Хан В. С. «Корё сарам: кто мы?»

Хан Валерий Сергеевич — заместитель директора и ведущий научный сотрудник Института истории АН РУз. Окончил философский факультет и аспирантуру МГУ. Кандидат философских наук, доцент. Область научных интересов — философия, социология, этнология и корееведение. Работал в Таш ГЭУ, ИПК при ТашГУ, УНЦ АН РУз, университете Хосо (Корея). Автор 80 научных трудов, опубликованных в различных странах мира на русском, узбекском, английском, корейском и японском языках. Выступал с докладами на более чем 40 международных конференциях в Узбекистане, Казахстане, Кыргызстане, Армении, Украине, России, Турции, Индии, Венгрии, Германии, Франции, Корее, США и Новой Зеландии. Участник национальных (ГКНТ РУз) и международных проектов (Корея, Европа, США). Член редколлегии научных журналов в Казахстане, Индии и Корее.

Посвящается моим родителям:

Сергею Михайловичу Хану и Аделии Сергеевне Сон

Предисловие

«Коре сарам: кто мы?». Под таким названием в 1998 г. в Сеуле вышла книга, написанная мной и моим отцом, доктором философских наук, профессором Сергеем Михайловичем Ханом, одним из организаторов корейского движения в СССР в годы перестройки. Книга была написана в 1991-1992 гг., но из-за финансовых трудностей она увидела свет лишь семь лет спустя, причем, на корейском языке. Некоторые части книги, в том или ином варианте (большей частью, в переработанном виде), были опубликованы на русском и других языках (английском, японском, корейском, узбекском) в различных научных сборниках и журналах, на страницах прессы. А некоторые темы, поднятые в ней, стали предметом исследования на протяжении ряда лет и вылились, в конечном счете, в самостоятельные книги и проекты. Так, например, случилось с темами «кобонди», «этнокультурной идентичности коре сарам» и «трудовой армии».

Книга была рассчитана на южнокорейского читателя, не искушенного в перипетиях советской истории и лишь недавно узнавшего о существовании корейцев в СССР. Поэтому в ней в деталях были описаны условия российского Приморья, теория и практика сталинизма, особенности национальной политики, колхозно-совхозная система в сельском хозяйстве, система образования, специфика общественных наук, перестройка, первые годы независимости. В 2009 году в Ташкенте вышло второе издание, в котором были опущены многие детали, касающиеся быта, истории городов, архитектуры, одежды, знакомые человеку советской и постсоветской эпох. Поэтому оно в три с половиной раза «худее» первого издания.

Кроме того, с момента написания первой рукописи прошло 17 лет. Конечно, за это время корееведениезначительно ушло вперед. По истории и культуре коре сарам написаны сотни статей и книг, защищены докторские и кандидатские диссертации, проводятся отечественные и международные конференции. В этом процессе посильное участие принимал и сам автор. В связи с этим часть книги была переработана и дополнена новыми материалами. Прежде всего, это касается тех проблем и фактов, что были подняты и изучены в последнее десятилетие. Что касается тем, получивших уже детальное освещение (подробные детали жизни корейцев в Приморье, график депортации, музыкальное и театральное творчество коре сарам, особенности коре мар, корейской кухни т. д.), то мы отсылаем читателя к соответствующей обширной литературе.

Данное третье издание почти полностью повторяет ташкентское издание, с небольшими изменениями.

Книга рассчитана на широкий круг читателей. В ней читатель найдет и академические и художественно-публицистические страницы, устные истории очевидцев и воспоминания моего отца, занимавшие важное место в первом издании. В силу широты целевой аудитории книги, в ней опущены дискуссии, имеющие место в корееведческой научной литературе и существенно сокращен ссылочный аппарат. Тем более, многие вещи сегодня уже общеизвестны, по крайней мере, в академических кругах.

Ссылки в тексте оформлены в квадратных скобках: цифры курсивом указывают порядковый номер издания в списке литературы, а обычные цифры — страницы.

Автор хотел бы выразить признательность организациям Республики Корея: Фонду зарубежных корейцев (OverseasKoreansFoundation), благодаря которому вышла корейская (полная) версия книги, государственной Академии корееведения (AcademyofKoreanStudies), выпустившей мои книги (в соавторстве с южнокорейскими учеными) по этнокультурной идентичности корейцев Узбекистана, кобонди и способствовавшей реализации проекта по участию корейцев в трудовой армии, а также Корейскому Фонду (KoreanFoundation), по гранту которого в 2005-2006 гг. я год находился вСеуле, где занимался вопросами историографии корееведения.

В. С. Хан

г. Ташкент, октябрь 2009 г.

Глава 1. В ПОИСКАХ ЛУЧШЕЙ ДОЛИ

Вот уже прошло почти 150 лет, как капризная история распорядилась дать новую жизнь целому народу, именуемого «российские корейцы», «советские корейцы», а в последующем — корейцы СНГ. Коре сарам — люди Кореи, страны Корё — так они себя называют. Многие из них давно уже не помнят, когда и почему их предки поселились на этой земле, ставшей им новой родиной.

х хх

… Граница. В предрассветной тишине молчаливо несёт свои светлые воды Туманганг. Спят, укутавшись в дымку золотистого тумана сказочные горные вершины. Воздух напоён свежестью и прохладой. Безмятежный покой. Словно вечное спокойствие уснуло на берегах этой реки.

Ничто, казалось, не побеспокоит этой удивительной тишины. Но вот послышался всплеск вёсел. На лодках и плотах кто-то переправляется на другой берег. Достигнув песчаной отмели, люди закидывают себе за спину свой нехитрый скарб и, в последний раз взглянув на берег, с которого они прибыли, продолжают свой путь, постепенно растворяясь в прибрежном тумане. Завтра эта картина повторится снова.

Кто эти люди? Что их заставило покинуть свои согретые теплом дома? Вернутся ли они или канут в безвестность?

Так начиналась наша история, когда в середине XIX века с берегов Туманганга потянулась вереница корейских переселенцев на российскую землю. На них устраивались облавы, корейское правительство применяло самые строгие меры, вплоть до смертной казни, к тем, кто пытался перейти границу. Вот, что писали об этом «Приамурские ведомости»: «Корейское правительство, противясь эмиграции своих подданных, усилило на границе стражу и довело меры строгости до крайней степени. Пограничные корейские солдаты делали из беглецов целые облавы, толпами гнали их назад, стреляли в них из луков и ружей и поголовно убивали всех мужчин, оставляя в живых только женщин, и долго еще спустя после того на корейском берегу Тумень-улы валялись трупы стариков и детей». [Цит. по: 48, 13]

Неизвестная участь ждала и на том берегу. Не хлебом-солью встречали корейских беженцев на чужой земле. И всё же люди покидали свою родину. И тайно, под страхом смерти, перебираясь через Туманганг, оседали в Уссурийском крае.

х хх

«Много … оврагов у корейцев, — писал в своих дневниках русский путешественник Н. Г. Гарин-Михайловский, посетивший Корею в конце XIX века, — рабство, (в голодные года родители продают своих детей), хунхузы, несправедливое, жаждущее взяток, ищущее только предлога, чтобы схватить провинившегося и начать мотать из него жилы — его начальство, начиная от ничтожного пунди (староста), уже облечённого очень большими правами (розга, лёгкая пытка). И это каждого, кто только провинится или подозревается только в преступлении». [13][1]

Вся жизнь простого корейца состояла из мытарств и унижений. Лишь 10% крестьян имели свои наделы. Остальные влачили полунищенское существование, арендуя и обрабатывая на кабальных условиях помещичьи земли. Тяжелейшим бременем, не дававшим крестьянам выбраться из беспросветной нужды, были многочисленные повинности и долги. После уплаты арендного взноса землевладельцу, налогов и долгов у крестьян оставалось лишь ничтожная часть (не больше 1/8) собранного урожая.

Не выдержав тяжестей налогов, многие арендаторы вынуждены были бросать свои участки и бежать от голода и нищеты в горы, где пытались (путем выжига кустарников) получить хоть какую-либо землю, на которой можно сеять. Хлеба еле хватало на пропитание. [43, 9-27; 19]

Гонимые голодом и беспросветной нуждой, придавленные взятками и налогами, лишенные элементарных прав, корейцы искали лучшей доли на чужбине. И многие из них свои надежды связывали с Россией.

«А если бы пришел «араса» (т. е. русский), — он храбрый и прогнал бы хунхузов. Мы так хотим «араса», — делились с Гариным жители одного из селений на корейско-китайской границе. «Мы желаем русским большого счастья, — говорили жители другой деревни. — Русские счастливы; когда они приезжают, стихает ветер и светит солнце. Пусть ездят к нам почаще русские, мы будем сыты и одеты и в безопасности от хунхузов». О русском царе среди корейцев ходила молва как о «спасителе корейцев от всех бед» и «избавителе от их дикого, страшного произвола деспотичных и алчных правителей». [52, 83-84]

Правдами и неправдами корейцы покидали родину, перебираясь, кто в Китай, а кто в Россию, оставляя заброшенными целые деревни. Из округа, что близ г. Мусана к концу XIX в. из 5700 фанз осталось 3300. В г. Ыйчжу из 20 000 осталось лишь 4000 фанз. В беседах с русским путешественником северяне говорили, что если бы переселения не запрещались, то вся Северная Корея перешла бы в Россию. Да и южане признавались в желании посетить Россию, считая «русские заработки» высокими и завидуя тому, что северные корейцы стали «постоянными гостями» России.

х хх

Но не только нищета и бесправие от чиновников заставляло корейцев искать лучшей доли на чужбине.

Не раз на протяжении своей истории маленькая Корея становилась объектом агрессии со стороны чужеземных завоевателей. Страну пытались подчинить себе китайские феодалы, монгольские и маньчжурские завоеватели, японские захватчики. В XIX веке Корея становится объектом борьбы за сферу влияния между капиталистическими государствами. Уставшая от набегов и войн, Корея жила с ожиданиями на мир и спокойствие на своей земле.

Надежды на политическую независимость страны многими связывались с Россией. Вот что говорил начальник г. Ыйчжу Гарину: «Имя русского в Корее священно. Слишком много для нас сделала Россия и слишком великодушна она, чтобы мы не ценили его. Русский самый дорогой наш гость. Мы между двумя открытыми пастями: с одной стороны Япония, с другой — Китай. Если нас ни та, ни другая пасти не проглатывают, то конечно, благодаря только России».

Долгое время Корея находилась в вассальной зависимости от Китая. Последний обязался признать независимость Кореи в апреле 1895 г. по договору, подписанному Китаем после понесенного им поражения в японо-китайской войне 1894 — 1895 гг. Однако устранение Китая из Кореи не привело к освобождению последней от иностранной зависимости. Захватническая политика Японии в Корее ещё больше увеличила ее.

Устранив влияние Китая в Корее, японцы начали широкомасштабную подготовку аннексии страны. Корея была наводнена японскими войсками, чиновниками, дипломатами; корейская полиция и армия были поставлены под начало японских офицеров; изменилась система управления государством. Для закабаления страны использовались все средства: подкуп, лесть, запугивание, открытый террор. В 1895 г. японскими агентами была убита корейская королева Мин. Английский миссионер Маккензи, живший в те дни в Корее писал: «Японцы наводнили страну, подобно чуме. Если им нравилась какая-либо вещь, они забирали её, если им нравился дом, они выгоняли оттуда хозяина его. Они портили, били и убивали всех и все на своем пути».

В ноябре 1905 г. Япония, воспользовавшись поражением России в русско-японской войне 1904-1905 гг., насильно навязала Корее «Договор о протекторате», по которому Японии перешло право внешнеполитического и финансового контроля в Корее. На самом деле были захвачены все рычаги государственного управления страной. Реализуя меры по аннексии страны, японские власти заставили корейского императора Коджона отречься от престола, распустили армию, корейские чиновники заменялись японскими, упразднялись суды и их функции переходили созданным японским судам, были распущены полицейские департамент и управления, а вновь созданный полицейский аппарат был подчинен начальнику японской жандармерии.

В августе 1910 г. Корея полностью потеряла суверенитет, на основе Договора об аннексии, и превратилась в колонию Японской империи в виде генерал-губернаторства. Японский генерал-губернатор обладал неограниченной властью в Корее. В стране был введен военно-полицейский режим управления, для обеспечения которого на полуострове были дислоцированы эскадра военно-морского флота, две дивизии регулярной армии, полевые жандармские отряды.

Для страны начался страшный период её истории. Первый генерал-губернатор Кореи, генерал Терауци прямо заявил: «Корейцы должны либо подчиниться нашим порядкам, либо погибнуть».

Созданный в Корее режим колониального управления использовался в целях грабежа земельно-природных ресурсов страны и жестокой эксплуатации населения. Корейская промышленность была передана в руки японцев, они получили монопольные права на пользование лесными и природными ресурсами и важнейшими рыбопромысловыми участками. Устанавливалась монополия генерал-губернаторства на продажу многих предметов потребления.

В 1912 г. японские власти провели земельную «реформу», суть которой заключалась в захвате главного богатства страны — земли: 8801503 чжонбо земли стали собственностью японского генерал-губернатора. Свыше 70% продукции сельского хозяйства вывозилось в Японию. Арендная земельная плата достигла 50-90% урожая. Свыше 50 видов налогов и поборов выжимали последнее из людей. [43, 26]

Конечной целью колониального правления должно было стать уничтожение корейского самосознания. Японцы стремились не только японизировать Корею, но и заставить её народ забыть свои истоки, свою историю, родной язык. Запрещалось создавать корейские организации, не только политические, но и научные, литературные и др. Были закрыты корейские театры, музеи, запрещены национальные праздники, танцы, музыка, ношение национальной одежды, издание литературы на корейском языке. Были сожжены тысячи книг по корейской истории и географии, запрещены книги для чтения на корейском языке и с биографиями национальных героев прошлого. Сам корейский язык был объявлен в школах «иностранным». Официальным языком стал японский. На нём велось и преподавание в школах, где он именовался «родным» языком, а родной историей стала история Японии. Позже было введено принудительное поклонение синтоизму, запрещено преподавание корейского языка сначала в средней школе, а затем и в начальной. В 1937 г. вышел указ об употреблении во всех общественных местах исключительно японского языка, а в 1940 г. началась кампания по принудительной замене корейских фамилий на японские.

Жизнь превратилась в ад. Каждый прожитый день был днём жизни, которая могла оборваться в любую минуту. Страх становился обычным состоянием человеческого существа. Казалось, бесконечно длинный кошмарный сон сомкнул глаза Корее. И новая волна корейских переселенцев потянулась в соседние страны.

Но и на чужбине переселенцы не нашли земли обетованной. Для многих из них одна кабала сменилась на другую. Мужчины и женщины, стар и млад, продавали себя за гроши: кто — свое тело, кто — рабочие руки, добывая на нищенское пропитание. С болью и горечью в своих дневниках писал Н. Гарин о положении корейцев на китайских, приграничных с Кореей землях: «Корейцы честные, благородные, умные, культурные. А дикий башибузук делает с ним, что хочет, как собрат его, тигр, уничтожая ненавистную ему культуру. …Несчастный кореец — раб китайского земельного собственника, раб хунхуза, выбивается как вол его из сил, таща общечеловеческую культуру сюда. За это его обижают, бьют, пытают, вешают, а он отвечает врагам детской незлобивостью, беспредельным терпением, непонятной среди таких условий человечностью, гуманностью, тонкой предупредительностью. Точно не здесь они выросли, а воспитали их в самой гуманной школе, запечатлев навеки законы высшей гуманности.

Хочется плакать за них …».

х хх

Русский Дальний Восток, когда здесь появились первые корейцы, представлял собой малообжитый, почти дикий край.

Территория Приамурья и Приморья началась посещаться и заселяться русскими ещё в XVII в. Но и после этого этот край ещё долгое время оставался глухим и в значительной своей части безлюдным. Только по берегам Амура встречались редкие поселения даур, нагайцев, дючеров, да на морских побережьях и в предгорьях приморских земель обитали малочисленные тунгусские племена.

Быстрое заселение края начинается после 13 июня 1860 г., когда по Тянзинскому трактату, подписанному Китаем и Россией, и дополнительному к нему договору, заключенному 2 ноября того же года в Пекине, было юридически оформлено присоединение Приморья к России. С 1883 по 1895 гг. из внутренних районов России прибыло в Приамурье свыше 25 000 переселенцев, основавших здесь до 50 новых селений.

Средства связи почти отсутствовали. Лишь в 1891 г. началось строительство сквозного рельсового пути через Сибирь до берегов Тихого океана.. К концу 90-х годов были сооружены только части будущей магистрали. На недостроенных отрезках пути сообщение поддерживалось на лошадях и по воде. Сквозное железнодорожное сообщение по Сибирской дороге было открыто в 1899 г. Однако, до 1906 г., когда была достроена Кругобайкальская линия, поезда через Байкал перевозились на паровых паромах. [15, 10-12]

Таково было положение русского Дальнего Востока к моменту появления здесь первых корейцев. Это была ещё отсталая, малоосвоенная окраина, связи которой с развитыми районами России были крайне редки и поддерживались примитивными средствами коммуникации.

Глава 2. НОВАЯ РОДИНА

1863 год. Поздняя осень. Стояли холодные, по-осеннему короткие, пасмурные дни.

На стол военного губернатора Приморской области контр-адмирала П. В. Казакевича легло донесение. Докладывал командир 3-й роты 4-го линейного батальона Восточной Сибири поручик Резанов. Поручик сообщал, что к нему обратились корейцы с просьбой разрешить им в количестве 20 семей поселиться в долине р. Тизинхе и уже построивших там 5-6 фанз.[1]

Такое разрешение вскоре было получено, и группа переселенцев из 14 семей основала зимой 1864 года первую корейскую деревню Тизинхе, названную так по названию реки. На первое время Резанов выделил поселенцам 100 пудов муки. В деревне был основан небольшой пост, где поручик поселил 4 солдат для охраны от нападений со стороны хунхузов.

В первый же год переселенцы засеяли 15 десятин земли будой, ячменем, гречихой и кукурузой. К лету 1864 г. в долине р. Тизинхе проживало уже 140 корейцев. Старшиной деревни стал человек по имени ЧхвеУн Тык. Впоследствии он принял православие и взял себе русские имя и фамилию — Пётр Семёнов — по имени и отчеству своего крёстного отца, одного из русских офицеров.

Уже первые результаты корейских землепашцев были впечатляющи. Во всеподданнейшем отчёте за 1864 г. генерал-губернатор Восточной Сибири писал: «Эти корейцы в первый же год посеяли и собрали столько хлеба, что могли обойтись без всяких с нашей стороны пособий … . Переселение (корейцев — В. Х.), в видах скорейшего в Приморской области развития хлебопашества и обеспечения её через то собственным хлебом, весьма желательно, так как известно, что люди эти отличаются необыкновенным трудолюбивым и склонностью к земледелию». [56, 21]

Успехи корейских земледельцев привели к тому, что военный губернатор Приморской области дал начальнику Новгородского поста следующее предписание, относительно корейцев:

1. При первом заявлении корейцами желания переселяться, без всяких затруднений, не только дозволять им, но даже оказывать содействие;

2. Стараться уговаривать их селиться далее от границы по пути к посту Владивостоку, впрочем, в этом действовать только убеждением, а в случае их нежелания предоставить им места на выбор;

3. Переселившихся корейцев принимать под полное покровительство русских законов и никакого вмешательства китайских чиновников не допускать. [62, 207-208]

Так начиналось заселение корейцами дальневосточных территорий России.

Положение первых переселенцев было крайне сложным, поскольку жизнь на новых землях нужно было начинать с нуля. Так, в 1869 г. из 6543 корейцев, перешедших русскую границу, только 300-400 имели при себе незначительный небольшой запас скота и хлеба; остальные пришли с голыми руками. В силу нищеты переселенцев, им выдавались пособия в виде продуктов, семян, скота и денег. [56, 30-36] Не знающие русского языка, без средств к существованию и каких-либо прав, они подвергались наиболее тяжелым ударам судьбы. «Первым корейцам пришлось особенно трудно, — пишет Н. Гарин, — Голод и неустройство довели их до полной нищеты, и их жены и дочери добывали себе пропитание позорным ремеслом». Большинство переселившихся в Россию корейцев занимались сельским хозяйством: сеяли буду, ячмень, овёс, бобы, кукурузу, чумизу, просо, гречиху, гаолян, картофель, редьку, тыкву, чечевицу, пшеницу, коноплю.

Корейские села становились на ноги постепенно. Как это происходило можно увидеть на примере с. Пуциловка, которое возникло в 1869 г.

Первоначально в нем было несколько корейских семей, а через год — уже 70 дворов. Местность вокруг деревни была покрыта лесом, а долина р. Суйфун — пустынна. Поселившись, корейцы образовали 4 группы фанз, каждая из которых представляла маленькую деревушку. Не имея ни рабочего скота, ни земледельческих орудий, корейцы в первый год обрабатывали землю вручную, при помощи железных и деревянных лопаток. Так они смогли обработать лишь три десятины земли. Посеяли чумизу, картофель и кукурузу. На следующий год жители деревни получили от казны 2 быка, на которых было обработано еще 10 десятин. На денежное пособие от казны корейцы купили семена у китайцев в Санчакоу. Осенью 1870 года часть собранного урожая корейцы продали китайцам в Санчакоу, а остальную — оставили себе на пропитание. На вырученные от продажи хлеба деньги они стали понемногу заводить рогатый скот и лошадей. Лишь через три-четыре года жизнь корейских крестьян улучшилась. [56, 92-93]

х хх

Массовый переход корейцев на русскую территорию падает на 1869 год, когда северную Корею постигло большое наводнение. Вслед за ним, в августе, в стране выпал сильный иней, уничтоживший на корню все хлеба. Гонимые голодом корейцы толпами переходили границу.

С этого времени начинается широкое расселение корейцев по Уссурийскому краю. Часть корейцев попала на угольные работы в Посьет, часть — на строительство Уссурийской железной дороги, часть — во Владивосток, на сооружение порта. Но большая часть переселенцев осела в долинах рек Суйфун, Лэфу, Янчихэ, Сучан и Даубихэ. Здесь в 1869-1871 годах возникло 7 новых деревень. В 1879 году в Приморской и Амурской областях насчитывалось 21 корейских селений, в которых проживало 6 766 корейцев.

К концу прошлого столетия приток корейцев резко увеличился. По данным российского корееведа, профессора Б. Д. Пака, корейское население Приморской области в 1899 г. составляло 27 000 человек, а в 1905 году — 34 399.

В результате земледелия корейских переселенцев в крае изменилось положение с хлебопродуктами. Так, если до устройства корейцев в крае войска, расположенные в урочище Новокиевском, покупали весь овес и ячмень в Хуньчуне, то в 1872 году небольшая часть зерна была куплена у корейцев, в 1873 г. купили у корейцев больше половины необходимого зерна, а в 1874 г. исчезла надобность покупать хлеб в Хуньчуне. [56, 52]

Аналогичная ситуация сложилась с положением с овощами на Дальнем Востоке. В 1905 г. Владивосток и Никольск-Уссурийский полностью снабжались привозными овощами, а Хабаровск ввозил до 70% потребляемых овощей. После прибытия корейцев на Амур положение изменилось. Вот что писал начальник Удского уезда в 1907 г.: «Здесь своих, местных овощей, благодаря корейцам, развелось так много, что не знают, куда девать их избыток. Многие овощи в нынешнее лето были значительно дешевле, чем в Хабаровске. Отсюда, например, были отправлены огурцы на продажу в Хабаровск и Благовещенск, тогда как прежде все овощи исключительно доставлялись в Никольск из последних мест». [71, 18]

Урожаи корейских земледельцев значительно превышали соответствующие показатели у русских крестьян. Так, в январе 1914 г. в представлении министра внутренних дел в Думу прямо указывалось: «В качестве земледельцев корейцы играют в крае даже не малую культурную роль, принося с собою испытанные на Дальнем Востоке приемы обработки земли, соответствующие климатическим и другим условиям местности, что в свою очередь, не может не играть роль в смысле приучения и русских переселенцев к свойственным новой для них местности условиям земледельческой культуры. Знание корейцами местных приемов обработки земли отразилось и на способности их распахивать целины в таких районах Приамурской области, которые до их прихода считались совершенно неподходящими для развития на них русского земледелия». [56, 118-119]

Такие результаты были достигнуты, во многом, благодаря напряженному труду и грядковому методу. В начале века Н. Насекин так описывал корейский способ обработки земли: «Землю для посева пшеницы и ярицы приготовляют осенью или весной в начале апреля и тут же сеют. Пашут грядами, углубляя вершка на два, и гряда выходит в четыре вершка вышины; расстояние между грядами около двух четвертей; слои земли всегда отваливают влево, а другой работник идет вслед за плугом с тубе (прибор для семян) и сеет по бороздке; за сеятелем идет третий работник с мешком и корзиной, наполненной сухим навозом, и посыпает на семена рукою; с плугом кореец идёт по той же гряде обратно и заваливает слоем земли, не толще дюйма, посеянные семена. Овес сеется также, но без удобрения земли и без подготовки ее; овёс сеют четыре пуда на десятину, а получают до 180 пудов. При сухой весне пашню, после посева, проходят деревянными катками длиною по оси аршина в два. В него впрягается обыкновенно лошадь или бык. Катком придавливаются гряды для того, чтобы они не подвергались быстрому выветриванию и высыханию.

Буда, охори, каолян, просо сеются иначе. Плуг употребляется другой — хучи, а не катаги; разница между ними заключается в том, что у катаги лемех имеет вид 3-угольной лопаты, шириною в 6 и длиною в 8 вершков; он надевается на изогнутый рычаг, конец которого служит ручкой и к нему приделана поперечная грядиль. При пахании лемех идет в боковом к поверхности почвы положении; запрягают в катаги либо два быка, либо две лошади, в хучи же можно запрячь одного быка или одну лошадь.

Земля у корейцев никогда не отдыхает, не истощается же она благодаря, во-первых, грядовой пашне, при которой половина земли отдыхает, — где в нынешнем году были хлеба, там в следующем останется свободное место, и, во-вторых, благодаря переменной системе: один год сеется буда, на другой — пшеница, ярица или бобы. На скатах гор пашут поперечными бороздами, чтобы вода не размывала пашню». [55, 13-15]

Вторая массовая волна корейской миграции началась после аннексии Кореи японцами в 1910 г. По данным проф. Г. Н. Кима численность официально зарегистрированного корейцев Приамурского края после аннексии росла следующим образом: в 1911 г. — 62 529 человек, в 1912 г. — 64 309, в 1915 г. — 72 600, в 1917 г. — 84 678. [35, 167]

Среди корейцев, переселившихся после аннексии Кореи, был и мой дед.

Из воспоминаний отца:

«В 1916 году Хан Ен Дюн (мой отец) и двое его братьев Хан ЕнЧун и Хан ЕнТэк — подались из г. Хамхын провинции Хангенамдо в Россию, на заработки. Было им тогда по 17-19 лет. И никто из них не знал, что в этой стране им придётся остаться навсегда. Был еще четвертый брат — Хан ЕнБо, оставшийся в Корее. Ему так и не было суждено больше увидеть своих братьев. В 1959-1960 гг. мой старший брат Алексей не раз писал в Корею, пытаясь найти оставшихся родственников. Но на все запросы оХанЕнБо приходил один и тот же ответ: исчез без вести».

«Как это случилось? — дедушка часто вспоминал свою молодость. — Мы не собирались оставаться в России. Хотели лишь подзаработать, а затем вернуться в Корею. Работали на рыбных промыслах, лесоповале, кирпичном заводе. Но заработки были скудными, хотя и не было такого притеснения, как в Корее. Затем закрыли границу. Так мы и остались жить здесь».

х хх

В первые годы корейской эмиграции местные российские власти благосклонно относились к переселенцам. Причины понятны. Южно-Уссурийский край, где оседали корейцы, был мало освоен.

По мнению уполномоченного Российского МИДа В. В. Граве, корейцы представляли «несомненно полезный элемент»: «Оседание корейцев и связанное с ним приведение в культурный вид глухих мест в тайге, кроме пользы ничего принести не может и если бы вовремя было обращено на это внимание, то, несомненно Приамурье не представляло бы ныне во многих местах пустыню, а ряд оазисов, возделанных корейцами, вокруг бы которых селились наши колонисты». [48, 31]

По свидетельству Н. Гарина, проезжавшего через эти места, долина Уссури, поросшая болотной травой и покрытая косогорами, представляла собой пустынный и дикий край, где не было ни жилья, ни следов ip style=»text-align: justify;»хозяйства. Царское правительство переселило сюда донских казаков. Но те побились здесь два года, вернулись во Владивосток и потребовали везти обратно. Для того, чтобы привлечь рабочую силу, в 1861 г. были выпущены правила для поселения в Амурской и Приморской областях, которые предусматривали широкие льготы для переселенцев: право выбора участков земли во временное пользование или в собственность до 100 десятин на семью, полное освобождение от подушных податей, освобождение от воинской повинности на 10 лет, от платы за пользование землей — на 20 лет. Корейские колонисты, воспользовавшиеся этими льготами, получили название — «старожилы-стодесятинники».

Но и при этих льготах заселение края, особенно Посьетского участка, шло крайне медленно. Одной из причин нежелания русских крестьян селиться в Приморье были сильная влажность климата и глинистость почв. Состоящий при МВД чиновник Кривошейн в отчете о поездке в Южно-Уссурийский край в 1988 г. писал, что в каждом селении ему приходилось слышать: «Чи той земли не знаем, чи пахать не умеем… Никак нельзя применяться; как сеять; рано — земля сырая, быки вязнут; земля высохнет — время проходит…

Между тем китайский и корейский приём посева — грядками — совершенно достаточен, чтобы предохранить зерно от излишней влаги и порчи, ибо борозды являются в роли дренажа. При совершенно равных условиях места китайская и корейская обработка не боится ни грибка, ни сырости и даёт превосходный урожай. Я был поражён буквально разительною разницею всходов, когда переходил от русских посевов к посевам корейцев, растущим чуть ли не межи в межу…». [Цит. по: 56, 66-67]

Вот и осваивали корейцы девственные земли.

