Сергей Сухачев
«Кимчхи», пожалуй, самое известное корейское слово, прочно вошедшее во все международные языки (кроме китайского, где особый случай). У этого слова не совсем обычная судьба — хороший повод поговорить о некоторых вещах, которые происходили с корейским языком за последние пятьсот лет.
Дела давно минувших дней
Всякая корейская публикация про кимчхи, даже вполне серьезная, обычно начинается с того, что первое упоминание о нем встречается аж три тысячи лет назад в китайской книге «Ши цзин» (詩經, в традиционном русском переводе «Книга песен»).
Примечание: лингвистически я употребляю «кимчхи» как неодушевленное несклоняемое имя существительное среднего рода.
Это утверждение, ничтоже сумняшеся, транслируют многочисленные электронные ресурсы. Западные — весьма сдержано, а вот, например, русская Википедия радостно сообщает:
«Согласно современным корейским источникам, старейшие упоминания о кимчхи относятся к I тысячелетию до н. э. Первое упоминание в письменном источнике было найдено южнокорейскими исследователями в раннекитайском поэтическом сборнике «Ши цзин». В этой книге под кимчхи подразумевают блюдо «цзо» (菹).»
Начнем с того, что иероглиф 菹 читается не цзо, а цзу (есть также чтение цзю и устаревшая разнопись 葅). А вообще, ни один иероглиф из «Ши цзин» не терялся. Напротив, каждая строка изучена вдоль и поперек не позднее, чем за пару тысяч лет до рождения тех самых южнокорейских исследователей. «Ши цзин» — важнейший памятник китайской культуры, содержащий древние песни и гимны, которые согласно традиции, Конфуций лично отобрал и отредактировал как наиболее соответствующие ритуалу и долгу. «Книга песен» входит в конфуцианский канон, и в средневековой Корее любой прилично образованный человек знал ее более или менее наизусть.
Что же обнаружили современные южнокорейские исследователи? В разделе «Малые оды» есть песнь «Жертвоприношения предкам». Начало IV строфы корейцы переводят примерно так (жирным шрифтом выделено интересующее нас слово):
На грядках растут огурцы, почищу их, сделаю кимчхи
и принесу в жертву предкам.
В классическом русском поэтическом переводе Алексея Штукина:
Хижины там посредине меж пашен и нив;
Тыквы растут по участкам везде по межам —
Их положу я в рассол, на куски изрубив,
Предкам державным соленые тыквы подам.
А вот и оригинал: 中田有廬 疆埸有瓜 是剝是菹 獻之皇祖.
Уточним некоторые моменты. Во-первых, не просто тыквы (Cucurbita), а вообще любые тыквенные (Cucurbitaceae). В тексте стоит иероглиф 瓜 (гуа, по-корейски 과 ква). Это может быть и тыква, и огурец, и кабачок, и дыня — их действительно сажали на сухих межевых участках между заливными полями. В современном китайском, например, «желтое гуа» (黃瓜) — это ботанический̆ огурец (Cucumis sativus), а «западное (европейское) гуа» (西瓜) — это ботанический̆ арбуз (Citrullus lanatus). Так что корейцы переводят «огурцы» — это нормально. Тем более, 오이 ои — это «огурец» в современном языке, а исторически те самые тыквенные. Тот же корень присутствует, например, в слове «дыня» 참외 (чхамве): здесь дифтонг стянулся: О + И дало ВЕ ㅗ + ㅣ = ㅚ (об этом мы еще поговорим). Да и сами огурцы, которые родом из Индии, к тому времени были хорошо известны. А вообще тыквенных насчитывается более 600 видов; большинство из них являются травами, но есть кустарники и полукустарники. И еще: не надо путать обычную тыкву с очень распространенной в Корее тыквой пак (박), которая лагенария обыкновенная (Lagenaria) или горлянка; она же бутылочная тыква, индийский огурец, вьетнамский кабачок или попросту калабас. Это однолетняя ползучая лиана, которая играла особую роль в гаданиях и шаманских ритуалах на всем Дальнем Востоке и в Юго-восточной Азии (кому интересно, можно заодно посмотреть, что такое котека или фаллокрипт).
Нам не так уж важно, что там именно росло на межах (на этот счет есть китайские исследования). А вот солили всё, что попадет под руку. Мочение, квашение и соление — всё это, по сути, один и тот же процесс молочнокислого брожения. Мочат, квасят и солят не только овощи, зелень и фрукты, но также рыбу и мясо. Ферментация происходит за счет молочной кислоты — она называется так потому, что это та же кислота, которая образуется при скисании молока. Эту кислоту молочнокислые бактерии вырабатывают из сахара, который содержится в самом продукте. Но в процессе брожения могут участвовать не только полезные молочнокислые бактерии, но и другая микрофлора (гнилостные бактерии, дрожжи и прочие). Чтобы их подавить нужна соль или какой-нибудь другой ингибитор. Если продукт хорошо дает сок, рассол обычно не делают, а просто измельчают продукт и засыпают солью. Резать на куски нужно, чтобы увеличить площадь поверхности реакции — тогда процесс идет эффективнее. При мочении соль не добавляют вообще или кладут совсем немного. При квашении рассол на 2-3% состоит из соли. При солении рассол содержит от 7-8% до трети соли.
Если в ферментации участвуют дрожжевые или плесневые грибы — это будет уже спиртовое брожение. На выходе получится другой очень ценный продукт, но для этого лучше использовать зерно.
Примечание: в большинстве языков, и корейский тут не исключение, терминология ферментирования тесно связана со всем, что имеет отношение к алкоголю: от названий процессов и продуктов до состояний опьянения.
А вот маринование — это уже другая технология. Здесь ферментация происходит под воздействием внешней кислоты. Можно использовать фруктовые соки, вино или уксус. В рыбу и мясо обычно добавляют масла — они предохраняют их от перекисления. Кроме того, жиры хорошо растворяют специи и усиливают их аромат (сами специи нужны только для вкуса). Выбор технологии диктуется не только и не столько гастрономическими пристрастиями, но свойствами продукта. Яблоки достаточно просто замочить. Капусту хорошо квасить — в ней много сахара, мало вредной микрофлоры, и она дает много сока. А вот огурцы, рыбу или мясо нужно солить или мариновать.
То, что корейцы переводят как «кимчхи» это слово 菹 (по-корейски 저 чо). И здесь это не существительное, а глагол (перед ним даже стоит частица 是, которая в языке того времени вербализует следующее за ней слово). Хотя это не принципиально: в китайском слова легко переходят из одной части речи в другую. А чтобы понять, откуда взялось «кимчхи», достаточно знать, как устроен корейский иероглифический словарь. Каждый иероглиф имеет так называемый ымхун (音訓 음훈): звук ым (音) — это то, как знак читается по-корейски, а пояснение хун (訓) — его значение. По-японски 音訓 читается о:нкун, и означает, соответственно, онное и кунное чтения иероглифа. Только в отличие от японского, в корейском у подавляющего большинства иероглифов одно чтение ым и одно толкование хун (исключения есть, но их немного).
Пара корейских примеров:
人 사람 인 — иероглиф 人, значит «человек», читается ин.
見 볼 견 — иероглиф 見, значит «смотреть», читается кён.
Примечание: почему 볼, а не 보다? Форма на -다 — это современная словарная форма предикатива. В русских словарях в качестве словарной формы используют инфинитив. В учебных корейских грамматиках обычно выделяют два инфинитива: на -ㅁ и на -기. Что считать словарной формой — просто вопрос соглашения; раньше использовали форму на -ㄹ (теперь она считается причастием будущего времени). Есть языки, где и инфинитивов больше, и в качестве словарных используют личные формы, а в русском свои сложности, связанные с видовыми формами глагола.
Примечание: здесь и далее я не буду обсуждать, предикативы ли это? А также другие, не менее увлекательные вопросы, вроде того, есть ли вообще в корейском языке падежи, или же следует различать различные классы частиц? Следует ли выделять два именительных, один из которых тематический, а другой — рематический? И многое другое. Но раз уж зашел разговор, замечу, что лучше придерживаться принципа Оккама, и не множить сущности без нужды, нежели соревноваться, как это нынче модно, в изобретении всё более изощренных терминов, когда уже сами изобретатели начинают путаться в показаниях.
А теперь посмотрим на блюдо «цзо»:
菹 김치 저 — иероглиф 菹 означает «кимчхи» и читается чо.
Вот и всё открытие южнокорейских исследователей.
