падения СССР тема русского архитектурного наследия за рубежом, которая ранее была «закрытой», стала актуальной. За последние 15 лет в этой области были открыты десятки новых или забытых имен, написаны серьезные труды. Самым изученным регионом оказался Северо-Восточный Китай (Маньчжурия), где первые русские инженеры и архитекторы появились в 1898 г. Там, на рубеже XIX-XX вв. ими была создана уникальная по обширности архитектурная среда вдоль ими же проложенной Китайско-Восточной железной дороги. Она включала города Харбин, Дальний, Порт-Артур, Маньчжурия и десятки поселков[15]. Соседняя Корея оказалась вне интереса российских историков архитектуры. Априори считалось, что там искать нечего.

Первым в России сообщением, разрушившим это представление, стала небольшая статья о Сабатине[16], опубликованная в Хабаровске в 2000 г. московским искусствоведом А. Ф. Крашенинниковым[17] — тем самым, на сведения которого ссылался Ким Чондон. Этот человек является признанным знатоком истории русской архитектуры. Собранная им за многие десятилетия работы картотека включает сведения о примерно 50 тысячах русских зодчих — с XI в. и до сегодняшнего дня. Мы спросили у него, почему он опубликовал свою первую статью о Сабатине спустя более 10 лет с тех пор, как впервые узнал о нем от Ким Чондона и предпринял поиски сведений о нем в Архиве внешней политики Российской империи. Причина, как оказалось, заключалась в отсутствии у него каких-либо достоверных сведений об архитектурных работах Сабатина (чертежей, изображений). Обескураживало и содержавшееся в документах указание на то, что Сабатин был самоучкой. Интерес экспертов в Корее подтолкнул А. Ф. Крашенинникова написать о нем статью. Хотя приведенные им сведения были краткими и фрагментарными, именно он открыл профессионалам в России имя человека, который, судя по всему, был самым первым русским зодчим в дальневосточной Азии.

2. Биография А. И. Середина-Сабатина по семейным архивам

Одним из источников для написания данной статьи явились до сих пор никому не известные семейные архивы потомков Сабатина. Идею разыскать их подал мне известный историк С. В. Волков, чья картотека русских гражданских и военных чиновников конца XIX — начала XX в. насчитывает свыше 100 тысяч имен. От него я узнала, что фамилия «Середин-Сабатин» не только дворянская, но и редчайшая. В России только одна семья носит эту фамилию, и, таким образом, любой ее член является родственником «сеульского строителя» по мужской линии. Русский Интернет помог обнаружить человека с такой фамилией. Петр Петрович Середин-Сабатин (1928-2010), пенсионер из г. Курган на южном Урале, ветеран местного машиностроительного завода, оказался внуком «сеульского строителя». При первом же разговоре он поправил: «не Сабатин, а Сабатин». Я поехала в Курган и познакомилась с ним лично. Через него связалась его родной сестрой, Натальей Петровной Роджер (Roger, 1924 г р) | живущей с сыном Джорджем Дорианом (George Dorian) в Калифорнии. Эти люди любезно предоставили мне уникальные материалы в том числе фотографию Афанасия Сабатина, а также написанную в апреле 1950 г. в г. Дальнем (Китай) автобиографию их сына Петра (1885-1964), где он рассказывал об истории своей семьи, в том числе и о родителях.

А) Происхождение

Из «Биографии Петра Афанасьевича Середина-Сабатина».

«Дед [Иван Васильевич Середин-Сабатин][18], отец отца моего, происходил из дворянского рода (разорившийся помещик Полтавской губернии), проживал в г. Лубны, где у него было недвижимое имущество. От кого-то слышал, что будто бы у нас был какой-то даже герб в виде щита с девятью пиками или стрелами. Первая жена его, т. е. мать моего отца, Афанасия Ивановича, была простой украинской женщиной, родом из запорожских казаков.