Политика властей в отношении корейцев была изменчивой. Благосклонное отношение к переселенцам сегодня сменялось их неприятием завтра. Если одни генерал-губернаторы видели в корейцах источник освоения и развития края, то другие были противниками их переселения в Россию. Так, генерал-губернатор П. Ф. Унтербергер видел в корейцах «желтую опасность»: «Захват значительных площадей корейцами равносилен ослаблению нашего положения на берегах Тихого океана. Рассчитывать, что корейцы, даже перешедшие в наше подданство и принявшие православие, будут ассимилироваться с русским населением нет никакого основания, так как опыт показал, что проживающие в Южно-Уссурийском крае уже 40 лет корейцы, за немногими исключениями, сохранили свою национальность в полной мере и остаются во всех отношениях чуждым нам народом. Нельзя также надеяться на верность этого элемента в случае войны с Японией или Китаем: напротив того, они тогда представят из себя чрезвычайно благоприятную почву для широкой организации нашими врагами шпионства. Наконец, практикуемый ныне способ ведения хозяйства путем отдачи земель в аренду корейцам развращает наше сельское население, которое, отвыкая от самостоятельного крестьянского труда, предается безделию и пьянству». В концентрированном виде позиция генерал-губернатора выражалось в следующем кредо: «Я предпочитаю пустыню, но русскую, чем край возделанный, но корейский». [Цит. по: 48, 32]

Бесправное положение большинства корейских переселенцев, прежде всего тех, кто приехал на временные заработки и не имел российского подданства, усугублялся их нещадной эксплуатацией. До 1917 г. лишь 20-30 % корейцев являлись российскими поданными и имели земельные наделы. Корейские же поданные заниматься самостоятельно сельским хозяйством, животноводством, охотой, рыбной ловлей, промыслами могли лишь с разрешения военного губернатора. Поэтому, основная масса корейских эмигрантов работала в качестве арендаторов и батраков на казенных, казачьих и монастырских землях, а также рабочими на строительстве железных дорог, рудниках, заводах, шахтах, золотых приисках, лесоразработках и рыбных промыслах.

Батраки и арендаторы, как правило, оказывались в кабале у местных помещиков и богатых крестьян, получая за труд гроши. О бедственном положении корейцев можно судить по следующему фрагменту из книги С. Д. Аносова, вышедшей в 20-х годах прошлого века: «Корейцы, в главной массе иностранцы, являлись самым удобным элементом эксплоатации всеми, начиная от высших администраторов и миссионеров и кончая корейцами же русско-поданными. Нетребовательность и покорность корейца-бедняка делали его ещё более удобным и желательным объектом эксплоатации для кулачества и мелких арендаторов. Полная необеспеченность и часто отсутствие документов и в связи с этим невыборка русского билета, легализовавшего пребывание корейца в крае, делала его совершенно беззащитным от всякого насилия и произвола». [1, 17]

Тяжелое положение безземельных крестьян-корейцев отмечалось и в трудах известной Амурской экспедиции. Так, В. Песоцкий писал:

«Положение этих корейцев страшно тяжелое… Ведь трудом безземельных пришлых корейцев обработан весь Посьетский участок; исключения в виде самостоятельного производства работ русскими и даже русскоподданными корейцами редки; те же корейцы обрабатывают казачьи земли…, крестьянские… и лесные везде, где только здесь велось настоящее обследование. … Роль безземельных корейцев огромная. Можно сказать, что весь Южно-Уссурийский край питается трудом именно этих корейцев…

Безземельное корейское население стоит вне закона и жизнь его регулируется усмотрением каждого русского, не говоря уже о случайных хозяевах и чинах полиции. Никаких юридических сделок, никаких судебных дел, где бы выступал заинтересованной стороной безземельный кореец, встречать или слышать о них не приходится. Безземельный кореец при беспристрастном взгляде на положение является «бродячим рабочим скотом» и его кочевания создают перемену хозяев, но сущность дела не меняют». [60, 26-28]

х хх

И все же жизнь постепенно налаживалась. Строились дома, рождались деревни, осваивались земли. Неутомимые труженики, корейцы первыми стали культивировать вдоль рек рис, опровергая тем самым устоявшееся среди местного населения мнение о невозможности в условиях российского дальневосточного края произрастания этой культуры. Именно корейские хозяйства стали основой будущих дальневосточных рисоводческих совхозов.

Корейцы не только освоили местные земли, но и обнаружили удивительные способности к адаптации к новым социокультурным и политико-экономическим условиям, а также к интеграции в российское общество. Важнейшим побудительным мотивом для такой интеграции стало стремление к получению российского подданства.

Одним из важнейших факторов такой адаптации и интеграции стало освоение русского языка. Так, в 1903 г. русский исследователь П. Ю. Шмидт отмечает: «Каждая корейская деревня, не жалея средств, старается устроить у себя русскую школу». [Цит. по: 66, 169]

Одним из адаптационных факторов, одновременно, являвшимся одним из путей получения российского подданства стало православие. В инструкции 1867 г. (3 года спустя после организации первой корейской деревни) в обязанности «внутренней полиции корейских селян» вменялось «оказывать особую защиту и покровительство желающим обратиться в христианство и уже обратившимся». [58, 83]

В те же в 60-е годы святитель Иннокентий Вениаминов окрестил первых корейских иммигрантов, живущих вблизи Новгородской гавани, на территории Посъетского участка. В 1872 г. в 13 деревнях (по неполным официальным) данным Южно-Уссурийского края из 3473 переселенцев было 2154 окрещенных миссионером иеромонахом Валерианом, миссионером Тихоном, протоиреем Иоанном Верещагиным и миссионером Василием Пьянковым корейца (почти 62%). В 70-х годах возникли и первые корейские приходы, а в с. Корсаковка была построена первая церковь. Одновременно создаются миссионерские станы, состоящие из нескольких сел с церквями, часовнями и школами. К концу XIX в. в этих станах насчитывалось до 10 тысяч православных корейцев.[66, 168; 59, 36-37]

Наряду с организацией миссионерских станов, в корейских селениях создавались русские школы, обучавших по программам школ грамот или церковно-приходских школ. В 1902 году таких школ насчитывалось 29, и в них обучалось более 1000 человек. Позже корейцы стали направлять мальчиков в Иркутскую и Казанскую учительские семинарии. Всего в Приамурском крае в 1914 году насчитывалось 168 миссионерских школ; по национальности они распределялись так: 107 — русских, 29 — корейских, 24 камчадальских, 3 — молдаванских и 2 — корякских. В школах преподавали Закон Божий в объеме Ветхого и Нового Заветов, молитвы и литургику, четыре правила арифметики, чтение и чистописание. В некоторых школах вводилось церковное пение. Нужно отметить, что стремление интегрироваться в новую культуру у корейцев было искренним. Об этом свидетельствует тот факт, что именно ими были оплачено большинство средств на школьные нужды, постройку зданий, добавочные вознаграждения учителям и стипендии. Как отмечалось в отчете епархиального наблюдателя за 1907 год: «в то время как русские при предложении открыть у них школу, предлагают: нельзя ли все расходы отнести на казенный счет, корейцы, при небольшом пособии от миссии строят новые дорогие школьные здания и платят не менее половины суммы своими деньгами, не считая расходов по отоплению школьного здания и на сторожа». [66, 172-175]

Несмотря на шаткое положение корейцев, в России — на чужбине — они могли себе позволить то, что было абсолютно неосуществимо в их родной стране, аннексированной Японией. Возникли корейские школы. Стали рождаться самые разнообразные корейские организации. Появились газеты на родном языке («Хэдесинмун», «Дэдонг гон бо», «Дэянгбо», «Квонопсинмун»).

В России нашли пристанище и различные корейские патриотические организации, борющиеся за независимость страны: «Ыйбен» (Армия справедливости), «Кунминхве» (Корейское национальное общество), «Квонопхве» (Общество поощрения дела). Они не только вели антияпонскую пропагандистскую деятельность, но и совершали партизанские рейды на территорию Кореи.

Освоившись в России, корейцы начинают принимать активное участие и в политической деятельности. Начало ХХ века ознаменовалось первой русской революцией 1905-1907 гг. На эти годы пришлись и первые волнения среди корейских рабочих на золотых рудниках, требовавших улучшения условий труда и увеличения гражданских прав. Выступления были жестоко подавлены. Корейцы получают первые уроки борьбы за свои права. Уже чувствовалось грозовое дыхание Февральской и Октябрьской революций.

Что они принесут корейцам?

[1] Это первое официальный документ о переселении корейцев (еще без разрешения властей) на российский Дальний Восток датируется 30 ноября 1863 г. Однако среди ученых мнения о начале корейского переселения расходятся. — См.: [48; 56, 18-19; 58; 39].

Глава 3. ВЕТРЫ ПЕРЕМЕН

Революция не заставила себя долго ждать. События развивались стремительно, нарастая как снежный ком. И вот грянул Февраль. Просуществовавшее веками самодержавие рухнуло. Зимний воздух был напоён дыханием приближающейся весны. Все ощущали себя свидетелями наступления новой исторической эры. Гордые слова «СВОБОДА», «РАВЕНСТВО», «БРАТСТВО» не сходили с уст и пьянили головы.

Известие о победе Февральской революции всколыхнуло и корейских переселенцев. Для многих из них, влачащих бедное существование и находящихся на полулегальном, бесправном положении, вести из далёкого Петрограда пробудили надежды на обретение прав и свобод.

Уже первые дни революции дали возможность корейцам почувствовать себя в непривычном для себя качестве — строителями новой жизни. Они принимают участие в создании новых органов власти — Советов рабочих и солдатских депутатов. Одни за другими в местах проживания корейских переселенцев прокатились собрания в поддержку революции и Советов. Эти собрания принимали соответствующие резолюции, и в адрес новых органов власти летели письма и телеграммы, полные горячей признательности и революционной страсти.

Богач, бедняк … Извечные враги, они всю жизнь говорили на разных языках. И российские корейцы здесь не стали исключением. Первый же Всероссийский съезд корейцев, состоявшийся в мае 1917 года в Никольск-Уссурийске, выявил раскол среди делегатов. Главный вопрос: «С кем быть: с Временным правительством или Советами?» развёл корейцев по разные стороны баррикад. Представители буржуазно-демократического и конституционно-монархических направлений (русско-поданные), которые составляли большинство съезда, выступили за поддержку Временного правительства и его политики продолжения войны до победы. Делегаты же от беднейших слоев (нерусско-подданных) высказывались за поддержку Советов, но они были лишены права решающего голоса. Так и не договорившись о единой платформе, эти делегаты покинули съезд.

Несмотря на поражение на съезде, сторонники Советов сумели развернуть пропаганду своих идей в корейской среде. Многие из них вступили в Красную гвардию и приняли непосредственное участие в борьбе за установление Советской власти в Сибири и на Дальнем Востоке.

Наступил октябрь 1917 год. В революции большинство корейцев видели провозвестницу национально-освободительной революции в Корее. Декреты Советского государства о земле, мире и равноправии народов окончательно склоняют корейцев на сторону Советской власти.

Для большинства корейских крестьянских семей вопрос о земле был центральным вопросом их жизни. Арендовавшие на кабальных условиях земли помещиков, зажиточных казаков и крестьян, корейцы и мечтать не могли о своей земле. Проходивший в апреле 1918 г. 4-й съезд Советов рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов Дальнего Востока предоставил право всему иностранному населению края получить бесплатно земельные наделы. А в Ольгинском уезде были приняты специальные решения именно применительно к корейцам. В мае этого же года постановлением Дальсовнаркома были отменены повышенное налоговое обложение и паспортные ограничения для корейцев и китайцев.

Революция стала толчком и к возникновению социалистического движения среди корейцев на территории России. В марте 1918 г. был создан «Союз корейских социалистов». В 1920 г. при ЦК РКП (б) начала работать Корейская секция, позже такие же секции были созданы и в других партийных организациях Дальнего Востока.

Весной 1918 г. на Россию обрушивается иностранная интервенция и бремя Гражданской войны. Дальний Восток оказался в руках американцев, японцев, англичан, чехословаков и белогвардейцев. Массовые аресты, расстрелы, погромы прокатились по городам. Со всеми подозреваемыми в сочувствии к Советской власти жестоко расправлялись.

Жертвами террора стали и корейцы. Особенно по отношению к ним зверствовали японские интервенты. Они полностью разгромили Корейскую слободу во Владивостоке, убили там несколько десятков человек, сожгли школу, разрушили здание корейской газеты, произвели массовые аресты. Было схвачено и брошено в застенки около 500 корейцев. Вот что рассказывал о зверствах японских оккупантов над корейцами очевидец:

«Корейская слободка … переживала потрясающие разбои и насилия. Озверелые банды японских солдат гнали несчастных корейцев из слободки, избивая их прикладами; оглашая стонами и воплями улицы Владивостока, избитые до полусмерти, путаясь в своих длинных халатах, разодранных и залитых кровью, они шли, еле поспевая за японскими конвоирами. Подвалы, погреба, тюрьмы были заполнены арестованными. Трудно сказать, сколько корейских товарищей погибло в эти дни от рук палачей».

Вырвавшийся из японского застенка командир Народно-революционной армии И. В. Ким рассказал:

«Меня под конвоем отправили в японское управление, где мне было заявлено, что я подозреваюсь в участии в большевистском движении и в корейских революционных организациях. После моего отрицательного ответа на поставленные вопросы на меня напали японские жандармы и в присутствии офицера начали избивать. Один бил меня прикладом, а другой начал топтать меня ногами… Они привязали меня за правую ногу, головой вниз и повесили на крюк, вбитый в стену. В таком положении избивали кулаками и вливали какую-то грязную жидкость из чайника в рот и нос, … я задыхался, так как дышать было крайне трудно. Затем жандармы принесли заострённую с одного конца проволоку и заявили, что если я не повинуюсь, то они покалечат меня этой проволокой, и начали мне колоть правую руку в локте, но в это время я потерял сознание». [43, 98-99]

Как и в Корее, японцы ввели на оккупированной территории насильственное преподавание в школах японского языка. Но школьники, даже под угрозой репрессий, бойкотировали эти уроки. Встречая везде враждебное отношение, японцы стали создавать из числа богатых корейцев и просто запуганных людей различные общества, «свидетельствующие» о дружеских чувствах корейского населения к японским войскам.

Но для абсолютного большинства корейцев о дружеских чувствах к японским и другим интервентам не могло быть и речи. Сделавшие свой выбор, корейские переселенцы встают на сторону Советской власти. Многие из них защищают эту землю и эту власть с оружием в руках в частях Красной Армии. По всему Дальнему Востоку широко разворачивается корейское партизанское движение. Десятки корейских отрядов сражались с белогвардейцами, японцами, американцами и хунхузами.

Вскоре до корейцев Приморья достигает весть о мартовских (1919 г.) народных восстаниях против японских оккупантов в самой Корее. Эти события всколыхнули всех российских корейцев. По всему Дальнему Востоку прокатились митинги и демонстрации солидарности со своими соотечественниками. И новые корейцы берутся за оружие.

Всего в вооруженной борьбе за Советскую власть участвовало свыше 10 000 корейцев.

В партизанской войне принимали участие не только мужчины. Ким Сын Хва в своей книге приводит примеры: Шуры Ли, которая поддерживала связь между корейскими и русскими партизанами, а также участвовала в закупке, хранении и переправке оружия в корейские партизанские отряды Сучана; Марии Ким, доставлявшей продукты в отряд и шившей обмундирование для бойцов; Анны Хван, хранившей оружие, гранаты и медикаменты партизан. [43, 113] В Ташкентском областном архиве хранится дело Хан Анны Сергеевны, которая в 1919-1921 гг. была военной разведчицей в Иманском корейском отряде Хван-Хаира и отряде Ярошенко.

Корейские партизанские отряды пользовались поддержкой корейского крестьянства. В каждом корейском селении был создан комитет содействия партизанским отрядам. Эти комитеты покупали оружие и медикаменты для партизан, собирали еду, одежду.

Отгремели раскаты гражданской войны. Экономика России была погребена в руинах. Неурожай 1920 г. обострил хозяйственную разруху. Голод, нищета, безработица и преступность захлестнули страну. Промышленное производство упало до 4-20% от уровня 1913 года. Сельскохозяйственное производство сократилось почти вдвое. От голода, болезней, террора и в боях погибло 8 млн. человек.

Страна медленно залечивала раны. Главной задачей стало восстановление разрушенного хозяйства. И в кратчайший исторический срок оно было восстановлено. В этом напряженном труде был и труд корейцев. Несмотря на трудности и лишения, он приносил радость и вселял надежды на будущее. Люди по-настоящему обретали новую родину. Когда-то далёкий «араса» стал родным братом, и это братство родилось и крепло в рудниках, на приисках, за плугом, в окопах. Казалось, прошлые невзгоды, нищета, кабала и бесправие навсегда уходят как кошмарный сон. И никому из них, строивших в те далёкие годы новую жизнь не могло даже и в голову придти, что когда-нибудь на них, кровью и потом доказавшим свою лояльность и преданность Советской власти, обрушится тяжелая десница этой власти.

Но история распорядилась иначе …

х хх

Из воспоминаний отца:

«Вскоре после гражданской войны отец с братьями осел в Хабаровске. Здесь в 1919 году он женился на моей матери.

Мать засватали за отца, когда ей было 13 лет. В те годы было в порядке вещей, когда детей обручали в раннем возрасте. Нередко можно было встретить мальчиков десяти-двенадцати лет с заплетенным на голове пучком волос, говорящего о том, что его обладатель — женатый человек. Но между обручением и свадьбой лежало, как правило, несколько лет.

Мать не раз рассказывала о том, как её засватали:

«Мне было 13 лет. Однажды к нам пришла какая-то женщина. Во время разговора с матерью она часто бросала взгляды в мою сторону. Спустя некоторое время к нам зашёл мужчина, живший неподалёку от нас. Он о чём-то долго разговаривал с родителями. По обрывкам разговора я поняла, что меня сватают. Моего мнения никто не спрашивал, да и что я могла сказать, если жениха даже не видела. В этот же день вечером мама сообщила мне, что я засватана. Через некоторое время состоялась свадьба. Там я и увидела впервые своего будущего мужа, вашего отца. Никаких чувств я тогда к нему не испытывала, ведь я его не знала. Потом постепенно всё наладилось».

Спустя некоторое время, года три после женитьбы, родители переехали в Никольский район. Отец выучился на тракториста, позже стал бригадиром тракторной бригады. Появились дети: Ксения, затем Алексей.

1930 год. В семье появился я. Моё рождение поставило семью чуть ли не на грань выживания. Дело в том, что на нас, как и на другие крестьянские семьи обрушился страшный голод».

х хх

В конце 20-х годов сталинское руководство стало отходить от принципов нэпа, заложенных Лениным. Оживились методы и взгляды времён «военного коммунизма». В 1928 г. была введена карточная система на хлеб, а затем и на другие продовольственные и промышленные товары. Свёртывание товарно-денежных отношений стали трактовать как важный шаг на пути к коммунизму.

Форсированными темпами проводились индустриализация и насильственная коллективизация. Не успели ещё высохнуть чернила подписей, утвердивших первый пятилетний план, как его задания, даже в их максимальном варианте, были объявлены устаревшими. Если в стране в 1928 г. производилось 3, 3 млн. тонн чугуна, а к 1932 г. предполагалось выплавить 10 млн. тонн, то Сталин внёс правку, где 10 млн. тонн были заменены 17 млн. тоннами. В начале пятилетки в стране производилось 1,8 тыс. тракторов. К концу пятилетки предполагалось произвести 53 000. Сталин внёс коррективы: 170 000.

Резкое, волюнтаристское форсирование индустриализации привело к дезорганизации всей работы, к срыву не только новых, но и первоначальных замыслов.

Сверхиндустриализация потребовала закупки промышленного оборудования в больших объёмах. Для этого нужна была валюта. Получить её можно было лишь в обмен на хлеб. Между тем, в мировой экономике разразился кризис, цены на зерно резко упали. Однако сталинское руководство и не подумало пересматривать на непосильный для страны индустриальный «скачок». Вывоз хлеба за границу всё возрастал.

В результате сталинской аграрной политики в деревне разразился голод. У колхозов стали изымать весь хлеб, включая семенной фонд. Крестьяне целыми сёлами снимались с места, уходили в город. Женщины, чтобы накормить голодных детей, по ночам срезали ножницами колосья на ещё невызревших полях. А когда началась уборка, зерно тайком прятали в карманах, за пазухой. Сталин приравнял этих матерей к злостным вредителям. 7 августа 1932 г. он подписывает закон, в котором вводит «за хищение (воровство) колхозного и кооперативного имущества высшую меру социальной защиты — расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией всего имущества». Амнистия по делам этого рода было запрещена. «Закон о пяти колосках» — так назвали его в деревне. К началу 1933 г., за неполные пять месяцев, по этому закону было осуждено 54 645 человек. Из них 2 110 приговорены к расстрелу. [См.: 16, 245-247]

Зимой 1932/1933 г. в зерновых районах страны — на Украине, Северном Кавказе, Нижней и Средней Волге, Южном Урале, Казахстане — разразился массовый голод. Вымирали целые селения. Стали регистрироваться случаи каннибализма. Всего число жертв голода составило около 4 млн. человек.

х хх

Несмотря на активное участие корейцев в борьбе за Советскую власть и их ненависть к японским оккупантам, с первых лет Советской власти на Дальнем Востоке над ними повисло подозрение в прояпонских настроениях. Эти подозрения подогревались и достигли своего пика в конце 1922 — начале 1923 г., когда партийное руководство края решает выселить корейцев из Приморья. В 1923 г. один из руководителей корейского национального движения в России Хан Мен Се с тревогой пишет в своём письме в наркомат по делам национальностей:

«Дальбюро ЦК РКП (б) постановило: выселить всех корейцев из Приморья. Это абсурд. Мотивы: распространение в крае японского влияния через корейцев. Мы знаем это хорошо и первыми подняли вопрос о борьбе с этим явлением, но для этого необходима организованная и целесообразная борьба. Тут нужна не политика открещивания, какую давно заняло Дальбюро по отношению к нам, а совместная братская работа по разрешению нашего вопроса.

…Здесь необходимо авторитетное вмешательство Центра. А потому очень просил бы Вас поставить вопрос о национальной политике на Дальнем Востоке… Прошу основательно переговорить с тов. Сталиным по нашему вопросу». [6, 63]

Тогда всё обошлось. Но этим дело не кончилось.

Осенью 1927 г. Президиум ВЦИК принимает решение о целесообразности оформления корейских национально-территориальных административных единиц на уровне сёл и районов. Однако заселение этих земель (северных и холодных районов края) было отнюдь не добровольным. Корейцев попросту сживали с обжитых мест.

Как это делалось? Метод был прост: лишить корейцев на их землях источников существования. В протоколе 93/54 заседания Президиума Далькрайисполкома от 28 октября 1930 г., на котором обсуждался неудовлетворительный ход выселения корейцев, в 3-м параграфе была записана следующая директива: «В районах, предназначенных к выходу расселенцев в 1931 году, совершенно прекратить сдачу в аренду земли корейскимрасселенцам». В этом документе также было запрещено использовать «корейские рабочие руки» всем хозяйственным и кооперативным организациям, в том числе рисовым, рыбным, лесным, то есть там, где без корейцев не обходилось. [114]

Таким образом, лишив корейцев возможности арендовать землю и устраиваться на работу, власти вынудили их переселиться в новые районы.

Из воспоминаний отца:

«В 1933 г. наша семья, и ближайшие родственники (всего 11 человек: отец, мать, четверо детей, братья родителей, бабушка и прабабушка) переехали в Спасский район. А если точнее, нас вынудили переехать. Поселились мы в деревне Утерины. Поначалу жили в землянке. На следующий год построили каменный дом из 2-х больших комнат. Постепенно жизнь стала налаживаться. Посеяли сою, чумизу, пшено. Работали все, не покладая рук. Через три года в хозяйстве уже было 2 коня, 3 коровы, 3 свиньи, около 400 кур. В 1935 г. отец устроился работать в Спасске, на цементно-кирпичном заводе».

Ничего, казалось, на этот раз не предвещало беды. И всё же она нагрянула. Корейцам суждено было пережить ещё одно испытание судьбы — депортацию в Центральную Азию.

Глава 4. ВПЕРВЫЕ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ

Под лучами южного солнца, в бассейнах реки Амударьи и Сырдарьи, от Каспийского и Аральского морей до горных хребтов Памира и Тянь-Шаня лежит Средняя Азия.

На необъятной Туранской низменности мертвым пространством простерлось море барханов. Это Каракумы и Кызылкумы, овеянные легендами караванных дорог две знаменитые пустыни Средней Азии. Когда беспощадное летнее солнце вступает в свои права, испепеляющий зной начинает господствовать в этом царстве песка. Горячий воздух полон обжигающей пыли. Все тонет в расплавленном потоке невыносимо яркого света. Солнечный шар, полыхающий над спящими барханами, безжалостно обрушивает свое палящее дыхание на пески, скалы и скрюченные от жары одинокие деревца.

Пустыня кончается. И на обширной территории открывается панорама речных долин с камышами, кустарниками, темными пятнами кишлаков, рощ и садов. Уходят вдаль стройными рядами хлопковые поля, обрамленные высокими тополями с темно-серебристыми листьями.

К востоку равнинные степи и оазисы постепенно сменяются предгорьями. Огромными покатыми волнами застыли холмы, покрытые выгоревшей от солнца травой. Повсюду однообразные краски желтой палитры. Но весной природа здесь неузнаваемо преображается. Изумрудной зеленью покрываются уставшие от желтого одеяния холмы. Заполыхают алым пламенем тюльпановые луга горных долин.

А на восточных границах края раскинулась горная страна. Покрытые шапками вечных снегов сказочные исполины спокойны и величественны в своей устремленности в бесконечную синеву неба. Кристально-чистый воздух пьянит. Прозрачными прожилками бегут среди нагромождений скал и утесов хрустальные речки. Льдистые хребты под лучами солнца искрятся тысячами алмазов. Безмятежный покой, казалось, уснул в этом царстве снега и льда. Лишь редкий рык хозяина здешних мест — снежного барса иногда нарушает это безмолвие.

Но покой здесь обманчив. Временами с высоких скал налетают порывы леденящего вихря. Снежная вьюга мглой застилает небо. Гулким эхом раздается грохот, переходящий в раскаты грома, и огромные массы снега и камня лавиной срываются со склонов гор, сметая все на своем пути.

х х х

Переселение корейцев в Центральную Азию до массовой депортации 1937 года было крайне незначительным. Тем не менее, оно имело место и проходило три этапа. Два первых этапа протекали в рамках царской России, а третий — при Советской власти.

Первый этап, охватывающий вторую половину ХIХ в., был связан с естественным и стихийным расселением корейцев в рамках царской России в поисках заработков и лучших условий жизни. Однако количество корейцев, решившихся податься за пределы Дальнего Востока, было небольшим, что имело свои причины.

Во-первых, это территориальная близость Кореи и Приморья. Многие кореhr align=»center» size=»1″ width=»33%» /йцы пересекали российско-корейскую границу в поисках заработков. Подзаработав, они намеревались либо вернуться на родину, либо заниматься маятниковыми/сезонными заработками. Поэтому «дальнее зарубежье» не входило в миграционные настроения корейских переселенцев.

Во-вторых, в силу того, что Корея длительное время развивалась в режиме «изоляционизма», корейцы имели достаточно скудные представления о других народах и странах, а порой и совсем не имели таковых, за исключением Китая, Японии и российского Дальнего Востока.

В-третьих, природно-климатические условия российского Дальнего Востока и Кореи совпадали, что давало возможность легкой адаптации, а также заниматься традиционными видами овощеводства, рисоводства и промысла. «Здесь корейцы были ближе к своему прошлому; — писал В. Вагин, — здесь климат и почва были те же самые, как на их родине; они могли ввести в страну ту же самую культуру, какая ей наиболее свойственна; перенимать у русских крестьян им нужно было не многое, потому что земледелие у них лучше нашего: напротив, нашим крестьянам пришлось бы многому научиться у них». [9, 13]

В-четвертых, после аннексии Кореи Японией, в силу территориальной близости Приморья и Кореи, а также противостояния России и Японии, приведшего к русско-японской войне 1904-1905 гг., российский Дальний Восток стал важнейшей опорной базой сопротивления корейских иммигрантов японской оккупации. Корейские патриотические организации создавали здесь национальные школы, газеты и журналы на родном языке, что было невозможно в аннексированной Корее. Они вели активную антияпонскую пропагандистскую деятельность, совершали вооруженные партизанские рейды на территорию Кореи.

В-пятых, постепенно на Дальнем Востоке сложилась внушительная и во многом адаптированная к местным условиям корейская община. Естественно, что вновь прибывавшие переселенцы также предпочитали оседать в этих краях, используя опыт и поддержку более ранних переселенцев, нежели мигрировать в более далекие районы империи.

В силу указанных причин абсолютное количество мигрировавших в Россию корейцев оседало на Дальнем Востоке. Однако незначительное количество корейцев все же оказалось за пределами дальневосточного края, в том числе и в центрально-азиатском регионе Российской империи — Степном крае и Туркестане. Корейцы прибывали сюда из разных регионов России: из Енисейской, Иркутской, Оренбургской, Тобольской, Томской губерний, из городов Иркутска, Ишима, Красноярска, Москвы, Новониколаевска, Перми, Тобольска, Томска, Тюмени, Челябинска, Читы. [23, 23]

Пребывание корейцев на территориях современного Узбекистана, Казахстана и Киргизстана зафиксировано и первой Всеобщей переписью населения Российской империи 1897 года. Они проживали в Ферганской области: в Кокандском и Наманганском уездах, а также в г. Намангане — по 1-му мужчине; в Семиреченской области: в Верненском уезде — 3 мужчин и 2 женщины, в Джаркентском уезде — 1 мужчина и 3 женщины, в г. Верном (ныне г. Алматы) и г. Джаркенте — по 1-му мужчине; в Сыр-Дарьинской области: в г. Аулие-Ата (г. Жамбыл) и в Перовском уезде (ныне Кзыл-Ординская область) — по 1-му мужчине, в Акмолинской области — 1 мужчина и 4 женщины, а также в г. Пишпеке (ныне г. Бишкек) и г. Прежевальске.

В материалах переписи корейцы были учтены в разделе VII «Распределение неместных уроженцев по месту рождения», а также в разделе XIII «Распределение по родному языку». В разделе XI «Распределение иностранных поданных по государствам» корейцы не значились, из чего следует, что корейцы, проживавшие в Степном крае и Туркестане имели российское подданство.

Надо отметить, что в Степном крае и Туркестане у корейцев были более широкие возможности для культурной адаптации и межэтнической коммуникации, нежели на Дальнем Востоке.

