Пак Б. Д. «Россия и Корея» (Россия и аннексия Кореи Японией)

Пак Б. Д.

После отречения Коджона и заключения японо-корейского «Договора семи статей» японские империалисты в течение второй половины 1907- 1909 г. провели ряд экономических, поли­тических и дипломатических мер, направленных на полную ликвидацию остатков корейской независимости.

В августе 1907 г. была распущена корейская национальная армия, в 1908 г. японцы основали «Восточноколонизационное общество», а в 1909 г. — Центральный корейский банк. В июле 1909 г. японские власти навязали правительству Кореи «соглашение» о роспуске корейских судов и упразднении воен­ного министерства. Через год, в июле 1910 г., они прибрали к рукам корейскую полицейскую службу. В результате всех этих и других «преобразований» японские колонизаторы получили возможность диктовать свою волю почти по всем вопросам как внутреннего управления, так и внешних сношений Кореи.

Партизанское движение в 1907-1910 гг.

Активизация агрессивных устремлений японских империали­стов вызвала новый подъем освободительной борьбы корейско­го народа, которая наиболее ярко проявилась в действиях от­рядов Армии справедливости.

Наивысшего подъема партизанское движение достигло в 1908 г., а с 1909 г. пошло на убыль (табл. 5). К концу 1910 г. оно было почти полностью подавлено. Это устранило главное внутриполитическое препятствие на пути к полной ликвидации независимости корейского государства.

Решение об аннексии Кореи было принято на заседании Со­вета министров Японии 6 июля 1909 г. Вслед за этим японское правительство создало секретный Комитет по подготовке ан­нексии Кореи. Правящие круги Японии считали, что они уже в достаточной степени провели военно-политическую подготов­ку, чтобы постепенно приступить к осуществлению аннексии Ко­реи.

Царская Россия после подписания общеполитической кон­венции 30 июня 1907 г. воздерживалась от каких-либо актив­ных выступлений против японских акций в Корее. В то же вре­мя она стремилась сохранить за собой все права и преимуще­ства, которыми пользовались в Корее другие иностранные го­сударства. В инструкции А. С. Сомову, назначенному в 1908 г. генеральным консулом в Сеуле вместо Г. А. Плансона, мини­стерство иностранных дел указывало на необходимость «со­блюдать крайнюю осторожность при сношениях с корейцами» и вовремя «остановить все те нежелательные слухи о нашей помощи, которые могут возникнуть», ибо, «воздерживаясь от поощрения корейцев к каким-либо попыткам борьбы, мы тем самым оказываем им услугу, так как лишаем Японию необхо­димого оружия — поводов к распространению и усилению свое­го господства». Далее в инструкции отмечалось, что хотя во­прос о русско-корейских договорах 1884 и 1888 гг. остается открытым, но они фактически уже не имеют силы и Россия пользуется в Корее правами наибольшего благоприятствования на основе ст. 2 Портсмутского договора и секретной статьи общеполитического соглашения с Японией 1907 г. Вследствие этого, подчеркивалось в инструкции, Япония добивается заклю­чения нового трактата по корейским делам, чтобы окончатель­но закрепить «выдающееся положение, занимаемое ею в Ко­рее»; Россия же может пойти на такую уступку лишь тогда, когда это будет признано «наиболее выгодным». Далее в ин­струкции предписывалось А. С. Сомову строго придерживаться Портсмутского договора и последующих соглашений с Японией по корейским делам, следить за тем, чтобы русские подданные в Корее пользовались такими же правами и преимуществами, как и другие иностранцы; поддерживать наилучшие отношения с японцами, следя одновременно за тем, чтобы они точно ис­полняли принятые на себя обязательства; стремиться к полной ликвидации русской поземельной собственности в Корее; вы­работать проект нового трактата относительно Кореи, который послужил бы «пособием для переговоров, когда они будут при­знаны нами своевременными».