В начале было «чо»
Штукин полностью прав, когда переводит цзу (菹) как «класть в рассол». Он не только сохранил глагольную форму, но и добавил про рубку овощей на куски. И ведь у 菹 действительно есть еще и такое производное значение. Кроме того, в тексте имеется иероглиф 剝 (бо), который значит «очищать от кожуры». Овощи не только чистили, но резали (рубили, крошили, шинковали и всячески размельчали). Корнишонов еще не было, а в современном корейском для таких солений вообще очень показательно используется английское заимствование 피클 (pickle). Перевод Штукина не просто оправдан, он поддерживается параллелями из других текстов и всё того же «Ши цзин». Там вообще много чего про еду, в том числе, про сезонное консервирование. Вот, например, в «Песнях царства Бэй» брошенная мужем жена находит утешение в том:
Как он велик, мой запас овощей!
Зимней порой защитит от беды.
Почему же тогда южнокорейские исследователи не находят кимчхи по всему «Ши цзин»? Или в других классических книгах, например, в «Ли цзи» (禮記, «Книге ритуалов»), где вообще есть конкретные рецепты? А там, по большей части, другие иероглифы. В старых китайских текстах насчитываются десятки слов, связанных с ферментированием. Китайские ученые дотошно исследуют, что именно то или иное слово значило в различные периоды. А текстологический анализ часто увязан с данными археологии, в том числе химического анализа посуды, остатков пищи, и даже человеческих останков (например, зубной камень прекрасно сохраняет информацию о том, что мы едим). К сожалению, в Корее дела обстоят много хуже, хотя попадаются вполне толковые книги (например, Ан Ён Гын «Традиционное кимчхи», 안용근. 전통김치. 교문사, 2008). И это при том, что в стране есть Институт кимчхи (и не один), множество специализированных организаций, занимающихся изучением и пропагандой квашеной капусты, и целая армия кимчхиведов.
Примечание: у нас есть свои профессора кислых щей. Только кислые щи — это не суп, а слабоалкогольная шипучка типа сидра или кваса. У Пушкина в черновиках к «Евгению Онегину»: «У них орехи подают // Да кислы щи в театре пьют.» У Гоголя первый день Чичикова в губернском городе NN: «был заключён порцией холодной телятины, бутылкою кислых щей и крепким сном во всю насосную завёртку, как выражаются в иных местах обширного русского государства.» В Екатерининскую эпоху было модно выращивать оранжерейные ананасы — их квасили в бочках и «варили» кислые щи. Тогда-то и появились «мастера кислых щей», которые со временем стали профессорами. Примерный корейский аналог наших кислых щей –напиток «сикхе» 식혜 (食醯), хотя технология отличается.
В старых корейских текстах (не всегда аутентичных, те же «Самгук саги» написаны только в XII веке) чаще всего встречается именно чо 菹 (저)
Примечание: я больше не буду приводить китайские чтения иероглифов, а также буду иногда опускать транскрипцию (особенно там, где она не сильно поможет тем, кто не читает по-корейски).
Реже используется че 虀 (제 — у этого иероглифа много разнописей, в том числе редких). Ан Ён Гын говорит, что это слово относится к маринованию. Китайские источники и словари дружно утверждают, что всё дело в добавлении специй (хотя специи чаще используют именно при мариновании). Со временем чо становится практически универсальным словом для всех типов солений.
Ближе к концу Корё в текстах появляется еще одно важное слово чи (漬 지), которое изначально означает «замачивать», главным образом, всякую снедь. От него образуются ёмччи (鹽漬 염지) «замачивать в солевом растворе» и чанччи (醬漬 장지) «замачивать в соевом соусе»: иероглиф чан (醬 장) входит в такие слова, как «соевый соус» (간장 канчжан) и прочие соуса и пасты корейской кухни; сильное чтение ччи – этимологическое, но сейчас второй слог никогда не пишут иероглифом.
Чуть позже появляются чочхэ (菹菜 저채), чечхэ (虀菜 제채), и чачхэ 鮓菜 (자채). Глагол ча 鮓 (자) изначально означал «солить рыбу или мясо». Он состоит из двух элементов: 魚 (рыба) и 作 (делать, готовить). Во всех этих словах второй иероглиф всегда чхэ (菜 채). Он означает всякую зелень и входит в слово «овощи» (菜蔬 채소 чхэсо).
Примечание: именно такая зелень — листовые (салат), корнеплоды (редька), стебли (имбирь) и некоторые другие — и есть ботанические овощи. А те же тыквенные, которые являются цветковыми растениями, технически вообще фрукты. Также, вообще говоря, различаются (сейчас почти нет) «овощи» 채소 (菜蔬 чхэсо), 야채 (野菜 ячхэ) и всякая (дикорастущая) «зеленушка» 나물 (намуль).
А вот другое часто встречающееся слово ом (醃 엄) действительно относится к маринованию; у этого иероглифа помимо варианта с ключом 酉 («вино или уксус», в котором вымачивают продукт), есть вариант 腌 с ключом 月 («мясо», то есть то, что вымачивают). А из мелкой рыбешки делали хэ 醢 (해) — рыбный соус или пасту типа тех, что сейчас так популярны в Юго-восточной Азии; ее корейский вариант называется чоткаль (젓갈). Когда-то такой соус сильно уважали и в Древнем Риме. Он назывался «гарум» (garum, иногда просто «жидкий», liquamen), и при его приготовлении стояла такая вонь, что готовить гарум в городах было запрещено.
С началом Чосон номенклатура солений и маринадов в текстах заметно расширяется. И всё это китайские слова. Впрочем, мы знаем, что было и корейское слово для солений: тихи (디히). Оно попадается в поздних текстах уже в корейской записи (например, в «Туси онхэ», издании 1481 г. стихов китайского поэта Ду Фу с корейским комментарием).
Примечание: было не совсем верно сказать, что писали хангылем. Само слово хангыль (한글) — «корейские письмена» (другой смысл: «большие письмена») — появится только в 1912 году, когда его так удачно придумал корейский филолог Чу Си Гён (주시경 周時經).
Заметим, что первый слог слова тихи подозрительно совпадает с уже упоминавшимся чи (漬 지). Переход Т в Ч перед смягчающими гласными (переднего ряда) вопросов не вызывает. Раньше в этой позиции вообще всегда писали Т. В «Хунмин чоным», например, Китай пишется не 중국 (чунъгук), как сейчас, а 듕귁 (тюнъ-куик). Да и в современном языке ти / ди / тхи, как правило, переходит в чи / чжи / чхи; например, 같이 читается качхи. Но это в центральных диалектах, в сеульском говоре (а также сеульском диалекте, что не одно и то же) и, соответственно, в современной южнокорейской норме (표준 한국어). Исторически, в северных диалектах, в корё-мар и в северокорейском варианте языка (조선말, нормативный язык называется 문화어) это не (всегда) так; но о корейской палатализации мы поговорим отдельно.
Однако, тихи очень быстро исчезло: в XVI веке его полностью вытеснит новое слово кимчхи. Большинство лингвистов склоняется к тому, что тихи превратилось в современное чи/ччи (지/찌), которое отлично сохранилось во многих словах. Например, всевозможные ччиге: кимчхи-ччиге, твенчжан-ччиге (в корё-мар твендян-тиге). Соленые огурчики называют оичжи (오이지, или со стяжением дифтонга вечжи 외지), соленую редьку — ччанчжи (짠지), а маринованную — танмучжи (단무지); для овощного микса в соевом соусе есть слово чаначчжи (장아찌). Таких слов насчитывают до полусотни, а с учетом старых текстов и диалектов и того больше. Правда, не совсем понятно, куда делся «хвост» 히 хи — есть несколько вариантов, один другого хуже. С другой стороны, для объяснения вездесущих чи/ччи у нас тоже нет ничего лучше, чем тихи. Так что правильно приводить эту этимологию как вполне вероятную, хотя и с некоторыми оговорками.
Китайская грамота
С началом Чосон для солений все чаще начинает употребляться слово 沈 (침 чхим) «погружать (в воду)» (одно из значений просто «тонуть» или «топить»). В китайском словаре «Шовэнь цзецзы» (說文解字), составленном в начале II века ханьским ученым Сюй Шэнем (許慎), указывается также значение «погружать (т. е. замачивать, мариновать) в вине (или уксусе)» (沈於酒也). Интересно, что значение «мариновать» восходит к «Чжоу шу» (周書). Этот сборник (IV век до н. э.) по истории Западной Чжоу (начало первого тысячелетия до н. э.) полностью называется «И Чжоу шу» (逸周書, «Утраченные книги Чжоу») и представляет уникальный источник по древней истории и культуре всяких «варваров», среди которых были разные «условные» тюрки. На самом деле там были многочисленные «алтайские хлопцы» (безотносительно к алтайской гипотезе происхождения корейского языка), которые на протяжении тысячелетий успешно терроризировали Поднебесную, периодически устанавливая в ней свои династии.