Во-первых, в Приморье корейцы, как правило, проживали компактно.

Во-вторых, в ряде мест корейцев (и китайцев) селили в отдельных районов. Так, в постановлении Военного губернатора Приморской области от 11 августа 1899 г. для жителей Хабаровска «О поселении китайцев и корейцев в особых кварталах города» говорилось: «Китайцам и корейцам, не русским поданным и не имеющим в городе недвижимой собственности, воспрещается проживание в других частях города Хабаровска, не исключая и фанз инженерного ведомства, кроме как только в кварталах за номерами 95 и 97 по Поповой улице, за речкой Лесопилкой, отведенных городом для поселения этих инородцев.

Сверх владеющих недвижимостью в городе китайцев и корейцев русских поданных разрешается проживание китайцев и корейцев на следующих основаниях:

а) прислугой у жителей города, но не более пяти человек на хозяйство;

б) рабочими на стройках, во время их производства;

в) рабочими на кирпичных заводах, во время производства работ в летнее время, в зимнее — сторожами, остающимися на заводе;

г) сторожами на старом городском базаре, в особых для сей цели помещениях;

д) рабочими на паровой мельнице и чугунолитейном заводе». [26, 37-38]

Как же отнеслась администрация Туркестана к данному постановлению? Управляющий канцелярией Туркестанского генерал-губернаторства, комментируя этот документ, писал на имя Военного губернатора Семиреченской области:

«…Упомянутое обязательное постановление, ограничивающее личные права китайцев и корейцев, не только не находит себе подтверждения в действующих узаконениях, но прямо противоречит ст. 822, т. IX, Свода законов, изданного в 1899 г., согласно коей иностранцы, находящиеся в России, как лично, так и имущество их, подлежат действию Российских законов и пользуются общею оных защитою и покровительством. Вследствие сего я нахожу, что принятые меры, составляющие предмет упомянутого выше обязательного постановления, могло бы последовать не иначе, как с Высочайшего соизволения». [26, 38] Далее следует запрос о том, встречается ли подобное решение или практика, об особых кварталах для проживающих инородцев по городам Туркестанского генерал-губернаторства.

В ответе Семиреченского военного губернатора от 20 февраля 1901 г. говорится: «Во вверенной мне области народности проживают смешанно хоть между собой так и с русскими. По моему мнению, не представляется надобности в установлении каких-либо ограничений в расселении иностранных поданных и инородцев на территории городов». [26, 39]

Архивные документы говорят о занятиях корейцев в Центральной Азии. В Степном крае они работали главным образом на поденных работах; также торговали в палатках всякой мелочью, бумажными цветами, табачными изделиями; были среди них парикмахеры, набивщики папирос и сигарет, кустари; корейцы также содержали прачечные. В специальных карточках учета в органах внутренних дел в подавляющем большинстве записано, что трудятся они честно, ничего предосудительного за ними не замечается, своим трудом вполне обеспечивают свою жизнь и жизнь своих семей, с российскими условиями жизни свыклись. Проявлениями культурной адаптации стали русские имена и принятие православия, а также межэтнические браки. Так, в Омске кореец Чо Кем Пири был повенчан с русской Натальей Тукмачевой; Ли Ион Чун был женат на Елене Барановой. Некоторые корейцы просто сожительствовали с местными, как Ким Ен Су, который жил вместе с крестьянкой Августой Рябковой. [26, 43-45]

Второй этап переселения корейцев в Среднюю Азию связан с отношениями России и Японии, приведших к войне 1904-1905 гг. Как пишет проф. Г. В. Кан: «В преддверии и в годы русско-японской войны русские власти предпринимали меры по административному переселению корейцев вместе с другими «желтолицыми» из пограничных районов в глубь империи в частности в Западную Сибирь и на Урал, районы непосредственно граничащие с Казахстаном». Автор приводит документ — секретный циркуляр директора департамента полиции МВД, разосланного губернаторам, градоначальникам и полицмейстерам 16 сентября 1904 г., в котором говорилось: «В Департаменте полиции получены сведения, будто бы некоторые подкупленные Японией корейцы и переодетые в корейское платье японцы занимаются разведками в пределах Империи в местах расположения наших войск на Дальнем Востоке». В качестве следствия данного циркуляра в этом же месяце властями через границу Степного генерал-губернаторства во внутренние губернии России было переселено 140 «мирных желтолицых» — 5 китайцев, 35 японцев и 100 корейцев. [25, 8-9]

После установления Советской власти Первая Всесоюзная перепись населения 1926 г. в этом ареале зафиксировала 87 корейцев: 42 человека в Казахской АССР, 36 — в Узбекской ССР и 9 человек — в Киргизской АССР.

В эти же годы осуществляется первая попытка корейцев, проживающих в Центральной Азии, создать свою организацию. Так, в 1921 г. в наркомате по делам национальностей Туркестанской республики была создана корейская секция. А 26 августа 1924 г. в НКВД Туркестанской республики был зарегистрирован Союз корейцев Туркестанской республики, в который вошли 28 человек. При перерегистрации в феврале 1926 г. в списках Союза уже значилось 33 человек. Однако 29 сентября 1926 г. Союз корейцев был ликвидирован НКВД УзССР. [31, 12-24]

Третий этап переселения корейцев — рисоводов — в Центральную Азию происходит в конце 20-х годов. В этот период в Казахстане начинается рисовая эпопея, в рамках которой была поставлена масштабная задача: к минимуму свести импорт риса и обеспечить потребности Центрально-азиатского региона и Европейской части СССР в нем. По итогам сортоиспытания — испытывались туркестанский, ферганский, бухарский, корейский, японский, китайский и европейские сорта — был сделан вывод, что «впереди идут корейские, японские и приморские сорта». Также изучались различные способы возделывания риса: дунганский, итальянский, американский и другие. Было решено остановиться на дальневосточном способе рисосеяния, в связи с чем по приглашению наркома земледелия Казахстана в республику приехали корейцы-рисоводы, организовавшие «Корейскую сельскохозяйственную трудовую артель «Казакский рис»». [23, 30-39] Всего в Казахстан было отправлено 220 корейцев (117 семей). [35, 180] Наркомат земледелия Узбекистана также планировал пригласить корейцев-рисоводов в республику, в связи с чем осенью 1929 г. обратился во Владивостокское окружное земельное управление с просьбой переселить в Узбекистан 3-4 артели рисоробов в количестве 80-100 человек. Однако, ввиду значительного сокращения плана внутриреспубликанского переселения и сокращения денежных средств, отпускаемых на проведение переселенческих мероприятий на 1930 год, узбекские власти в дальнейшем отказались от приема корейцев-рисоводов. [57, 212]

Не за горами 37-й год. Никто еще не знал, что скоро все корейцы с Дальнего Востока будут депортированы в Казахстан и Узбекистан. 1937 год стал не только годом, кардинально изменившим всю судьбу советских корейцев, но и отсчетной точкой в образовании корейской диаспоры Центральной Азии.

Глава 5. ДЕПОРТАЦИЯ

1937 год. Осень. По железным дорогам страны с востока на юг беспрерывно идут наполненные людьми составы. Что-то было необычное, молчаливое и тревожное в этих мчащихся теплушках. Они лишь изредка останавливались на станциях, а иногда в безлюдных местах. Невдалеке от железнодорожного полотна наспех забросанные холмики — безмолвные свидетели вдруг оборванных жизней. Тех, кто остался лежать в этих безымянных могилах, уже не потревожат близкие. Быстро пробежит вереница дней, и время и ветры навечно сотрут с лица земли эти немые памятники когда-то живших людей.

А поезда всё мчатся на юг, в далёкую Среднюю Азию и казахстанские степи. Что за люди в них? Отторгнутые обществом преступники? Или, враги Советской власти? То были корейцы. Обычные советские люди.

Тридцать седьмой год стал для корейцев роковым, лёгшим тяжким бременем на их судьбы и семьи. Целый народ был оторван от обжитых очагов и ставших уже родными просторов дальневосточного края и депортирован за тысячи километров. Согласия на выселение никто не спрашивал. Одновременно были арестованы, по некоторым данным, 2500 партийных и советских работников, инженеров и врачей, художников и писателей, цвет корейской интеллигенции.

Из воспоминаний отца:

«Одним из тех, кто попал под жернова сталинских репрессий и прошел лагеря был мой дядя — брат мамы Ким Бен Ен. Простой колхозник, он был далёк от политики. Ему предъявили обвинение в нелегальном переходе границы и установлении зарубежных контактов. Дядя был арестован на основании обыкновенного доноса. Председатель колхоза, почему-то невзлюбивший дядю, донёс на него, будто бы тот нелегально побывал в Китае и привёз оттуда вату для одеял. Этого было в те годы достаточно, чтобы быть брошенным в застенки. Никаких доказательств, подтверждающих вину, представлено не было, да они в те годы и не требовались.

Мадабай свою вину отрицал. Вызвали его жену. Она сначала отвергла наветы на мужа. Её стали вызывать на допросы каждый день. И когда ей пригрозили, что она сама пострадает, она подписала показания против мужа. Так дядя оказался в одном из сталинских лагерей, вышел он из которых лишь через 10 лет».

Но не только испытания сталинских лагерей обрушились на тех, кто был объявлен «врагом народа». Им ещё суждено было пройти через горечь утраты семей, боль предательства близких, глухие стены всеобщего отчуждения.

Из воспоминаний отца:

«Мы все тогда жили вместе. После ареста дяди его жена стала настраивать двух дочерей против отца, говоря, что он — «враг народа». Вскоре, после переселения в Среднюю Азию она ушла от нас. Прошли годы, дядю освободили. Он попал в Казахстан, устроился в колхозе им. Калинина и начал поиски родных. Написал письмо, и так как не знал, где мы живём, на конверте указал лишь имя моего отца — Хан Ен Дюну. И стало гулять это письмо по корейским колхозам, переходя из рук в руки. И в 50-м году, весной — спустя 3 года, как оно было написано — письмо дошло до нас. Но он так и не обрёл своих дочерей. Их не было даже на его похоронах».

Из воспоминаний отца:

«Муж моей сестры Ким Пётр как-то рассказал мне следующую историю. Один его товарищ родился он в год депортации. В этом же году его отец был репрессирован и сослан в один из лагерей. По рассказам матери, его отец был честным и трудолюбивым, далёким от политики и что он вовсе никакой не враг народа. Мальчик вырос, окончил школу, а позже институт в Ленинграде. Будучи взрослым, он решил отправиться на поиски отца. Ходили слухи, что многие репрессированные корейцы отбывали срок на Колыме (северо-востоке Якутии). Мать дала сыну фотографию отца, и он отправился в Якутию. В одном из поселений, где жили отбывшие свои сроки, он и нашёл своего отца. Это уже был глубокий старик. Оказывается, после освобождения он долго искал семью, посылал письма во все инстанции, но так и не получил положительного ответа. Потеряв всякую надежду найти жену и сына, он завёл новую семью. Жена его — якутка. У них росло двое детей, и разрушить эту семью он уже не мог».

Одной из трагических жертв сталинских репрессий стал выдающийся корейский писатель Те Мен Хи. Забрали его в том же 37-м. Уходя, он сказал домашним: «Вернусь через три дня, я ни в чём не виноват перед Советской властью …». Но он не вернулся. Позже его семье сообщили, что в 1942 г. Те Мен Хи покончил жизнь самоубийством. Эта версия записана и в Советской Энциклопедии. И лишь гораздо позже, усилиями дочери писателя Валентины Менхиевны, удалось восстановить подлинную трагедию. После долгих поисков и запросов ей удалось получить из органов Хабаровского КГБ документ, проливающий свет на гибель её отца: «Основанием для ареста послужило анонимное письмо. Поступившее в НКВД в отношении Те Мен Хи и ещё четырёх лиц, в котором выдвигалось обвинение в «шпионаже и японофильских настроениях». Те Мен Хи был допрошен всего лишь 2 раза. На первом допросе 7 декабря 37-го года вашему отцу вменялось участие в «Иркутской фракционной группировке «Хваенхва» и контрреволюционной шпионской деятельности». Те Мен Хи эти обвинения не признал. Второй допрос был проведён 8 декабря 1937 года. Те Мен Хи вменяли нелегальный переезд границы с раннее арестованными органами НКВД «врагами народа». На этом допросе он также не признал себя виновным. Несмотря на это, 15 апреля 1938 г. постановлением тройки УНКВД по Дальневосточному краю Те Мен Хи был приговорён к расстрелу. 11 мая — расстрелян».

После многолетнего забвения Те Мен Хи стали появляться публикации о жизни и творчестве писателя, организовываться посвященные ему выставки, сниматься фильмы. Завершая свою статью о Те Мен Хи, журналист Т. Кулевас с горечью пишет: «Расстрелянная литература. Она ждала своего воскрешения долгие годы. Сейчас этот час, кажется пришел… И всё же не оставляет горечь. Невозможно повторить чью-то жизнь, как невозможно дважды войти в одну реку — ни в тихую, плавную, ни в такую бурную, как Нактонган …». [119]

В мае 1938 г. был расстрелян Ким Афанасий — видный партийный работник, партизанский вожак, делегат XVII съезда ВКП (б), член корейской делегации, участвовавшей в ноябре 1921 г. на заседании исполкома и принятой В. И. Лениным. В 1957 г. он был посмертно реабилитирован.

Трагически оборвалась жизнь О Ха Мука — одного из организаторов Союза корейских социалистов, активного участника борьбы за установление Советской власти на Дальнем Востоке. Организатор партизанского отряда в Приамурье, командир Отдельной корейской стрелковой бригады, главнокомандующий корейских революционных войск — в 1937 г. его постигла участь многих советских военачальников, уничтоженных в предвоенные годы Сталиным.

Чем же провинились перед властью советские корейцы? Кому и зачем нужно было переселять целый народ? Советские историки и публицисты тактично обходили молчанием эти вопросы.

В 1987 г. вышла книга профессора Хельсинского университета Ко Сон Му, посвящённая советским корейцам. Автор книги видит следующие причины переселения корейцев:

1. Агрессивная политика Японии угрожала безопасности СССР. В памяти ещё были свежи поражение России в русско-японской войне 1904-1906 гг., японская интервенция в 1918-1922 гг., японское подстрекательство маньчжурского конфликта в 1931 г., шпионская и диверсионная деятельность японских спецслужб на Дальнем Востоке. Корейцы же могли принимать участие в разведывательной деятельности иностранных государств против СССР. Основание для такого вывода даёт статья И. Володина «Иностранный шпионаж на советском Дальнем Востоке», опубликованная в газете «Правда» 23 апреля 1937 года, в которой говорилось, что «кадры шпионов, диверсантов и террористов, перебрасываемые нелегально на территорию советского Дальнего Востока органами иностранной разведки, вербуются из среды русских белогвардейцев, деклассированных и продажных элементов коренного населения Манчжурии и Кореи», а также, что «агенты маскируются под внешность жителей того района, где по заданию своих руководителей они должны проводить шпионскую работу. При этом разведка учитывает национальный состав каждого данного района на нашей территории и соответственно посылает агентов корейской, китайской национальности».

2. Власти опасались, что корейцы могут потребовать автономии, т. к. в местах компактного проживания корейцев их доля в составе населения ряда районов была высокой. Беспокойство также доставляли лозунги, распространявшиеся японцами в 30-х годах в приграничных дальневосточных районах, типа — «Азия — желтый континент», «Азия для азиатов», «Вся земля до Якутии принадлежит желтой расе». К тому же, имели место столкновения между русскими и корейцами.

3. Существовала потребность освоить необжитые земли Средней Азии, а также расширить ареал возделывания риса (на территории Средней Азии).

4. Для властей было бы лучше, если корейцы проживали бы в Средней Азии, перемешанные с другими народами, нежели компактно и вблизи Кореи.

5. Переселение корейцев должно было компенсировать спад численности казахского населения, произошедшего в результате коллективизации 1929-1933 годов, приведшей к массовой миграции казахов в Китай. [45, 25-27]

Советские авторы связывали события 30-х годов исключительно с производственной целесообразностью. Оказывается, что всему виной были большие навыки корейцев в возделывании риса. Не понятно одно. Если корейцы так отличились на сельскохозяйственном поприще, что их передовой опыт требовал распространения, по меньшей мере, странным, если не преступным, выглядит метод распространения этого опыта. Насильственная депортация, поселение в необжитых местах, поражение в правах, ограничение на передвижение и т. п. — трудно представить, что всё это способы поощрения отличившихся новаторов.

Российский исследователь Н. Ф. Бугай указывает на превентивный характер депортации корейцев, а ученый из Казахстана Г. В. Кан обращает внимание на внешнеполитический аспект депортации, акцентируя на том, что корейцы стали заложниками дальневосточной политики СССР. Появились работы, в которых дается сравнительный анализ причин депортации корейцев в СССР и такого же насильственного переселения японцев в США в годы Второй мировой войны. Дело в том, что во время войны 27 марта 1942 г. был издан военный приказ о насильственном перемещении японского населения с западного побережья США в штаты Монтана, Айдахо, Вайоминг, Юта и Колорадо. Было депортировано около 113 тысяч японцев, две трети из которых были американскими гражданами. В послевоенное время они начали борьбу за реабилитацию, и в 1988 г. вышел «Закон о свободе граждан», в котором признается несправедливость насильственного переселения и даются извинения от имени народа Америки. В соответствии с Законом были выплачены денежные компенсации депортированным. Комментируя этот закон, американский парламент опубликовал заявление: «Это насильственное переселение не было связано с государственной безопасностью. Никаких шпионских или диверсионных акций выявлено не было, и несмотря на это, прибегли к посягательству на конституционные права и основные гражданские свободы. Это было сделано исходя из национального предубеждения, порожденного безумием военного времени и потерей политического руководства». [См.: 51, 31-34]

Для того, чтобы понять причины выселения советских корейцев, необходимо понять сталинизм как систему, как политику, идеологию и психологию.

С приходом Сталина к власти, в проводимой им политике стали в гипертрофированной форме обозначаться и развиваться такие явления как волюнтаризм и авторитаризм, сверхцентрализация управления, административный произвол, чистка партийного и советского аппарата, чрезвычайные меры. Всё это не могло не сказаться на социально-политических и экономических процессах. Однако Сталин считал, что все трудности — дело рук врагов партии и социализма. «Мы имеем врагов внутренних. Мы имеем врагов внешних. Об этом нельзя забывать ни одну минуту», — эта навязчивая мысль Сталина внушалась им везде.

Ещё в 1923 г., выступая на партийном съезде, Сталин заявил: «Мы окружены врагами. Волки империализма, нас окружающие, не дремлют. Нет того момента, когда бы наши враги не старались захватить какую-нибудь щелочку, в которую можно было бы пролезть и повредить нам».

И это был не просто выпад в сторону капиталистических стран. «Эта оценка Сталина, — пишет английский ученый Роберт Такер, — относилась не только к внешнему миру, то есть миру за пределами советских границ. Он и в самой России и даже в партии, чувствовал себя, как в осажденной крепости. Неосознанные потребности и побуждения заставляли его видеть в своём партийном окружении ненавидящих его врагов, которые притворялись верными большевиками, а на самом деле терпеливо выжидали, когда им представится возможность нанести удар по делу строительства коммунизма и по Сталину как лидеру. Там, где таких врагов было слишком мало, их требовалось создать в большом количестве. И Сталин создавал их». [69, 414]

Именно идея о притаившихся повсюду врагах легла в основу раскрученного маховика политических репрессий 30-х годов. Политика ловли «ведьм» стала параноической болезнью Сталина, преследовавшей его всю жизнь. Подводя под эту политику идеологический фундамент, Сталин подчёркивал, что «репрессии в области социалистического строительства являются необходимым элементом наступления». [68, 309]

Во что обошлась обществу, навязанная Сталиным, идея о засевших повсюду врагах? Нанесенный урон невозможно измерить. Он невосполним и по сей день. Гибли не только люди, но и идеи, культура. Жертвами сталинских репрессий стали старые революционеры, интеллектуальное ядро партии, миллионы крестьянских семей, высший офицерский корпус армии, цвет и гордость отечественной интеллигенции и даже дети. Грубо попирались гражданские и политические права, растаптывалось человеческое достоинство, беззаконие становилось атрибутом жизни. Доносы и слежка захлестнули все слои общества. В каждой семье поселился страх. Страна превратилась в концлагерь.

Как и всё изречённое Сталиным, идея о врагах и вредителях должна была быть гениальной. А это означало, что она не могла быть актуальной лишь на короткое время. Эпохальные битвы — а борьба Сталина с врагами народа и социализма могла быть только эпохальной — требовали десятилетий. И подтверждением должны были служить очередные разоблаченные враги.

1927-1928 годы. Кризис хлебозаготовок. В соответствии со сталинской концепцией он объяснялся происками врагов, «кулацкой стачкой». За «мягкотелость», «примиренчество», «срастание» с кулаком только на Урале за январь-март 1928 г. были отстранены 1 157 работников окружного, районного и сельского аппарата.

1928-1931 годы. В 1928 г. была репрессирована группа старых специалистов, обвиненных во вредительстве на угольных шахтах Донбасса. В 1930 г. состоялся процесс над группой специалистов («процесс Промпартии»). Тогда же были осуждены по обвинению в принадлежности к никогда не существовавшей «Трудовой крестьянской партии» крупные специалисты сельского хозяйства. Под лозунгом борьбы с кулаком «раскулачивались» сотни тысяч крестьянских хозяйств, а крестьянские семьи насильственно выселялись на Север, Урал, в Сибирь, Казахстан. В 1930 г. была выселена 115 231 семья, а в 1931 г. — 265 795. 250 000 семей «самораскулачились», т. е. распродали или бросили свое имущество и бежали в города или на стройки. Всего в ходе раскулачивания было ликвидировано более 1 100 000 крестьянских хозяйств. [16, 244]

1932-1933 годы. Голод. По стране прокатились массовые аресты десятков тысяч людей, прежде всего женщин, собиравших на колхозных полях колоски, чтобы спасти от голодной смерти своих людей. Деревню захлестнула новая волна репрессий (против «расхитителей социалистической собственности»).

1936 год. Процесс по делу так называемого троцкистско-зиновьевского террористического центра во главе с Г. Зиновьевым и Л. Каменевым. На следующий день по завершении процесса все обвиняемые были расстреляны.

1937 год. Процесс по делу так называемого антисоветского троцкистского центра, по которому проходят руководители партии и государства при Ленине: Г. Пятаков, К. Радек, Г. Сокольников, Л. Серебряков и другие, а также закрытый суд по делу военных руководителей М. Тухачевского, И. Якира, И. Уборевича и других, обвиненных в шпионаже и подрыве боевой мощи Красной Армии. Проходившие по этим делам были расстреляны. Только с мая 1937 г. по сентябрь 1938 г. подверглись репрессиям около половины командиров полков, почти все командиры бригад и дивизий, все командиры корпусов, все командующие войсками военных округов, члены военных советов и начальники политических управлений округов, большинство политработников и комиссаров.

1938 год. Процесс по делу так называемого «право-троцкистского блока». Здесь в числе обвиняемых также проходили известные партийные и государственные деятели: Н. Бухарин, А. Рыков, Н. Крестинский, Х. Раковский, А. Икрамов, Ф. Ходжаев и другие.

Репрессиям подверглись все слои населения — партийные работники, интеллигенция, военные, рабочие, крестьянство. По мере того, как раскручивался маховик репрессий, нужно было находить всё новых и новых «врагов», дабы оправдать массовый характер репрессий. Если были найдены враги среди старых партийцев, специалистов, рабочих и крестьян, рано или поздно должны были быть найдены враги среди наций и народностей. И они нашлись — корейцы, немцы, крымские татары, чеченцы и другие народы. Именно им пришлось испытать тяжесть сталинской десницы, хотя на их месте могли оказаться и другие.

Выбор малочисленных народностей в качестве объекта репрессий не был случаен. Ещё будучи народным комиссаром по делам национальностей, Сталин показал, что чаяния и интерес этих народов, в сущности, ему чужды. Лев Троцкий так охарактеризовал работу возглавляемого Сталиным комиссариата: «Члены коллегии наркомнаца относились, по существу, свысока или безразлично к интересам отсталых народностей. Открыто или полусознательно они стояли на уже известной нам точке зрения Розы Люксембург: при капитализме национальное самоопределение невозможно, в при социализме оно излишне. Они гораздо более склонны были к абстрактной форме проповеди интернационализма, чем к тому, чтобы отсталым и вчера ещё угнетенным национальностям дать возможность достойного существования». [70, 39]

Эта позиция Сталина, в конечном счете, трансформировалась в целую политику, где малочисленные народы становились объектом манипуляций со стороны «вождя» и его окружения. По отношению к ним позволялось всё. Можно было насильственно переселять народы. Можно было «неблагонадёжным» нациям создавать ограниченный паспортный режим. Можно было ликвидировать целые национальные районы, национальные школы, институты, газеты, журналы. Можно было разрушать естественную и культурную среду обитания малых народностей. Можно было игнорировать их чаяния, интересы и права. Всё можно.

Роберт Такер в своей книге о Сталине тонко подметил его роковую роль для судеб и культур малых народов: «По иронии судьбы человек, который по мнению Ленина был ценным для партии в качестве представителя малых народов и который в течение длительного времени соглашался с таким определением этой своей основной роли в партии, представлял собою формирующегося русского националиста … Сталин отождествлял себя с Россией, в этом крылось его надменное отношение к культуре малых народов». [69, 229]

х хх

В 1992 г. в Москве вышла «БЕЛАЯ КНИГА о депортации корейского населения России в 30 — 40-х годах». В ней впервые опубликованы документы, проливающие свет на депортацию корейцев. В последующем в различных изданиях было опубликовано большое количество других документов.

Решение было принято 21 августа 1937 г. В этот день Совнарком СССР и ЦК ВКП (б) приняли под грифом «Совершенно секретно (Особая папка)» совместное постановление № 1428-326сс «О выселении корейского населения из пограничных районов Дальневосточного края», подписанное Председателем Совнаркома СССР В. Молотовым и Секретарем ЦК ВКР (б) И. Сталиным.

Документ гласил:

«Совет Народных Комиссаров Союза ССР и Центральный Комитет ВКП (б) постановляют:

В целях пресечения проникновения японского шпионажа в Дальневосточный край провести следующие мероприятия:

1. Предложить Дальневосточному крайкому ВКП (б), крайисполкому и УНКВД Дальневосточного края выселить всё корейское население пограничных районов Дальневосточного края: Посьетского, Молотовского, Гродековского, Ханкайского, Хорольского, Черниговского, Спасского, Шмаковского, Постышевского, Бикинского, Вяземского, Хабаровского, Суйфунского, Кировского, Калининского, Лазо, Свободненского, Благовещенского, Тамбовского, Михайловского, Архаринского, Сталинского и Блюхерово и переселить в Южно-Казахстанскую область, в районы Аральского моря и Балхаша и Узбекскую ССР.

Выселение начать с Посьетского района и прилегающих к Гродеково районов.

2. К выселению приступить немедленно и закончить к 1-му января 1938 года.

3. Подлежащим переселению корейцам разрешить при переселении брать с собою имущество, хозяйственный инвентарь и живность.

4. Возместить переселяемым стоимость оставляемого ими движимого и недвижимого имущества и посевов.

5. Не чинить препятствий переселяемым корейцам к выезду, при желании, заграницу, допуская упрощенный порядок перехода границы.

6. Наркомвнуделу СССР принять меры против возможных эксцессов и беспорядков со стороеы корейцев в связи с выселением.

7. Обязать Совнаркомы Казахской ССР и Узбекской ССР немедленно определить районы и пункты вселения и наметить мероприятия, обеспечивающие хозяйственное освоение на новых местах переселяемых, оказав им нужное содействие.

8. Обязать НКПС обеспечить своевременную подачу вагонов по заявкам Далькрайисполкома для перевозки переселяемых корейцев и их имущества в Казахскую ССР и Узбекскую ССР.

9. Обязать Далькрайком ВКП (б) и Далькрайисполком в трехдневный срок сообщить количество подлежащих выселению хозяйств и человек.

10. О ходе выселения, количестве отправленных из районов переселения, количестве прибывающих в районы расселения и количестве выпущенных заграницу доносить десятидневками по телеграфу.

11. Увеличить количество пограничных войск на 3 тысячи человек для уплотнения охраны границы в районах, из которых переселяются корейцы.

12. Разрешить Наркомвнуделу СССР разместить пограничников в освобождаемых помещениях корейцев».

А месяц спустя, 28 сентября 1937 г. Совнарком СССР принимает под таким же грифом «Сов. Секретно (Особая папка)» Постановление № 1647-377сс «О выселении корейцев с территории Дальне-Восточного края», в котором предписывает депортировать с Дальнего Востока ВСЕХ корейцев.

х хх

Акция по депортации корейцев осуществлялась под руководством Г. С. Люшкова, начальника УНКВД Дальневосточного края. В августе 1937 г. он был вызван в Кремль к Сталину и получил от него задание, касающееся арестов и переселения жителей края, в том числе и корейцев. В июне 1938 г. Люшков бежал в Японию, где опубликовал серию статей о событиях 37-го года. Картина, рисуемая им наглядно свидетельствует о масштабах сталинских репрессий на Дальнем Востоке.

«Просто по подозрению в членстве в конспиративных группах на Дальнем Востоке было арестовано около 9 000 человек, из городов, деревень, Красной Армии, партии, Советов. Кроме того, было арестовано 11 000 и выселено 8 000 китайцев, насильственно выселено 180 000 и арестовано 2500 корейцев. Помимо этого, было арестовано 1 000 харбинцев, 600 поляков, несколько сотен немцев, латышей и литовцев … . Всего на Дальнем Востоке было арестовано около 60 000 человек и около 190 000 выселено силой. Другими словами около 250 000 человек было тем или иным способом репрессировано. И это число не включает всех жертв». [Цит. по: 45, 29-30]

В конце октября 1937 г. нарком внутренних дел Ежов в докладной записке Сталину и Молотову под грифом «Совершенно секретно» писал: «25 октября 1937 года выселение корейцев из ДВК закончено. Всего выселено корейцев 124 эшелона в составе 36 442 семей, 171 781 человек. Осталось на ДВК (Камчатка, Охотск, спецпереселенцы) всего до 700 человек, которые будут вывезены сборным эшелоном к 1 ноября с. г.».