Инструкция А. С. Сомову свидетельствует о том, что в го­ды, предшествовавшие аннексии Кореи Японией, царское пра­вительство проводило курс на сохранение в Корее положения, сложившегося в результате подписания Портсмутского мирно­го договора и общеполитической конвенции с Японией 1907 г. Оно еще не признавало окончательный захват Японией корей­ского государства. Такая позиция царской России объяснялась тем, что в военно-стратегическом отношении присоединение Ко­реи к Японии и, следовательно, приближение японской военной мощи непосредственно к границам России были для нее дале­ко не безразличны. Правительственные сферы России учиты­вали также, что аннексия Кореи Японией вызовет недовольст­во торгово-промышленных кругов русского Дальнего Востока. «Русские купцы, — писал А. С. Сомов, — прямо заявляют, что если Япония окажется под боком Владивостока, то им придет­ся ликвидировать свои дела и отнюдь не вкладывать новых ка­питалов». В мае 1910 г. министр иностранных дел А. П. Из­вольский, внося в Государственную думу законопроект об уч­реждении в г. Чхонджине русского консульства, писал, что в связи с усилением деятельности японцев в Северной Корее не­обходимо «установить зоркое наблюдение за местными интере­сами русской торговли, так как, в противном случае, последняя может перейти всецело в японские руки в ущерб экономическо­му развитию Южно-Уссурийского края».

В Приамурском крае ежегодно увеличивался спрос на ко­рейский рис и рогатый скот. В 1908 г. из общей суммы корей­ского экспорта в Приамурский край, исчисляемой в 772 708 иен, на эти товары приходилось 98%. В 1910 г. только во Владиво­сток было завезено корейского риса на 1 104 023 иены. Рус­ские дипломатические и коммерческие агенты в Корее призы­вали расширять торговые связи с Кореей, доказывая, что это будет иметь не только экономическое, но и политическое значе­ние. «Наши агенты, — доносил управляющий русским вице-консульством в Пусане, — покупая рис непосредственно от ко­рейцев, могли бы не только удешевить его стоимость на наших рынках, но и в то же время избавили бы нас от услуг японцев, которые, скупая у них рис, тут же снабжают их своими фабри­катами… Завязать тесные торговые связи с Кореей для нас важно не только в наших экономических интересах, но и поли­тических, так как Япония задалась целью полонить соседнюю нам страну и создать себе базу для своих захватнических аг­рессивных выступлений».

Тревоги русских торгово-промышленных кругов и царских дипломатов по поводу усиления агрессивных действий Японии в Корее не были лишены оснований. Еще в апреле 1909 г. из секретной телеграммы А. С. Сомова русскому правительству стало известно, что японские власти готовят почву, чтобы по­ставить вопрос об аннексии Кореи. В телеграмме сообщалось, что корейские министры и члены прояпонской партии в Корее стали высказываться за присоединение Кореи к Японской им­перии.

В конце концов в 1909 г. военный министр Японии Тэраути Масатакэ разработал конкретный план аннексирования Кореи. Он считал необходимым создать впечатление, будто вопрос о включении Кореи в состав Японской империи возбужден сами­ми корейцами. Согласно этому плану прояпонское общество «Ильчинхве» должно подать корейскому и японскому прави­тельствам петиции с ходатайством о присоединении Кореи к Японии. 4 декабря 1909 г. главари этого общества представили такие петиции корейскому правительству и генеральному рези­денту в Сеуле Сонэ Араскэ. Токийский корреспондент агентства Рейтер в связи с этим 14 декабря сообщал, что японцы заве­рили его в том, что «в ближайшие намерения японского пра­вительства не входит приступить к каким-либо мерам для при­соединения Кореи». Тем не менее А. П. Извольский выразил «серьезное беспокойство» по поводу подачи петиции и поручил посланнику в Токио Н. А. Малевскому-Малевичу выяснить истинные «намерения японского правительства».