Мать моя [Лидия Христиановна], была обрусевшей немкой по фамилии Шалич (вероятно из рода онемеченных поляков, т. к. фамилия эта не немецкая). Хотя польского я в ней ничего не замечал, а, наоборот, много немецкого и была она до 7-летнего возраста лютеранкой, когда ее перевели в православие; перед смертью своей в Шанхае, 69 лет [в 1936 г.], перешла в католичество.

Следовательно, во мне должно быть три разных крови, — украинская, немецкая и польская. Считаю же я себя украинцем по национальности, т. к. Украина была родина моего отца, и, как я помню, в нем доминировало все украинское: видом, говором и чертами своего характера он был типичным вылитым казаком».

Судя по всему, вопрос о национальной принадлежности своего рода очень интересовал Петра Афанасьевича. В конце документа он сделал приписку, датированную 26 апреля 1950 г., где говорится:

«Прочел снова последнее письмо от сестры Лилии из Чехословакии от 1/11/41. Должен добавить, что у нас помимо украинской, немецкой и польской (о последней сомневаюсь, в конце концов, есть ли вообще) крови, есть еще великорусская и швейцарская, как она пишет, о чем я забыл. Да если в этом вопросе покопаться, то еще, пожалуй, можно найти и кое-что венгерского у нас, так как такая фамилия там существует. А закончить если нашу вторую фамилия на «-и» (Сабатини), и из нас получатся итальянцы!».

Предположения П. А. Сабатина об итальянских корнях семьи думается, не лишены основания. В 32 км к северо-западу от Рима находится потухший вулкан Сабатини (Monti Sabatini). В его кратере располагается крупное озеро Lago di Bracciano, которое в древности называлось Сабатинским (лат. Lacus Sabatinus). В Европе хорошо известно имя английского писателя итальянского происхождения Рафаэля Сабатини (1875-1950). Иностранным происхождением семьи и объясняется то, почему в России эта фамилия не встречается. Скорее всего, один из предков рода был приглашен на работу в нашу страну из-за границы. Эта практика началась в царствование Алексея Михайловича (1645-1676) и приобрела широкие масштабы в эпоху Петра I (1689-1725).

Заслуживает внимания и упоминание о «швейцарской крови» семьи Сабатиных. На памятной доске перед Воротами независимости в Сеуле автором проекта указан[19] некий безымянный «швейцарец, сотрудник немецкого посольства». В середине 1990-х годов здесь значилось имя Середина-Сабатина. Причину разночтений объясняет Интернет, где указано: «В биографии Со Чжэпхиля написано, что проект составил швейцарец, техник из немецкого посольства, а в «Истории Кёнсона»[20] — что русский Сабатин»[21]. По мнению автора, упомянутый Со Чжэпхилем безымянный швейцарец и Сабатин — одно и то же лицо. Думается, что Сабатин, строя Ворота независимости, не раз упоминал в разговорах с корейцами о своих швейцарских корнях и не афишировал свое русское подданство, тем более что отношения его с русской дипломатической миссией в этот период были весьма натянутыми. Таким образом, у Со Чжэпхиля могло сложиться представление о Сабатине как о швейцарце.

Б) Образование

Вопрос об образовании Сабатина непосредственно связан с официальным признанием оставленного им наследия, и специалисты, например А. Ф, Крашенинников и Ким Тхэджун, придают ему большое значение. В Корее считается, что он окончил «инженерное отделение пехотного кадетского корпуса»[22]. Представляется необходимым подробно рассмотреть, на чем основано это мнение и насколько оно достоверно.