Формальной причиной выселения корейцев было названо распространение среди них японского влияния. Однако ни о каких случаях ухода «прояпонски настроенных корейцев» за границу Ежов не сообщает. Это еще раз подтверждает надуманность официальных причин депортации корейцев. Мало того, документы содержат обратное. В спецсообщении № 1 «О политических настроениях населения по районам, подлежащим выселению корейцев по Уссурийской области, и ход работы по выселению» Г. С. Люшкову начальник войск НКВД Соколов приводит следующий примечательный факт по Спасскому району: «В с. Татьяновкакореец рабочий Шин-Ник заявил о своём желании выехать за кордон, но, однако, под давлением общественного мнения отказался от выезда, ибо «ему многие заявили, что «тебя японцы задушат». В другом месте он сообщает, что в Суйфунском районе кореец Масигагын «заявил о выезде за кордон, сговаривая других корейцев, но сочувствующих не имеет». [6, 131-132]

20 декабря 1937 г. «Правда» сообщила: «За образцовое и чёткое выполнение ответственного задания Правительства по перевозкам СНК Союза ССР и ЦК ВКП (б) объявили благодарность начальнику УНКВД Дальне-Восточного края тов. Люшкову Г. С. и работникам Дальне-Восточной железной дороги, участвовавшим в выполнении этого задания.

СНК Союза ССР и ЦК ВКП (б) обязали Народного комиссара Внутренних дел Союза ССР и Народного комиссара Путей сообщения представить к наградам особо отличившихся работников УНКВД ДВК, а также работников железнодорожного транспорта Дальне-Восточной дороги».

В наше время стали достоянием гласности документы из личного архива Сталина. Документы свидетельствуют, что Сталин сам лично санкционировал депортацию корейцев.

х хх

Было около половины шестого. День клонился к вечеру. Здесь в его кремлёвском кабинете было тепло, и, как всегда, пронзительно тихо. А там, за окном, шумел город, моросил дождь. Рыжая холодная осень шаг за шагом вступала в свои права. Недавно ещё буйную зелень лета на менявших свое сезонное одеяние деревьях начали теснить золотистая листва и местами кровавый багрянец.

Сталин медленно встал из-за стола. Мягкие сапоги-ичиги скрадывали шаги. Остановившись около глобуса, что стоял на подставке в углу, он долго всматривался в знакомые очертания страны. Первое в мире социалистическое государство. Шестая часть планеты. В его тускло жёлтых глазах промелькнул стальной блеск. Сталин почувствовал в груди знакомую и привычную волну. Это ЕГО страна, ЕГО вотчина и ОН в ней Хозяин.

Постепенно взгляд остановился на восточных окраинах СССР. Сталин раскурил потухшую трубку.

Корейцы. Их надо скорее выселить. График выселения он уже видел. После того как Япония два месяца назад вторглась в Китай, нужно обезопасить свои восточные рубежи. Выселить всех ненадежных, потенциальных шпионов и предателей: поляков, немцев, латышей, литовцев. И корейцев. Слишком их там много. Никому из них верить нельзя. Ну и что ж, что корейцы защищали Советскую власть. Хотели получить землю, вот и защищали эту власть. Если, что случится, они всех и вся продадут. Вон, хваленые соратники Ленина, старые революционеры тоже боролись против царизма, тоже сражались в гражданскую войну, а теперь, роют яму ЕМУ, плетут заговор против НЕГО. Повсюду враги. Никому доверять нельзя. Все они хотят его погибели.

Но им ЕГО не свалить. Он раскрутит такой маховик репрессий, что всех заставит любить и бояться себя. Ну и что из того, что пострадают тысячи людей, тем более корейцы, инородцы. Да хоть десятки, сотни тысяч! Кто такие люди? Толпа, пигмеи. Как-то поделился этим с Бухариным, так тот проболтался на Политбюро. Дурак. Недалёкий человек. Это ему дорого обойдётся. Таким, как Бухарину не понять роль сильных личностей. Вон, Пётр 1, скольких сгноил, укрепляя и возвеличивая российское государство. И ничего, история простила. А Иван Грозный? Присоединил к России Казань, Астрахань, Сибирь. Что, на блюдечке ему их преподнесли? Завоевал. И не одна сотня человеческих жизней была загублена. Кто теперь об этом помнит? Главное, что теперь — это одно могучее государство.

Вождь должен быть сильным, чтобы делать ИСТОРИЮ. А удел слюнтяев — забвение. На ЕГО судьбу выпала великая доля строить НОВУЮ ЭПОХУ. И он не пойдёт на поводу у слабонервных интеллигентов. Да что там корейцы! Завтра он выселит из своих мест немцев, татар, чеченцев, турков, всех, кого потребуется. И никто ему не указ. ОН в этой огромной стране ХОЗЯИН.

Все корейцы хотят быть мелкими собственниками, землевладельцами. Среди них мало истинных пролетариев. А значит в них потенциальная угроза. Чем больше будет обнаружено врагов среди инородцев, тем больше русский народ будет доверять ему. Чем больше будет уничтоженных и репрессированных ИМ врагов социализма и революции, тем значительнее будет ЕГО роль в истории.

Подальше этих корейцев, вглубь страны. Чтобы ничто не напоминало им бывшей родины. Они должны знать: где партия сказала, там и будет их родина. Истинные патриоты, преданные ЕМУ и ПАРТИИ не должны рассуждать. Куда направили, там и жить и самоотверженно трудиться. Выполнение ЕГО воли — долг каждого гражданина.

А корейцы…, им не привыкать. Приноровятся и к Средней Азии. Там работы много — заболоченные и солончаковые земли надо поднимать. Говорят, они мастера риса. И вообще, в Средней Азии тепло, там много фруктов.

Усмехнувшись, Сталин вернулся к своему рабочему столу. На чистый лист бумаги легла шифрограмма:

«Хабаровск. Крайком. По всему видно, что выселение корейцев — дело вполне назревшее… Предлагаем принять строгие и срочные меры по точному исполнению календарного плана выселения… Секретарь ЦК ВКП (б) Сталин. 11.IX.37 г. 17 ч. 40 м.».

Так, росчерком пера была решена судьба корейцев.

х хх

Среди корейцев старшего поколения еще можно много найти тех, кто помнит события 37-го года.

Дорога на новые земли стала новым испытанием для корейцев. Особенно трудно пришлось семьям, в которых были маленькие дети. Евгения Пришлецова, сотрудник Карагандинского областного историко-краеведческого музея, рассказывает: «Я встречалась с одной многодетной матерью, она награждена орденом 3-й степени. Во время переселения была беременна, да еще двое маленьких. Она с собой захватила только кружку, ложку, да еще кое-что, чтобы завернуть маленького ребенка. В поезде он умер, второй — заболел. Разместили ее с семьей в маленьком бараке, где помимо них годы переселения жили еще 17 семей. Разгораживали барак на клетушки одеялами. Так и жили».

Из воспоминаний Сон Хи Хена (Хабаровск):[1]

«О переселении нас оповестили за три дня. Выдали по 150 рублей на дорогу. С собой мы практически ничего не взяли. Везли нас в товарняке, где не было ни воды, ни печек, ни туалета. Состав почему-то останавливали не на станциях, а на подходах к ним. В соседнем вагоне умер один пожилой человек. Похоронить его сразу не разрешили. Его еще долго везли мертвого, пока поезд не остановился. На стоянке наскоро выкопали яму и похоронили его. И таких смертей в пути было много. Ведь ехали мы почти полтора месяца.

Привезли нас в Уральск, что на севере Казахстана. Было холодно, на дворе уже стоял ноябрь, а теплой одежды у нас не было. Поселили в одном из колхозов в степи. В качестве жилища нам освободили часть фермы, предназначенной для овец. На одной половине барака поместили нас, на другой — содержались овцы. Но из-за холода там жить было невозможно. Тогда мы стали рыть землянки, в них и прозимовали, пока не стало тепло. Зимой и по весне было голодно. Колхозники старались нам помочь, но сами жили очень бедно. И мы с матерью переехали в Гурленский район Хорезмской области Узбекистана.

Переселение с Дальнего Востока не избавило нас от дальнейших преследований и дискриминации. Подозрения и аресты продолжались. Была арестована и моя мать. Шесть месяцев ее продержали в тюрьме. Ей предъявили обвинение в том, что она дважды переходила границу, в чем усматривалась угроза безопасности страны. На самом же деле, после смерти отца мать просто хотела вернуться в Корею, и дважды пыталась это сделать, но безуспешно. С началом репрессий многие корейцы стремились любыми путями попасть в родные места.

Меня также дважды вызывали в органы. Дело в том, что еще на Дальнем Востоке я был участником пионерского слета. На слет приехал Маршал СССР В. Блюхер, который сфотографировался с пионерами на память. И вот за эту фотографию меня таскали и допрашивали.

После переселения многих корейцев из нашего района арестовали. Четверых таких я знал. Не могу сказать, за что их арестовали, но знаю, что попали они в тюрьму Ташкента. Через два года их освободили. Вышли они из тюрьмы без единой копейки. Трое из них по дороге домой умерли от голода. Последний остался жив по чистой случайности. Истощенный, он потерял сознание около какого-то дома на Куйлюке, окраине Ташкента. Хозяева дома оказались добрыми людьми. Обнаружив беднягу, они выходили его и помогли добраться до Хорезма».

Из воспоминаний ЛимЧун Бяка (Ташкент):[2]

«Было мне тогда 25. Жили мы в Корейской Слободке во Владивостоке. Я преподавал в школе физику. 5 октября 1937 г. нам объявили о переселении, а уже 8 октября вечером погрузили в вагоны. Нас в семье было шестеро: отец, мать, я и три сестры. Но всем нам вместе ехать не разрешили. Двух сестер отправили эшелоном, имевшего другой пункт назначения.

Везли нас в товарных вагонах. В каждом вагоне было по 35-40 человек. Взяли мы с собой лишь домашние вещи, да немного риса. С нами была мангалка. На ней и варили все по очереди рис. Уголь тайком воровали на станциях. Иногда удавалось на разъездах покупать у местных жителей хлеб.

Ехали мы 42 дня. За это время в поезде умерло трое детей и четверо стариков. Хоронить умерших не разрешалось. Тела оставляли на разъездах. Объяснение было одним: состав не должен нарушать графика движения. На просьбы родственников предать тела умерших земле, начальник поезда всегда отвечал, что он договорился с местными властями о захоронении их близких. Хоронили ли власти наших соотечественников или нет, мы до сих пор не знаем.

В декабре нас привезли на север Казахстана, на разъезд в 20 километрах от г. Уральска. Разъезд был пустынный. Ни домов, ни магазинов не было. Три дня мы жили в вагонах. Все наши съестные запасы кончились. Тогда мы провели собрание и направили делегатов в обком партии с просьбой разрешить нам поселиться в Уральске. Через некоторое время нам привезли хлеб. Но двигаться в сторону города запретили. Вскоре нас стали перебрасывать в отдаленные деревни.

Наша семья, вместе с некоторыми другими, попала в деревню Рожков в 100 км от Уральска. Поселили нас — 5 семей — в коровнике. Спали прямо на земле, подстелив солому. Есть было нечего; на пропитание добывали, меняя одежду и материал на муку. Из-за холода в коровнике жить было невыносимо. На улице доходило до 20° мороза. И так пришлось промыкаться почти 2 месяца. Затем, кто устроился на квартиру, кто в общежитие.

Среди корейских переселенцев и по прибытии в Казахстан продолжались аресты. У меня был друг. Его забрали однажды ночью, обвинив в шпионаже в пользу Японии. Свой срок он отбывал в одном из лагерей в Коми АССР, работал на лесоповале. В соседнем районе было арестовано 3 учителя».

Как ни парадоксально, но корейцы продолжали верить в Сталина, его непогрешимость. Мало того, все свои надежды на будущее они продолжали связывать с его именем. В этом плане показателен рассказ бывшего собкора газеты «Ленин Кичи» Ма Ген Тхя, приведенный в книге журналиста Б. Кима:

«То было время, когда мы, корейцы, как и весь советский народ, горели энтузиазмом, работали и учились не покладая рук. Безгранично верили Сталину, верили, что нас ждет светлое будущее, гордились своей сопричастностью к великим достижениям первого в мире социалистического государства. И вера эта была настолько сильна, что мы, несмотря на последовавшие вскоре репрессии, унизительное переселение и не менее унизительные ограничения после переселения, не винили Сталина. Винили его подручных, винили местные власти. Мол, они довели до вождя неверную информацию о корейцах. Как ни странно, вера эта жива в некоторых людях до сих пор». [28, 22]

Из воспоминаний отца:

«Мне не было и семи лет, когда к корейцам пришла беда. Детскому уму было непостижимо понять все то, что происходило вокруг. Но я чувствовал, что в семью, в дома, на улицы пришло что-то тревожное, угрожающее привычному порядку, что-то такое, чего боялись все — родители, соседи, знакомые и даже те, кого я считал семьями сильными и главными. Начались аресты. Забирали, прежде всего, коммунистов, представителей интеллигенции и тех, кто работал на ответственных должностях. Много лет спустя отец моей жены, бывший уже в 30-х годах в партии, рассказал, как его друг из органов тайком предупредил, чтобы тот в течение суток уехал с семьей, иначе его ждал арест.

Еще в 1936 г. среди корейцев пошли слухи о возможном переселении. Нам об этом по секрету сообщил дядя — Хан ЕнТэк — работавший секретарем комсомольской организации в Спасске. Мы еще тогда начали потихоньку готовиться. Закупили хлеба, насушили сухарей. В заводском цеху, где работал отец, были печи для обжига кирпичей. В нем отец и сушил сухари. А зимой продали коня, свинью, двух коров.

Осенью 1937 г. нам официально объявили о переселении. О том, что мы куда-то переезжаем, узнал из разговоров взрослых. Бабушка пыталась все время собрать какие-то вещи, узлы, сетовала на то, что нельзя все взять с собой, но большую часть из того, что было собрано, нам взять с собой все же пришлось оставить. Позже я узнал, что на полях остался несобранный урожай. Корейцы, проживавшие вдали от города, конечно же, не могли за те 2-3 дня, что были отведены на сборы, убрать и продать его. Не смогли они продать и что-либо из вещей и утвари. В лучшем положении оказались корейцы пригородных районов. Им удалось продать горожанам часть собранного урожая и кое-что из домашнего хозяйства, да захватить несколько мешков риса на дорогу. Корейцам, не успевшим продать урожай, скот, инвентарь, домашнее имущество, выдавались расписки с условием компенсации по месту переселения.

День нашего отъезда врезался в мою память на всю жизнь. Днем к нашему дому подъехал грузовик с двумя представителями ГПУ. На этой машине нас повезли в Спасск. Там и формировались эшелоны с переселенцами.

Затем были долгие дни дороги.

В нашей семье было 10 человек: родители, нас четверо детей, бабушка, братья отца и прабабушка. В каждом вагоне размещали по 4-5 хозяйства. Устраивались, кто как мог. Воды и туалета не было. В вагоне стояла духота; маленькие оконца наверху не были рассчитаны на то, что в этих товарных вагонах будут перевозить людей. Из-за переполненности вагона, немытых тел и грязного белья воздух был спертый. Лишь на стоянках удавалось проветривать наше жилье.

Питались скудно. Основной пищей были сухари. На разъездах удавалось разжиться кипятком. Покупали и еду — хлеб, яйца, картошку. У нескольких людей в поезде были железные печки — мангалки, которыми все по очереди пользовались. В общей беде люди старались помогать друг другу.

Если разъезд находился неподалеку от колхозных полей, многие устремлялись к грядкам, пытаясь набрать в мешки картошки. Некоторые на стоянках пытались перекусить в привокзальных буфетах. Мой дядя — Хан ЕнТэк — и его друг Пак Че Ли на разъездах бегали на вокзалы в поисках пищи. Многие во время стоянок отставали от поезда. Их подбирал следом идущий товарняк.

Хуже всего переносилась жажда. Воду приходилось экономить. Некоторые из переселенцев взяли с собой солонину, потому что она не портилась. Но после первых дней пути есть ее перестали; после нее еще больше хотелось пить.

Товарные вагоны надолго стали для нас тем домом, где протекали все события жизни. В них зарождалась новая жизнь и в них же уходили из жизни. Не только дети, но и многие больные, старики так и не смогли дождаться окончания пути. Умерших везли до следующей остановки поезда и хоронили наспех. Иных же просто оставляли на разъездах.

В нашей семье больше всего тревожились за бабушку, которой почти было 75 лет, мою полуторагодовалую сестренку Катю и больного дядю, боясь, что они не выдержат до конца.

Особенно плох был дядя. Он был болен туберкулезом: болезнь, вероятно, сильно прогрессировала, так как дядя начал харкать кровью. Из-за тесноты изолировать его было невозможно. И все окружающие, особенно дети, подвергались постоянной опасности заражения. Но никто не пытался сторониться больного. Тяжелый переезд, общее горе и неизвестная судьба сплотили всех. Для многих даже эта болезнь казалась не самым страшным ударом жизни. Все было впереди. И дяде все помогали, как кто как мог, пытаясь облегчить его участь.

Дорога была длинной. Казалось, они никогда не закончится. Но вот леса стали сменятся степями и полупустынными пейзажами. Через щели и верхние оконца можно было видеть вдалеке глиняные кибитки и дувалы. Мы приближались к месту назначения.

Первое утро на новом месте мы встретили в каком-то недостроенном полузаброшенном коровнике. Привезли нас ночью, когда мы, дети спали. Устраивались прямо на земле, подстелив мешки и солому. Проснулся я рано утром, от солнечных лучей, бивших прямо в лицо. Нависший потолок, казалось, почернел от сажи. Приглядевшись, я понял, что это мухи. Никогда не видел столько мух. Черные и жирные, они облепили весь полоток.

Назойливое жужжание мух окончательно прогнало сон. В воздухе пахло гнилой соломой и навозом. Начиналась новая жизнь…».

Глава 6. В БОРЬБЕ ЗА ВЫЖИВАНИЕ

… Стояли холодные декабрьские дни. Над мутными водами Чирчика и в густых зарослях прибрежного камыша стелился сизый туман. Выпавший редкими хлопьями снег грязными пятнами лежал на земле. По ночам снег смерзался, смерзался и камыш. И стоило ветру чуть-чуть тронуть дальние заросли, как они начинали греметь. А когда неяркое зимнее солнце прятало свои лучи и на долину опускалась синяя мгла, с зарослей ветер доносил визг и вой шакалов. Иногда казалось, что где-то плачет и смеется ребенок. Потом этот плач, но уже многоголосый, вдруг переходил в заливистый хохот. Звуки эти то росли, то, обрываясь, замирали вдали.

Намного километров вокруг — камышовые тугайные заросли, солончаки и болота. Здесь начиналась наша новая жизнь.

х х х

По архивным данным в Узбекистан прибыло 16 307 семей (74 500 человек) и в Казахстан — 20 789 семей (98 454 человека).

Перед органами власти Узбекистана и Казахстана стояли сложнейшие задачи, которые нужно было срочно решать: расселение корейцев и организация переселенческих колхозов, включая решение земельного вопроса; строительство жилья, больниц, школ, административных и производственных помещений; выделение безвозвратных кредитов и продовольственных ссуд; организация медицинского обслуживания; трудоустройство рабочих и служащих; определение студентов на учебу; компенсация за сданный урожай, скот и имущество в ДВК.

Статус и права корейских переселенцев. Проблема разделенных семей. Официально корейцы считались административно выселенными. По ряду пунктов они были ограничены в правах. При расселении корейцев соблюдались следующие требования: во-первых, запрещение вселения в приграничные районы, «учитывая возможные попытки японцев найти связи с корейцами и в новых районах их расселения, через страны Ближнего Востока»; во-вторых, удаление от железной дороги «для предупреждения переселенцев от побегов»; и, в-третьих, «компактными группами не менее 1000 семей для организации контроля над ними». [23, 116]

Несмотря на то, что корейцы были административно выселенными, постановление СНК СССР от 8 января 1945 г. «О правовом положении спецпереселенцев», закрепившее принудительное трудовое устройство и ограничение спецпереселенцев на передвижение, было распространено и на корейцев. А 2 июля 1945 г. был издан приказ, согласно которому корейцы были взяты на учет в качестве спецпереселенцев уже официально. В местах поселения корейцев были созданы Отделения спецкомендатур при местных управлениях НКВД и при Отделе спецпоселений НКВД отделение по обслуживанию корейцев. [63, 83]

До 1941 г. корейцы не имели права проживать за пределами районов, указанных в паспорте. Если же по каким-либо причинам кому-то из них разрешали выехать в другую область или район, местный отдел НКВД выдавал справку, в которой указывалось время пребывания в той или иной местности, а также предписание — явиться по прибытии в райотдел НКВД. С 1941 г. корейцам разрешили проживать в пределах республики, указанной в паспорте, а с 1953 г., после ХХ съезда КПСС, по всей стране.

В процессе переселения и расселения корейцев многие семьи оказались разлученными. Мужья и жены, дети и родители оказались в разных эшелонах, и, как следствие, попадали в разные края. К трагедии изгнания прибавилась трагедия разделенных семей. Об одной из них рассказала упоминавшаяся Е. Пришлецова. В архиве она натолкнулась на заявление одной кореянки: «Прошу меня соединить с моей семьей. Мужа и родителей отправили в другой город, а меня в Карагандинскую область». Женщине в ее просьбе отказали, ссылаясь на то, что расселением занимается только ЦК.

И таких семей было множество. Поскольку для корейцев был установлен режим, ограничивающий их передвижение, разделенные семьи не могли воссоединиться. Так, Цхай В. М., попавший в Северо-Казахстанскую область в апреле 1938 г. пишет на имя Генерального комиссара госбезопасности НКВД СССР и просит, чтобы ему разрешили переехать к брату, попавшему в Кустанайскую область. Обратившись в районную комендатуру, после месяца ожидания ответа, В. Цхай решил обратиться в столь высокую инстанцию. [26, 93]

А вот документ из архивов Узбекистана с просьбой разрешить переезд старых родителей: «Мои родители в настоящее время находятся в городе Гурлене Хорезмского округа по случаю переселения всех корейцев…, а я и мой брат Ким Иван Миронович приехали с 9 членами семьи в городе Андижан, где работаем на хлопковом заводе № 3.

Родители с места выезда попали в другой эшелон не по нашей вине, а по вине работников комиссии по переселению. Мои родители до приезда с Дальнего Востока состояли членами колхоза «Просвещенец» в селе Богатырка Ворошиловского района. А сейчас по месту нахождения не состоят в колхозе, так как родители старые, нетрудоспособные. Отцу — Ким Хен Наку исполнилось уже 73 года, а матери — Ким Марии 61 год. Одна сестра учится в школе. Они сейчас не в состоянии прожить самостоятельно в Гурлене. Я был в Андижанском НКВД по вопросу переезда моих родителей в Андижан. НКВД не возражал против переезда. Приехал 12 февраля сего года в Гурлен и на второй день подал заявление местному НКВД с просьбой разрешить переезд моих стариков. Гурленский НКВД, затянув рассмотрение вопроса до 26 февраля, дал ответ, что нельзя их перевозить, потому что они не могут состоять членами в колхозе. Я говорил начальнику: «Не могут жить старики отдельно от нас». Тогда начальник НКВД говорит, что я могу жаловаться в окружной Ново-Ургенчский НКВД. Был в Ново-Ургенче, где пробыл три дня. Без окончательного ответа окружного НКВД меня отправили обратно в Гурленский НКВД. Начальник окружного НКВД сказал, что будет вести переговоры с Гурленским НКВД. Конечно, я приехал обратно в Гурлен. На другой день был в НКВД. Опять, затянув несколько дней, он сказал, что будет телеграфировать в Ташкент в НКВД — в переселенческий пункт с просьбой разрешить удовлетворить мою просьбу. Уже прошло больше 10 дней, ответа нет. Я думаю, такое отношение является не человеческим и издевательским над человеком. Я еще раз повторяю, что старики нетрудоспособные и перевезти их нужно обязательно. Старики до моего приезда находились в очень тяжелом материальном положении. Дальше жить самостоятельно они не могут. Никакого выхода нет. Убедительно прошу Вас дать ответ по запросу Гурленского НКВД относительно моего заявления.

Настоящим прошу Вас, дайте мне разрешение о выезде из Гурлена с моими родителями в город Андижан. Прошу в моей просьбе не отказать». [Цит. по: 41, 31]

И таких писем в архивах Казахстана и Узбекистана — огромное количество.

Дислокация, численность и профиль корейских колхозов. В Казахстане, корейцы первоначально были расселены в 7 областях: в Алма-Атинской области — 1 616 семей (7 851 человек), в Южно-Казахстанской области — 8 867 семей (43 181 чел.), в Актюбинской области — 1 744 семей (7 666 чел.), в Северо-Казахстанской области — 2 299 семей (9 350 чел.), в Карагандинской области — 3 073 семей (14 792 чел.), в Кустанайской области — 720 семей (3 746 чел.), в Западно-Казахстанской области — 1 950 семей (9 017 чел.). Астраханским рыбным предприятиям было передано 520 семей (2 851 чел.), которые учитывались как поселенные в Казахстане.

Данное расселение называют расселением первого этапа. Оно носило временный характер, т. к. многие хозяйства были расселены в местах непригодных для земледелия. Живя в этих местах, корейцы в течение нескольких месяцев были без работы, в связи с чем в адрес правительства СССР и Казахстана хлынул поток писем и жалоб с просьбой как можно скорее решить вопрос с их местом жительством и трудоустройством. Во что написал Сталину секретарь парткома корейского колхоза «Девятый вал» Ким Бен Мук (22 января 1938 г).: «Со дня прибытия около пяти месяцев находимся без работы. Колхозники последние вещи распродали на продукты и сидят без копейки. Для нас до сих пор не выделен земельный участок. Если в течение нескольких дней не будет никаких мероприятий, то опасно иметь название колхоза «Девятый вал». [Цит. по: 23, 70]

20 февраля 1938 г. правительство СССР приняло постановление «О мероприятиях по хозяйственному устройству корейских переселенцев в Казахской ССР», в котором был поставлен вопрос о втором этапе переселения, но уже внутри республики. На нем подлежали переселению почти 60% корейских семей (12 135 семей) из 13 первоначальных районов вселения в 6 других районов по железной дороге, а также внутри районов в порядке допереселения в существующие колхозы.

По состоянию на 1 января 1939 г., в Казахстане было создано 70 самостоятельных корейских колхозов, включивших в себя 8 037 семей (35 724 человека или 48,5 % от общего числа корейских переселенцев). Из колхозов 13 были рыболовецкие, остальные 57 — сельскохозяйственные: рисовые, зерновые и т. п. 29 колхозов были образованы на землях ликвидированных совхозов. 3 939 семей (16 488 человек) было влито в 203 местных колхоза. Так, в 9 колхозов вселили по 1 корейской семье, в 64 колхоза — 2-10 семей, в 49 колхозов — 11-20 семей, в 81 колхоз — свыше 20 семей. 5 894 семьи (21 493 человека) были устроены в 91 совхоз, промышленные предприятия, МТС и др. организации. [23, 70-74, 88, 109]

В Узбекистане, по состоянию на 15 ноября 1938 г., было создано 48 самостоятельных вновь организованных корейских колхозов (5 301 хозяйств). 5 145 хозяйств были доприселены в 211 местных колхозов и совхозов. Они были расселены в 5 областях и Каракалпакской АССР: в Ташкентской области (6 667 хозяйств, или 26 вновь организованных корейских колхозов и 91 доприселенческих колхозов); в Самаркандской (1 194 хозяйств, или 9 вновь организованных колхозов и 16 доприселенческих колхозов); в Ферганской (1 130 хозяйств, или 5 вновь организованных колхозов и 59 доприселенческих колхозов); в Хорезмской (846 хозяйств, или 3 вновь организованных колхозов и 9 доприселенческих колхозов); в Бухарской (16 хозяйств, или 1 доприселенческий колхоз); в Каракалпакской АССР (1 203 хозяйств, или 5 вновь организованных колхозов и 35 доприселенческих колхозов). [41, 170] Маломощными хозяйствами, нуждающихся в дополнительной помощи, были признаны 1 188 хозяйств из 5 301 во вновь организованных колхозах и 1 734 хозяйств из 5 145 в доприселенческих колхозах и совхозах. [103]

Из общего числа колхозов, по состоянию на апрель 1938 г., на территории Узбекистана находилось 11 корейских рыболовецких колхозов, которые объединили 723 корейских хозяйств. [109] Остальные были сельскохозяйственного профиля. После прибытия в Узбекистан ряд рыбколхозов решили сменить профиль. Так, колхозы «Большевик», «Северный маяк», «Бургин Сахалин», «Моряк-Рыболов» и колхоз им. Сталинской конституции, образовавшийся из объединения колхозов «Южный Рыбак» и «Песчаный», перешли на устав сельхозартели и получили земельные угодья (в Казахстане рыбколхозы «Гигант» и «Девятый вал», поселенные в местах, где не возможно заниматься рыболовством, также перешли на устав сельхозартели). Некоторые рыболовецкие колхозы объединились, как это произошло с колхозами «Восточное море», «Трудовая дисциплина», «Амурский», «Стахановец» и им. XVII партийной конференции, которые объединились в один колхоз им. Коминтерна, в котором насчитывалось 196 хозяйств, или 617 человек. [110] К январю 1939 г., после перехода на сельскохозяйственный профиль и объединения, в Узбекистане осталось 4 рыболовецких колхоза: в Кунградском районе — «Рыболовецкие промыслы» (40 семей), в Ходжелийском районе — «Ленин-Яб» (37 семей), в Муйнакском районе — имени Коминтерна (170 семей) и в Бекабадском районе — «Дальневосточник» (68 семей). [64, 76-77]

Численность и дислокация корейских колхозов менялись. Так, уже во время Великой Отечественной войны в октябре 1941 г. в Аккурганском районе Ташкентской области был организован новый корейский колхоз им. Юсупова, состоящий из 80 хозяйств с 427 трудоспособными членами. [90] В 1949 г. также были организованы новые переселенческие колхозы с преимущественно корейским населением: в Нижне-Чирчикском районе колхозы «XI съезд ВЛКСМ», «Путь Сталина», «3-й Интернационал», «Дальний Восток», им. Микояна; в Верхне-Чирчикском районе — им. Маленкова, в Ахангаранском районе — «Победа», в Чиназском районе — «Авангард» и другие. Новые колхозы на 3 года освобождались от поставок государству сельхозпродуктов, продуктов животноводства и от уплаты сельхозналога. [91]

Организация жилищного строительства. Самой важной проблемой при расселении на новых местах проживания была проблема жилья. Конечно, Казахстан и Узбекистан к приему такого количества переселенцев и размещению их в сжатые сроки не были готовы. Как писал в секретной докладной записке на имя Сталина нарком внутренних дел СССР Ежов по поводу расселения первой партии прибывающих: «Из прибывающих 6000 семейств в КССР будут обеспечены жильем только 1000 семейств, а в УзССР нет жилищ вообще». [6, 89] К этому надо добавить бюрократические проволочки, характерные для советской системы, когда любой вопрос нужно было согласовывать на различных уровнях, и откровенную халатность чиновников. Нередко средства, отпущенные для переселенцев, использовались не по назначению, а иногда — просто разворовывались.