Стремясь заручиться обещанием Японии не нарушать суще­ствующего статус-кво в Корее, русская дипломатия вслед за этим выдвинула корейский вопрос на переговорах по поводу расширения русско-японского политического соглашения 1907 г., начавшихся в ноябре 1909 г. Однако японская сто­рона дала понять, что в корейском вопросе ни на какие уступ­ки она не пойдет. В феврале 1910 г. Н. А. Малевский-Малевич писал А. П. Извольскому: «Позволяю себе думать, что было бы небесполезно подготовлять и русское общественное мнение к мысли, что при сложившихся на Дальнем Востоке после 1904-1905 гг. условиях слияние Кореи и Японии в той или иной форме есть вопрос лишь времени».

В ходе дальнейших переговоров японская сторона продол­жала настаивать на признании Россией аннексии Кореи, пред­лагая в качестве компенсации признать сферой влияния Рос­сии всю Монголию. Попытка русской дипломатии заручиться обязательством Японии не прибегать к аннексии Кореи не увенчалась успехом.

4 июля 1910 г. русско-японское политическое соглашение было подписано. В секретной конвенции, приложенной к согла­шению, Россия обязалась «не противодействовать никоим об­разом дальнейшему укреплению и развитию специальных инте­ресов» Японии в ее сфере влияния, что истолковывалось япон­ской дипломатией как подтверждение Россией согласия на ан­нексию Кореи. В мае 1910 г. министр иностранных дел Японии Комура Дзютаро в беседе с английским послом в Токио Макдональдом прямо заявил, будто царское правительство еще во время переговоров в 1907 г. согласилось с возможностью ан­нексии. Русскими архивными документами это заявление Комуры Дзютаро не подтверждается.

В тексте русско-японского политического соглашения 4 июля 1910 г. Корея не упоминается. Но это соглашение, под­писанное накануне аннексии Кореи, фактически означало вы­нужденное примирение России с окончательной ликвидацией независимости корейского государства и выходом Японии к рус­ской границе.

Для характеристики русско-японского соглашения 1910 г. примечательно следующее место из ленинского конспекта кни­ги О. Франке «Великие державы в Восточной Азии»: «В июле 1910… договор России и Японии: Япония получает свободу в Корее. Несколько недель спустя аннексия Кореи». В «Тет­радях по империализму» В. И. Ленин выделил следующий от­рывок из книги Квадфлига «Русская политика экспансии 1774-1914»: «Временно они (русские. — Б. П.)отказались от Кореи и части Маньчжурии, но сблизились с японцами, чтобы тем вернее присоединить к империи Монголию и Северную Маньчжурию». В таблице «Главнейшие кризисы в междуна­родной политике великих держав после 1870-1871 годов» В. И. Ленин по этому поводу отметил: « VII .1910: Россия и Япония заключают договор: «обмен» Кореи на Монголию».

Несмотря на то, что царизм в своих империалистических це­лях пошел на сделку с Японией, направленную против интересов корейского народа, многие участники антияпонского дви­жения в Корее продолжали надеяться на помощь и поддержку царской России. Еще в 1908 г. приближенными Коджона был со­ставлен план его побега во Владивосток морским путем. Но Коджон отказался, боясь, что японцы могут задержать пароход по пути во Владивосток. В конце октября 1908 г. было решено, что Коджон отправится на север Кореи к партизанам пров. Хамгён, а оттуда через русско-корейскую границу пере­правится в Россию.

Министерство иностранных дел России, опасаясь вызвать международные осложнения, предписало А. С. Сомову в случае обращения к нему корейцев с просьбой организовать побег Коджона в Россию «отклонять всякие попытки к осуществле­нию такого плана». Но в феврале 1909 г., как писал чиновник по дипломатической части при Приамурском генерал-губерна­торе Н. Богоявленский товарищу министра иностранных дел Н. В. Чарыкову, в Хабаровск приезжал доверенный Коджона Ким Инсу (бывший офицер корейской армии, принимавший участие в русско-японской войне на стороне России) и пере­дал, что низложенный император не теряет надежды получить помощь от России и надеется, что «корейским инсургентам (партизанам.- Б. П.) позволят формировать отряды и при­обретать оружие в русских пределах». Коджон, по сообщению Ким Инсу, рассчитывает на новую войну между Россией и Япо­нией, «благодаря которой положение Кореи могло бы изме­ниться к лучшему».