До настоящего времени известно только одно документальное свидетельство об образовании Сабатина. Это его переписка с русской дипломатической миссией в Сеуле в связи с прошением, которое он подал туда в сентябре 1895 г. с просьбой рекомендовать его учителем в открывающуюся школу русского языка. Из миссии ответили отказом: «Рекомендовать Вас неудобно… Требуется лицо, окончившее по меньшей мере полный гимназический курс». В ответ Сабатин написал: «Я имею свидетельство из учебного заведения, дающее мне право 2-го разряда»[23]. «Право 2-го разряда» — понятие явно специальное. Что оно означает, поначалу не было ясно. А. Ф. Крашенинников предположил, что это означает «специальное среднее образование», и сделал вывод, что Сабатин учился в кадетском корпусе, где, кроме прочих, как он считал, изучался и предмет «фортификация». На этом основании корейские авторы также указали в своих исследованиях, что он закончил кадетский корпус, инженерное отделение. Однако кадетские корпуса не готовили специалистов. Это были семилетние общеобразовательные учреждения, готовившие учащихся к дальнейшему поступлению в военные училища, где они и получали специальность. Их особенность состояла в том, что в них за государственный счет обучались, вместе проживали и привыкали к военной дисциплине мальчики в возрасте от 9 до 16 лет, в основном дети офицеров[24]. Представляется, что Сабатин, который сыном офицера не был, кадетский корпус не кончал. Не было у него и возможности учиться в одном месте в течение семи лет.

В своей автобиографии Петр Сабатин сообщает:

«Когда отцу было 14 лет, видя, как его скверно третировала мачеха, взял его дядя и отправил в Николаевское морское училище, которое отец мой и окончил, став штурманом дальнего плавания. Штурманом дальнего плавания он попал на Дальний Восток, где в 24 года бросил море и прожил большую часть своей жизни в Корее, Китае и Приморье».

И дальше:

«Отец мой был… самоучкой, т. к. первоначально у него, вероятно, не было даже полного среднего образования; кажется, он окончил только мореходные классы; был год в Петербургской академии художеств…».

Петр называет два учебных заведения, где его отец мог получить диплом штурмана: Николаевское морское училище или мореходные классы. Но и это сообщение не проливает достаточно света на образование Сабатина. Поскольку Святой Николай считается покровителем русского флота, многие военно-морские учебные заведения в царской России носили его имя. Самое известное — Николаевская морская академия в Санкт-Петербурге. Было также Николаевское штурманское училище, которое называлось так, потому что находилось в городе Николаевске-на-Амуре. Могли так называть в народе и какое-то училище в г. Николаеве на Украине, который более столетия являлся центром русского Черноморского флота. Автор считает, что Сабатин никакого морского училища не кончал. Основанием служат сведения о Н. Н. Бирюкове (1861-1916), которого приняли 13 ноября 1895 г. на место первого учителя школы русского языка в Сеуле, которого добивался Сабатин, но получил отказ. Бирюков был выпускником кавалерийского училища[25]. Если бы Сабатин тоже был выпускником военного училища, вряд ли ему было бы отказано в прошении на основе «недостаточного образования».

Остаются мореходные классы, которые были по разряду несколько ниже морских училищ. Видимо, именно их и окончил Афанасий Сабатин. Годы его детства и юности были эпохой промышленного подъема в России, наступившей после отмены крепостного права в 1861 г. Возникла острая потребность в грамотных кадрах, и для ее удовлетворения было открыто множество специальных средних учебных заведений, приспособленных к практическим потребностям[26]. Морские классы были впервые созданы при Министерстве просвещения в 1867 г. для содействия развитию торговому судоходству. По объему преподавания они разделялись на 3 разряда. 1-й (низший) готовил к экзаменам на звание штурмана каботажного плавания, 2-й — на звание шкипера каботажного плавания и штурмана дальнего плавания, 3-й (высший) — название шкипера дальнего плавания[27].  Это объясняет, что имел в виду Сабатин, когда писал, что имеет «диплом 2-го разряда». Обучение в мореходных классах было бесплатное, и это очень подходило Афанасию, сыну разорившегося помещика. Для поступления необходимо было предъявить удостоверение личности и два свидетельства: об умении читать и писать и о плавании на торговых судах.