Конечно, строительство жилья для 175 000 человек в течение 2-3 месяцев было чрезвычайно сложным делом, тем более для технологии строительства 30-х годов. Происходили накладки с финансированием, поставкой стройматериалов, несвоевременным оформлением проектно-сметной документации, несогласованностью действий различных организаций и т. п. В конечном счете, в Узбекистане к моменту приезда корейцев было подготовлено жилплощади только для 2 500 семей из 16 307.

Строительство постоянных домов требовало времени, в то время как наступающие холода его не давали. Нужно срочно было где-то расселять переселенцев. Поэтому Чрезвычайная комиссия по переселенцам Узбекистана отложила строительство постоянного жилья до весны 1938 г., и все силы были брошены на строительство временных жилищ (юрт, землянок, бараков) и переоборудования имеющихся помещений. С 20 сентября по 1 ноября 1937 г. по Среднечирчикскому району было построено 625 юрт площадью 2562 м², 134 землянки площадью 2391 м², переоборудовано 46 различных помещений под жилье площадью 2655 м²; по Нижнечирчикскому району соответственно построено 166 юрт площадью 2656 м², 310 землянок площадью 5765 м², 46 различных помещений площадью 2663 м²; по Постдаргомскому району — 623 различных помещений площадью 21354 м²; по Гурленскому району отремонтировано 1100 квартир, построено 80 домов; по Риссовхозу построено новых бараков площадью 1920 м², 600 юрт площадью 2550 м². [41, 20-21]

Несмотря на темпы строительства, предоставление корейцам сносного жилья растянулось на несколько лет. Так, инспекция корейских колхозов Беговатского района в августе 1938 г. (спустя 10 месяцев после переселения) показала, что из 10 колхозов 4 колхоза из 62 хозяйств вообще «никаких средств ни на какие цели не получали». [96] В 1938 г. по Узбекистану только 3 356 корейских хозяйств были обеспечены жильем, а в 1939 г. — 4 918. [64, 84] О том, насколько данные цифры небольшие, можно судить из того, сколько хозяйств прибыло в Узбекистан. В Постановлении СНК УзССР и ЦК КП (б) Узбекистана от 3 сентября 1938 г. даны итоги почти годового пребывания корейцев в республике: «строительство жилых домов выполнено на 3,1%, школьное на 15,4%, культурно-бытовое строительство и бань не начато». Даже к весне 1940 г. жилищное строительство не было завершено. Так, в колхозе «Правда» Верхне-Чирчикского района из 131 хозяйств только 19 были обеспечены готовыми домами, а 35 незаконченных домов представляли собой голые стены из-за отсутствия стройматериалов. [105]

В Казахстане сроки окончания строительства для переселенцев срывались и в 1937 г., и в 1938 г., и в 1939 г.

Строительство в условиях аврала приводило к тому, что зачастую оно велось с нарушением технических норм. Для строительства часто использовался саман, причем в сыром замороженном виде, в результате чего стены зимой оставались сырыми и покрывались ледяной коркой; многие дома строились без фундамента. Построенные таким образом дома скоро разрушались. В этом плане показательна проверка строительства в колхозах им. Блюхера и «Политотдел» в Верхне-Чирчикском районе Узбекистана, где дома и гаражи строились «на участках с залеганием грунтовых вод на 0,3 метра. Фундамент и цоколь сложены не из полноценного кирпича, на глине, без устройства изоляций. Стены сложены без соблюдения правил горизонтальных и вертикальных швов, что технически недопустимо, так как при значительных осадках здания развалятся. Столбы гаража сложены из сырцового кирпича. После перекрытия и навеса ворот столбы гаража не выдержат нагрузки и развалятся». [107]

Порой, строительные материалы, техника и рабочая сила, предназначенные для корейского строительства, незаконно вдруг перебрасывались на другие объекты. Так, в Узбекистане жилищное строительство для переселенцев в колхозах «Красный Восток», «Новая жизнь», «Восточный партизан», «Кзыл Намуна», им. Буденного, им. Молотова полностью остановилось, так как райисполком Нижне-Чирчикского района мобилизовал весь автотранспорт на строительство коллектора. [64, 85] Иногда стройматериалы для корейского строительства разворовывались либо использовались не по целевому назначению, в связи с чем возбуждались уголовные дела.

Часто встречались случаи, когда лесоматериалы, предназначенные для строительства, оказывались непригодными (гнилыми). Так, в Постановлении СНК от 17 июля 1938 г. «Об устройстве корейских переселенцев и мероприятий по ликвидации последствий вредительства в этой области» отмечалось, что Зиминский лесозавод поставил 26% негодного леса, а Бийский завод — 56,6%.

Иногда сроки строительства срывались по самым неожиданным обстоятельствам, чуть ли не трагикомическим. Так, в «Докладной записке по переселению и устройству корейских хозяйств в Кара-Калпакии и Хорезмском округе» от офицера НКВД вот что говорится о положении в жилищном строительстве в связи с приездом первой партии корейских переселенцев: «В числе их были председатели РИКов, сельсоветов, колхозов, секретарь райкома ВКП (б), партийцы, ворошиловские стрелки, учителя и прочая интеллигентная прослойка, хорошо одетых и грамотных по-русски. … Вежливо и толково беседовали с окружающими, интересовались местностью, народонаселением, бытовыми условиями и со смехом высказывали свои впечатления об отсталости местного населения, проживающего в разваленных глиняных домах или юртах, в антисанитарных условиях…

Также интересовались жилищами, приготовленными для них в Гурленском районе, наличием там школ и высших учебных заведений, культурных условий, возможности туда проехать машиной … (к сведению, в Гурлене совершенно не имеется бани).

Весть о корейцах, проследовавших в Гурлен, и их высококультурном уровне, быстро распространилась по Кунградскому району, и у многих работников и строителей на землянках появились панические настроения и разговоры, что «нет смысла затрачивать средства на устройство землянок и прочего, так как этот культурный народ не пойдет жить в развалины и землянки в такой глуши и отдаленности от культурного центра».

В связи с этим темпы строительства начали застывать, у некоторых работников наступила боязнь ответственности за расходование средств на строительство землянок. Поэтому пришлось проводить нажим и разъяснительную работу среди строителей и технического состава, на усиление темпов и улучшение качества строительства. Этот «страх» вскоре стал рассеиваться, так как последующие пароходы имели состав переселенцев из рядовых колхозников, которые были проще». [31, 101-102]

Некоторая часть временных построек служила жильем для корейцев вплоть до конца 1940 г., когда было закончено строительство новых домов.

Медицинское обслуживание. Тяжелейшим следствием неустроенности быта переселенцев стали болезни и высокая смертность среди корейцев. Прежде всего, юрты, клубы, сараи, фермы, конюшни, землянки складские и другие приспособленные помещения, куда расселяли корейцев, в зимние первые месяцы на новой земле не могли защитить людей от холода. Так, в докладной записке наркома здравоохранения Казахстана сообщалось о положении в Кзыл-Орде: «Жилые условия корейцев-переселенцев, размещенных не в жилых зданиях … тяжелые. В некоторых зданиях, как например, конюшня в крепости, часть здания бывшего свинарника, температура внутри помещения ничем не отличается от температуры наружного воздуха, от которого они ничем не ограждены. Нет даже дверей, а температура наружного воздуха в Кзыл-Орде держится в пределах 10-18⁰ мороза… Температура внутри помещений других зданий тоже очень низкая и нигде не превышает 4-6⁰ тепла, а в некоторых, как мечеть, ниже 0⁰». [23, 103] Аналогичное положение сложилось и в Узбекистане. Например, в колхозах «Утренняя звезда» и «Новый путь» Кокандского района корейские семьи были размещены в общежитиях тутового питомника и полуразрушенных домах заброшенного хутора, в которых не было ни потолков, ни окон, ни дверей, ни полов. Большинство корейцев вместе с детьми спали прямо на земляном полу. [41, 41]

Санитарная обработка во многих местах не проводилась. В совхозе в Ферганской области 27 корейцев были поселены в кладовую, где хранились химические удобрения. В результате дети заболели от ядовитого запаха. А в Нижне-Чирчикском районе Ташобласти, по архивным документам, корейцев поселили в конюшню, не очистив ее от навоза. [31, 73, 149]

Проживание было столь скученным, что доходило иногда от 0,5 до 2 м² жилой площади на человека. В одной из докладных записок об устройстве корейцев на хлопкозаводе Джалял-Кудукского района Узбекистана приводятся данные как 4 семьи (22 человека) поселили в двухкомнатной квартире. Инспектор, обследовавший эту квартиру, пишет, что полы цементные и все спят на голом полу, и даже места, чтобы пройти между людьми нет. [31, 110] В силу сильной скученности людей инфекционные заболевания сразу же приобретали характер эпидемий.

Из-за плохого питания[1] повсеместно началась цинга. Только в Кармакчинском районе Кзыл-Ординской области Казахстана к весне 1938 г. было выявлено 138 больных цингой. Среди переселенцев были распространены тиф, дифтерия, корь, малярия и другие инфекционные заболевания. В марте-апреле в Кзыл-Ординской области среди корейцев было зарегистрировано больных: брюшным тифом — 21, сыпным тифом — 23, дифтерией — 5, дизентерией — 75, корью — 39, гриппом — 530, малярией — 22, детским поносом — 160, бруцеллезом — 14, цингой — 233. Корь давала до 60% смертности. На одном только Джусалинском участке в Кармакчинском районе за первые 8 месяцев от болезней скончалось 373 человека, в основном женщин и детей. В колхозе им. Ворошилова в 1938-1939 г. от желудочно-кишечных заболеваний умерло 85 человек. [24, 35, 38, 77]

По данным проверок, в Узбекистане число больных во многих корейских семьях достигало 40-50%. Вот справка начальника переселенческого отдела НКВД Узбекистана: «Во всех корейских колхозах имеется большое количество больных (понос, глазные заболевания, малярия). Медицинское обслуживание корейцев совершенно недостаточное и не удовлетворительное. В колхозе им. Ленина Паст-Даргомского района были выявлены 10 корейцев, больных брюшным тифом, о чем не знал райздравотдел.

В некоторых колхозах имеются медицинские пункты, во главе которых находятся совершенно неквалифицированные медицинские сестры.

Некоторые колхозы расположены от ближайшего медицинского учреждения на расстоянии 40-50 км. Они не обслуживаются медицинским персоналом, их объезды квалифицированными врачами не практикуется. Отсутствует достаточное количество необходимых медикаментов, никакой санитарной просветительской работы в колхозах не проводится». [41, 58]

Как и в Казахстане, у переселенцев болезни носили массовый характер Так, в колхозах «Новая жизнь», «Трудовик», им. Буденного и совхозе № 10 был зарегистрирован 831 случай малярии. При обследовании колхозов Пастдаргомского района было обнаружено, что в результате малярии, поноса и кори в колхозе «Большевик» умерло 6 взрослых и 15 детей, в колхозе «Красный Октябрь» — 28 детей, в колхозе «Труженик» — 4 взрослых и 10 детей. За декабрь 1938 г. по Нижнечирчикскому, Среднечирчикскому и Пастдаргомскому районам было зарегистрирован 300 больных детей корью, из которых 80 умерли. [41, 59-60; 31, 114] В 10 колхозах Беговатского района в августе 1938 г. 50% корейских переселенцев были больны. [97]

Одной из причин массовых заболеваний были антисанитарные условия, в которых жили переселенцы. Так, в докладной записке по обследованию устройства корейцев в Пастдаргомском районе отмечается отсутствие необходимых продуктов питания, «кроме того положение с водой антисанитарное, вода несколько месяцев держится в хаузе, гниет и заводится червь, за неимением другой воды колхозники вынуждены пить, благодаря чему происходит заболевание. Чистая вода имеется на расстоянии 4-5 км, но вывозить не на чем, нет транспорта». [Цит. по: 31, 115]

Для профилактики ряда заболеваний важное значение имели бани. Во многих пунктах расселения корейцев они отсутствовали. В отчетах по Казахстану приводятся такие данные: «В Каратальском районе на 1 015 семей корейцев всего одна баня, в Южно-Казахстанской области на 43 181 человека-переселенца — семь бань, обслуживающих одновременно и местное население»; городе в Кзыл-Орде на 2000 переселенцев — 1 баня; в Яны-Курганском районе, где было размещено 8 000 корейцев, в местах их вселения не было ни одной бани. [23, 80, 102-104] По данным на декабрь 1937 г. в Узбекистане в Средне-Чирчикском районе действовало 5 бань, в Нижне-Чирчикском районе — 1, в Пастдаргомском районе — 3, в Гурленском районе — 6. Конечно, этих бань было явно не достаточно. Поэтому в районах расселения корейцев стали действовать передвижные бани, автомашины для которых были выделены районными медицинскими организациями. [41, 62]

В течение октября-ноября 1937 г. для корейских переселенцев в Узбекистане было организовано 65 больничных коек, 3 врачебных пункта и 9 фельдшерских пунктов. [106] В 1938 г. для них было построено и введено в действие 5 больниц на 95 коек, 4 врачебных и 10 фельдшерских пунктов, куда на постоянную работу было направлено 10 врачей и 28 человек среднего медицинского персонала. [108] Но этого явно было недостаточно, чтобы обслужить более чем 70 000 человек.

И, тем не менее, шаг за шагом корейское население охватывалось медицинским обслуживанием. В течение 1937 г. и первой половины 1938 г. среди корейского населения были проведены поголовная прививка против оспы; 2-3 кратная санитарная его обработка; хинизация в районах, неблагополучных по малярии; поголовные противодизентерийные прививки в районах с высоким уровнем заболевания дизентерией.

Не имея достаточной медицинской помощи, корейцы часто прибегали к «народной медицине».

Из воспоминаний отца:

«Много забот доставляли мы — дети. От постоянного голода и плохого питания у нас у всех было истощение организма. Особенно тяжелыми были дни, когда кто-нибудь заболевал, и больному требовалось усиленное питание. Выхаживала нас мама народными средствами. Доставала рыбу, чаще всего сазанов, и прямо неочищенными варила их в котле до тех пор, пока не получилась одна жидкая масса. Процедив эту массу через марлю, она давала отвар больному. Пить этот отвар надо было как лекарство — без соли и хлеба. Однажды, когда я серьезно заболел, она сделала отвар по этой же технологии из недоношенного теленка.

В детстве мы часто страдали животом. Ведь питались чем-попало: тут и жмых, и мята, и трава, и рисовая шелуха, и незрелые фрукты. Мама лечила нас так. Отваривала вкрутую яйца, снимала скорлупу, проделывала в них дыры и жарила в масле, пока последнее не пропитывало все яйцо. Яйца надо было есть сразу, горячими, не менее десятка и без соли.

Те, кому приходилось работать в рисовых чеках, страдали от нарывов. Вода летом в чеках теплая, почти горячая. Она не была сточной, поэтому в такой воде много микробов. После долгого пребывания в ней на ногах и руках появлялись нарывы. Но время было такое, что люди не могли себе оставаться дома. Да и медпункты не везде были. Поэтому все продолжали работать. Единственным средством был солидол, применяемый для смазки механизмов, и обладавший свойством не растворяться в воде. Этим солидолом смазывали нарывы, чтобы они не гноились и не распространялись дальше.

Чуть ли не до 10-го класса я мучился воспалением глаз. Считалось, что от глазных болезней хорошо помогает свежая сырая печень. И как только в какой-нибудь семье забивали свинью, мама бежала туда, чтобы достать свежую печень и заставляла меня есть прямо в сыром виде. Это, видимо, не всегда помогало, и тогда мама прибегала к заклинаниям. Для этого требовались горох, вода и нитки. Рано утром, на восходе солнца, мать ставила меня на колени, лицом на восток. Приставляла один конец нитки к воспаленному глазу и по ней опускала горох в воду. Все это действо сопровождалось заклинаниями, чтобы со спускаемым по нитке горохом уходила и моя болезнь».

Оплата за сданное имущество в ДВК, предоставление продовольственных ссуд и кредитов. При переселении корейцы сдали государству скот, технику, инвентарь, посевы, семенной фонд, постройки и т. п. По сводным (еще не уточненным) данным корейцы сдали 7 624 лошадей и крупного скота (коров, быков, оленей, ослов), 3 845 свиней, 444 овцы, 54 трактора, автомашин и сельскохозяйственных машин, 3 катера, около 2 428 070 кг пшеницы, ржи, ячменя, овса, проса, риса, сои, кукурузы, фасоли, гороха, гречихи, чумизы, периллы, пайзы, картофеля, сена, силоса и других культур, неубранных посевов на площади в 1 480 га, огромное количество строений, инвентаря и другого имущества.[2] Эти данные нельзя считать полными, так как в ряде таблиц не указано количество неубранных посевов или сданного скота, хотя указаны суммы их стоимости. Кроме того, в отчеты вошли только данные по тем колхозам и единоличникам, которые представили квитанции о сдаче урожая, скота и имущества.

В постановлении о выселении корейцев из ДВК государство брало на себя обязательство возместить стоимость оставленного имущества и посевов. Формы данного обязательства были различными: денежная выплата до переселения, денежная выплата или получение натурой на месте прибытия. Однако реализация компенсаций была выполнена не в полном объеме, и к тому же, растянулась на годы.

Оказавшись с небольшими финансовыми средствами и продуктами, которые таяли день ото дня, корейцы рассчитывали на компенсацию сданного урожая, скота и имущества сразу же по приезду в Центральную Азию. Однако компенсация, частичная и только по зерну, началась с января 1938 г. Что касается скота, то по состоянию на 10 января 1938 г. ни один колхоз и ни один колхозник его не получил. [31, 93] Так, корейцы, попавшие в Ходжейлийский район Каракалпакской АССР в ноябре 1937 г. писали Сталину: «Мы прибыли в г. Ходжейли 22 октября 1937 г. …До сегодняшнего дня нас не обеспечили ни продуктами, ни топливом, ни тягловой силой, а также ни скотом, ни зерном, ни овощами, которые мы должны получить от государства в счет сданных нами в Заготзерно, Заготмясо, Заготовощ и другие учреждения в ДВК перед выездом. Мы живем пока почти под открытым небом. Сейчас холодно… Мы не имеем запаса денег. Мы не имеем лошадей и не можем возить продукты из города…». [Цит. по: 41, 36]

Постановлением правительства СССР от 20 февраля 1938 г. предусматривалось не позднее 15 марта 1938 г. произвести полный расчет натурой с корейскими переселенцами за сданные ими в ДВК посевы. Однако эти сроки выдержаны не были. Так, в апреле 1938 г. члены колхоза «Жанаталап» (бывшего колхоза «Парижская Коммуна») посылают в 3-й раз в правительство Казахстана просьбу об оплате за сданный в ДВК урожай: «Мы здесь в Казалинске поставили вопрос, но никто нам решительного ответа не дает, начиная с райкома КП (б) Казахстана. В райисполкоме, райземотделе, райфинотделе, переселенческой конторе ответа не дают, говорят, что ничего не знают и не выдают денег, которые нам обещали в ДВК по обязательствам. Никто не думает выплачивать эти суммы и не предоставляет нам никакой помощи. …За 1937 г. колхозникам не выплачено ни копейки. … В настоящее время колхозники находятся в крайне тяжелом положении, сидят на одной муке и не видят вот уже около 8 месяцев ни жиров, ни мяса, ни овощей. Около 20% колхозников болеют от истощения… Куда теперь обратиться мы не знаем, кто выплатит нам деньги. Ведь урожай 1937 г. мы полностью сдали по обязательствам государству. Просим Вас дать нам совет и в скором времени выплатить нам деньги». [6, 163]

В мае 1938 г. корейские переселенцы из Калининского района Узбекистана с аналогичной жалобой обращаются на имя председателя правительства СССР: «По прибытии на новое место жительства два раза писали письма и два раза давали телеграмму, но до сего времени нет положительного результата и даже нет никакого ответа. … В настоящее время колхоз страдает из-за отсутствия средств, а также задолжности колхозникам. Колхоз по трудодням не получил ни единого рубля на трудодни 1937 г. Все деньги израсходованы. Люди продали вещи, привезенные из Дальнего Востока, и находятся в крайне безвыходном положении». [41, 34-35]

Почему вопрос о компенсациях решался так долго, что стал предметом многочисленных жалоб, переписок и разбирательств? Дело в том, что переселенцам должны были выдаваться квитанции о сдаче урожая, скота и имущества. Однако их не все получили. Кроме того, многие квитанции оказались неправильно оформлены: не имели подписей и печатей; вместо подлинных документов выдавались копии; отсутствовали или не правильно указывались денежные суммы, подлежащие выплате; имущество оставлялось поселковым Советам по месту жительства, а не специализированным организациям, осуществлявшим его оценку. Поэтому, правительственная комиссия УзССР, рассмотревшая в сентябре 1938 г. документы 26 колхозов, разрешила производить расчет по документам только 6 колхозам, а по документам 20 колхозов признала необходимым запросить ДВК о подтверждении их подлинности. [41, 50-51]

В первые месяцы переселения даже крупные руководители не знали о государственных обязательствах по компенсациям, а тем более об источниках погашения задолжностей перед корейцами. Так, председатель правительства Каракалпакии с недоумением пишет председателю правительства Узбекистана: «Прибывшие в колхозы и кустарные промысловые артели предъявляют документы о том, что они на месте жительства сдали: рабочий скот, сельхозинвентарь, хлеб, зерно и другие посевы на корню, возврат которых им, якобы, должен быть обеспечен натурой с прибытием к новому месту поселения». [41, 37]

В ряде случаев, представители организаций, ответственных за погашение задолжности, просто шли на подлог документов, чтобы снять с себя эту ответственность. Так, 17 июля 1939 г. начальник переселенческого отдела по Кзыл-Ординской области сообщал в Алма-Ату: «Представитель республиканской конторы Заготконь в 1938 г. лошадей недодал, а отобрав у колхозников акты и квитанции, выдал справки, что им лошади не выданы. Колхозы, получившие справки о недополучении лошадей, обратились в областную контору Заготконь о выдаче им лошадей. Там этих справок не признали и произвести выдачу лошадей отказались». [Цит. по: 23, 93]

В докладной записке начальник Нижне-Чирчикского райотдела НКВД Узбекистана пишет, что председатель колхоза «Авангард» ничего не делал для запроса в ДВК о сданном имуществе 42 корейских хозяйств, доприселенных в данный колхоз. Кроме того, он в течение 5 месяцев не сдавал в Переселенческий отдел НКВД УзССР акт о сдаче в ДВК посевов двумя корейскими колхозниками. Данный акт при проверке случайно нашли в шкафу председателя. [31, 15-116]

Вопрос о компенсациях породил огромную переписку (потоки писем и телеграмм) между корейскими колхозами, различными организациями (органами НКВД, исполнительными и партийными комитетами, банками, финансовыми отделами, переселенческим управлением, заготовительными конторами и т. д.) всех уровней. Письма шли из Казахстана и Узбекистана в Москву, Хабаровск, Владивосток и другие дальневосточные города и обратно в Центральную Азию. Причем, органы ДВК, от которых требовалось подтверждение сданного имущества и его оценки, часто на запросы отвечали с опозданием, лишь после второго или третьего запроса, а порой и вовсе не отвечали, что отмечалось в переписке между различными организациями. Устав от волокиты и желая отделаться от «назойливых» корейцев, переселенческие отделы стали рекомендовать им обращаться в суд.

В результате длительной переписки значительная часть переселенцев получила обещанную компенсацию в виде денег или натурой. По Узбекистану к декабрю 1938 г. корейцам был возвращен урожай, сданный на корню в размере 42 400 центнеров, или 80%. Различные сданные зерновые культуры были возвращены в объеме 17 836 центнеров, или 91%. Сданный скот возвращен в размере 7 831 центнера, или 3 210 голов крупного и 412 мелкого рогатого скота, что составляло 73%. [41, 51] Однако как показывают эти цифры, даже спустя год после переселения, у государства оставались задолжности. Аналогичная ситуация сложилась и в Казахстане. На 1 декабря 1938 г. осталось невозвращенным крупного рогатого скота 2 562 головы, овец 55 голов, свиней 540 голов. [23, 85]

Однако хозяйства, которым выдали неправильно оформленные квитанции, компенсации вообще не получили. Переписка по вопросу о выполнении обязательств за сданный урожай, скот и имущество и выдача компенсаций продолжались до середины 1941 г., то есть до начала Великой Отечественной войны. А с началом войны они полностью прекратились.

Для корейских переселенцев были предусмотрены продовольственные ссуды, которые стали выдаваться с января 1938 г. К июлю 1938 г. корейским переселенцам Узбекистана было отпущено 2 997 тонн продссуды из запланированных 3 000 тонн, и сверх этого выдано нарядов на 2 383 тонн. [31, 210] Объем ссуды из расчета на одну семью до августа и после августа 1938 г. резко изменился. Так, корейские хозяйства Андижанской области в до августа 1938 г. получили продссуду из расчета 8 центнеров на 1 семью. [98<//ai>] В других хозяйствах выдавали по 2-3 центнера на семью. В августе 1938 г. правительством Узбекистана была утверждена новая разнарядка на выделение 1 000 тонн продовольственной ссуды для особо нуждающихся корейских переселенцев. Размер ссуды зависел от размера семей и их положения, но не превышала 1 центнера на одну семью. Правда, выдача продссуды сопровождалась, как и в других случаях, несогласованностью действий различных организаций и бюрократической волокитой.

Для хозяйственного устройства корейских переселенцев правительство выделило безвозвратные кредиты. С сентября 1937 г. по январь 1940 г. на хозяйственное устройство корейцев в Узбекистане было выдано кредита 19 137,6 тысяч рублей. Из них на жилищное строительство по колхозам — 14 034,8 тыс. руб., на жилищное строительство рабочих и служащих — 387,9 тыс. руб., на строительство флота, приобретение орудий лова и берегового строительства рыболовецких колхозов — 304,7 тыс. руб., на обводнение колхозов — 1 696, 1 тыс. руб. из расчета 200 руб. на 1 хозяйство, на рабочий скот колхозам — 1 577,8 тыс. руб. и т. д. [63, 83] Как и в других вопросах, выдача этих кредитов сопровождалась бюрократической волокитой, длительной перепиской и согласованием различных организаций.

В начале продссуды и кредиты выдавались всем переселенцам. Однако некоторые корейцы стали писать доносы в Москву о том, что семьи арестованных и осужденных тоже получают государственную помощь (назывались конкретные семьи) и что они «против помощи семьям врагов социалистического строительства». После этих доносов СНК УзССР приняло Постановление «О порядке выдачи кредита, денежной и продовольственной ссуды переселенцам-корейцам» от 15 марта 1938 г., в котором запрещалось производить выдачу кредитов и продссуды семьям, члены которых арестованы или осуждены, без специального разрешения СНК УзССР.

Трудоустройство и хозяйственная деятельность. Большинство корейских переселенцев было вовлечено в сельское хозяйство. Одной из причин было то, что в силу форсированности депортации и характера расселения, многие корейцы, занятые в рыболовстве, добыче ископаемых, интеллектуально-технологической или других сферах, не смогли найти работу по своей специальности. Так, в Узбекистане на начало 1938 г. 2 473 семьи, или 9 316 человек, состоящих из представителей этих специальностей, так и не было трудоустроены. [41, 42] Поэтому они стали уходить в поисках работы в колхозы. Немаловажной причиной было и то, что первые авансы в виде зерна в марте 1938 г. выдавались только колхозникам. [42, 48] Однако в силу того, что увеличение численности членов колхозов влекло за собой увеличение объемов финансирования, были установлены лимиты на прием в колхозы рабочих и служащих.

Вновь организованные корейские колхозы, а также доприселенческие колхозы (местные колхозы, в которые вливались корейские хозяйства) освобождались от обязательных поставок зерновых культур, подсолнуха, картофеля, мясомолочной продукции, шерсти и масла, а также обязательной государственной контрактации (закупки) сои, овощей и льна на 2 года.

Поскольку депортация была произведена осенью, до весны следующего года корейские земледельцы не могли сеять. 28 марта 1938 г. правительство Казахстана приняло постановление «О плане весеннего сева в корейских колхозах на 1938 г.». Для самостоятельных корейских переселенческих колхозов было выделено для весеннего сева 26 860 га. Кроме того, увеличивались посевные площади местных колхозов, куда были доприселены корейцы. Планом сева были определены яровые зерновые, в том числе пшеница, рис, технические культуры, огородно-бахчевые и кормовые культуры. В первую весну корейскими колхозниками Казахстана было засеяно 21 347,3 га, а в 1939 г. она увеличилась на 180,2% и составила 38 482 га. Кроме того, в корейских колхозах было 104 животноводческие фермы, в которых содержалось 15 373 головы скота. [23, 109-110]

В Узбекистане, сначала для самостоятельных корейских колхозов были отведены земли двух совхозов и шести подсобных хозяйств республиканских организаций с площадью 14 050 га, из них удобных к обработке и посевам весной 1938 г. — 7 823,6 га, остальная площадь подлежала освоению в последующие годы. А фактически в 1938 г. была освоена посевная площадь размером 10 488 га. Позже размер выделенной земли увеличился, всего для хозяйственного освоения корейским колхозам было отведено, включая приусадебные участки, 30 448 га земли, из них 29 879 га — под вновь организованные самостоятельные корейские колхозы. [41, 43]

Обеспеченность корейских колхозов землей в различных районах была неравномерной. Если взять Узбекистан, то в Ташкентской области обеспеченность землей на 1 колхозный двор колебалась от 2,29 до 7,44 га, в Ферганской области — от 1,98 до 6 га, в Самаркандской — от 3,46 до 6,3 га, в Хорезмской — от 2,04 до 5,27 га, в Каракалпакской АССР — от 4,53 до 8, 86 га. [64, 77] Каждому колхозному двору также выделялся приусадебный участок в пределах от 0,16 до 0,30 гектара.