Терминология пока не устоялась, но прослеживается тенденция для всех процессов ферментации и получившихся продуктов использовать слова, обозначающие погружение сырья в технологическую жидкость. До нежной сладкой капусты, которую можно квасить в собственном соку, еще далеко; приходиться мочить в насыщенном солевом растворе жесткие тыквы и редьку. И вот, в «Наставлении начинающим по иероглифике» (訓蒙字會 훈몽자회), составленном в 1527 году известным ученым Чхве Се Чжином (崔世珍 최세진) читаем:
菹 저 — иероглиф 菹 означает «тим-чхаи» и читается чо.
Примечание: здесь во втором слоге стоит так называемое «нижнее А» (아래 아), которое пишется как точка (капля). Позже мы поговорим про этот звук; сейчас вместо него часто пишут обычное А, соответственно получится 딤채 (тимчхэ).
На самом деле, первое упоминание тимчхэ было сильно раньше. В 1475 в королева Инсу (мать старшего внука Седжона, будущего вана Седжо) составила «Внутреннее наставление» (內訓 내훈), предназначенное для просвещения дворцовых (поэтому и «внутреннее») девиц, кои должны были иметь должное разумение о самых разных предметах. С другой стороны, Чхве Се Чжин тоже брал свои толкования не с потолка, но отбирал наиболее подходящие из уже бывших в ходу. И именно его труд оказал в дальнейшем огромное влияние на всю корейскую лингвистическую мысль.
Итак, блюдо «чо» превратилось в тимчхэ. В иероглифической записи: 沈菜 (современное чтение 침채 чхимчхэ), то есть просто «мочить овощи». Это и есть будущее кимчхи. Хотя это еще глагол (глагольная форма не маркирована), а получившийся продукт назывался 沈漬 (в современном чтении침지 чхимччи). Было еще и слово 冬沈 (в современном чтении 동침 тончхим), которое означало всякие домашние заготовки на зиму.
Выходит, «кимчхи» китайское слово? Не так просто. Но само по себе то, что иностранные слова могут использоваться для базовых культурных понятий, обычное дело. И не обязательно речь идет о новых явлениях; нередко вытесняются исконные слова. Это происходит сплошь и рядом, кроме языков, которые по тем или иным причинам оказались совсем уж изолятами или закоренелыми изоляционистами. Мы, вот, например, тоже едим хлеб, а не жито.
Можно предположить, что тимчхэ — какое-то исконно корейское слово, для которого были подобраны близкие по звучанию осмысленные иероглифы. Однако, эта версия не проходит. Во-первых, мы видим, что довольно долго разные иероглифы достаточно свободно комбинируются. Во-вторых, и это главное, у нас нет подходящего на эту роль корейского слова. Тихи по целому ряду причин не годится — ни с точки зрения фонетики, ни из соображений, как при случае его записали бы иероглифами.
Получается, что слово китайское? Но и тут есть два варианта: это может быть китайское заимствование или его могли «собрать» в Корее из китайских «запчастей». Кажется, первый вариант проверить несложно: нужно посмотреть, встречается ли 沈菜 в китайских текстах? И снова не так просто: в Китае есть (почти) всё, что когда-либо писали иероглифами. Но это сочетание почти не встречается (в отличие от 沈漬 и 冬沈, хотя они тоже не слишком частые). С другой стороны, почему только тексты? И вообще, говоря о прошлом, мы часто попадаем в ловушку, представляя себе современные государства. Но 500 лет назад (и, как минимум, пару тысяч лет до того) китайско-корейский фронтир представлял совсем не то, что нынешняя граница между КНР и КНДР. А если слово иероглифическое, оно не обязательно made in China. В конце концов, огромный пласт иероглифической лексики, которую сейчас используют и в Китае, и в Корее, придумали японцы в XIX веке.
Примечание: в европейских языках, включая русский, такого добра полным-полно. Львиная доля нашей научно-технической лексики «собрана» из латинских и греческих корней. Но является ли, например, слово «телескоп» греческим? Телескоп и изобрели-то только в 1607; в 1609 Галлилей продемонстрировал свою зрительную трубу, которую назвал латинским неологизмом perspicillum, то есть «нечто для гляденья сквозь». Слово «телескоп» в 1611 году предложил некий Иоаннис Димисианос (по иронии, наполовину грек), чем, собственно, и известен.
Китайская лексика в корейском языке называется сино-корейской. Ее действительно очень много. И её отличительная особенность в том, что подавляющее большинство таких слов — это «книжные заимствования». То есть слово берется или составляется на месте в иероглифическом написании, а затем уже каждый иероглиф читается согласно установленным правилам корейской передачи. «Хунмин чоным», в первую очередь, был создан как раз для того, чтобы навести порядок в чтении китайских иероглифов.
Однако, не все китайские заимствования являются книжными. Были слова, которые попадали в корейский язык «стихийно», через устную речь, и начинали новую жизнь уже по её законам. В корейской лингвистике их иногда называют «натурализованными словами» (귀화어 歸化語). Многие даже не подозревают, что некоторые весьма распространенные слова, на самом деле китайские. Например, «любовь»: суровый корейский язык не знал слов любви и заимствовал китайское 思量. Это иероглифическое слово, относительно редкое и больше книжное, до сих пор существует как сино-корейское 사량 сарян «думать о ком-то или о чем-то». А исторически оно проделало путь от «думать» в смысле «скучать по кому-то» до современного 사랑 саран «любовь» (это значение окончательно закрепилось уже в XIX веке). Заимствовали не только китайские слова, но монгольские, маньчжурские, японские и другие — иногда напрямую, иногда через китайский; некоторые (задним числом) получали иероглифическое написание. Традиционно считалось, что корейский заимствует не слишком охотно. Однако, со временем выяснилось, что никакой особой ксенофобией он не страдал. Можно выделить несколько периодов активных заимствований, связанных со значительными историческими пертурбациями, технологическими новациями и культурным влиянием добрых и не очень соседей. А XV век был весьма бурным. Как и XX, который не просто сильно обогатил, но и изрядно «загадил» южнокорейский англицизмами.
И раз уж мы обсуждаем лингвистические судьбы кимчхи, «натурализованным» китайским заимствованием XV века является капуста 배추 (пэчху, иероглифическое 白菜 «белый овощ», современное чтение 백초 пэкчхо), а также значительно более поздний перец 고추 (кочху, иероглифическое 苦椒 «острый перец», современное чтение 고초 кочхо), которым теперь эту капусту от души засыпают (сам перец пришел в Корею совсем недавно). Что касается «кимчхи», то больше похоже на то, что слово действительно «слепили» из китайских иероглифов уже в Корее. Причем именно в таком сочетании, которое не используется в Китае — возможно, чтобы подчеркнуть технологические или функциональные (например, ритуальные) отличия.
Мягкая сила
Так или иначе, не позднее середины XV века появляется слово «кимчхи», которое очень скоро становится универсальным.
Примечание: некоторые считают, что со второй половины XIV. Датировка «на глазок». Логика простая, если мы встречаем слово в текстах начала XV века, значит оно какое-то время (допустим, лет 50) уже было в ходу. Не факт. Текстологи вообще любят откопать чего-нибудь в каком-нибудь замшелом источнике, а потом носятся с этим. Возможно, кто-то где-то в конце XIV века раз-другой сказал то ли «апчхи», то ли «кимчхи». Тем более, для образованных людей «расшифровать» смысл иероглифического сочетания не составляло особого труда. Это не значит, что так говорили. Технически это мог быть просто окказионализм. А вот то, что после установления династии Чосон (1392) началась серьезная языковая перестройка – это факт. Во многом, именно это и сподвигло Седжона заняться проведением активной лингвистической политики.
Первоначально слово писалось в корейской графике как 
тим-чхаи. Начнем с первого слога тим. Про переход Т в Ч перед смягчающими гласными переднего ряда мы уже говорили. Если вы будете произносить Т мягко, то получите Ч. Так происходит во многих языках; да в том же английском: did you читается как [diju:]. А как мы пишем — это уже вопрос орфографии. То же касается йотированного гласного после мягкого согласного. Как правильнее: 중 или 즁? Прочтите по-русски тучя и получите «туча». На самом деле, всё наоборот: йотированный гласный пишется, чтобы показать, что читать следует именно мягко. Так что просто договариваемся: 듕, 즁 или 중. Это, конечно, некоторое упрощение, но дает представление, как оно работает.