Внук «сеульского строителя» Петр Петрович помнил семейную легенду о том, что дед его, возможно, не уехал в 14 лет жить к дяде в Петербург, а бежал из дома и попал юнгой на флот. Там ему встретился какой-то офицер, который позаботился о его образовании. Эти сведения, оставшиеся у него в памяти с детства, возможно, имеют основание, если учесть, что для поступления в мореходные классы нужно было свидетельство о плавании на торговых судах. Видимо, у молодого Афанасия такой опыт был. Предметов, имеющих отношение к строительству, в мореходных классах не преподавали, но именно благодаря приобретенной там специальности, как указывает его сын, он попал на Дальний Восток. Можно предположить, он устроился штурманом в пароходную компанию «Добровольный флот». Она открылась в столице в 1878 г., т. е. проводила набор сотрудников именно в годы учебы Сабатина. В начале 1880 г. она открыла регулярное товаро-пассажирское сообщение из Одессы с русскими портами на Тихом океане, куда пароходы шли с заходом в Порт-Саид, Коломбо, Сингапур, Нагасаки, Шанхай, Ханькоу[28]. Работая на них, Афанасий имел возможность познакомиться с архитектурой разных дальневосточных стран и городов.

Остается вопрос о том, где именно находились мореходные классы где учился Афанасий Сабатин. Потомки уверены, что они находили в столице, Санкт-Петербурге. И это вполне возможно, ибо первые мореходные классы в этом городе были учреждены при императорском яхт-клубе в 1874 г.,[29] именно в тот год, когда Афанасий покинул родной дом. О том, что он мог жить и учиться в столице, свидетельствует фраза его сына: «был год в Петербургской Академии художеств».

Эта Академия с 1757 г. была высшим учебным заведением Российской империи в области изобразительных искусств. С 1859 г. в ней существовали два отделения: одно по живописи и скульптуре другое по архитектуре, где главный упор делался на подготовку архитекторов-художников. Для поступления в Академию требовалась определенная художественная подготовка, чего у Афанасия не было, а значит, регулярным слушателем Академии он быть не мог. Однако известно, что в 1870-х годах при Академии имелись бесплатные вечерние курсы рисования для народа,[30] и Афанасий мог их посещать. Очевидно, что большую роль в его жизни имели самообразование, наблюдательность, жизненный опыт моряка, личные способности и осознание себя «человеком мира», чему в немалой степени способствовали многонациональные корни его рода.

3. Архитектурные особенности наследия А. И. Середина-Сабатина

Для построек европейских зодчих в странах Азии характерен стиль, который получил название «колониальный». Принята следующая его периодизация: «раннеколониальный» период, 1873-1890-е; «классический» колониальный, 1900-1910-е; «экзотический» колониальный, 1920-1940-е гг.[31]  В самый начальный период колонизации, когда экономические и социально-политические условия были ограничены, строили в основном общественные здания: казармы, госпитали, дома для офицеров, школы, вокзалы, пристани. Они были 1-2-этажными, отличались простотой плана (как правило, прямоугольного) и обязательным устройством по периметру галерей с колоннами. Фасадный декор отличался аскетизмом, его детали, как правило, выбирали из арсенала классицизма (ордерные пилястры и колонны, профилированные карнизы, треугольные фронтоны и т. д.).

По нашему мнению, к «раннеколониальному» стилю относятся в полной мере только постройки начального, «первого Инчхонского (1883-1888)»[32]  периода деятельности А. И. Середина-Сабатина в Корее: причалы, главное здание морской таможни, представительство немецкой торговой фирмы «Е. Meyer & Со.», по-корейски — «Сечхан янхэн» («Международная европейская торговля»). Уже в «первый Хансонский период (1888-1892)» Сабатин преодолел характерный для этого стиля аскетизм. Примером того является здание русской миссии, построенное им в 1890-1891 гг. и ставшее первым зданием европейского типа в корейской столице — предположительно, и первым европейского типа особняком представительского класса — без сомнения.