Корейские колхозы были обеспечены семенным фондом для посева. Однако не во всех случаях его доставка обеспечивалась транспортом. Так, в колхоз «Келеф» Парстдаргомского района были доприселены 32 корейских хозяйства. В докладной записке инспектора отдела переселения наркомата по земле описывается следующее положение с доставкой семян для них: «За отсутствием транспорта корейцы носят на своих плечах по 30 кг 10 километров». [31, 115]

Порой переселенцев расселяли в местах, где невозможно было вести какое-либо хозяйство. На протяжении двух лет ряд колхозов не были обеспечены ни поливом, ни и питьевой водой. Так, правительство Казахстана спустя полгода после расселения корейских колхозов вынуждено было опять переселить колхозы «Новый мир» и им. Сталина из Кзыл-Ординской области в Актюбинскую, т. к. на первоначальном месте расселения посевы невозможно было обеспечить водой: в итоге 236 семей оказались вообще без урожая. Аналогичная ситуация сложилась в колхозе «Екпенды», где корейцы засеяли 50 га пшеницы, а получили урожай лишь всего 13 центнеров зерна. [23, 74] Колхоз «Тор» посеял 25 га огородных культур, но участок оказался не орошаемым и весь посев погиб. По той же причине в колхозе «Новый путь» погибло 10 га зерновых, а в колхозе «Пионер» — 19 га. [20, 136]

Иногда корейских переселенцев заставляли заниматься тем, чем они никогда не занимались, например животноводством, как это случилось с колхозом им. Коминтерна в Карагандинской области. В результате, за 1938-1939 гг. из 2 238 коров, переданных колхозу, осталось только 38, а 35% хозяйств покинуло колхоз. [20, 254] Аналогичное положение сложилось в колхозе «Путь Ленина», где основная часть переселенцев раньше не работала в сельском хозяйстве, а те, кто работал, были связаны с рисосеянием. В результате урожайность зерновых, картофеля и огородных культур оказалась низкой и колхоз оказался в крайне бедственном положении. [21, 73-74] Поэтому корейские рисовые колхозы часто обращались с просьбой, чтобы их перевели в зоны рисосеяния, например, колхозы «Рисовый Октябрь», «Коллективный труд», «Восточная заря» Северо-Казахстанской области и колхозы «Путь Ленина» и им. Коминтерна Карагандинской области.

Такая же ситуация сложилась и в Узбекистане. Как показал опыт работы колхоза им. Свердлова Калининского района, состоящего в основном из рисосеющих хозяйств, в течение 1938-1939 гг. корейцы очень плохо справились с планом по овощам, выполнив его в 1938 г. на 17%, а в 1939 г. — на 28%, тогда как по рису план был выполнен на 186%. В связи с этим весной 1940 г. Ташкентский облисполком вынес решение о переселении колхоза им. Свердлова в рисовую зону Верхне-Чирчикского района. [104] Или, колхоз им. Дмитрова того же района, состоящий из рисосеющих хозяйств, также в течение 1938-1939 гг. не выполнил плана по овощам. Летом 1940 г. было также принято решение о переводе его в рисовую зону Нижне-Чирчикского района. [100] Рисоводческий колхоз «Большевик» Мирзачульского района, по которому на 1938 г. не было плана посева риса, также обратился о переводе в Средне-Чирчикский рисосеющий район, т. к. колхозные хозяйства стали самовольно перебираться в рисосеющие районы. [102]

Наряду с рисом, корейским колхозам в Узбекистане были запланированы пшеница, ячмень, бобовые и другие культуры, выращиваемые корейцами на Дальнем Востоке, а также небольшие объемы новой для них культуры — хлопка. В связи с этим корейские хозяйства стремились снизить плановые задания по хлопку и увеличить планы по рису. Так, в заявлении членов сельскохозяйственной артели им. Ленина Паст-Даргомского района Самаркандской области в наркомат по земле УЗССР говорится о том, что переселенцы-корейцы не являются специалистами по выращиванию хлопка, в то время как он определен в качестве ведущего направления хозяйства; что они затрачивают много трудодней на его обработку, но эффективности от этого труда мало, а отсюда и очень низкая оплата трудодня, которая выразилась в 1938 г. в 3 руб. 50 коп., а в 1939 г. — в 2 руб. 50 коп. Создавшееся тяжелое материальное положение привело к тому, что из прежнего состава членов артели 27 хозяйств вышли из колхоза, разъехавшись по другим районам. В связи с этим переселенцы просили утвердить разрешить посеять рис на 200 га, а хлопок — только на 40 (по другим культурам: пшеница — 50 га, люцерна — 30 га, просо — 20 га, джугара и бахча — по 10 га и т. д.). [64, 79]

Не лучшее положение складывалось и в рыбной отрасли. В справке по трудоустройству корейских переселенцев на Чертомбаевском рыбозаводе указывается: «Рыбзавод обеспечивает переселенцев только 6 месяцев в году…, а в остальные месяцы вынуждены ходить безработными, так как не имеют скота, посевов и огородов. Из 74 человек имеющих работу, рыбзавод использует только 21 человек, а остальные 53 с конца декабря ходят безработными и будут без дела … до 1 апреля. …Безработные живут исключительно на доходы от продажи имущества». [21, 139] 300 корейцев, рабочих рыбного комбината, расселенные на переселенческом участке Балхашского рыбного треста более полугода не могли устроиться на работу. [23, 86] В Узбекистане из-за плохой оснащенности и плохой организации работы рыболовецкие колхозы выполняли план только на 40-50%.

50% корейцев в Гурьевской области не имела работы. [23, 87]

В результате сложившейся ситуации в 1938-1940 гг. начинается массовое самовольное расселение корейцев (несмотря на все запреты административных органов), в основном из Казахстана, безводных ареалов, в Узбекистан и Киргизию — на орошаемые, пригодные для рисоводства и растениеводства, земли. В одной из докладной записок по Каратальскому району Алма-Атинской области за 1938 г. сообщается, что из колхоза «Приморец» самовольно уехало 15 корейских хозяйств, из колхоза им. Сталина — 11, из колхоза «Имановакского» — 8, из колхоза «Путь к социализму» — 5 и из колхоза «Дальний Восток» — 1. В Карагандинской области в 1938-1939 гг. из колхоза им. Коминтерна уехало 94 хозяйства, а из колхоза «Путь Ленина» — 62. [20, 124, 254] В Кзыл-Ординской области за этот период самовольно уехало в Узбекистан около 33% корейцев. [23, 76] По данным сельхозотдела ЦК КП КазССР в 1938-1939 гг. 1372 хозяйства, или 6,4% от общего числа переселенцев мигрировали за пределы Казахстана. [20, 251] Корейские колхозы Узбекистана принимали новых переселенцев, несмотря на запреты со стороны государственных органов.

Наряду с самовольным расселением, имела место и другая форма самоустройства корейских колхозов: они стали сливаться с местными колхозами, находившихся в лучших поливных условиях. Так, в октябре 1939 г. три корейских переселенческих колхоза в Кзыл-Ординской области — им. Молотова, «Красный колокол» и «Красный Восток», находящиеся в бедственном положении из-за неурожая, вызванного отсутствием воды для полива, самовольно слились с местными казахскими колхозами. [23, 75]

Если корейские колхозы, расселенные в Казахстане, оказывались в пустынных безводных землях, то переселенцы в Узбекистане столкнулись с проблемой заболоченных земель. Поскольку лучшие земли были отданы под хлопчатник, то рисосеющим корейским колхозам отвели земли не пригодные для хлопчатника — заболоченные, заросшие камышами земли вдоль рек. Например, из предоставленных колхозу «Полярная звезда» орошаемых земель (561,8 гектаров) 50% составляли камышовые заросли и болота. [86, 8] Заметим, что к 1941 г. колхоз освоил все отведенные ему земли.

В связи с этим для подготовки к весеннему севу необходимо было провести ирригационные работы. Первоначально все земляные работы велись переселенцами вручную. При подготовке земли к севу корейские колхозы намного превысили объемы запланированных работ. Так, колхозники «Северного маяка» Средне-Чирчикского района земляные работы выполнили на 400,7%, колхоза «Новый путь» — на 600,5%, а колхоза «Полярная звезда» — на 700%. К весне 1938 г. по левому берегу реки Чирчик в Верхне-Чирчикском, Средне-Чирчикском и Нижне-Чирчикском районах ирригационной сетью было освоено 6 970 гектаров, в урочище Дам-Аши в Калининском районе — 597 гектаров, на землях бывшего совхоза Стрелкова в Пастдаргомском районе Самаркандской области — 2 000 гектаров и в Гурленском районе Хорезмской области — 921 гектар. [41, 43, 46] Однако этого было недостаточно. Поэтому в марте 1938 г. ЦК КП (б) Узбекистана принимает постановление, в котором ставит вопрос о проведении механизированных работ: экскаваторами и взрывным способом. [101] По подсчетам Узбекского треста ирригационного строительства в ходе этих работ было вынуто свыше 586 тыс. м³ земли, а протяженность вновь построенных и отремонтированных каналов, водосборов и коллекторов составила 22 км. [41, 43, 46]

Несмотря на весьма сложное положение корейских колхозов с точки зрения их необустроенности, технической оснащенности и незнания среднеазиатских природно-климатических и зонально-почвенных условий корейские земледельцы уже в первые годы своего обустройства демонстрируют успехи в получении высоких урожаев. Вот, что в частности писал завсельхозотделом ЦК ВКП (б) УзССР в ЦК ВКП (б): «В колхозах основных районов вселения Ташкентской области отмечается высокие знание агротехнических приемов возделывания культуры риса, в силу чего переселенческие корейские хозяйства на отдельных землях … показали весьма высокую урожайность, достигнутую от 20 до 40, а отдельные бригады — 70 центнеров при высокой стоимости трудодня». [Цит. по: 42, 49]

Необходимо отметить, что корейские колхозы внесли значительный вклад в Узбекистан как рисосеющей республики. Хотя 45% рисовых площадей СССР находилось именно в нем, до приезда корейцев (в 1935-1936 гг.) планы рисозаготовок не выполнялись. Собранный в 1938 г. корейскими колхозами урожай шалы был столь большой, что рисоперерабатывающие заводы стали отказываться брать ее из-за нехватки мощностей. Боясь, что рис может попасть в частные руки и оказаться в свободной продаже на базарах, зам. наркома земледелия просит наркома местной промышленности в письме под грифом «Не подлежит оглашению» обязать рисоперерабатывающие заводы принимать от корейских колхозов шалу на переработку. [99]

Высокие урожаи достигались корейскими колхозниками не только в традиционных для них культурах (рис, бобовые и др.), но и в хлопководстве. Например, колхоз «Полярная звезда» начинает заниматься хлопководством с 1941 г. В то время средняя урожайность хлопчатника по колхозам Средне-Чирчикского района составляла 21,8 центнера с гектара. Корейские земледельцы уже в первый год получили 38,7 центнера с гектара. [86, 12]

Корейские колхозы внесли свой вклад и в развитие рыболовства. Так, в 1940 г. три корейских рыболовецких колхоза «Посьет», «Новый путь» и «Достижение» (Казахстан), в которых было 300 рыбаков, выловили на озере Балхаш 20 366 центнеров рыбы. Особенно высокие достижения были в колхозе «Посьет» — 99 центнеров на 1 рыбака. [23, 14]

К 1941 г. корейские колхозы уже становятся на ноги. Так, за 4 года в колхозе «Полярная звезда» основные средства производства выросли в 3 раза, денежные доходы — в 5, 5 раза, валовой сбор зерна — в 2, 5 раза. [86, 10] И еще один красноречивый факт: в 1936 г. колхозники Узбекистана получали в среднем 100 грамм шалы на 1 трудодень; в ряде корейских колхозов («Полярная звезда», «имени Блюхера» и др.) на 1 трудодень приходилось до 5 кг шалы, а в отдельных бригадах до 12 кг шалы. А в колхозе им. Ленина колхозники на 1 трудодень получили 15,5 кг шалы. [41, 48] Иначе говоря, стоимость трудодня передовых корейских бригад была во много раз больше, чем в среднем по республике.

Конечно, не все корейские колхозы находились в таком положении. Например, в Карагандинской области Казахстана в колхозе им. Коминтерна урожайность зерновых снизилась с 7,24 центнеров с га в 1938 г. до 3 в 1939 г., а в колхозе «Путь Ленина» — с 10 центнеров с га до 3. Соответственно, если в 1938 г. выдача на 1 трудодень в колхозе им. Коминтерна составляла 7,2 кг зерна, 3,5 кг овощей и картофеля и 1,7 рубля, то в 1939 г. эти показатели составили 1,5 кг зерна, 0,5 кг овощей и картофеля и 0,66 рубля. В колхозе «Путь Ленина» показатели на 1 трудодень в 1938 г. составляли — 6,42 кг зерна, 8 кг овощей и картофеля и 3,03 рубля, а в 1939 г. они также резко снижаются — 1,5 кг зерна, 2 кг овощей и картофеля и 1 рубль. [20, 256]

В колхозе «Сучан» Гурьевской области на 1 трудодень было выдано 1,6 кг проса, 0,4 рубля и 44 кг сена. О наиболее бедных семьях автор архивной справки дает такие сведения: «Семья Цой Бон Нам — 4 человека, заработал 38 кг проса, 20 рублей, дети голые. …Семья Ди Доген — 4 человека, работоспособный член семьи — 1, больной, выработал 110 трудодней, дети голые, … скота не имеет». В колхозе «Павловский» Гурьевской области в 1938 г. на 1 трудодень приходилось 679 грамм зерна, 700 грамм картофеля, 150 грамм овощей, 470 грамм других продуктов и 0,3 рубля. Один колхозник вырабатывал на свою семью в 5-6 человек от 105 до 408 трудодней. [21, 153, 161] Много это или мало? Во многом это зависело от того, сколько человек в семье работоспособных. В наиболее сложном положении оказались семьи с одним кормильцем. Возьмем в качестве примера семью Кан Ен Сина, приводимую в архивной справке. Его семья состояла из 6 человек, работал он один, скота не было. За год он выработал 157 трудодней. В итоге он заработал 106 кг зерновых, 110 кг картофеля, 23 кг овощей, прочих продуктов 74 кг, деньгами — 45 рублей. [21, 161] Несложный подсчет показывает, что на 1 человека в год выходило 17,6 кг зерновых, 18,3 кг картошки, 3,8 кг овощей, 12,3 кг других продуктов и 7,5 рублей. Если перевести эти цифры на суточное потребление, то на человека в сутки выходило 48,4 грамма зерновых, 50,2 гр. картошки, 10,5 гр. овощей, 33,7 гр. других продуктов и 0,027 рубля. Это — на грани голода, не говоря о том, что людям надо покупать одежду, посуду и другие промтовары. Что касается рабочего скота, то лошадь в тот период стоила более 700 рублей.

В колхозе «Авангард» этой же области в 1939 г. корейцы, работавшие в полеводстве (40-50 человек) практически ничего не заработали из-за низкой урожайности в силу отсутствия полива; работавшие на строительстве (62 человека) заработали от 150 до 258 рублей; работавшие в рыбном хозяйстве (41 человек) заработали по 208 рублей. Для сравнения: местные колхозники, работавшие в рыбной отрасли этой области зарабатывали за год от 900 до 2000 рублей, кроме того, они имели лошадей, крупный и мелкий рогатый скот, птицу. [21, 153, 163] А вообще в тот период (1940 г.) средняя годовая зарплата в СССР составляла около 4000 рублей.

Ряд корейских колхозов Южного Казахстана в предвоенные годы также оказался в тяжелом положении. Из-за непригодных земельных участков, несвоевременного или отсутствия полива они не выполнили планы по рису и зерновым. В январе 1940 г. правительство Казахстана вынуждено было принять постановление по оказанию помощи корейским колхозам и ходатайствовать перед правительством СССР о продовольственной ссуде в размере 6 823 центнеров зерна для этих колхозов. [37, 124]

Из воспоминаний отца:

«На новом месте корейцы столкнулись не только с тяжелыми трудностями. Они обрели и множество друзей среди местного населения, оказавшего в трудную минуту бескорыстную помощь и поддержку. Узбеки вообще отличаются радушием и гостеприимством. У них очень развито чувство взаимопомощи, которое прививается с детства. Я больше 50 лет прожил в Узбекистане и все эти годы чувствовал доброжелательное отношение этих людей к корейцам, да и другим народам. И это отношение к попавшему в опалу народу стало одним из важнейших факторов адаптации корейских переселенцев к новым условиям жизни. Мы с первых дней почувствовали, что находимся среди друзей, и это было залогом того, что новая земля станет нашим родным домом».

Глава 7. В ГОДЫ ВОЙНЫ

На фронтах войны

22 июня 1941 г. фашистская Германия напала на СССР. Началась Великая Отечественная война.

Корейцы, считавшие себя советскими гражданами, а СССР — своей родиной, как и представители других народов, считали своим долгом встать на защиту Отчизны. И вполне естественно, что они стали осаждать военкоматы с просьбой отправить добровольцами на фронт. Это носило настолько массовый характер, что патриотизм корейцев вынуждены были признать и органы НКВД, осуществлявшие контроль над депортированными народами. В справке 2-го Управления НКВД СССР от 19 августа 1943 г. отмечается: «Высокими были патриотические чувства, подтверждением чему явились многочисленные заявления, поданные корейской молодежью в военкоматы с просьбой о зачислении их добровольно в действующую армию». [Цит. по: 59, 292-293]

Но, как известно, в подавляющем большинстве случаев, корейцев на фронт не брали. С началом войны их, как и другие народы, находящиеся на учете НКВД, мобилизовали в «трудовую армию». Даже тогда, когда вся страна попала в беду и решался вопрос о судьбе Отчизны, Сталин лишил корейцев возможности выполнить свой воинский долг, напоминая корейцам об их «неблагонадежности». Запретив брать корейцев в действующую армию, сталинский режим нанес глубочайшее оскорбление достоинству советских корейцев. В вышеупомянутой справке 2-го Управления НКВД СССР отмечается: «Отказ в призыве в Красную Армию, несомненно, приводил многих в уныние и вызывал неудовольствие». Причем, данная реакция было характерна не только для рядовых корейцев, но и для партийно-комсомольского состава, что снова же отмечается в справке: «Недовольство этой акцией проявлялось в резкой степени среди коммунистов и комсомольцев корейской национальности». И далее следовал вывод: «В конечном итоге, это расценивалось как ущемление законных прав и интересов корейцев, как недоверие к ним со стороны советской власти».

Как это было не обидно и несправедливо, корейцы молча перенесли и эту пощечину, мирясь с судьбой. Да и не время было для обид, претензий и дискуссий. На карту была поставлена судьба страны. Главное теперь заключалось в помощи фронту.

И все же корейцам, прежде всего молодежи, удалось принять участие в боях на фронтах Второй мировой. Одни попадали в армию, изменив свои фамилии. Другие — студенты вузов прифронтовых городов — оказывались на передовой вместе со своими однокурсниками. Тогда зачастую уходили на фронт всем курсом. Третьи, обивая пороги военкоматов, райкомов комсомола и других организаций, правдами и неправдами все же добивались отправки на фронт. Четвертые призывались в качестве специалистов. В действующую армию удавалось попасть, прежде всего, тем корейцам, которые в силу различных обстоятельств оказались в разных городах России. Они были оторваны от основной массы корейцев, проживавших до 1937 г. компактно на Дальнем Востоке, а затем депортированных в Центральную Азию, и потому не попавшие под депортацию.

Сведения о корейцах, покрывших себя боевой славой, приводит в книге «Очерки по истории советских корейцев» Ким Сын Хва.

В 19 лет стал солдатом Валентин Иванович Цой, вступивший в августе 1941 г. в дивизию народного ополчения Ленинграда. А в октябре 1941 г. он принял боевое крещение. В ночь с 10 на 11 апреля 1943 г. он с группой разведчиков проникает на немецкие позиции; во время боя группа захватывает «языка». Особо отличился в этой операции младший сержант Валентин Цой. За эту операцию он был награжден орденом Красной Звезды.

В 18 лет встретил войну студент Московского института химического машиностроения Степан Николаевич Тэн. В октябре 1941 г. он добровольцем вступил в армию и через несколько дней отправился на фронт. Воевал в разведке. Вскоре он был награжден медалью «За отвагу» и послан в офицерское училище. Закончив его, Степан возвращается на фронт. Командует взводом, потом ротой. В январе 1944 г. гвардии капитан Тэн назначается командиром батальона в одной из частей 2-го Прибалтийского фронта. 18 марта 1944 г. он пал смертью храбрых.

На Западном фронте в частях генерала Голубева сражался пулеметчик Михаил Тэн. Вот что сообщалось в корреспонденции ТАСС от 13 января 1942 г. о подвиге Михаила: «Во время последнего боя тов. Тэн со своим станковым пулеметом незаметно для врага пробрался на его территорию, замаскировался на крыше одного здания и стал поливать свинцом разбегавшихся в панике фашистов. Когда селение перешло в наши руки, около дома, где укрепился пулеметчик Тэн, валялось больше 100 трупов фашистских бандитов».

Алексей Хан ушел на фронт добровольцем. Во время войны он командовал подводной лодкой. Его лодка потопила 10 неприятельских кораблей и повредила несколько судов. Отвага и мужество Хана неоднократно отмечались орденами и медалями.

Неувядаемой славой покрыл себя Александр Мин, удостоенный высшей наградой Родины за боевые заслуги — звания Героя Советского Союза. Перед войной Александр учился в планово-кредитном институте в Саратове. В начале войны он добровольцем вступил в армию и через несколько дней отправился на фронт. Как смелого, находчивого солдата его зачисляют слушателем военного училища. В 1942 г., в чине лейтенанта, он вновь прибыл на фронт, командовал взводом, потом батальоном. А. Мин участвовал в боях на Западном, Центральном, 1-м Украинском и 1-м Белорусском фронтах. В июне 1943 г. он был награжден орденом Красной Звезды, в ноябре этого же года — орденом Отечественной войны 2-й степени, а в феврале 1944 г. — орденом Александра Невского. Незадолго до дня победы Александр Мин пал смертью храбрых. 25 марта 1945 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР ему было присвоено звание Героя Советского Союза посмертно. Именем Александра Мина названа одна из улиц г. Ташкента и назван парк в г. Аккургане (Узбекистан). [43, 229-232]

Позже стали известны и другие корейцы, воевавшие на фронтах войны.[1]

Мичман Сергей Александрович Хан, воспитанный в детдоме, был сыном полка с 1935 по 1939 г., затем воевал на Юго-Западном фронте, награжден двумя медалями «За боевые заслуги», медалью «За победу над Германией» и другими. Он — единственный кореец, участник знаменитого Парада Победы в 1945 г.

11 корейских юношей ушли добровольцами на фронт из казахстанского города Гурьев. Домой возвратилось лишь трое. Из них старший сержант Пак Тхя Гир, командир отделения понтонного полка. Он участвовал в прорыве Ленинградской блокады, освобождении Прибалтики, Польши. Войну закончил в Германии. За ратный труд награжден орденами Славы 3-й степени и Отечественной войны 2-степени, многими медалями, включая польскую медаль «За Варшаву».

С 1943 г. на фронте Герман Сергеевич Хан, воевавший в зенитно-артиллерийском полку на 1-м Прибалтийском фронте. Войну Г. С. Хан закончил в Кенигсберге.

Один из тех, кто прошел дороги войны — Ким Пен Гер (Ким Владимир Николаевич). Ниже приводится сокращенный вариант газетного интервью, которое я взял у него в 1994 г. в Ташкенте:

«Война меня застала в детдоме г. Свердловска, где я учился и жил, потеряв родителей в раннем возрасте. В июле 1941 г. после окончания 8-летней школы по рекомендации райкома комсомола я подал документы в военную школу летчиков. Но на отборочной комиссии мне отказали в приеме, сославшись на ранний возраст, хотя моего товарища, который был младше меня, приняли. Я чувствовал какую-то несправедливость, но объяснить ее не мог. Полгода я ходил в военкомат с просьбой отправить на фронт, но всегда получал отказ.

6 марта 1942 г. меня направили в «трудовой батальон», где были поляки и русские, чьи родители были репрессированы. Стало ясно, что я, как кореец, тоже отношусь к неблагонадежным. Я обратился к директору детдома, который пользовался авторитетом в городе, а также к командиру трудового батальона, который хорошо ко мне относился. Кроме того, каждую неделю я ходил в военкомат и всем там надоедал.

И вот, в сентябре 1942 г. меня направили в военное училище лейтенантов, а в феврале 1943 г. всех курсантов отправили на Воронежский фронт. Мне присвоили звание сержанта и назначили командиром пулеметного расчета. 5 сентября 1943 г. во время наступления около с. Михайловка Курской области я получил ранение. По выздоровлении меня направили на курсы младших лейтенантов 1-го Украинского фронта. Войну окончил в Восточной Пруссии, а демобилизовался в 1947 г.». За боевые заслуги Ким Пен Гер награжден орденом Отечественной войны 1-й степени, медалью «За отвагу» и другими наградами.

Благодаря справке воспитанника Московского детдома № 2, как и в случае с Кимом В. Н., смог попасть в армию Виктор Сергеевич Кан, воевавший во взводе связи 2-го дивизиона 61-го гвардейского запорожского полка Гвардейской минометной части 3-го Украинского фронта. Участвовал в освобождении правобережной Украины, Молдавии, Румынии, Болгарии, Югославии, Венгрии и Австрии. Награжден орденами Звезды, Отечественной войны, медалью «За Отвагу».

Под фамилией «Садыков» добровольцем на фронт ушел Ким Анатолий Борисович, воевавший в качестве разведчика в частях 1-го и 4-го Украинских фронтов. Войну закончил в Праге, награжден орденами Отечественной войны 2-й степени, Славы 3-й степени, медалью «За отвагу», а также медалью Чехословакии.

На различных фронтах в качестве разведчика провоевал и Ан Сен Гын, награжденный орденом Славы 3-й степени, медалями «За победу над Германией», «За победу над Японией» и другими наградами.

Выпускник 1-го Ленинградского военного артиллерийского училища Пак Иван Яковлевич в годы войны был командиром батареи, начальником штаба дивизиона, помощником начальника штаба полка; награжден орденом Отечественной войны 2-степени и медалями.

Всю войну, с 1941 г. прошел Цой Губе; воевал командиром отделения автомобильного полка, мобилизовался старшим сержантом в августе 1945 г. Награжден медалями: «За взятие Вены», «За взятие Будапешта», «За освобождение Белграда», «За оборону Москвы», «За победу над Германией».

Полковым радистом прошел дороги войны Виктор Хан, освобождавший Бухарест, Софию, Белград, Будапешт и Вену.

Хван Донгук с 1941 г. был призван в трудовую армию, рыл окопы под Харьковом и участвовал в строительстве железнодорожной ветки. Однако, благодаря своей настойчивости был включен в формирующуюся в Астрахани 130-ю дивизию, был назначен командиром противотанкового орудия, принимал участие в освобождении Польши, дошел до Берлина; награжден орденом Отечественной войны II степени, двумя медалями «За отвагу», двумя медалями «За боевые заслуги», медалью «За взятие Кёнигсберга».

Николай Николаевич Ким, единственный кореец — участник Парада Победы на Красной площади, посвященного 50-летию окончания Великой Отечественной войны, награжден орденом Красной Звезды и двумя орденами Отечественной войны, медалью «За оборону Советского Заполярья» и другими наградами. После окончания Московского архитектурного института, в мае 1941 г. был призван рядовым в армию, под бомбежками немецких самолетов строил военный аэродром в Мурманске, дороги и мосты. Закончил службу в звании капитана на 2-м Белорусском фронте на территории Восточной Померании в г. Герингсдорфе, участвовал в освобождении острова Мазовецкого, Гданьска, Щецина и других городов.

120 боевых вылетов совершил во время войны летчик бомбардировочной авиации дальнего действия Иннокентий Пак. Дважды был сбит. Закончил войну на Западе, затем участвовал в освобождении Китая и Кореи, награжден пятью боевыми орденами и двадцатью медалями.

Фронтовым летчиком был и мой дядя — двоюродный брат мамы — Ким Са Ен (Ким Николай). В 1941 г., после окончания летной школы, он вместе с другими выпускниками был отправлен на фронт. В одном из боевых вылетов он и его командир оказались в окружении 4-х немецких самолетов. Приняли решение — идти на таран. Протаранив вражеский самолет, на выведенной из строя машине, под обстрелом преследующих немцев, они стали уходить из боя. Их, чудом оставшихся в живых, подобрали тяжелоранеными. За фронтовые заслуги Ким Са Ен был награжден 4-мя боевыми наградами.

Выписка из военного билета Цоя Николая Менсурповича: «Военное образование — Тюменское военно-пехотное училище, 1944 г., по профилю — командир мотострелкового взвода. Воинское звание — младший лейтенант. Состав — командный. Прохождение службы в Вооруженных силах Союза ССР: с 1943 по 1946 г. Наименование должностей: курсант 1943-1944 гг. Командир взвода 1944-1945 гг. Командир роты 1945-1946 гг. Участие в боевых действиях — 1-й Прибалтийский фронт с 1944 г. по 1945 г. в должности командира взвода».

С 1943 по 1944 г. в рядах Советской Армии находился Магай Алексей Борисович. В последний год войны был призван Афанасий Михайлович Ким, работавший в Чкаловской области.

Среди воевавших корейцев были и те, кто в 30-х годах был репрессирован. Так, Николай Кигай (Ки Тау-И) в 1935 г. был репрессирован, а в 1939 г. освобожден. В 1942 г. он ушел добровольцем на фронт, а в 1943 г. погиб на Волховском фронте.

Корейцы воевали не только на западном направлении (в войне с Германией), но и восточном — в войне с Японией. Юрий Данилович Тен по личной просьбе был призван в Советскую Армию в марте 1945 г., служил на Тихоокеанском флоте, участвовал в войне с Японией, освобождал Корею; награжден орденами Красного Знамени, Отечественной войны 1-й и 2-й степеней. В 1945-1946 гг. находился в рядах Советской Армии и Тен Ин-Дон, также принимавший участие в освобождении Кореи.