Примечание: логика та же, как в свое время у нас, в нарушение этимологического принципа, решили писать «предыстория», чтобы не читать мягкое Д.
Изначально корейский язык был «черствым», и ничего не смягчал. Северные диалекты до сих пор такие. Поэтому в корё-мар современное литературное канчжан (간장) стало кандян, а фамилия Чон (정) как Тэн (там еще «боковое О» перешло в Э, так же, как в имени Ким Ир Сен, который 김일성, то есть, по южному читаем Ким Иль-сон). На самом деле, это не на севере «стало» и «превратилось», а как раз на юге, откуда пошли все сюсюканья. А корё-мар, как истинный «северянин», сохраняет историческое произношение.
Сейчас обычно выделяют шесть диалектов корейского языка. Однако, особенно для южных, это деление не столько лингвистическое, сколько политическое, по границам провинций. С другой стороны, сами эти границы складывались, следуя историческим, в том числе, языковым особенностям, и мало менялись на протяжении всего Чосон. Все корейские диалекты можно разделить на две большие группы: северные и южные (и примкнувший к ним остров Чечжудо). В процессе их бурного, хотя и достаточно мирного, взаимодействия и формировался корейский язык.
Северные диалекты — это историческая вотчина Когурё. И здесь четко различаются северо-запад и северо-восток. Северо-западные диалекты: собственно Пхеньян, провинции Пхёнан, Чагандо, (с некоторыми оговорками) Хванхэ, а также северо-восточный Китай. Но типичными северянами являются северо-восточные диалекты, которые также называют хамгёнскими. Это как раз провинция Хамгён (и часть северо-востока Пхёнан). Здесь особняком стоит юкчинский диалект. Юкчин (六鎭 육진 «Шестиградие») — это такой «медвежий угол» на самом севере Хамгён, где в середине XV века по приказу короля Седжона для защиты от чжурчжэней на берегах Туманган построили цепь из шести крепостей. Там сохранился один из самых архаичных диалектов корейского языка (хотя в нем есть свои новации), и корё-мар — (частично) его потомок.
Примечание: замечательный американский лингвист Росс Кинг (Ross King) с конца 80-х проводил полевые исследования корё-мар в Средней Азии. Он считает, что около 10% корё-сарам говорят на юкчинском диалекте (в котором он, в свою очередь, выделяет два говора), а остальные – на варианте, который он назвал «ташкентским койне». Изначально «койне» называли такой более или менее всем понятный греческий язык, на котором говорили в восточном Средиземноморье после того, как по нему прошелся Александр Македонский и насадил там греческую культуру. Сейчас под «койне» понимают функциональный тип языка, который носители различных диалектов используют при повседневном общении друг с другом. Хорошим примером является любой восточный базар, где говорят на всем понятной смеси кучи языков и диалектов, причем всем (кроме лингвистов) всё понятно. Кинг не приводит статистику по корё-мар (но дает по переселенцам), так что оценка, скорее, субъективная, хотя и достаточно близкая. Даже без точных подсчетов понятно, что всего населения Шестиградия просто не хватило бы, чтобы получилось столько народу, сколько оказалось на Российском, а затем и Советском Дальнем Востоке. Так что там были выходцы со всего корейского севера, главным образом из Хамгён, которые говорили на своих диалектах. А позже добавились и переселенцы из южных провинций. Отмечу также, что Кинг (а также некоторые другие) считают, что слово «кимчхи» следует исключить анализа диалектов, так как оно иероглифическое. Вот тут не соглашусь. Иероглифическое, да. Если бы оно было сино-корейское, его можно и нужно было бы учитывать в соответствии с правилами сино-корейских чтений (они свои). Но «кимчхи» очень рано натурализовалось и живет как обычное корейское слово. За что же такая дискриминация?
В южных диалектах выделяют центральные, чоллаские и кёнсанские. Центральные — это, в первую очередь, Сеул и столичная Кёнгидо.
Примечание: еще раз отмечу, что есть сеульский говор — то, как образованные жители столицы говорят на литературной южнокорейской норме. А есть сеульский диалект, который оказал на эту норму огромное влияние, но далеко не все его особенности являются нормативными (это касается и фонетики, и грамматики, и лексики).
К центральным относят также диалекты Канвондо. Исторически это одна провинция, теперь северная её часть в КНДР, а южная — в Республике Корея. При этом в самой Канвондо есть две диалектные области. Но это не север и юг, как можно было бы ожидать, а запад и восток — горы Кымгансан разделяют сильнее, чем политические границы. Наконец, к центральным относится чхунчхонский диалект (и город Тэджон).
Примечание: очень важно, что центр Кореи сейчас говорит на диалектах южной группы. Долина реки Ханган является стратегической для всего полуострова. Кто владеет ей, тот владеет Кореей. Одно время её контролировало Когурё. Было время, когда там закрепилось Пэкче. Последней стала хозяйничать Силла.
Дальше проще. Есть группа чолласких диалектов, которые в общем совпадают с историческими границами Пэкче. А на самом юге (теперь весь юго-восток) — кёнсанские, среди которых особенно примечателен пусанский говор. Если послушать, то с непривычки может показаться что говорящие сейчас вцепятся друг другу в глотку. Кёнсан — историческая вотчина Силла, откуда «есть пошел» корейский язык, и которое издревле тесно связанно с юго-западной Японией, но это отдельная тема.
Примечание: тем, кто хочет подробнее ознакомиться с историей корейского языка, можно порекомендовать для начала прекрасную книгу Роберта Рэмси и Ли Ки-муна «A history of the Korean language», Ki-Moon Lee, S. Robert Ramsey, NY 2011; это новое, значительно переработанное англоязычное издание, значительно дополняющее солидный труд Ли Ки Муна 이기문. 국어사개설, вышедший еще в 1961 году.
А мы просто перепрыгнем через 80-километровый пролив, который отделяет остров Чечжудо, где говорят на чечжудоском. По целому ряду причин его стоит считать не диалектом, отделившимся от корейского мейнстрима, а самостоятельным языком, который в последнее время под возрастающим давлением литературного языка сблизился с ним до степени диалекта. Некоторые так и делают, относя чечжудоский к так называемым кореаническим языкам (한국어족). И тут снова есть своя северная группа, куда помимо когурёского (который тоже не был единым), относят всевозможные пуёские, окчоские, емэкские (эти вообще тунгусы, но традиционно считается, что они вошли в корейскую этническую общность) и прочие, про кого мы хоть что-то знаем. И есть южная группа ханских языков (хан как в 한국 韓國 в «Корея»). Это, прежде всего, силланский, который лег в основу будущего общекорейского, и близкий ему чечжудоский. А также пэкческий (про который мы знаем очень мало) и каяский (про который мы не знаем почти ничего). Известно, что они отличались от силланского, хотя и были взаимопонимаемы с ним (при этом пэкческая знать изъяснялась по-когурёски, а на ханском наречии говорил простой народ).
С другой стороны, существует японо-когурёская гипотеза, предложенная еще 100 лет назад японцами, что в современной Корее сразу ставит на нее клеймо клеветнического навета. Есть также другие гипотезы, которые в самой Корее, как правило, считают происками иностранцев, которые по определению не могут ничего понимать в великом корейском языке (не слишком афишируемая, но вполне официальная точка зрения). Это так называемая пуёская гипотеза (объединяющая японо-рюкюские, корейский, а также кучу-малу языков, благополучно вымерших на территории Корейского полуострова). А еще есть пуёско-силланская гипотеза, где получается, что корейский потомок когурёского, а не силланского. В любом случае, (настоящий) чечжудоский не отпрыск корейского, а «дядя по отцу» — младший, зато реже вступавший в беспорядочные лингвистические связи. С другой стороны, функционально это сейчас диалект. Ситуация во многом такая же, как с рюкюскими: их тоже долгое время считали специфическими японскими диалектами, а теперь самостоятельными языками. А то, что жителей Окинавы никто не понимает, так это в Японии обычное дело.
Вообще-то, процесс формирования общенационального корейского языка так и не завершился. Первую норму задал «Хунмин чоным» (1446). Он на полтора столетия установил стандарты написания и оказал некоторое влияние на формирование национального языка. Впрочем, не такое большое, как можно было бы предположить. Отчасти это связано с тем, что после смерти Седжона корейский алфавит попал в политическую опалу.