Русские архивные документы свидетельствуют о том, что его проект был составлен к началу июля 1890 г.[33]  Русская миссия открылась в Хансоне (Сеуле) в октябре 1885 г., когда сюда на постоянную работу прибыл первый временный поверенный в делах К. И. Вебер (1841-1910), и первоначально располагалась в неудобном временном помещении. В 1886-1887 гг. для строительства постоянного здания был приглашен японский архитектор Тёго, который составил проект, но строительство было отложено из-за нехватки финансов. В начале апреля 1890 г. К. И. Вебер вновь обратился с этим вопросом в МИД. Он, в частности, писал:

«Я имею честь препроводить вновь составленную смету молодого русского господина Середина-Сабатина, построившего для короля в дворцовом городе в Сеуле красивый двухэтажный дом[34]. Я вполне уверен, что он исполнит работу добросовестнее вызванного мною из Токио японца. Кроме того, весьма приятно будет, если миссия будет строиться русским. План главного здания тот же, как и прежде. Планы же других построек переделаны и упрощены без особого ущерба для их назначения. Устройство домов далеко не отличается изяществом, хотя и будет соответствовать умеренным требованиям представительства. Единственный расход — мраморные камины в парадных комнатах и паркетные полы. Общая стоимость 51,442 рубля»[35].

Но и эту сумму МИД счел завышенной. В конце концов, был принят проект Сабатина стоимостью в 32,5 тысячи долларов. Несмотря на ограниченное финансирование, ему удалось построить здание, впечатлявшее своими размерами и необычным видом и далеко видное окрест. Вот что писал о нем русский дипломат Сергей Чиркин, служивший в нем в 1911-1914 гг.:

«Наше генеральное консульство было прекрасно расположено на большом пологом холме, на вершине которого стояло главное здание, построенное в стиле итальянской виллы. Одноэтажный дом очень красив с анфиладой громадных высоких комнат и четырехгранной башней на правой стороне… На площадке перед зданием генерального консульства и по склонам холма, спускающегося к бывшей Legation Street (ныне Тендоро), разбит великолепный парк вековых деревьев разнообразных пород.. .»[36].

Авторам удалось разыскать неизвестное ранее фото этого здания, снятое с ближнего расстояния в начале 1920-х годов. Судя по нему, по его периметру шли арочные галереи, пилоны (четырехгранные колонны) аркад были декорированы нишами, арки — архивольтами (итал. Archivolto, т. е. «обрамляющими дугами») с замковыми камнями (т. е. пирамидальными элементами кладки в вершине арки). Вход размещался по оси симметрии здания. Эту ось акцентировали треугольный фронтон и сдвоенные пилоны, изящно соединенные небольшой декоративной аркой. Между пилонами и по верху шла балюстрада с тумбами и вазонами на них. Вазоны были украшены маскаронами (мордами львов). Здание было выполнено из мало применявшегося до того времени в Корее кирпича и гладко оштукатурено. Конструктивная схема здания (продольно-поперечные несущие стены) принципиально отличалась от тех, что были приняты в корейском строительстве. Одноэтажный объем контрастировал с высокой четырехгранной трехэтажной башней, которая одна и сохранилась до наших дней. Согласно европейской практике, архитектура миссии (государственного учреждения) была решена в формах классического направления. Можно определить этот стиль как историзм в формах ренессанса.

В русской миссии корейский государь Кочжон жил в течение года (12 февраля 1896 г. — 20 февраля 1897 г.), и это пребывание, несомненно, стало главным источником его представлений о европейской архитектуре, которые в дальнейшем нашли отражение в строительстве первого в истории Кореи императорского дворца Кёнунгун (с 1907 г. — Токсугун). Здание миссии было разрушено в годы Корейской войны (1950-1953). До наших дней от нее сохранилась лишь трехэтажная башня, зарегистрированная как «историческое место №253» и находящаяся под охраной городской администрации.