Была еще группа корейцев, воевавших в секретной разведке против Японии. Все они давали подписку о неразглашении тайны и никогда не носили наград. Лишь когда их дела были рассекречены, стала известной их деятельность в годы войны. По данным Кзыл-Ординского военкомата, только из этой области таких было 7 корейцев. Кан Бон Ен был призван в 1943 г. и направлен в школу военной разведки на Дальнем Востоке. По заданию командования он проникал через границу в Северную Корею и собирал информацию о японцах, в том числе и о японских военных частях. Не раз выполнял задания на территории Северной Кореи и Ким Ен Нам, награжденный орденом Красного Знамени и медалью «За победу над Японией». Дё Ман Гын в 1941 г. был призван из Кзыл Ординской области Казахстана, и прослужил 1 год лейтенантом в политуправлении Дальневосточного фронта, который удерживал нападение Японии на СССР. В 1942 г. был демобилизован, а в конце войны снова призван и направлен преподавателем в Канскую школу военных переводчиков, где проходили профессиональную подготовку разведчики, которых забрасывали в тылы Квантунской армии — Корею и Китай. Ю Сен Чер, с 1941 г. был призван в армию, учился в военной спецшколе, отправлялся на задания в Маньчжурию, работал военным переводчиком; награжден орденом Отечественной войны 2-степени, а также орденом Красного знамени Монголии.

В последние годы стала известной информация и об участии женщин-кореянок на фронтах войны. Валентина Николаевна Ли, будучи студенткой Московского инженерно-экономического института, 21 июля 1941 г. ушла на фронт в составе Добровольной 1-й дивизии народного ополчения Ленинского района г. Москвы. В составе 60-й стрелковой дивизии Юго-Западного фронта она дошла до Берлина, награждена орденами Красного Знамени, Отечественной войны и другими наградами. Анастасия Ивановна Ким была зенитчицей, Евгения Николаевна Люгай служила в эвакуационном пункте. А сержант медицинской службы В. Лим спасла не один десяток солдатской службы, как и Валентина Хан, служившая в санбате армейской части на Невском пятачке и санинструктором в пулеметной роте 122-го стрелкового полка 201-й стрелковой дивизии 1-й ударной армии, оборонявшей границу с Финляндией, как и Валентина Ни, закончившая войну в Берлине.

Трудовая армия

Большинство корейцев так и не смогли попасть в действующую армию. Будучи мобилизованными, они направлялись в «трудовую армию»: трудовые батальоны, строительные и рабочие колонны. И до последнего времени — это одна из наиболее малоизученных страниц истории коре сарам.

При оценке участия корейцев в «трудовой армии» иногда встречается резко отрицательное отношение к мобилизации корейцев на этот участок трудового фронта. Здесь необходимо различать два аспекта данной проблемы. Первый аспект связан с вопросом о трудовой мобилизации в период Великой Отечественной войны вообще, а второй — с мобилизацией собственно корейцев. Данное различение принципиально, т. к. эти два аспекта иногда смешиваются, и в равной мере рассматриваются как проявление репрессивной политики сталинизма.

Если говорить о трудовой мобилизации корейцев, то она, безусловно, явилась по отношению к ним актом политического недоверия со стороны властей. Корейцы готовы были защищать Родину с оружием в руках так же, как они это делали в случае иностранной интервенции на Дальнем Востоке. Однако Сталин видел в них «пятую колонну», как и в некоторых других этнических группах. Мобилизация в «трудармию» по этническому признаку означала дискриминацию — отказ представителям некоторых этнических групп в праве носить оружие и сражаться на фронте. Она принципиально являлась незаконной, т. к. нарушала статью 123 Конституции, которая гласила: «Равноправие граждан СССР, независимо от их национальности и расы, во всех областях хозяйственной, государственной, культурной и общественно-политической жизни является непреложным законом. Какое бы то ни было прямое или косвенное ограничение прав или, наоборот, установление прямых или косвенных преимуществ граждан в зависимости от их расовой и национальной принадлежности, равно как всякая проповедь расовой или национальной исключительности, или ненависти и пренебрежения, караются законом».

Однако политическая дискриминация корейцев как защитников Отечества не означает, что в годы войны они не могли быть использованы в качестве трудовых ресурсов, как и другие народы. Так, к концу 1943 г. на оборонные предприятия и стройки РСФСР было мобилизовано более 155 000 жителей Узбекистана. И здесь встает вопрос о трудовой мобилизации вообще. В условиях войны она была единственным условием победы. В связи с этим, нам представляется принципиально неверной ее интегральная трактовка как «карательной» политики, которая следила за тем, чтобы никто «не уклонился», без учета конкретно-исторического контекста. [См.: 81, 16]

Как известно, экономические потери, понесенные СССР в первый год войны, были огромны. На территории, оккупированной к ноябрю 1941 г., до войны проживало 45% населения страны, добывалось 63% угля, производилось 68% чугуна, 50% стали и 60% алюминия. В результате оккупации и эвакуации промышленности выбыло из строя 303 предприятия, изготовлявших боеприпасы. Ежемесячные потери от их остановки были колоссальными: 8,4 млн. корпусов снарядов, 2,7 млн. корпусов мин, 2 млн. корпусов авиабомб, 7,9 млн. взрывателей, 5,4 млн. средств воспламенения, 5,1 млн. снарядных гильз, 2,5 млн. ручных гранат, 7 800 т пороха, 3 000 т тротила и 16 100 т. аммиачной селитры. В ноябре и декабре 1941 г. не было получено ни одной тонны угля из Донецкого и Подмосковного бассейнов. К декабрю 1941 г. катастрофически сократилось производство черных и цветных металлов, шарикоподшипников — основы военной промышленности: проката черных металлов — в 3,1 раза, шарикоподшипников — в 21 раз, проката цветных металлов — в 430 раз. [11, 505-506; 84, 251-252]

Мобилизация в ряды Красной Армии резко уменьшила число рабо­чих и служащих. Их численность сократилась с 31,5 млн. к нача­лу 1941 г. до 18,5 млн. к концу года. С июля по ноябрь 1941 г. на восток страны было эвакуировано свыше 10 млн. человек, более 1360 крупных предприятий. [61, 18, 22; 22, 456]

В этих тяжелейших условиях каждая пара рук была на вес золота. Люди работали на износ, порой по 13-14 часов в сутки. На предприятия возвращались пенсионеры, за станки вставали подростки. В деревнях женщины впрягались вместо быков и лошадей, они стали основной рабочей силой в шахтах и на лесоповалах. Были отменены трудовые отпуска, увеличен рабочий день, введены сверхурочные обязательные работы. К выполнению сель­хозработ привлекались служащие, трудоспособное население, не работаю­щее на предприятиях промышленности и транспорта, студенты, школьники 6-10 классов. [61, 18- 24] С осени 1942 г. к работе вынуждены были привлекать инвалидов 3-й группы, а также беременных женщин до 5 месяцев беременности.

Благодаря этим чрезвычайным мерам и титаническому труду всего народа, «военная промышленность уже в первой половине 1942 г. не только восстановила потерянные мощности, но значительно перекрыла их». [11, 506] Перевод всей экономики огромной страны на военные рельсы был осуществлен в течение года, в то время как Германии на это потребовалось 7 лет. В кратчайшие сроки была решена задача, позволившая ликвидировать отставание топливно-энергетической и металлургической базы, обеспечить превосходство в вооружении, что, в конечном счете, обусловило коренной перелом на карте военных действий и стало залогом победы над фашизмом. Называть эти меры «карательными», в то время как миллионы людей жертвовали всем, чтобы переломить ход войны — значит либо не понимать, что происходило в 40-е, либо сознательно стоять на позициях заведомого негативного отношения ко всему тому, что имело место в эти годы.

Мобилизация корейцев в трудармию, как и мобилизация в действующую армию, производилась военкоматами.

До недавнего времени не было ясно, на основе каких решений производилась мобилизация корейцев. В связи с этим высказывались самые различные мнения.

Так, с точки зрения Г. М. Кима, проведшего 3 года в «трудовой армии» (в Ухто-Ижемском лагере Коми АССР), таким документом явилось Постановление ГКО СССР № 2409 от 14 октября 1942 г., согласно которому на корейцев распространялись Постановления ГКО СССР о порядке использования немцев призывного возраста от 17 до 50 лет. [33, 42]

Здесь имеет место ошибка. Дело в том, что в данном постановлении корейцы не упоминаются. Полное название Постановления № 2409сс — «О распространении постановлений ГОКО № 1123сс и № 1281сс на граждан других национальностей воюющих с СССР стран». Япония, объявившая корейцев после аннексии Кореи в 1910 г. своими подданными, на время принятия постановления не находилась в состоянии войны с СССР, хотя и являлась союзником Германии. Отношения между Японией и СССР регулировались подписанным 13 апреля 1941 г. договором о нейтралитете, денонсированный советским правительством лишь 5 апреля 1945 г. Не случайно, что в постановлении указываются национальности только тех стран, кто официально был в состоянии войны с СССР. Читаем: «Распространить действие постановлений ГОКО … о мобилизации в рабочие колонны НКВД немцев-мужчин, годных к труду, в возрасте от 17 до 50 лет — на граждан других национальностей воюющих с СССР стран — румын, венгров, итальянцев, финнов». [93] В постановлении не указаны национальности других стран — сателлитов Германии, но не находившихся в состоянии войны с СССР: Болгарии, не объявившей войну СССР, хотя 1 марта 1941 г. она присоединилась к Берлинскому пакту; Турции, подтвердившей в марте 1941 г. свой нейтралитет относительно военных действий против СССР.

О том, что граждане национальностей, воюющих и не воюющих с СССР стран, четко различались с точки зрения проводимых по отношению к ним мероприятий говорят и другие документы. Так, в Приказе наркома обороны СССР № 0974 от 21 декабря 1942 г. в пункте 9 специально оговаривается: «Призывников по национальности немцев, румын, венгров, итальянцев, финнов в армию не призывать, а использовать в соответствии с Постановлением ГОКО № 2383сс от 7 октября 1942 г. (директива № М/5/4652 от 12 октября 1942 г.) и № 2409 от 14 октября 1942 г. (директива № М/5/4666 от 17 октября 1942 г.). Призывников по национальности болгар, китайцев, турок, корейцев, работающих в промышленности и на транспорте, оставить на месте, а остальных направить по нарядам Главупраформа для работы в промышленности и на строительство».

С точки зрения Л. Б. Хван из Нукуса, основным документом, связанным с мобилизацией корейцев в «трудармию» был Указ Президиума Верховного Совета СССР от 13 февраля 1942 г. «О мобилизации на период военного времени трудоспособного городского населения для работы на производстве и строительстве».[2] Действительно по данному Указу на работы — в авиационной, танковой, металлургической, химической и топливной промышленности, промышленности вооружения и боеприпасов — были мобилизованы большие слои населения, но не все.[3] Во-первых, в нем речь идет о городском населении, в то время как корейцы в основном жили в сельской местности. Во-вторых, согласно Указу мобилизация должна осуществляться «для работы по месту жительства». [10] А ведь многие корейцы попали на объекты, расположенные не по месту жительства — как в Узбекистане, так и в Казахстане, не говоря уже о РСФСР и Украине. В-третьих, в развитие этого Указа, СНК СССР в тот же день издал постановление, согласно которому мобилизация населения производится исполкомами областных и городских Советов по решению СНК, в то время как мобилизация корейцев в строительно-рабочие колонны осуществлялась через военкоматы.

Поскольку корейцев в основном не брали в армию и они находились на особом учете, наряду с общими постановлениями по трудовой мобилизации, должны были быть директивы, непосредственно предписывающие, что с ними делать; чтобы военкоматы знали, кого отправлять на фронт, а кого — в строительные и рабочие колонны.

И такого рода постановления и распоряжения были.

Еще осенью 1940 г. Главный военный совет при наркомате обороны в постановлении по призыву в армию предписал призвать, но не направлять в армию, а зачислять в рабочие батальоны призывников из лиц турецкой, японской, корейской, китайской и румынской национальностей. [65, 394]

Если говорить о военном времени, то, судя по всему, документов, регулирующих мобилизацию корейцев, было несколько. Важнейший из них — Постановление ГОКО № 2414с от 14 октября 1942 г. «О мобилизации в Узбекской, Казахской, Киргизской, Таджикской и Туркменской ССР военнообязанных для работы в промышленности и строительстве железных дорог и промышленных предприятий». Отдельной строкой в данном Постановлении в пункте 1 записано: «В том числе мобилизовать всех корейцев призывного возраста». [94] Из мобилизованных должны были быть сформированы рабочие колонны, распределявшиеся по различным наркоматам. Мобилизация возлагалась на НКО через местные военкоматы. Постановление предусматривало при распределении мобилизованных «частичную замену ими ныне работающих на строительстве действующих предприятий лагерных контингентов НКВД».

Другими документами являются: Постановление ГОКО № 2640 от 20.12.1942 г. и соответствующий Приказ наркома обороны СССР № 0974 от 21.12.1942 г. о мобилизации во всех военных округах, в котором корейцы, за исключением работающих в промышленности и на транспорте, направлялись по нарядам Главупраформа для работы в промышленности и на строительство; Постановление ГКО СССР от 5.12.1942 г. «О мобилизации в Узбекской ССР 2,5 тыс. военнообязанных корейцев и направлении их на строительство Узбекского металлургического комбината» и другие.

Мобилизованные корейцы не всегда знали, что будут работать в «трудовых батальонах». По рассказам корейцев-трудармейцев, проработавших в Коми АССР, при отправке за пределы Узбекистана им было объявлено, что они будут направлены либо на фронт, либо на военную подготовку, а затем на фронт. О том, что они будут работать в трудовой армии, они узнавали лишь на месте прибытия.

Где работали корейцы-трудармейцы, и сколько их было? Имеющиеся на сегодняшний день документы не дают полной картины в этом вопросе, хотя и позволяют составить некоторое представление.

Первоначально, видимо, были планы об использовании мобилизованных корейцев только в республиках их проживания. Так, Постановлением ГКО №2414с от 14.10.1942 г. было предписано: «Корейцев всех использовать только в пределах Узбекской и Казахской ССР». Однако известно, что корейцы работали и в РСФСР, и на Украине.

Если говорить о Казахстане, то в годы войны из 37 544 карагандинских шахтеров различных национальностей добывал уголь 2 141 кореец, часть из которых была призвана в трудовую армию (по другим документам, на Карагандинских угольных копях в трудовых колоннах работали 2 622 корейца). [37, 142; 4, 93; 8, 314]

Корейцы были задействованы и на строительстве Турксиба. Об этом свидетельствует распоряжение ГКО от 10 января 1943 г. об оставлении на строительстве железной дороги до 20 февраля 1943 г. 500 корейцев, подлежащих отправке в Подмосковный угольный бассейн.

В архивном сборнике «История корейцев Казахстана» приведены 3 именных списка бойцов строительной колонны № 547 стройуправления НКВД СССР, прибывших из Гурьева. В первом списке, по состоянию на 5.09.1944 г., было 10 корейцев; во втором, по состоянию на 18.10.1944 г. — 19; в третьем, по состоянию на 5.01.1945 г. — 27. Кроме того, приведены частичные списки корейцев, работавших в нефтяной промышленности.

5 декабря 1942 г. вышло Постановление ГКО СССР «О мобилизации в Узбекской ССР 2,5 тыс. военнообязанных корейцев и направлении их на строительство Узбекского металлургического комбината». [95] А 11.02. 1943 г. военком ташкентского облвоенкомата дает предписание райвоенкоматам о мобилизации на строительство комбината негодных к службе, но годных к физическому труду; выписываемых из госпиталей военнослужащих; военнообязанных, эвакуированных из западных областей; и «не явившихся на медосвидетельствование по приказу НКО № 882 корейцев, в возрасте от 18-50 лет». [88] В октябре 1943 г. секретарь ЦК КП УзССР У. Юсупов дает распоряжение в ЦК КП и СНК УзССР: «Прошу срочно дать указание Военкомату Республики и военному отделу ЦК о мобилизации корейцев призванного возраста, прежде всего квалифицированных плотников, каменщиков для металлозавода». [87] Из этого письма мы узнаем, что корейцы работали на строительстве театра на Беш-Агаче в Ташкенте.

Мобилизованные корейцы работали и на строительстве электромеханического завода в Чирчике. По состоянию на 5 октября 1942 г. сюда были направлены из «корейских» колхозов «Красный Восток», «Новая жизнь», «Восточный партизан», им. Буденного и им. Стаханова по 20 человек, и из колхозов им. Димитрова и им. ОГПУ — по 15 человек. [89] Документы и воспоминания трудармейцев говорят об участии корейцев на строительстве Нижне-Бозсуйской ГЭС, в карьерах Джизака, на шахтах и строительстве цементного завода в Ангрене.

В России корейцы-трудармейцы работали от Подмосковья до Коми АССР. В марте 1943 г. 5135 корейцев были направлены в Подмосковный угольный бассейн в Тульской области. На апрель 1945 г. в Тульской области насчитывалось 844 корейца, а во втором квартале 1945 г. — 1027. Данное увеличение численности корейцев связывается «с разрешением воссоединения разрозненных корейских семей, мобилизованных в рабочие колонны и батальоны, а также с прибытием демобилизованных корейцев-красноармейцев». В 1945 г. руководство НКВД СССР приняло решение все корейские семьи вернуть назад в Казахстан и Узбекистан. [8, 314-316]

В последние годы приводятся архивные данные по корейцам, очутившимся по мобилизации в исправительно-трудовых лагерях НКВД в Коми АССР. Согласно письму НКВД Коми АССР на имя наркома внутренних дел СССР Л. Берии «в республике имеются мобилизованных корейцев, немцев и болгар в лагерях — 13810 чел., а в шести исправительно-трудовых лагерях корейцев и болгар насчитывается 1564 чел.». [82; 8, 316; 7, 92] Н. Ф. Бугай дает также справку, что: «В информационных документах НКВД Союза ССР той поры … указывалось, что на правах участников рабочих колонн и рабочих батальонов было занято 1500 граждан корейской национальности в Ухтинском лагере НКВД Союза ССР». [8, 316] Также указывается, что в 1945 г. 1 500 корейцев срочно были переселены из Коми АССР в Казахстан и Среднюю Азию. [7, 92]

Есть данные, что корейцы-трудармейцы работали на Алтае (на лесоповале), на строительстве оборонительных сооружений под Сталинградом, оборонных объектов под Казанью, на шахтах Воркуты и Ленинградской области, в Пермской области, на Нижнем Тагиле, а также на Украине, на рытье окопов под Харьковом и строительстве стратегической железнодорожной ветки.

Работали корейцы как на «обычных» объектах, так в ИТЛ НКВД; как вместе с «обычными» гражданами, так и с заключенными и «спецконтингентом». Большинство из них жило в бараках с нарами, землянках, кибитках или вагончиках. Питались они крайне скудно. Небольшим подспорьем был привезенный с собой рис, овес из конюшни (в обмен на деньги или вещи), грибы и ягоды летом, редкие посылки и денежные переводы из дома. Конечно, все это носило эпизодический характер. Поскольку нормы питания были крайне малыми, многие корейцы находились на грани истощения.

Корейцы-трудармейцы были задействованы на строительстве заводов, ГЭС, автомобильных и железных дорог, оборонительных сооружений и объектов культурного назначения; на рубке и сплаве леса, заготовке корма скоту, в каменоломнях и шахтах, на нефтяных буровых, на заготовке древесного угля и т. д. Работали они по 11-12 часов в сутки. Рядом с ними работали как заключенные и «спецконтингент», так и местные жители.

По воспоминаниям бывших трудармейцев Ухто-Ижемского лагеря Коми АССР, многие из них из-за постоянного голодания и тяжелой работы находились на грани выживания. Известны жалобы на имя начальника лагеря, генерал-лейтенанта С. Бурдакова, на тяжелые условия. По документам архивов Коми, в январе 1944 г. корейцы устроили забастовку. В течение двух дней до 200 человек не выходили на работу из-за ненормальных жилищно-бытовых условий. После ареста 7 руководителей забастовки работа была возобновлена. [92]

Несколько лет назад, я записал рассказы 6 трудармейцев (Угая Черсика, Хегая С. И., Кима А. И., Ли К. М., Тяна Е. Н., Кима К. А.). Чтобы себе представить трудармейские годы, проведенные в Коми АССР, я привожу рассказ одного из них, Хегая Сергея Ильича:

«В октябре 1943 г. из «Полярной звезды», где жила моя семья, по повестке мобилизовали 17 молодых корейцев (1926 г. рождения). Я тоже хотел на фронт и пошел добровольцем, сказав, что потерял документы. В военкомате сказали, что мы идем в армию: сначала пошлют в Куйбышев на обучение, а затем — на фронт. Всех наголо постригли как солдат, каждый вечер в колхозе проводы, концерты — так, как провожают на фронт.

В середине октября 18 человек с колхоза на грузовике повезли в Ташкент. Загрузили в товарняк, около 700 человек, все корейцы. Через 2-3 суток приехали в Куйбышев. Два дня жили в вагоне. Затем загрузили в поезд, но не сказали куда едем.

Ехали почти месяц (иногда целые сутки находились на станциях). Приехали в Коми АССР, г. Ухта, в Ухт-Ижимский лагерь. Прибывших распределили по местам работы: нефтяные месторождения, либо строительство дороги. Меня распределили на строительство автомобильной дороги.

Ночью погрузили на студебеккеры (машины открытого типа) по 30 человек. Было холодно, температура — около 25 градусов. Когда приехали, никто не мог встать — замерзли. Нас стали как полена заносить в избу. В избе было жарко. Отмерзшие лица стали течь. 1-1,5 часа отдохнули, приказ — выходить. Шли пешком 8 км, снег — по пояс, затем на пароме через реку.

На берегу стояли срубы. Нас провели в большой дом, в нем — двухъярусные нары на 100 человек. В других бараках жили заключенные. Территория не охранялась, так как бежать было некуда — везде лес.

На следующий день нас разобрали по отделениям — по 23 человека. Меня назначили командиром отделения. Прорабом был заключенный. Дали топоры, двуручные пилы и лопаты. Валили лес, корчевали, забивали колья, выравнивали (опускали и поднимали полотно). Так мы работали 1943-1944 гг. Работали по 12 ч. в сутки.

В сутки выдавали по 700 грамм «хлеба» — черного и сырого суррогата. В первые дни в столовую не ходили: там дважды в день давали «щи» из соленой капусты и ячменную или овсяную кашу, мясо не давали, изредка — картошку. Ели продукты, взятые из дома, прежде всего, рис. Покупали также продукты на деньги, взятые из дома. Продукты (хлеб и крупу) покупали у одного корейца-заключенного, который приходил к нам в барак. Он был в числе тех, кого арестовали в 1938 г., и работал в Ухте оператором нефтяной вышки. Он играл в карты и предложил нам играть на деньги. Скоро он выиграл у нас все деньги и перестал приходить.

С декабря начали есть то, что давали. Многие стали худеть. В феврале стало еще хуже — суточная норма стала 300 грамм хлеба и баланда. Многие из-за ослабления перестали вырабатывать норму. В марте от недоедания все не смогли вырабатывать норму. Люди не могли поднять даже топор. Его привязывали к веревке и несли на спине. От сильного ветра многие не могли удержаться на ногах.

В апреле приехала комиссия. Всех разделили на три категории: ЛФТ — легкий физический труд, СФТ — средний физический труд и ТФТ — тяжелый физический труд. Из 100 человек — 26 попали в ТФТ, в том числе и я, поскольку до этого 2 месяца работал хлеборезом. Всех ЛФТ и СФТ увезли на машинах. Нас 26 человек отправили в ОЛП № 10, в каменоломню для добычи гипса для радиопромышленности. Работали вместе с заключенными. Взрывали гипсосодержащий камень и грузили на машины. Жили в бараках с двойными нарами.

В октябре 1944 г. меня одного направили на пункт разгрузки и погрузки камней, в 5 км от каменоломни. Рядом было болото. Работал там вместе с 2-мя заключенными — грузином и белорусом. Жили в кибитке. Машина с ОЛПа по замерзшему болоту привозила камни с каменоломни, мы ее разгружали, складывали в штабеля, затем приезжала другая и мы ее загружали. Так работал всю зиму до апреля 1945 г. Зимой я стал опухать от недоедания. Мне давали на 10 дней сухой паек: хлеб — 7,5 кг. За неделю я все съедал, а 3 дня ходил голодный. Когда я брал камни, в глазах темнело.

Когда болото растаяло, меня снова направили в каменоломню. С мая 1945 г. нас перевели в населенный пункт «Водное», нечто типа рабочего городка, рядом с ОЛПом. Работал в сельскохозяйственном секторе, заготавливал корм скоту (ветви березы).

Затем меня направили на «углежжение». Говорили, что оттуда живыми не возвращаются. Место находилось в 50 км от ОЛПа на берегу реки. Моя работа состояла в следующем. На 6 лошадях нужно было волокушками расчистить площадку (от мха и глины) размером в 3 х 5 м. Затем привезти полена 0,5 на 2 м. Сложить из полен куб 40 куб. м. Внутри куб пологий (диметр шахты — 0, 5 м.), и внутри него костер. Затем весь куб закрыть мхом, сверху все замазать желтой глиной. Внутри все тлеет. В результате получался ценный древесный уголь. Потом все заливалось водой.

Так работал 20 дней. Кормили хорошо, даже выдавались «премиальные» блюда. Но за день так уставал, что не хотелось даже есть. От усталости сразу шел спать. Вскоре я отказался работать и слег. Думали, что я заболел. Температура нормальная, а я все равно не выхожу. Поставили другого, но он не справлялся с работой. 6 дней не выходил на работу. Начальник стал угрожать, что отправит в тюрьму за то, что отлыниваю от работы в военное время.

Отправили снова в ОЛП на медицинское обследование на трудоспособность. Неделю лежал в больнице. После больницы меня снова должны были послать на «углежжение». Я сказал, что не поеду. Поставили меня на сплав, из реки доставать бревна. А через несколько дней меня послали на «углежжение», но каптёром — заведовать промышленным и продуктовым складом. С июня по декабрь 1945 г. я здесь и проработал.

За время пребывания в Коми АССР я написал одно письмо, но письма не получал. В 1944 г. получил две посылки из дома — по 8 кг риса

В декабре 1945 г. получил вызов из дома (через военкомат) в связи с тем, что родители старые и у них нет кормильца. Я написал заявление в ОЛП. Сдал каптерку и прибыл во 2-ю часть (отдел НКВД). Мне выдали пропуск домой (с красной диагональной полосой). При мне были деньги, продукты. Возвращался по маршруту Ухта-Котлас-Чкаловск-Ташкент».

Позже корейцы, работавшие в трудовой армии, были признаны участниками трудового фронта в годы войны. В связи с юбилеями победы они стали получать правительственные награды. Также на них распространялись определенные льготы.

Корейские колхозы в годы войны</p style=»text-align: justify;»i/pЗа время пребывания в Коми АССР я написал одно письмо, но письма не получал. В 1944 г. получил две посылки из дома — по 8 кг рисаb>

В связи с мобилизацией взрослого мужского населения в трудовую армию, корейские колхозы опустели. На полях преимущественно были старики, женщины и подростки. Несмотря на катастрофическую нехватку рабочих рук и техники, органы власти увеличивали в корейских колхозах посевные площади. За время войны (1941 по 1945 гг.) корейским колхозам «Авангард», «Большевик», «Гигант» (Казахстан) более чем в 3,5 раза увеличили посевные площади, «3-й Интернационал» (Казахстан), «Северный маяк» и «Политотдел» (Узбекистан) — более чем в 4 раза, а колхозу «Полярная звезда» и «имени Ленина» (Узбекистан) — более чем в 5 раз. За четыре года войны колхоз «Полярная звезда» поднял 1080 га целины.

Благодаря самоотверженному труду колхозников были значительно увеличены прежние показатели по валовому сбору и урожайности. Если в 1941-1943 гг. колхоз «Полярная звезда» с каждого гектара сдавал в среднем по 23,6 центнера хлопка, то в 1944-1946 гг. — 39,4 центнеров. [86, 44]

На всю страну прославился рисовод из колхоза «Авангард» Кзыл-Ординской области Ким Ман Сам, который в 1942 г. достиг мирового рекорда урожайности риса — свыше 150 центнеров с гектара. Такого урожая в последующие годы никто больше не получал. За внедрение передовых методов агротехники ему в 1946 г. была присуждена Государственная премия СССР, а в 1948 г. присвоено звание Героя Социалистического Труда — высшая награда в СССР за трудовые достижения.

В Каратальском районе Казахстана из 3 861 награжденных в 1946-1947 гг. медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» было свыше 1000 корейцев. [36, 31]

Вклад корейцев в дело победы проявлялся многообразно. Организация воскресников, взносы в фонд обороны, сбор средств на постройку самолетов, танков и бронепоездов, подарки для фронтовиков, помощь семьям воинов и многое другое — все это свидетельствует о патриотизме корейцев и их горячем желании внести свой вклад в защиту своей новой Советской Родины. Так, корейские колхозы Кзыл-Ординской области («Большевик», «Гигант», «Кантонская коммуна» и «Авангард») в течение 2-3 дней после обсуждения призыва москвичей и ленинградцев о помощи фронту внесли более 350 000 рублей деньгами и на 105 000 рублей облигаций и сдали в фонд обороны 6000 пудов риса и 18 000 штук различных вещей. Председатель колхоза «Дальний Восток» Каратальского района Казахстана Шин Хен Мун внес в фонд обороны 120 000 рублей.