Примечание: недовольство было и при Седжоне. Многие сановники полагали, что государь дурью мается, и коль скоро есть замечательные китайские иероглифы, которыми писал сам Конфуций и прочие древние, нечего городить огород. Вопрос был не столько лингвистический, но серьезный политический (см., например, челобитную Чхве Малли). Были и другие инциденты. В 1504 корейским алфавитом была написана политическая прокламация, что взбесило Ёнсан-гуна (он вообще горячий был парень, узурпатор, тиран и самодур), и он ввел запрет на алфавит. А чуть позже его сводный брат Чунджон вообще разогнал Министерство по делам онмуна. Сейчас в Корее не очень любят копаться в этих историях, предпочитая незатейливую сказочку про умного и доброго короля, который навечно осчастливил свой народ замечательной системой письменности. Для своего времени система и правда замечательная. Замнем для ясности вопрос о её оригинальности. Но без вопросов, что фонологически – это самая точная из всех традиционных систем письма, и огромное достижение не только корейской, но в целом мировой лингвистической мысли. Тем удивительнее, насколько эта мысль деградировала, особенно на Юге, где в 2000 году появилась так называемая «Новая романизация корейского языка» (국어의 로마자 표기법) – совершенно безобразная и никакими лингвистическими соображениями не обоснованная система передачи корейских слов латиницей. Она настолько ужасна, что большинство западных ученых тактично оговаривают в своих работах, что используют другую транскрипцию. А мы дополнительно расплачиваемся тем, что в СМИ перекорячиваемые (за неимением более подходящего слова) с такой латиницы на кириллицу корейские имена и названия превращаются в совершенно непроизносимые и трудно идентифицируемые объекты (впрочем, на латинице не многим лучше).
До Имджинской войны (1592—1598) книг было не очень много, жанров и того меньше, а всё, что писалось, писалось очень грамотными людьми, которые неукоснительно следовали установленным правилам (есть буквально единичные случаи, где отклонения можно отнести на счет влияния «живого» языка). Война всё кардинально изменила: писать стали все, обо всем, и «как слышится» — настоящее раздолье для будущих лингвистов, которые, наконец-то, смогут увидеть «живой» корейский язык во всем его разнообразии. Со временем сложилось некое общекорейское койне с преобладанием южных элементов — столица понемногу наращивала культурное доминирование. Но очередные попытки унификации будут предприняты только в начале XX века. А первая общенациональная норма будет введена вообще при японцах в 1933. Тогда Корейское лингвистическое общество внесло «Предложения по унификации корейского правописания» (한글 맞춤법 통일안), а в 1936 вышел нормативный орфографический словарь (사정한 조선어 표준말 모음). Но очень скоро произойдет раскол страны и последует война, по окончании который Север и Юг почти сразу возьмут курс на лингвистическую самостоятельность (политическая риторика не в счет).
Примечание: с исторической точки зрения северокорейская норма более «правильная», а алфавит сохраняет традиционный порядок, основанный на том самом «Наставлении» 1527 года Чхве Се Чжина.
В корейском языке почти все радикальные новации, как правило, шли с юга. Некоторые успели закрепиться в языке и в орфографии, в том числе, и на севере. С юга пришла и первая волна палатализации, которая превратила тим-чхаи в 
чим-чхаи. Палатализация, то есть смягчение согласных звуков, очень распространенное явление. В русском, например, было целых три этапа смягчения (они так и называются: первая, вторая и третья палатализации, а в некоторых славянских языках их было даже четыре). От них в наследство нам достались различные корневые чередования: друг → дружок, порох → порошок, Бог → (почить в) Бозе, ходить → шед(ший), кадить → чадить, пеку → печет (в русском есть, кажется, уникальный случай мягкого К в исторической парадигме: ткёт).
Превращение ㄷ т в ㅈ ч перед гласными переднего ряда — это первая общекорейская палатализация, которую мы наблюдаем во всей красе в текстах второй половины XVI века. Сложнее сказать, когда она началась. Простой (и не совсем правильный) ответ: никогда. Похоже, что юг всегда «чирикал» и «щебетал». И эта манера потихоньку расползалась по стране. Но процесс так и не завершился, а после раскола и вовсе притормозил.
Примечание: палатализация только часть процесса комплексной перестройки фонологической системы. Помимо указанного смягчения, на юге происходила утрата начальных Р и Н перед гласными переднего ряда (кто красивее: южная 여자 ёчжа или северная 녀자 нёчжа?) и переход Р в Н перед задними (кто лучше работает: южный 노동자 нодончжа или северный 로동자 родончжа?). В этом вопросе Север сохранил не только историческое произношение, но и орфографию. Кстати, уже одно это показывает, что палатализация на севере шла, сильно прихрамывая, и добралась далеко не везде. Образованные люди, скорее всего, когда надо, просто переходили с местного наречия на культурную речь со столичным выговором.
Еще одна важная особенность фонетической перестройки того времени. В современном языке иероглиф 沈 читается 침 чхим. Откуда взялось придыхание? А это всё те же южные штучки. Исторически корейский не был слишком «томным». Придыхательные согласные были, но в исконно корейских словах почти не встречались. А вот с XVI века говорок с придыхание стал входить в моду. И мы видим, как, например, старый «нос» 곻 кох превращается в современное 코 кхо, а «нож» 갏 карх в современное 칼 кхаль. В этих примерах придыхание, хотя бы, исторически есть в корне, и просто переходит на первый согласный слога. Но это не обязательно, часто оно появляется из ниоткуда.침 чхим — это современное нормативное сино-корейское чтение иероглифа 沈. А «кимчхи» уже давно живет своей самостоятельной жизнью.
Другая фонетическая новация: появление большого числа сильных согласных. В исконно корейских словах сильными были только СС (ㅆ) и, между прочим, ХХ (ㆅ). Настоящее северное Х всегда было сильным (не все с этим согласны), как и положено гортанному хрипу свирепых кочевников, веками терроризировавших китайское пограничье. А «легкое придыхательное Х», которое так и норовит вообще отвалиться, это, опять-таки, южное поветрие. В старокорейском консонантные кластеры (сочетания двух и даже трех согласных) были обычным делом, но в XVI веке корейский начинает с увлечением их «ломать» (начал он, по-видимому, раньше, но так мы видим по текстам). Сейчас кластеры сохранились только орфографически и только в исходе слога, где они уже не читаются. Оба согласных звука произносятся только когда они перераспределяются между слогами: 읽다 ик-тта → 읽으세요 иль-гы-се-ё (К фонетически отходит ко второму слогу). В орфографии кластеры сохранялись до 30-х годов, но давно уже не произносились.
Примечание: у нас тоже есть непроизносимые (и не всегда проверяемые) согласные, которые мы, тем не менее, пишем. В первом русско-корейском словаре Пуцилло, вышедшем в 1874 году, транскрипции даны с чтением начальных консонантных кластеров. Например, скуцинында «ругать» (лит. 꾸짖다). Это очень странно, хотя некоторые считают, что его информанты действительно могли так говорить. Но скорее, они просто тщательно выговаривали, чтобы Михаил Павлович мог правильно записать . В корё-мар кластеры есть как новация в заимствованиях из русского и тюркских. Пример Кинга (для простоты в русской транскрипции): чиб-ы строй хачжаго «хотим построить дом» (с пригласительной конструкцией и старым винительным на -ы) – как по мне, так строй-хада ничуть не хуже, чем 건설하다.
А вот в иероглифах (для которых их когда-то и придумали) двойные согласные вообще исчезли, за исключением氏 (씨 сси) «фамилия, клан» и 雙 (쌍 ссан) «сдвоенный» (и еще несколько редких иероглифов, где 雙 выступает как фонетик). Однако, всё немного интереснее. Есть еще «самодельные» иероглифы, придуманные в Корее. Иногда их называют не «ханьскими (китайскими) знаками» 漢字 (한자 ханчча), а «отечественными знаками» 國字 (국자 кукчча).
Примечание: такие «местные» иероглифы есть и в японском, где их еще называют «иероглифами, сделанными в Японии» (和製漢字 васей кандзи). Очень много «самодельных» иероглифов было во Вьетнаме, где на основе китайской иероглифики придумали собственную систему письма тьы-ном (chữ nоm 字喃). Ее использовали до тех пор, пока в начале XVII века католический священник Александр де Род не создал вьетнамскую письменность на основе латиницы (впрочем, из Вьетнама его турнули за излишнюю миссионерскую активность). Есть и другие системы на основе китайской иероглифики, например, чжуанская.