В неофициальных кругах России многие сочувственно отно­сились к судьбе Коджона, оказавшегося фактически в плену у японцев после отречения от престола. «Личность царственного Старика, — писал известный русский исследователь истории ко­рейского вопроса в России В. Д. Песоцкий, — независимо от качеств его характера, является для нас, русских, очень сим­патичной, благодаря прежним отношениям, имевшим доброже­лательный к России характер и направленным в сторону уси­ления нашего влияния на Востоке; кроме того, Старик интере­сен еще и потому, что в пределах Южно-Уссурийского края проживает несколько десятков тысяч бывших его подданных, благоговейно чтущих своего прежнего монарха и признающих до сего времени главой Кореи именно Старика, а не молодого императора. Да и среди населения самой Кореи он пользуется огромной популярностью, безусловно затмевающей нынешнего правителя».

Однако правительство России по-прежнему не одобряло план побега Коджона во Владивосток. В мае 1910 г. агент ми­нистерства финансов России в Шанхае Гойер доносил, что Коджон принял окончательное решение бежать в Россию при поддержке партизан пров. Хамгён, надеясь, что во Владивосто­ке он будет в безопасности. Но долго готовившийся тайный побег в Россию так и не состоялся. Очевидно, это объяснялось тем, что царское правительство, готовившееся в то время подписать новое соглашение с Японией, считало нежелательным принять под свою защиту Коджона — ярого врага Японии. Коджон же продолжал надеяться с помощью России спасти корейское го­сударство от окончательной гибели. В мае 1910 г. он написал письмо Николаю II с просьбой не давать согласия на аннексию Кореи Японией. «Японцы, — говорилось в письме, — обращают­ся с Кореей не как со страной, находящейся под их протекто­ратом и даже не как с завоеванной колонией, но как с пора­бощенной страной, и потому, неизменно уповая на Ваше Вели­чество, я и народ мой живем надеждой, что настанет день, ког­да Вы освободите нас от ненавистного ига. Ныне приближается час полного поглощения Кореи. Японцы посредством подкупов побуждают немногих корейцев-изменников ходатайствовать о присоединении Кореи к Японии. Японцы, однако, до сих пор не решаются на такой шаг, так как опасаются всеобщего воз­мущения. Ныне распространился слух, что между Россией и Японией будет заключено соглашение и что одним из условий его явится согласие России на присоединение Кореи к Японии. Я не могу верить этому слуху и продолжаю думать, что Ваше Величество не отказались от мысли быть защитником Кореи и что… Вы не согласитесь на полное уничтожение ее. Я полагаю, что этот слух пущен японцами с целью убедиться, какое впе­чатление он произведет в Корее и среди иностранных дер­жав».

Это письмо Коджон тайно отправил в Шанхай с полковни­ком распущенной в 1907 г. японцами корейской армии Ли Гапом, с тем чтобы передать его Гойеру для последующего пре­провождения через русского посла в Токио Н. А. Малевского-Малевича в Петербург. Кроме того, Ли Гап должен был уста­новить связи с русскими военными властями и предложить им услуги в деле организации военной разведки в Корее и Мань­чжурии.