К зрелому этапу творчества Сабатина относится «второй Хансонский период (1896-1900)». Он отмечен, в первую очередь, проектом Ворот Независимости (Тонниммун), которые стали первым сооружением смешанного европейско-корейского стиля национального уровня. Они были возведены в 1896-1897 гг. в столице и символизировали окончание многовековой зависимости от Китая и свободолюбивые устремления Кореи. Хотя в стране с давних пор существовала традиция сооружать мемориальные ворота в честь выдающихся людей (например, почтительных детей и преданных жен), они обычно возводились из дерева, в виде небольшого павильона под черепичной крышей. Ворота Тонниммун не имели с ними ничего общего. Хотя они называются «ворота», это была именно арка, сооруженная из гранитных блоков. Традиция увековечивать особо важные национальные победы подобными арками возникла в Европе еще в Древнем Риме. Тонниммун свидетельствовали об уже имевшихся в то время в Корее представлениях о Европе и ее культуре, а также о стремлении следовать новым образцам в отличие от прошлых времен, когда образцы были китайские.

В XIX в. строительство арок опять стало модным в Европе. Начало моде положила Триумфальная арка в Париже, построенная в 1806-1836 гг. и остающаяся по сей день самой грандиозной (высота 49,51 м, ширина 44,82 м). Примерно в те же годы подобная арка была сооружена в Петербурге. В начале 1890-х годов триумфальные арки появились в русских дальневосточных городах (Хабаровске, Владивостоке, Никольско-Уссурийске, Благовещенске)[37]. Но русские арки имеют мало общего с той, что построил в Хансоне (Сеуле) Сабатин. Тип Ворот независимости явно навеян аркой в Париже, и гак же, как она, для своей страны они были грандиозны. Эта стройная и в то же время монументальная постройка в формах неороманской архитектуры минимально декорирована, в отличие от прототипа, в чем видится влияние канонов корейской традиционной архитектуры.

Этот период был отмечен также проектированием пяти уникальных зданий европейско-азиатского типа на территории дворцового комплекса Кёнунгун. Это уже упоминавшийся «Дворец проникающего света» Чунмёнджон, «Дворец доброты и достоинства» (Тондокчон для малых приемов, «Павильон умиротворённого созерцания» (Чонгванхон), «Павильон девяти достижений» (Кусонхон) и беседка Хванбёкчон. Поскольку до этого европейские здания на территории дворцов никогда не строились, они определили своеобразие Кёнунгуна как первого императорского дворца в истории страны. Его архитектура, соединившая традиционное и западное, стала символом новой, обновляющейся и постепенно входившей в мировое сообщество Кореи в короткий, но очень значимый период Империи, когда императором был Кочжон (1897-1907). Постройки Сабатина в Кёнгунгуне создали прецедент, с которого началось признание европейской архитектуры корейцами.

На сегодняшний день из них сохранился полностью только павильон Чонгванхон за спальным дворцом императора. Здесь Кочжон принимал западных дипломатов и доверенных сановников или отдыхал «в новом духе», коротая время за кофе, к которому пристрастился в русской миссии, и разговорами под звуки музыки, исполнявшейся оркестром, в котором обученные приглашенными немцами корейские музыканты играли на европейских инструментах. Сооружение примечательно тем, что в нем зодчий сосредоточился на поисках новых форм, в которых бы сочетались местные архитектурные традиции с европейскими, а также возможностями современности. При этом акцентированы корейские традиции. Развитие подобного опыта в Индокитае привело к оформлению к 1920-м годам так называемого «индокитайского» стиля, который ставил целью сохранять традиционные ценности в период стремительного развития современных форм. Родоначальниками его считаются французские зодчие Эрнест Эбрар и Артур Крузе. Однако, как показывают постройки Сабатина, попытки создания такого синтетического стиля предпринимались с конца XIX в. и в Корее.