Такие «самодельные» иероглифы служили для передачи исконно корейских слов, и у них даже есть специальное название: «иероглифы с отечественным смыслом» 國義字 (국의자 кугичча). В таких словах часто встречаются двойные согласные. Например, «рис» 㐘 (쌀 ссаль). В этом слове, кстати, исторически простое С (ㅅ); оно происходит от глагола сальда (살다) «жить, расти», также как и сарам (사람) «человек» — в общем, «что выросло, то выросло». Корейская этимологическая конспирология протестантского розлива пытается углядеть тут древнееврейскую Сару, для чего выстраивается хитрая цепочка до самой Евы, чье имя действительно связано со словом «жизнь». В иероглифе 㐘 использован типичный прием. Знак состоит из двух частей: сверху «рис» 米, а снизу 乙 — второй знак «Небесных стволов» китайского 60-ричного цикла. По-корейски он читается 을 ыль и систематически использовался для обозначения конечного Л в слове (а в иду также для винительного падежа). То есть иероглиф устроен как обычный китайский конструктор из детерминатива (обозначающего смысл) и фонетика, только фонетик тут корейский. Чуть хитрее устроен иероглиф 㖯. Сверху 同 — это фонетик, который показывает, как примерно нужно читать (современное чтение 동 тон). Внизу слева знак «рот» 口, а справа — 匕. Сейчас это один из ключей, значит «ложка, черпак». У него есть старое значение «указывать», которое хорошо видно в иероглифе 比 «сравнивать», где слева стоит знак 上 «выше». В общем, 口匕 – это формула, которая означает: «[произноси] ртом как [указано выше]». Поэтому читаем 똥 ттон. Да-да, те самые «экскременты» они же «фекалии».
Примечание: в китайском языке полно иероглифов для обозначения экскрементов. И, с позволения сказать, на любой вкус. И хотя особым ханжеством по этой части ни китайский, ни корейский не отличаются, этот знак, скорее, нечто вроде того, как мы тактично ставим звездочки в некоторых словах, которые всё равно все знают, как читать, и что они значат.
Процесс геминации (удвоения) согласных идет в корейском языке до сих пор. Причем изменение произношения часто вообще не отображается на письме (которое всегда более консервативно). Нередко сильный согласный является этимологическим, как, например, в иероглифе 字 (자), которое читается чча.
Примечание: в слове 한자 (漢子) читаем ха:нчча (еще и с долгим гласным, см. ниже). Но есть два исключения – это слова 대자 (大字) и 소자 (小子), которые читаем, соответственно, тэ:чжа и со:чжа. Сейчас они означают большие (заглавные, прописные) и малые (строчные) буквы, а раньше – специальные знаки для записи цифр в важных документах (это значение есть до сих пор, но сами знаки почти не употребляются).
Так как же читать слово 의자? Если это слово, состоящее из иероглифов 意字, что значит «детерминатив», то читаем ыйчча. Если это 椅子, что значит «стул», читаем ыйчжа. А если 義子, то читаем ый:чжа с долгим гласным.
Примечание: в корейском языке гласные пока еще бывают долгие, и это (довольно важный) смыслоразличительный признак. А вот тоны литературный язык потерял, хотя они сохранились в диалектах. В хороших словарях долготу гласных отмечают (в литературном языке долгим может быть только первый слог). В том же словаре Пуцилло долгота размечена. Для русского уха долгий гласный обычно слышится как силовое (экспираторное) ударение на слоге. Зато сами корейцы часто путают омонимы (что слышится) и омографы (как пишется).
Вот и поговорим подробнее про гласные.
А упало, Б пропало
«Нижнее А», которое первоначально писалось в чим-чхаи, когда-то было отдельным звуком. Несколько упрощая, можно сказать, что в (современном) корейском есть «задние» ㅏ А и ㅗ О. А также более «переднее» ㅓ «боковое О» (боковое у него не произношение, а написание). Фонетически «нижнее А» относится к обычному ㅏ А примерно как «боковое О» ㅓ к обычному ㅗ О, а «нижним» оно называется потому, что пишется как точка (или капля) под согласным. К XIX веку этот звук не то, чтобы исчез, но перестал быть смыслоразличительным (хотя сохранился в некоторых диалектах). Из орфографии его выкинули уже знакомые нам «Предложения по унификации» 1933 года.
Теперь несколько слов о дифтонгах. Они бывают двух типов: нисходящие, когда слоговым (сильным) является первый компонент, и восходящие — когда второй. Бывают еще, но очень редко, так называемые равновесные дифтонги, а также совсем уж экзотические трифтонги. Дифтонг может быть «честным» фонетическим или фонологическим, то есть образоваться на стыке морфем (например, при сложении основ) или в результате морфологических изменений. Так, в русской словоформе творительного падежа войной первое ой (теперь) фонетическое, а второе — фонологическое. А вообще, дифтонги не так уж распространены; во многих языках их вообще нет, и ничего, никто не жалуется.
Когда-то в корейском языке их тоже не было. Орфография «Хунмин чоным» передает все (будущие) дифтонги как сочетание гласных. Но, судя по всему, в XV веке процесс дифтонгизации шел уже полным ходом (с юга на север). Хотя всем еще было вполне очевидно, что какое-нибудь Э ㅐ — это А + И ㅐ = ㅏ +ㅣ (даже современный клавиатурный набор так работает, впрочем, не везде). У нас для звука Э есть отдельная буква; во многих языках, как и в корейском, это будет сочетание графем. И лишь со временем такие сочетания могут превращаться в самостоятельные буквы алфавита. И снова: как произносится и как пишется — две большие разницы. Например, английские say и says: в первом случае ay это дифтонг [eɪ], во втором — долгий гласный [ɛ:] (вариант [seɪz] сейчас считается неправильным «по обе стороны лужи»).
На юге все дифтонги, за исключением ㅢ ый (про него будет отдельный разговор), стянулись и стали восходящими. На севере они какое-то время оставались равновесными, а затем разложились. Это хорошо видно на примере одной из самых распространенных корейских фамилий 崔 (최). На юге она стянулась в Чхве. На севере было орфографическое Чхо-и. Пишем ЧХ, читаем Ц — здесь нет смягчающего гласного, а на севере всегда «цокали», а не «чокали». И аспирация (придыхание) – это тоже еще Каннам-стайл, к северу от реки такие штучки пока не в моде (на самом деле, всё сложнее, но замнем для ясности). Получается всем знакомый Цой.
Примечание: Ч не всегда переходит Ц, но всегда произносится твердо, что немного непривычно для русского уха, но обычное дело для многих языков.
Так что читаем, как бы, в три слога: чим-ч(х)а-и. Качество гласного А могло отличаться большей или меньшей глубиной произношения, но это не важно. В русском качество гласных вообще позиционное, и ничего, справляемся. В корейском, кстати, тоже гласные меняют качество в зависимости от позиции. А согласные в интервокальной позиции вообще для русского уха превращаются в звонкие.
Посмотрим, что стало с последним слогом. По-видимому, шли два независимых процесса. Где-то, как и на юге (о чем мы еще поговорим), получилось И, что дало (более северное) чимчи или (более южное) чимчхи.
Примечание: сам процесс был сложнее, чем простое выпадение А, но нам это не очень важно.
В другом случае выглядит, как будто И отвалилось, и осталось чимча. Нельзя исключать, что хвост отпал сам по себе, как у ящерицы. Бывает. Но обычно хвосты просто так не отваливаются, и тут своя…
И-стория
Есть два варианта. Первый: ничего не отваливалось, «нижнее А» и И дали, как и ожидается, Э, причем слабенькое («нижнее А» само слабое и неустойчивое). При этом в северных диалектах даже более «сильное» 애 э часто переходит в Я. Чтоб далеко не ходить, поприветствуем корё-мар: алляп-симду вместо литературного 안녕하십니까. Или, раз уж у нас гастрономическая тема, те же пегодя (пигодя, пигоди). Хотя с этим словом все не так просто и оно довольно новое. И вообще, это те же пянсе (пянсэ), но все равно вкусно.
Примечание: я не даю корейскую графику для корё-мар, потому что её, как бы, нет. Это была бы не запись языка, а его транскрипция с помощью хангыля; кириллица или латиница подходят для этого много лучше. Вопрос о письменном корё-мар непростой. Кое-что выходило, то же «Ленинское знамя» (레닌기치). Специально привожу этот пример, чтобы обратить особое внимание: по-русски газета называлась «Ленин кичи» — никакого кичхи! На деле это не совсем корё-мар, а северная норма с некоторыми диалектными вкраплениями (пока не стало «Корё ильбо»). Но для того времени это было правильное решение: ориентироваться нужно на норму. И логичный выбор: ну не на Юг же смотреть! Гораздо интереснее эксперименты, которые имели место в начале века, но это были общекорейские эксперименты – лингвистическая мысль (в основном, на севере и в эмиграции) била ключом. Уже упоминавшийся Чу Си Гён, автор термина «хангыль», незадолго до смерти (в 1914) предлагал, например, перейти на линейную запись, то есть без компоновки букв в слог. Идея не прижилась, хотя с ней некоторое время экспериментировали, в том числе, в Приморье. А в Северной Корее до середины 50‑х издавали журналы, где частично использовалась линейная запись. Например, «Исследования по корейскому языку» писались так: ㅈㅓㅅㅓㄴㅓㅕㄴㄱㅜ.