Письмо Коджона осталось без ответа. Царская Россия, пози­ция которой по вопросу о корейской независимости окончатель­но определилась соглашением 4 июля 1910 г., не предпринима­ло никаких шагов против ликвидации независимого корейского государства. Она пыталась ликвидировать лишь невыгодные для России условия аннексии Кореи Японией. В донесении от 13 августа 1910 г. А. С. Сомов писал, что если нельзя предот­вратить аннексию, то необходимо добиться от японцев обяза­тельства, что они не будут воздвигать новых укреплений север­нее линии Вонсан — Пхеньян — Аньдун. В этом случае «япон­ская военная граница» будет отстоять от Владивостока на рас­стоянии 500 верст, и присоединение не даст Японии никаких но­вых стратегических выгод. Николай II на полях донесения на­писал: «Можно ли получить от Японии подобное успокоительное заверение, что они не будут укрепляться ближе к нашей границе?». Новый министр иностранных дел С. Д. Сазонов, про­должавший линию А. П. Извольского на дальнейшее сближе­ ние с Японией, уже после аннексии Кореи Японией во всеподданнейшей записке доказывал, что «факт присоединения Кореи к Японской империи не может быть признан нарушающим стра­тегическое направление на Дальнем Востоке: при оккупации Ко­реи японцы уже были полными хозяевами в этой стране; объ­явление ее японской колонией не увеличило их прав по исполь­зованию корейской территории в военных целях. Единственным ограничением этих прав служила упомянутая (вторая. — Б. П.) статья Портсмутского договора, но статья эта остается в силе и после акта присоединения Кореи, а потому в этом отношении сказанный акт не внес никаких изменений в положение вещей на нашей границе с Кореей». Вследствие этого С. Д. Сазонов считал, что нет «достаточных оснований, чтобы связывать при­соединение Кореи к Японии с вопросом о дальнейшем ограни­чении прав японского правительства на использование в стра­тегических целях корейской территории».

<!—[if !supportLists]—> 21<!—[endif]—> августа 1910 г. из русского посольства в Токио поступила телеграмма о том, что в Сеуле идут переговоры между Тэраути Масатакэ и корейским правительством по вопросу о присоеди­нений Кореи к Японии и что соглашение об этом будет подпи­сано через несколько дней. На другой день С. Д. Сазонова посетил японский посланник в Петербурге И. Мотоно и от име­ ни японского правительства сообщил ему, что «ныне вопрос оприсоединении в принципе решен: остается лишь выработать соответствующий договор, который на днях будет подписан в Сеуле». В своей всеподданнейшей записке относительно посеще­ния И. Мотоно С. Д. Сазонов писал, что при первом же раз­говоре о русско-японском соглашении «японский посол ставил непременным условием заключения подобного соглашения устранение из него всякого упоминания о Корее, указывая на то, что вопрос об отношениях между этой страной и Японией должен считаться внутренним вопросом японского правитель­ства. В свою очередь, гофм[ейстер] Извольский отметил, что, заключая с Японией политическое соглашение, устанавливаю­щее солидарный образ действий обоих правительств на Даль­нем Востоке, императорское правительство рассчитывает найти со стороны Японии доброжелательное отношение к тем требо­ваниям, которые Россия имеет предъявить к Китаю для ограждения и развития своих договорных прав». В беседе с С. Д. Сазоновым И. Мотоно заверил его, что японское прави­тельство готово оказать «нравственную поддержку» русскому правительству в этом отношении.

22 августа 1910 г. японские оккупационные власти в Сеуле заставили слабовольного корейского императора Сунджона дать согласие на заключение договора об аннексии Кореи Японией. Договор подписали Тэраути Масатакэ и премьер марионе­точного правительства Кореи Ли Ванъён. В связи с этим в,се договоры и соглашения, подписанные между Россией и Кореей, были объявлены японским правительством утратившими силу.

Договор об аннексии, юридически оформивший установление в Корее японского колониального режима, который В. И. Ленин характеризовал как «соединение всех методов царизма, всех новейших усовершенствований техники с чисто азиатской систе­мой пыток, с неслыханным зверством», не вызвал возражений со стороны русского правительства. «Поэтому, — писал в декаб­ре 1910 г. временно управляющий министерством иностранных дел А. А. Нератов новому генеральному консулу в Сеуле Я Я. Лютшу, — мы должны относиться вполне добросовестно к этому факту, отнюдь не поддерживать в корейцах надежды, которые они, может быть, еще питают, и не имеем оснований содействовать стремлениям корейцев свергнуть японское влады­чество. Вам следует ввиду сего избегать всего того, что могло бы быть истолковано японцами, как желание наше поддер­жать корейцев в борьбе с нынешними хозяевами страны». В этом документе выражена реакционная сущность позиции царского самодержавия по отношению к национально-освобо­дительной борьбе корейского народа.