Последний период (1901-1904) деятельности Сабатина в Корее ознаменовался строительством Дипломатического клуба в Инчхоне и отеля «Зонтаг» в Сеуле (1901). Это были не сугубо функциональные постройки 1883-1888 гг. и не уникальные парадные резиденции 1896-1900 гг. в Сеуле. Они впервые предложили массовому клиенту невиданную в стране до того времени «западную роскошь». Судя по описаниям, в 1902-1910 гг. Дипломатический клуб имел неизвестные до того в Корее теннисный корт, место для игры в пинг-понг и общественную библиотеку. Сохранились видовые открытки начала XX в. с панорамным изображением отеля «Зонтаг» и надписью: «единственный первоклассный отель в иностранном стиле в пределах города».

В журнале «Современный мир» (С.-Петербург) за октябрь 1910 г. сохранились сведения, которые приводил некто, подписавшийся псевдонимом «Старый сотрудник»:

«В конце 9-го часа вечера поезд наш прибыл в Сеул при проливном дожде, и я, простившись «до завтра» со своими товарищами по путешествию, через полчаса с удовольствием вылезал из закупоренной наглухо рикши у подъезда ярко освещенного электричеством отеля «Зонтаг» — единственного и пользующегося отличной репутацией европейского отеля в корейской столице». Сеул, 1910-IX[38].

Сын Петр писал: «Отец мой… был хорошим архитектором. До сего момента можно еще встретить разбросанными по Дальнему Востоку дома его постройки, как, например, теперешнее генеральное советское консульство в Сеуле, дачи в Пэй-Та-Хо  и др.». Таким образом, Сабатин работал не только в Корее, но и в Китае, и его проектная практика была исключительно плодотворной.

4. Последние годы А. И. Середина-Сабатина

«Отец был человеком очень беспечным и ни о чем особенно не беспокоился и ничего в жизни, в конце концов, не достиг, несмотря на все свои незаурядные способности и не раз предоставлявшиеся в его «пионерской» жизни на первобытном Дальнем Востоке возможности обеспечить себя на старость», — такими словами завершил воспоминания об отце сын «сеульского строителя».

В Корее прошли лучшие годы Афанасия Середина-Сабатина. Здесь он имел работу и признание, здесь родились его дети, причем старший сын Петр был первым европейцем, родившимся в этой стране (12 апреля 1885 г.). О родителях, какими они были в эти годы он вспоминает так:

«Отец был всесторонне развитым человеком — уже на Дальнем Востоке выучил английский язык, настолько, что писал даже в английских газетах… Он любил охоту (всегда ходил с 10-го калибра двустволкой) и спорт, — прекрасно плавал (спасал несколько раз тонущих), играл очень хорошо в теннис, был неутомимым ходоком.

У матери было очень хорошее контральто, она часто выступала на любительских концертах, тоже хорошо плавала и ходила, несмотря на свой небольшой рост. Мама была энергичной женщиной и хорошей матерью, всегда о чем-то хлопотала, и всему тому, хотя и незаконченному образованию нашему (главным образом из-за скитальческой жизни нашей семьи), мы обязаны только ей».

Русско-японская война заставила семью покинуть Корею. Сабатиных, как и других русских, вывезли из Инчхона в Шанхай на французском крейсере, а откуда морским путем, через Порт-Саид эвакуировали в Одессу. Дочери Вере не было тогда и двух лет. Несколько месяцев они жили на Украине у родственников, но их очень тянуло назад.

«Условия жизни и сами люди в Европейской России нам были чужды… Мы привыкли к жизни на Дальнем Востоке, где дышалось много легче…», — пишет Петр.