Но есть и другой вариант. Не факт, что он «из того же маринада», что и наше кимчхи. Но как экскурс в историю корейских падежей, о которых нам еще придется поговорить, будет полезно.
Есть в корейском субстантивирующий суффикс 이 и; например,길이 кири «длина» от предикатива 길다 кильда «длинный». В современном языке нельзя образовывать существительные от чего попало. Нет, например, слова 예삐 еппи «красота». Хотя в интернете оно попадается в значении «няшность»: забавно и всем понятно. То есть даже сейчас этот суффикс еще (пассивно) продуктивный. А раньше он был очень активным универсальным субстантиватором, и мог присоединяться не только к предикативам, но и к именам (по-видимому, конкретизируя их). Он настолько вездесущий, что даже сохранился в корнях многих слов в виде фонетической «окаменелости». Например, в слове «птица» этимологический корень 사 са, а современное 새 сэ — это результат слияния 사 + 이 с последующей дифтонгизацией.
С другой стороны, в корейском есть показатель именительного падежа 이 и (тут отдельный разговор, связаны ли эти морфемы). В современном языке для именительного есть два показателя: 이 и и 가 га для слов, заканчивающихся, соответственно, на согласный и гласный. При этом, показатель 가 га очень поздний. Впервые он зафиксирован в 1572 году в письме, которое мать известного поэта Чон Чхоля (鄭澈 정철) пишет своему сыну.
В современной аранжировке: 찬 구들에(서) 자니 배가 세니러서 자로 (=자주) 다니니 «Поспала на холодном полу, отчего в животе тяжесть, и поэтому часто хожу (по нужде)». Именительный на 가 стоит при слове 배 живот, которое написано с «нижним А». До того именительный падеж был только на 이.
Примечание: откуда вообще взялось это 가 — еще тот вопрос. А по свидетельствам европейских миссионеров, в конце XIX века оно уже вовсю использовалось в речи, но почти никогда не писалось; при чтении его просто восстанавливали по смыслу. Систематически писать 가 начали только при японцах.
«Ода о летящих драконах» (龍飛御天歌 용비어천가, первый литературный памятник (официальной пропаганды), записанный корейской графикой, начинается со знаменитого «дерево, корни которого глубоки» 불휘 기픈 남간. Первое слово «корни»: 불휘 пурхви стоит в именительном на И. Очень скоро показатель падежа «сольется» с корнем, а когда отпадет слабое Х, начальное П усилится чтобы «компенсировать» потерю, и мы получим современное 뿌리 ппури с именительным падежом 뿌리가.
Еще несколько полезных примеров, хорошо демонстрирующих корейскую механику. Все знают, что у местоимений «я» 저 чо, 나 на и «ты» 너 но формы именительного падежа, соответственно, 제가 чега, 내가нэга и 네가 нега (обычно читающееся как нига). Почему так? Все просто. Исторически они, как и положено, присоединяли именительный падеж на 이: 저 + ㅣ = 제, 나 + ㅣ = 내, 너 + ㅣ = 네. Гласный И просто приписывался к корневому гласному, меняя его качество. Так и жили эти местоимения с «правильным» именительным падежом, пока он не «присосался» к ним намертво. И к уже получившейся конструкции стали присоединять 가, которое со временем разделит падежную функцию с историческим 이.
То есть И часто врастает в корень и становится его частью (во всяком случае, для школьников). Но бывает и наоборот: «честное» корневое И воспринимается как посторонний элемент, и отбрасывается. Это называется «гиперкоррекция»: когда что-то правильное не к месту исправляют, приняв за ошибку. Мы еще встретим даже более вопиющие случаи. Здесь конечное 이 и, возможно, тоже отбросили. В юкчинском диалекте именительный падеж — только исторический на 이 и. А в речи народ вообще не задумывается о таких глупостях как падежи, но интуитивно использует слово в нужной синтаксической форме.
В корё-мар (и вообще в северных диалектах) слова часто заканчиваются на И, в том числе, когда в литературном никакого И нет и в помине. Так, «неправильная» лапша кукси вместо литературного 국수 куксу (порой кажется, что спорящие готовы вызвать друг друга на дуэль на макаронах). Нет, это не безграмотный корё-мар, это «правильная» северная лапша. Знающие люди утверждают, что она еще и гастрономически более правильная. Таких примеров очень много.
Примечание: в примерах из корё-мар всё очень неоднозначно. Часто бывает: «А вот наша бабушка не так говорила!» Вполне возможно. Есть вероятность, что не так запомнили. А есть вероятность, что действительно не так. И это тоже может быть всё что угодно, от индивидуальных особенностей (вплоть до дефектов речи), до специфических новаций (иногда под влиянием местного базара), или уникальной древней формой, которая могла бы послужить ключом к пониманию целого класса явлений в истории как корейского языка, так и истории корё-сарам. К сожалению, большая часть этих знаний уже утеряна безвозвратно. А что еще не совсем утеряно, смыто волной южнокорейского норматива. Я тоже могу ошибаться, так как в основном полагаюсь на чужие материалы. Часто, к сожалению, гораздо чаще, чем хотелось бы, невооруженным глазом видно, что материал «с душком». Но даже там, где он добротный, редко указано, где именно произведена запись, демографические характеристики информантов и другая информация, необходимая для достаточной идентификации.
В списках слов с конечным И часто фигурируют слова вроде поми «весна» вместо литературного 봄 пом. Здесь сложнее. Если посмотреть всю парадигму (она отличается от литературной), выяснится, что конечное И там бывает не всегда. Информанты, отвечая на вопрос: «Как это называется?», ставят слово в именительный падеж (тут, конечно претензия к тем, кто спрашивает – существуют методы проверки). Но важно то, что для носителей многие слова, оканчивающиеся на И, воспринимаются как словоформы, а корень (основа) слова мыслится после отбрасывания И. Технически это называется «переразложение».
Примечание: в русском языке переразложения тоже случаются, хотя хорошие примеры подобрать сложнее. Любопытная история произошла со словом «зонтик». Оно заимствовано из нидерландского (голландский нынче не в моде) zondek «тент», «навес от солнца». Ну мы-то, носители, мы знаем, что -ик — это уменьшительный суффикс. Поэтому большой зонтик превращается в «зонт», безжалостно отбрасывая добрую половину исходного слова. Кстати, у корейцев когда-то были свои «зонты» 슈룹 сюруп. Но всё тот же Чхве Се Чжин в своем «Наставлении» почему-то заменил его на китайский усан 雨傘 (우산), и всё – нет больше исконно корейских зонтов, сплошной китайский ширпотреб.
Нельзя однозначно сказать, действительно ли в слове «кимчхи» имела место гиперкоррекция конечного И. С определенной вероятностью, да. И вообще, вариант чимча редкий; в северной норме закрепился столичный (южный) вариант. Поэтому возвращаемся на юг.
Горе от ума
На юге теплее и лингвистически проще.
Примечание: насчет тепло – правда, насчет проще – нет. Корейский язык развивается по пути усложнения. В грамматическом плане он движется в направлении, противоположном японскому, который всё упрощает и упрощает свою систему. Корейский, наоборот, все больше усложняет ее. В фонетике сложнее. Она какое-то время тоже усложнялась. Но с XIX века наметилась явная тенденция к упрощению: «схлопывание» кластеров, утрата тонов, частичная утрата долгот, неразличение близких гласных (на юге смешение 애 Э и 에 Е, а больше того дифтонгов 왜 ВЭ и 웨 ВЕ, отмечается с середины 60-х), что уже привело к перестройке всей фонологической системы. Для нас важно, что все эти процессы идут с юга на север, где они начинают пробуксовывать. Север всегда был лингвистически более консервативен, и работал как сдерживающий фактор. Кроме того, в последнее время в процесс активно включились механизмы ускоренной нормализации – от школы до СМИ и интернета. В этом есть свои плюсы. Но для того же корё-мар, ставшего объектом беспощадной хангугизации, это оказался приговор, который уже приведен в исполнение.
Как правило, в центральных и южных диалектах «нижнее А» в начальном слоге переходит в 아 а, а в последующих слогах в 으 ы (бывают, конечно, исключения). Уже в конце XVI века появляется написание 짐츼 чимчхый. Начнем с конца. Тем более, что исторически он первым претерпел изменения.