В то же время царские сановники были не прочь использо­вать антияпонскую деятельность корейских патриотов в своих империалистических целях. Так, в мае 1910 г. военный министр В. А. Сухомлинов высказывался за использование корейского антияпонского движения в интересах «государственной обороны России». «Выгоды такого использования, — писал он председа­телю Совета министров П. А. Столыпину, — как в мирное вре­мя (оттяжка сил и средств Японии на борьбу с повстанцами, наличие в нашем распоряжении почти неограниченных средств для поддержания нашей осведомленности о военных мероприя­тиях японцев в Корее на должной высоте и для борьбы со шпионством японцев в наших пределах), так и в военное вре­мя (поднятие в тылу японской армии всеобщего восстания в Корее) настолько очевидны, что доказыванием их я лишь зло­ употребил бы вниманием Вашего Высокопревосходительства». Военный министр предлагал дать тогдашнему генерал-губерна­тору Приамурского края П. Ф. Унтербергеру указание «благо­желательно» относиться к нуждам и интересам корейцев, насе­ ляющих Южно-Уссурийский край. Он рекомендовал противо­действовать японскому влиянию среди корейцев, разрешить ко­рейцам создать легальное национальное общество и открывать национальные школы с учителями-корейцами. «Считаю долгом вновь подтвердить свою мысль, — писал В. А. Сухомлинов П. А. Столыпину в июне 1910 г., — что нам безусловно необхо­димо приложить полную заботу к тому, чтобы путем справед­ливого отношения к корейцам, населяющим Южно-Уссурийский край, привлекать к себе симпатии их родины, что, конечно, даст нам неоспоримые выгоды в случае нового столкновения с Япо­нией».

Мнение В. А. Сухомлинова не было поддержано П. А. Сто­лыпиным и А. П. Извольским. Последний высказался против поддержки восстания в Корее — путем ли посылки туда рус­ских эмиссаров или созданием на своей территории «питатель­ного центра этого восстания». А. П. Извольский заявил, что русское правительство решило более тесно связать свою поли­тику на Дальнем Востоке с японской и в соглашении с Япони­ей удержать свое положение на берегу Тихого океана и в Се­верной Маньчжурии. Поэтому, писал он, «по крайней мере в ближайшее время государственная безопасность наша на Даль­нем Востоке требует прежде всего сохранения и культивирова­ния наших отношений к Японии, а для этого нам необходимо избегать таких действий, которые затрагивали бы ее больные места. Опасность от затрагивания болезненного для Японии корейского вопроса несоизмерима с той пользой, которую мы могли бы извлечь из волнений в Корее». Что касается «бла­гожелательного» отношения к корейцам Южно-Уссурийского края, то А. П. Извольский поддержал мнение В. А. Сухомли­нова.

Прогрессивно настроенная часть русского общества осужда­ла действия царского правительства, вступившего во имя своих захватнических устремлений на Дальнем Востоке в сговор с японским империализмом, и сочувственно относилась к борьбе корейского народа против аннексионистской политики Японии. Издававшиеся во Владивостоке, Никольске-Уссурийском, Ир­кутске и других городах Сибири и Дальнего Востока газеты осуждали политику японских колонизаторов в Корее. В них печатались статьи, полные симпатии к стремлению корейцев освободиться от гнета японских захватчиков. Горячими защит­никами порабощенных народов Азии, в том числе и корейского народа, борцами против реакционной внешней политики цариз­ма выступали большевики, неизменно выражавшие симпатии к освободительной борьбе. Представители русских социал-де­мократов с трибуны Государственной думы в 1910 г. разобла­чали политику правительства, которое не желало отказываться от проведения на Дальнем Востоке прежней агрессивной поли­ тики. В большевистской прессе публиковались материалы о революционном движении в Корее. Так, 12 февраля 1911 г. га­зета «Звезда», сообщая о массовых арестах среди корейцев, проживающих в полосе отчуждения Южно-Маньчжурской же­лезной дороги, указывала, что «эти аресты находятся в связи с революционным движением в Корее». Заметки о политике Японии в Корее и о положении корейцев в России печатались в газете «Голос Сибири», в издании которой в конце 1910 — начале 1911 г. принимали участие большевики.

* * *

Telegram