Вскоре после заключения Портсмутского мира (5 сентября 1905 г.) Афанасию удалось получить какую-то должность, и в конце 1905 г. вся семья уехала в Нагасаки. А в 1907 г. он по причине «какого-то нервного расстройства» бросил жену и детей и уехал сначала во Владивосток, потом — в европейскую Россию и умер в 1921 г. «то ли в Ростове-на-Дону, то ли в Царицыне-на-Волге». По рассказу внучки, Петр ездил к нему незадолго до смерти, уговаривал вернуться, но ничего не добился. Это все, что удалось мне узнать о «сеульском строителе» у его потомков.

Судя по описи имущества, сохранившейся в Архиве внешней политики России,  в наследство от отца Петру достались два охотничьих ружья, рисовальные принадлежности, фотоаппарат, галстуки, альбом по архитектуре и собрание гравюр. Есть там и краткое описание главной собственности Серединых-Сабатиных — дома в Чемульпхо, который им пришлось покинуть и компенсация за который была выплачена после войны Петру японскими властями. Перечислены: передняя, гостиная, столовая, кабинет, 5 спален, ванная и кухня. Но, судя по горькому замечанию Петра о том, что отец его «ничего в жизни, в конце концов, не достиг», полученная сумма значительной не была. Отъезд из Кореи был для семьи не только тяжелым душевным потрясением, но и финансовым крахом.

Заключение

А. И. Середин-Сабатин был человеком уникальной судьбы: одним из тридцати первых в корейской истории европейцев, нанятых корейским правительством, первым русским на корейской службе, первым русским, ступившим на землю центральной Кореи, отцом первого европейца, родившегося на корейской земле. Он провел в этой стране 20 лет — с 17 сентября 1883 г., когда в возрасте 23 лет прибыл в Корею с 16-летней женой из Шанхая, и покинул ее в феврале 1904 г., сразу после битвы с японской эскадрой в Инчхонской бухте крейсера «Варяг», с которой началась русско-японская война. За ходом той битвы, которая фактически поставила точку в его жизни, он следил с берега, с набережной первого в корейской истории устроенного по-европейски города, который он сам спланировал и строил. Был он и плодовитым журналистом, и вряд ли был в ту эпоху другой автор, кто бы так много написал о Корее в русских газетах от Петербурга до Владивостока. Он был первым и единственным в истории корейской монархии придворным архитектором-европейцем, и этот факт имел для него огромное значение. В своей переписке он именовал себя «архитектор Его Величества короля Кореи» и даже изготовил личный бланк с таким титулом. Тому были основания, поскольку Кочжон к нему очень благоволил и выделял из других. Покровительство государя обеспечило Сабатину исключительное положение главного архитектора, которому доверяли исполнение самых ответственных и крупных архитектурных проектов в Корее. Причина высочайшего расположения заключалась, как думается, не только в его художественном таланте (хотя заказчики, несомненно, им были довольны, ибо один проект следовал за другим), но и в чувстве признательности, связанной с личной драмой Кочжона. Монарх никогда не забывал, что в значительной мере именно благодаря Сабатину миру стали известны подробности убийства его супруги — королевы Мин.

Профессия «архитектор» появилась сравнительно недавно. В России — в эпоху Петра I (в начале XVIII в.), а в Японии — только в 1947 г. А вот «зодчие», т. е. люди, занимавшиеся планировкой и строительством, искусственным созиданием материальной среды, были во всех странах испокон веков. Множество старинных культурных памятников создано усилиями людей, не имевших официального диплома. Они учились у старших мастеров и строили, руководствуясь опытом, исходя из реальных условий, потребностей, вкусов заказчика и представлений о красоте. Сабатин был одним из таких людей. Он работал в Корее в ту пору, когда этой стране еще только предстояло создать свои представления о потребностях Новой эпохи и соответствовавшей им архитектуре. По мнению экспертов, ценность его творчества, в первую очередь, не в качестве произведений, а в факте самого их появления внутри совершенно другой традиции.

Т. М. Симбирцева, С. С. Левошко, 2010

Telegram