Мы уже говорили, что дифтонг 의 ый — особенный; в южнокорейской норме это единственный нисходящий дифтонг. И с произношением у него не все просто. Изучающим южнокорейский язык объясняют, что есть три чтения: [ый] в начале слова, [и] в конце, и [е], когда знак обозначает родительный падеж. На самом деле всё хитрее.
Начнем с родительного падежа (генитива). В корейском их было два (причем оба старые, встречаются еще в текстах на иду). Один представлял собой так называемый status constructus или сопряженное состояние, при котором изменяется определяемое слово. Поскольку изначально такая грамматическая конструкция была описана для семитских языков, ее часто называют арабским термином «идафа», или на персидский манер «изафет». В корейском она образуется путем усиления согласного второго (определяемого) слова, что на письме обычно обозначалось буквой ㅅ (оно называется «промежуточным С» 사이시옷). Но иногда использовались и другие буквы, в том числе, ㅎ Х (возможно, не для усиления, а изначально для придыхания, но вряд ли). Такая буква могла писаться отдельно, а могла компоноваться с предыдущим слогом. Например, 뱃곧 «цветок груши». Читаем: пэккот, в современном написании 배꽃. Еще раз: обратите внимание, графически изменяется слово «груша» (именно к нему приписывается ㅅ), а на деле (фонетически) — определяемое слово. Это и есть признак сопряженного состояния.
Приведем пример поинтереснее: «собака» 개 кэ, но при этом «кобель» 수캐 сукхэ, а «сука» 암캐 амкхэ. Откуда взялось придыхание? Этимологически в словах 수 и 암 его нет. А это опять корейский изафет: 숳개 и 암ㅎ개 с последующим орфографическим переносом придыхания на следующий слог. То же с «курами» 닭 та(ль)к: «петух» 수탉 сутха(ль)к, «курица» 암탉 амтха(ль)к и всеми прочими тварями, имеющими половые признаки. Изафет в корейском умер. Но не совсем: он остался в многочисленных «окаменелостях»: например, 바닷가 падакка «берег моря», 옛날 енналь «прошлые дни» (сравните с 예로부터 еропутхо «с давних пор»), 아랫방 арэппан «нижняя комната». При этом «промежуточное С» пишется далеко не всегда (сейчас по правилам оно рекомендуется). Многие считают, например, что слово 찻방 чхаппан «чайная комната» следует писать 차방, поскольку это иероглифическое 茶房, и нужно следовать написанию иероглифов (король Седжон именно так и наставлял народ). У этого слова есть и другое чтение (что довольно редкий случай): 다방 табан в значении «чайная» — совсем недавно их было полным-полно в Корее, но теперь табаны вытеснили модные кофешопы 커피숖.
Остался корейский без традиционных чайных и с одним-единственным родительным падеж на 의 ый — это уже обычная генитивная конструкция, где также как и в русском изменяется определяющее слово. В старой графике этот родительный писался с «нижним А». Как мы уже говорили, «нижнее А» не такое глубокое, как обычное А, и естественно, должно было дать 에 е (обычное А дает 애 э, которое потом тоже часто сужается до Е). Это и произошло. Получилось то, что теперь называется дательный падеж, или «локатив».
Примечание: локатив есть и в русском. Но у нас он обычно совпадает с предложным падежом (препозитивом), поэтому для школьников его, как бы, нет (в академических грамматиках иногда говорят про «второй предложный» или «местный»). Нам без разницы, что «быть на работе» (локатив), что «говорить о работе» (препозитив). Но не всегда: грибы мы ищем «в лесу» (локатив), а рассказываем «о лесе» (препозитив).
Корейский локатив тоже старый. То ли он совпал с генетивом, то ли расщепился (вряд ли), то ли переосмыслился и возник новый генитив-локатив. В языках бывает по-всякому. В средневековых текстах генитив на 의 ый сочетается с одушевленными существительными, а локатив 에 (애) е — с неодушевленными, но синтаксическая роль у них одинаковая. Эту «душевную чуткость» корейский сохранил до сих пор. Для некоторых частиц действуют очень тонкие правила, является имя одушевленным или нет. Позднее для родительного и дательного различия по одушевленности исчезнет, зато диверсифицируются их синтаксические роли. А дательный «расплодит» одушевленные дуплеты, часть из которых вообще не считается падежами. А чтобы не путать всё это на письме, в функции генитива пишем 의. То есть, это не 의 читается в родительном падеже как Е, а локатив на Е в генетивной функции записывается графемой 의 — что называется, почувствуйте разницу.
Теперь о том, как читать в других случаях. По-хорошему, на юге всегда должно быть просто И. Дифтонг ЫЙ противен корейской фонологической системе и должен был бы исчезнуть. Но он выжил, задержавшись на какое-то время на письме. ЫЙ стали читать в начале слова. Еще совсем недавно старшее поколение писало 의사, а говорило иса, а не ыйса. Во многих словарях это чтение до сих пор приводится как допустимое.
Что же произошло? Гиперкоррекция! Шибко умные решили, что если пишется 의, то и читать надо ЫЙ. А сейчас доходит до того, что ЫЙ начинают тщательно выговаривать во всех слогах. Но и тут корейцы не оригинальны. Мы ничем не хуже, у нас свои любители гиперкоррекции. Например, в слове «что» вместо нормативного [што] они тщательно выговаривают [что] — им кажется, что так грамотнее, и они готовы спорить об этом до хрипоты. Сложнее, например, с сочетанием ЧН в середине слова. Правильно [булошная], а [булочная] — просто допустимый вариант (в Петербурге мы так и говорим, но это не значит, что так литературно правильно). В слове «копеечный» варианты [ч] или [ш] являются литературно равноправными. А вот группа может быть только [съемочная] — [съемошная] в литературном языке недопустимо. И даже порочно. Интересно, многие ли прочтут [порошно]? А ведь это просто так называемая старомосковская норма. Такие фокусы есть практически в любом языке.
Так что на юге хвост 의 ый закономерно превратился просто в이 и. Получилось 짐치 чимчхи. Это уже почти кимчхи. Остался последний шаг. Он окажется не самым трудным, но, пожалуй, самым забавным. И снова гиперкоррекция в деле!
Имджинская война была страшным потрясением. В стране царил жуткий бардак. Огромные массы народа пришли в движение, перемешивая население восьми провинций и заполоняя города. На юге, напомню, всегда говорили мягко. Если южанин чего-то хочет, он говорит не сиптта (싶다), а щьипта (и матерятся на юге до сих пор усиленно шепелявя). А слово «дорога» 길произносили не киль, а ласково чиль (в некоторых южных говорах до сих пор так и говорят). Мы это знаем, потому что как говорили, так и писали — после войны правила орфографии никто не соблюдал (да и не было их толком).
Такое произношение бесило высококультурных столичных жителей. И чтобы отличаться от понаехавшего быдла, они включили любимую гиперкоррекцию. В том числе стали тщательно выговаривать К перед смягчающими согласными. Они так увлеклись этим делом, что стали произносить К везде, где только можно. Вот вместо правильного чимчхи и появилось сеульское кимчхи. Это не единственное слово, подвергшееся такой гиперкоррекции. Например, слово 기와 кива «черепица». Это вообще исконно корейское слово, прошедшее путь от 디와 тива через 지와 чива к современному 기와 кива (уже потом ему придумают иероглифический эквивалент 蓋瓦 кэва).
Примечание: в некоторых отечественных работах по корё-мар (не буду тыкать пальцем в авторов) утверждается, что в нем произошла палатализация с переходом К в Ч. А в качестве примера приводятся, естественно, произношение чимчхи вместо нормативного (для кого?) кимчхи. Если полностью пренебрегать историей и региональными особенностями языка, то да, и палатализация обнаружится, и много чего другого. И будут сделаны далеко идущие выводы, что, например, в корё-мар под влиянием русского произошло упрощение системы гласных и согласных. Хотя на самом деле, это на юге произошло усложнение.
Лучше представить себе (исторически не слишком верную) картинку: где-то ближе к концу XVII века идет весь из себя такой культурный сеулянин по базару. А тут:
— Чьимчьхи, чьимчьхи! Ащьлищьни чёлящькьи чьимчьхи ищь чьикьва!
— Тьфу, селюки, — плюётся столичный житель. А тут в другое ухо:
— Цымцця, цымцця! Каросса хамгенсска цымцця с-свокраа!
Приятного аппетита!
***
Мы в Telegram
Спасибо за огромный труд.