В 1942 г. тракторист колхоза «III Интернационал» Лим Павел внес в фонд обороны, на строительство боевого самолета, из своих личных сбережений 303 тысяч рублей. В 1943 г. в колхозе «Путь к социализму» на военный заем подписались все колхозники (210 человек): наличными внесено было 3,7 тыс. рублей и 90,5 тыс. — в кассу Госбанка. В колхозе «Восточный партизан» на военный заем 1943 г. были охвачены все 452 колхозника; подписная сумма составила 250 000 рублей. В колхозе имени Молотова на заем подписалось 665 человек, подписная сумма составила 300 000 рублей. Колхозники колхоза «Политотдел» внесли в фонд обороны 71 500 руб., колхоза «Новый путь» — 33 279 руб., колхоза «Красный партизан» — 12 270 рублей. В этом движении участвовали даже дети. Так, ученица 7 класса колхоза им. Свердлова сдала в фонд обороны два больших серебряных кольца. [41, 76-78]

В 1943 г. корейские колхозы Узбекистана («Полярная звезда», им. Ленина, «Правда», им. Свердлова и «Северный маяк») внесли в фонд Советской Армии 6 млн. рублей и отправили в подарок армии 695 посылок. Председатель колхоза «Северный маяк» Ташкентской области С. Г. Цой внес на строительство самолета 1 млн. рублей. В телеграмме Верховному главному командованию он писал: «Я вношу на строительство звена самолетов «Колхозник Узбекистана» 1 миллион рублей из своих личных сбережений. Прошу мой заказ для Красной Армии передать одному из авиационных заводов, а коллектив рабочих этого завода прошу ускорить строительство самолетов и быстрее передать их в действующую армию для нанесения сокрушительных ударов по гитлеровским захватчикам». [41, 76] Наряду с денежными средствами корейцы Узбекистана, как и другие трудящиеся республики, отправляли на фронт одеяла, телогрейки, полушубки, шапки, шарфы, варежки, носки и другие вещи.

Несмотря на политический статус корейцев как депортированного народа, достижения корейцев не могли остаться незамеченными. Корейцы, причем массово, начинают получать правительственные награды. Только в одном Каратальском районе Казахстана из 3 861 награжденных в 1946-1947 гг. медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» было свыше 1000 корейцев. [36, 31]

Период войны — особое время в истории нашей страны. Весь народ поднялся на борьбу с захватчиком. Каждый считал своим долгом внести свой вклад в дело победы. Это время отмечено особым массовым трудовым героизмом. Все трудились, не покладая рук, в том числе и корейцы. Такой моральный подъем и такой трудовой героизм сохранился и в послевоенное время, когда нужно было страну возрождать из пепла.

В трудные для Родины годы корейцы сумели забыть и подавить в себе чувство унижения и обиды. Это очень важно для понимания самоотверженного труда корейцев. Подобное стало возможным, потому что в корейцы связывали случившееся с ними с недоразумением, ошибкой, а порой даже пытались оправдать целесообразность жестких мер, так как находились в плену сталинских домыслов о врагах социализма. Они по-прежнему верили в незапятнанность Сталина и в то, что живут в самой справедливой стране. Кроме того, для корейцев, лишенных возможности воевать, их труд на земле был единственной возможностью реализовать себя и добиться общественного признания. И они полностью отдавали себя этому труду.

Глава 8. КОБОНДИ – ОБРАЗ РЫНОЧНИКА В НЕ РЫНОЧНОЙ ЭКОНОМИКЕ

Справка

Кобонди — бригадная форма организации труда корейцев в СССР (в условиях нелегальной аренды колхозных и государственных земель), заключающаяся в сезонной (преимущественно, маятниковой) предпринимательской деятельности по выращиванию сельскохозяйственных культур на основе договора с сельскохозяйственными и иными предприятиями. Будучи первой формой частного и этнического (корейского) предпринимательства в СССР, кобонди было основано на принципах самоуправления и экономической мотивации. Поскольку оно было нацелено на конечный результат, урожаи бригад кобонди превышали урожаи обычных колхозно-совхозных бригад в несколько раз, что позволило существенно повысить уровень жизни корейцев по сравнению со средним общесоюзным уровнем. В годы перестройки арендный подряд начинает рассматриваться в качестве образца ведения сельского хозяйства.

х х х

Их иногда сравнивают с перелетными птицами. Ранней весной они отправляются в далекие края, за сотни и тысячи километров от родного дома. До поздней осени они живут на луковых и арбузных полях в землянках, камышовых шалашах, временно сколоченных домиках из случайных материалов или в вагончиках на колесах.
Возвращаются домой они по-разному. Улыбнется им удача — и зимой вино рекой льется в столичных ресторанах, покупаются машины и квартиры; случился неудачный год — и они идут в долговую кабалу, чтобы год прожить и подготовиться к следующей весне. И так — из года в год.
Кобондя… Так в Советском Союзе стали называть корейцев, выращивающих на договорных условиях (и что важно, в условиях нелегальной аренды) сельскохозяйственную продукцию на колхозных и государственных землях в разных регионах СССР. На основе семейных ячеек, родственников, друзей они создавали бригады, вступающие в договор «аренды» с колхозом, совхозом или подсобными хозяйствами предприятий и воинских частей. Небольшой по численности коллектив брал на себя обязательство получить установленное количество продукции земледелия с арендуемой площади земли, а руководство хозяйства обязывалось предоставить арендаторам технику, семена и удобрения. По условиям договорённости, можно было сдать установленный объём продукции или весь валовой сбор по заранее оговорённым расценкам. Основными пунктами договора аренды являлись условия арендной оплаты, выделение земли под огород в размерах приусадебных участков, установленных колхозниками и рабочим, порядок приема сверхплановых объемов продукции или официальное разрешение вывоза сверхпланового урожая за пределы хозяйства, а также авансирование деньгами в счет сдачи предстоящего планового урожая. Плата за арендованную землю могла быть в виде продукции, и деньгами. В случае платы продукцией (планового объема), сверхплановая часть либо оставалась в распоряжении членов бригады, либо сдавалась по рыночной цене, но ниже оптово-закупочной. [49, 143-144, 173] Если учесть, что речь шла о тоннах сельхозпродукции, которая зачастую вывозилась в Россию, где цены на овощи были значительно выше, чем в Средней Азии, то чем больше был урожай, тем богаче становился кобондя.
Возникнув в конце 40-х гг., кобонди в СССР стало «фирменным» бизнесом корейцев и охватило самые широкие слои корейской общины. Среди них не только колхозники, но и инженеры, технологи, конструкторы, строители, педагоги, экономисты, журналисты, ученые, обладатели научных степеней и званий. «Обычно рост городов и городского населения, — пишет узбекистанский статистик Ким Мен Гир, — сопровождается глубокими сдвигами в сфере занятости и прежде всего оттоком аграрного населения в другие отрасли труда. У корейцев же республики немалая часть сельского населения, переехавшего в города, как и жителей поселений, преобразованных в городские, не оставляет прежней сферы труда, она пополняет прослойку городского аграрного населения, мигрирующего в полевой стан. … В городах проживает 2 из 3 корейцев республики, занятых в сельском хозяйстве, в том числе за ее пределами». [40, 139] И в этом смысле кобонди — уникальное явление, не встречаемое у корейцев других стран.
Уникальность кобонди и в том, что для них, по словам журналиста Г. Ли, практически не существовало понятия «зоны рискованного земледелия». Кобондя брали в аренду земли, считавшиеся бросовыми, и получали на них урожаи, в несколько раз превышающие урожаи на лучших колхозных и совхозных полях. Они опровергали учебники о невозможности культивации той или иной сельскохозяйственной культуры в определенных регионах. Кобондя стали родоначальниками многих инноваций и технологий, впоследствии получивших высокую научную экспертизу.
Однако наибольшая историческая значимость кобонди заключалось в том, что в рамках огосударствленной, тотально регламентируемой экономики — это был один из первых шагов к экономической свободе и независимости, к рыночной системе хозяйствования в сельском хозяйстве. И в этом смысле мы можем гордиться тем, что корейцы стояли у истоков модернизации методов хозяйствования в советской экономике. Корейцы показали, как можно, не за счет воровства и хищения государственной собственности, не за счет взяток, а трудом — напряженным и рационально организованным — обеспечить уровень жизни, в десятки раз превышающий средний уровень жизни по стране. Этот пример имел большое значение с точки зрения формирования оптимистично ориентированных мотиваций в общественном сознании.
В сознании советского обывателя высокие доходы и уровень жизни были связаны с высоким статусом в социальной иерархии. Обладателями этого статуса были либо высокопоставленные чиновники, либо талантливые люди, достигшие неординарных успехов — известные писатели, чьи книги расходились тиражами, олимпийские и мировые чемпионы, звезды кино и эстрады, крупные ученые, космонавты, создатели высоких технологий. Но эти высоты были недосягаемы для обычного человека — не всем быть покорителем космоса или мировых достижений в спорте. Значение опыта кобонди в том, что рядовой обыватель увидел — даже в сельском хозяйстве, которое считалось в стране не престижным и мало оплачиваемым видом труда, можно обеспечить высокий уровень жизни и будущее своих детей.
Экономическая свобода (в той форме, в какой она была возможна в рамках регламентированной экономики), активное (осуществляемое на практике) стремление жить лучше за счет собственного труда и инициативы, готовность жить по законам риска — это то, что характеризует кобонди. Конечно, этим не удивишь читателя, живущего в условиях рынка. Но это удивительный феномен в рамках административно-командной экономики.
Во второй половине 70-х годов выходит повесть Анатолия Кима «Луковое поле». В ней есть все, чем характерна жизнь на поле: особенности договорных отношений между бригадами и совхозом, наем бичей и бомжей в качестве дешевой рабочей силы, технология сбора лука, охрана поля, быт (описание времянок, одежды, утвари, приготовления пищи), прием сдачи лука, отношения между людьми, удачи и неудачи сезонных овощеводов.
Но самое главное, Анатолий Ким показал, что кобонди — это не легкие деньги, которые падают с неба, как считалось в советском общественном мнении, а тяжелый труд земледельца. И еще — писатель заглянул в душу луковода. И в мотивации кобондя он увидел не только деньги и желание жить лучше, но и стремление к независимости и свободе, этим самым дорогим дефицитам советской огосударствленной снизу до верху экономики. Как увидел и то, что для кобондя лук не только товар для продажи, но и то, что он растил, за чем ухаживал, то, что пуповиной соединяет крестьянина с землей. Об одной из своих героинь, кореянке Любе, писатель пишет так:
«Но кто бы там не был владыкой земли, звезд и подземного царства — Люба не желала просить у него милостей. И если бы отвели к такому владыке и спросили: «Чего ты хочешь, Люба?» — она ответила бы: «Хочу, чтобы оставили меня в покое. Я сама найду, чего мне надобно». И если теперь она трудилась до кровавого пота, убирая лук, то это вовсе не ради жалких денег, которых не очень-то много будет, а потому лишь, чтобы собрать лук, который она засеяла, и четыре раза за лето пропалывала, и, считай, каждую луковицу уже поддержала в руках неоднократно, — ей не хотелось покоряться судьбе».
Луковое поле писателя — это символ надежды, символ стремления к свободе: «…Луковое поле … осталось позади… Из-под клочьев снега вновь зачернела земля — уже не помнящая ни жаркой августовской страсти, ни сентябрьских печальных голосов, ни безмерных трудов человека, исполненных упорства и надежды. Памятью земли были золотистые луковки и все круглые полосатые арбузы, которые давно раскатились по земле во все стороны, они-то припомнили бы чудесную и безмолвную ласку земли, дающую видимую яркую плоть жизни, черпая из невидимых сокровищниц любви. И эта любовь земная взмыла ввысь прозрачными парами воздуха и стала теперь любовью небесной, которая …плещется высоко поверх всех облаков и туч в виде голубого знамени вечной надежды». Именно надежда — надежда на достойную жизнь за достойный труд, надежда на лучшее будущее своих детей — двигала людей оставлять свои дома и ехать в далекие дали, жить в совершенно тяжелых условиях и работать, не разгибая спину от зари до зари.
Несмотря на то, что сезонное овощеводство на договорных условиях на протяжении уже более чем 50 лет является феноменом, характеризующим массовую трудовую деятельность советских и постсоветских корейцев, тема кобонди — одна из наименее разработанных. До перестройки эта тема была вообще предметом умолчания. Причины такого умолчания в следующем.
Прежде всего, нормативной базы для арендного землепользования до конца 80-х годов как таковой не было. Согласно закону от 1 февраля 1930 г. «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации и по борьбе кулачеством» аренда земель в районах сплошной коллективизации была отменена. А с 4 июня 1937 г. с постановлением ЦИК и СНК СССР года «О воспрещении сдачи в аренду земель сельскохозяйственного значения» аренда земли в СССР была полностью запрещена.
В силу этого деятельность кобонди находилась в сфере компетенции не планово-экономических и академических, а правоохранительных органов. Советская экономическая наука не изучала феномены, выходящие за пределы правового поля, не считая их закономерными, даже если они носили массовый характер. Тема кобонди никак не вписывалась в науку. Хотя в реальности кобонди являлось формой арендного подряда, формально — как экономическая форма организации труда — она не существовала. Вывозя выращенную на колхозном или совхозном поле продукцию на рынок, кобондя получал справку о том, что данная продукция выращена на личном приусадебном участке. Иначе говоря, кобондя (арендатор) как субъект экономической деятельности «не существовал» в виртуальной экономике советской политэкономии. А раз его нет, то и нет предмета для анализа.
Тот факт, что советские экономисты «не видели» кобонди, хотя в это движение были вовлечены тысячи людей, был не случайным. Дело в том, что кобондя по своей сути были предпринимателями, а кобонди — формой рыночных отношений, что рассматривалось советской политэкономией как то, что должно отсутствовать при социалистическом производстве. Если советские экономисты и признавали необходимость существования рыночной экономики при социализме, то только в качестве временного переходного компонента, например НЭП в первые годы Советской власти. Разумеется, во второй половине 50-х и первой половине 60-х, когда было объявлено, что к 80-м годам в СССР будет построена материально-техническая база коммунизма (при Хрущеве), и в 70-е годы, когда было объявлено, что страна вступила в фазу зрелого, развитого социализма (при Брежневе), о каких-либо предпринимателях и рыночных отношениях не могло быть и речи. Понятия «предприниматель», «бизнесмен» были из области негативной лексики как нечто, связанное с отжившим политико-экономическим строем (капитализмом), индивидуальным эгоизмом, моралью рвачества и алчной наживы, отсутствием духовности. И, конечно же, советская официальная наука не могла допустить признания того, что высокие урожаи «передового социалистического колхозно-совхозного строя» каким-то образом связаны с деятельностью частных предпринимателей, арендным подрядом, рыночными отношениями, то есть всем тем, что «не должно» существовать при социализме.

х х х

Первые попытки кобонди, вероятно, относятся к 40-м годам. По свидетельству моего дяди Хана Алексея, после того как корейцев стали забирать в трудармию, было немало случаев, когда подлежащие мобилизации корейцы сбегали и прятались в камышах. Выждав время, когда их переставали искать, беглецы вступали в тайные переговоры с администрацией колхозов на предмет нелегальной аренды земельных участков. В связи с мобилизацией людей в трудовую армию и повышенными плановыми заданиями в военное время, колхозы испытывали катастрофическую нехватку рабочей силы. Поэтому руководство колхозов закрывало глаза на нелегальность такого способа привлечения рабочих рук.
Однако кобонди как более или менее распространенное явление возникает лишь в 50-е годы, а позже становится «визитной карточкой» предпринимательской деятельности корейцев.
Какие факторы послужили причинами возникновения кобонди?
1. Важнейшим политико-экономическим фактором происхождения кобонди как формы миграционного овощеводства стала советская политика в области сельского хозяйства, направленная на укрупнение (объединение) колхозов. Если в 1940 г. в СССР было 235,5 тыс. колхозов (без учета рыболовецких), то в 1950 г. их стало 121,4 тыс., в 1960 — 44 тыс., а в 1971 — 32,3 тыс. Объединение колхозов происходило, как правило, по принципу: богатые, благополучные колхозы объединяли с менее благополучными. Корейские колхозы, считавшиеся благополучными, объединяли с местными колхозами. Последствия этого объединения породили целый ряд изменений, в том числе и мобильную миграцию среди корейцев.
Во-первых, корейские колхозы, бывшие в этническом отношении однородными, стали многонациональными. А в ряде колхозов корейское население из большинства превратилось в меньшинство. Ощущение собственного «корейского» дома стало размываться. По мере того, как корейские колхозы стали превращаться в полукорейские, а затем и в некорейские колхозы, они переставали быть для корейцев той «малой родиной», которая дорога и удерживает человека.
Корейцы начинают покидать эти колхозы. Постепенно их местом концентрации становятся города. Кроме того, они начинают выезжать и за пределы регионов депортации вообще. Если рассматривать этот процесс через призму причин возникновения кобонди, то можно констатировать следующую зависимость: изменение этнического состава корейских колхозов сделало более слабой связь между корейцами и этими колхозами, что, в свою очередь, стало фактором миграции корейцев из колхозов, в том числе и в поисках заработков за их пределами.
Во-вторых, объединение колхозов по принципу «богатый колхоз и бедный колхоз» привело к снижению уровня жизни корейских колхозов, что также стимулировало часть корейцев к поиску лучших заработков за пределами этих колхозов.
В-третьих, объединение колхозов зачастую происходило не рационально, когда имело место смешение разных профилей, например, животноводства и растениеводства. Если непривычный вид деятельности начинал доминировать в том или ином колхозе (а это происходило по административному решению вышестоящих органов и не зависело от мнения колхозников), это также становилось фактором поиска приложения своего профессионального опыта (в рисоводстве и овощеводстве) в других местах.
2. Кобонди как специфическая форма овощеводства рождается на фоне формирования монокультуры хлопчатника в Средней Азии. Хлопок, являвшийся валютной статьей и основой ряда отраслей промышленности, становится стратегическим сырьем и становится доминирующей культурой в плановых заданиях колхозов региона, в том числе и корейских. Например, в колхозе «Полярная звезда» в 1941 г. было засеяно 10 га хлопка, в 1942 г. — 100 га, в 1947-1949 гг. — 227 га, в 1953 г. — 860 га, в 1963 г. — 1250 га. [86, 13, 44; 43, 238] Поскольку хлопок являлся стратегическим сырьем, он полностью закупался государством, причем по низким расценкам.
Часть корейцев адаптировалась к производству хлопка и других технических культур (например, кенафа), а часть предпочла продолжить традиционные рисоводство и овощеводство. Если это невозможно было делать в силу каких-то причин в данном колхозе, корейцы стали выезжать в другие места, где это было возможно. Кроме того, рисоводство и овощеводство давали возможность продажи сверхплановой продукции на рынке по рыночным ценам, что невозможно было в случае с хлопком.
3. Кобонди как форма прибыльного бизнеса явилось прямым результатом общего снижения рентабельности колхозно-совхозной системы. В те годы государство в буквальном смысле эксплуатировало и обирало колхозы. Закупочные цены на сельхозпродукты были настолько низкими, что колхозы не в состоянии были возместить даже затраты на их производство. В начале 50-х гг. заготовительная цена центнера зерна составляла 83 коп., в то время как затраты на производство превышали 6 рубл. По молоку закупочная цена не покрывала и ¼ общих затрат на производство, а по мясу — только 5-6% затрат. [85, 83] Производство многих видов продукции стало убыточным. К началу перестройки большинство колхозов и совхозов утратили собственные оборотные средства и вели производственную деятельность за счет кредитов. В результате колхозы были вечными должниками у государства, а колхозники — у колхоза. Поскольку колхозники получали немного от колхоза, жили они главным образом за счет своего приусадебного участка. Конечно же, материальной заинтересованности работать в общественном хозяйстве не было. Работа обеспечивалась административными методами. Подобная система стимулов серьезно сказывалась на трудовой дисциплине, творчестве, ответственности, отношении к средствам производства. Если сюда добавить уравниловку, утрату веры в возможность хорошо зарабатывать по результатам своего труда, то становится понятным, почему в сельском хозяйстве начались поиски новых форм дохода, нашедшие свое воплощение в кобонди.
4. Важным фактором возникновения кобонди как формы рыночного частного предпринимательства был кризис директивной системы планирования колхозного производства. Люди стали уходить из обнищавших колхозов, ставших заложниками неэффективной экономической политики. Они своим, уходящим в глубину поколений, крестьянским умом чувствовали: что-то не так в этой колхозной жизни. Ведь работали они от зари до зари, а жили все хуже и хуже. И повсюду они «почему».
Почему государственные и партийные чиновники заставляют сеять именно эту культуру, когда на этих полях выгоднее сеять другую? Почему уборка урожая должна производиться в сроки, устанавливаемые райкомом партии, разве самому крестьянину не лучше знать, когда начинать и когда заканчивать эту уборку? Почему, выращивая год от года богатые урожаи, колхозы все больше погрязают в долгах? Почему колхозники лишены возможности распоряжаться тем продуктом, который они вырастили?
Уходя в кобонди, корейцы уходили от крупного государственного производства, где они были винтиками, в мелкий частный бизнес, где они сами хозяева, от централизованно-административной системы в область свободного предпринимательства, где они сами принимали решение, где, сколько и как сеять, когда производить полив и прополку, когда снимать урожай, где, кому и по какой цене продавать сверхплановую продукцию.
5. На возникновение кобонди как форму маятниково-сезонного земледелия существенно повлияла нарастающая урбанизация корейского населения. Если в 1939 г. удельный вес городского корейского населения составлял 15%, то в 1959 г. — 32%, в 1970 г. — 57%, 1979 г. — 72%, а в 1989 г. — 80%. [40, 136] Поскольку большинство корейцев на Дальнем Востоке и после депортации были заняты в сельском хозяйстве, то и переселившись в города, они не оставляют сельский труд. Сезонно-маятниковое овощеводство стали оптимальным вариантом, сочетающим жизнь в городе и сельскохозяйственный труд. По данным статистика Ким Мен Гира, по состоянию на 1989 г. в городах Узбекистана проживало 2 из 3 корейцев, занятых в сельском хозяйстве. [40, 139]
6. Важным фактором для понимания возникновения кобонди как арендной формы земледелия является весь предшествующий опыт земледелия корейцев. В Корее основным формой земледелия была аренда. Переселившись в Россию, большая часть корейцев работала на арендных землях по принципу семейной аренды. Советская власть привнесла новые формы в земледелие — кооперацию в виде ТОЗов, артелей и коммун. Корейцы оценили преимущества кооперации в совместной обработке земли. Однако, объявив все земли государственными и передав сельскохозяйственные земли в вечное пользование колхозам, Советская власть похоронила надежду крестьян иметь собственные наделы земли. В колхозной системе, крестьяне по существу становятся крепостными. Аренда, даже нелегальная, в условиях отсутствия частной собственности на землю, была единственным способом для крестьянина вырваться из этой системы и, при этом, оставаться в сельскохозяйственным производстве. Однако, уходя в знакомую им аренду, кобондя привносят в нее особенности советской системы и свой опыт по кооперации в ТОЗах.
7. Немаловажным фактором, проливающим свет на причины возникновения кобонди как подвижной формы образа жизни и земледелия, является миграционная мобильность корейцев в целом. В середине ХIХ в. корейцы, ранее проживавшие в вековой изоляции, в массовом порядке перебираются в Россию, несмотря на запреты и угрозу казни.
В России корейцы также начинают расселяться по всему Дальневосточному краю, меняя формы занятий и места проживания. Небольшие партии корейцев оседают и в Центральной Азии. Депортация 1937 г. явилась также формой миграции, хотя и насильственной. Но и на новом месте корейцы не стали дожидаться, когда государство обеспечит им все необходимое для нормальной жизни. Не прошло и года, как корейцы, несмотря на запреты, стали покидать вновь созданные колхозы и совхозы, самовольно выезжая из Казахстана в Узбекистан и Киргизию. В годы войны корейцы были отправлены в трудовые лагеря: снова новые места, новая адаптация. В 50-е — 60-е года мы наблюдаем переселение корейцев по оргнабору. Например, в связи с освоением Джетысайского массива Южно-Казахстанской области под хлопковые плантации несколько маломощных и низко рентабельных колхозов Каратальского района Талды-Курганской области в 1950-53 гг. полным составом корейского контингента (около 1,5 — 2 тыс. человек) переселились в районы Южно-Казахстанской области. Переселение корейцев по оргнабору имело место и в 60-х гг. в связи с организацией рисового совхоза «Бакбатинский», когда туда было переселено около 200 корейцев из трех различных областей. [37, 17-18]
Когда был снят запрет на передвижение корейцев за пределы ареала депортации, корейцы в массовом порядке возвращаются в Россию. Уже на 15 января 1959 г., спустя 6 лет после отмены запрета на ограничение передвижения, в России насчитывается 91 тыс. корейцев, репатриантов из Средней Азии. [54, 17] Затем мы наблюдаем появление корейцев на Кавказе, Украине, в средней полосе и на юге России, на Урале, в Сибири и т. д. Интенсивно происходит миграция корейцев из сельской местности в города.
Иначе говоря, с момента перехода в Россию в XIX в., корейцы постоянно находятся в миграционном процессе по всему пространству СССР. Новые места, новое этническое окружение, новые формы деятельности, новые условия жизни — и все это происходит в жизни одного и того же поколения. Миграционная мобильность и высокая адаптивность к новым условиям становятся важным признаком идентичности коре сарам и важной предпосылкой кобонди. Поэтому, когда жизнь в колхозах в результате размывания корейских колхозов, формирования монокультуры хлопчатника, уравнительной системы оплаты труда и низкого уровня доходов перестала быть привлекательной, это стало новым стимулом для очередной миграции корейцев в поисках приемлемых для себя условий оплаты труда и условий жизни. В дальнейшем корейцы без труда сменят кобонди на новую форму маятникового бизнеса — челночную торговлю и начнут осваивать зарубежные страны — Турцию, Китай, Корею и т. д.
Правовой основы для существования арендного или семейного подряда до конца 80-х годов как таковой не было. Иные формы, нежели общенародная и колхозно-кооперативная, записанные в Конституции СССР не допускались, хотя сегодня очевидно, что по существу в СССР не было ни общенародной, ни кооперативной собственности. Поэтому быть кобондя — это означало постоянно балансировать на грани закона. В любую минуту кобондя можно было обвинить в аренде, запрещенной законом. По архивным документам дела о нелегальной аренде периодически передавались в прокуратуру. Позже отношение к кобондя несколько смягчилось, вернее власти стали смотреть на их деятельность сквозь пальцы, и не из-за любви к этим людям, всей своей практикой бросившим вызов обветшалым и неэффективным формам хозяйствования и организации труда.
Во-первых, хозяйствам было выгодно иметь дело с кобондя. На бросовых землях эти труженики добивались рекордных урожаев, порой в несколько раз превышающих урожаи на самых плодородных колхозных полях. Все эти достижения шли в актив колхозов и совхозов — планы, спускаемые государством, выполнялись и перевыполнялись. Например, при плане в 140 центнеров с гектара корейские бригады в Каратальском районе Казахстана снимали по 440-600 центнеров (колхоз «Ленинский путь», 1960 г.) и даже по 800 центнеров (колхоз им. Абая, 1956 г.). [37, 132-133]
Жилья кобондя не требовали, так как жили во временных жилищах на поле: полуземлянках; балаганах из строительных материалов — отходов пиломатериалов, рубероида, фанеры; отапливаемых вагончиках. [49, 176-177]
Все необходимое (семена, удобрения, пленку и т. п.) предоставлял колхоз, а если нет — доставали сами. Все нужные работы и услуги оплачивали из своего кармана. Плюс выполняли так необходимый хозяйствам план и сверхплановые задания (социалистические обязательства). Не трудно понять, что для многих колхозов и совхозов кобондя были настоящей золотой жилой.
Во-вторых, в условиях, когда кобондя находились на полулегальном положении, они стали источником легкой наживы для целой армии чиновников всех рангов, от которых зависела судьба арендаторов. Как это часто бывает, там, где есть труд, всегда находятся те, кто на нем паразитируют. Вымогательства, незаконные поборы — все это с лихвой наполняло жизнь кобондя.
Хочешь получить разрешение на аренду земли? Надо «добиться» расположения председателя совхоза. Нужно, чтобы вода на твой участок вовремя поступила? Залезай снова в свой карман. Нет удобрений? Надо снова «договариваться» с председателем, а зачастую и с ответственными «товарищами» из райкома партии или райисполкома, не забыв «отблагодарить» завскладом. Нужно вывезти продукцию? Но машины — государственные (колхозные). Значит, помимо оплаты по накладным, нужно «заинтересовать» директора автобазы, да и шофера. А на дорогах уже тебя с нетерпением поджидает ГАИ, чтобы урвать свою долю. Хочешь торговать на рынке? Директор рынка не тот человек, который будет отказываться от «благодарности». Санитарная проверка «показала», что твоя продукция не соответствует предъявляемым требованиям? Так сделай так, чтобы она «соответствовала». Взятки, взятки, взятки. Слишком много было желающих погреть свои руки на доходах кобондя.
Вот и выходило, что кобондя, которых партийные и государственные функционеры считали чуть ли низшей прослойкой, за которыми закрепилась дурная слава «любителей гоняться за длинным рублем», чей труд и форма организации труда квалифицировались дипломированными идеологами как пережиточные, не только вносили мощный вклад в житницу страны, но и служили подпорками для «передового» колхозно-совхозного строя, а также кормушкой для тех же функционеров.
Те принципы, о которых стали говорить в период перестройки — самоокупаемость, самофинансирование, самоуправление — с самого начала составляли суть кобонди. Доходы кобондя непосредственно зависели от конечных результатов его труда. Поэтому он работал не покладая рук, бережно ухаживал за каждым ростком, рационализировал производственный процесс, вносил новшества. Так, среди кобондя широкое применение получила система капельного орошения, позволявшая экономить воду и одновременно добиваться распределения воды между растениями. Через желобки с многочисленными отверстиями вода поступала к каждому ростку. Просто и эффективно. Но сколько нужно вложить труда, чтобы на площадях в 10-15 гектаров довести живительную влагу до каждого росточка! Хозяйское, рачительное отношение к земле, воде, посевному материалу, средствам труда было характерной чертой корейских арендаторов. А по иному и не могло быть. Ведь люди работали на себя, рисковали, за все платили из своего, а не государственного кармана.
Прошли годы. И лишь с середины 80-х годов государственные мужи признались в преимуществах аренды, подряда и других форм организации труда, основанных на хозрасчете, материальной ответственности и заинтересованности. Отдается дань и корейцам-первопроходцам. Вот что сказал в интервью газете «Сельская правда» начальник управления по производству овоще-бахчевых культур и картофеля объединения «Узбекистан» Госагропрома республики Б. Я. Липилин: «Почему с луком не бывает перебоев в последние годы? Да потому, что аренда на его выращивание существует фактически давно, лет двадцать. Корейцы, отличные мастера возделывания этой поистине незаменимой культуры, давно применяли аренду, не дожидаясь указаний, и хорошо преуспели в этом. И если арендная форма организации сельскохозяйственного производства будет внедряться смелее и снимутся пока еще немалые преграды на этом пути, мы можем добиться роста производства не только лука, а всего, что может расти на нашей щедрой земле». [123]
В период перестройки тема опыта корейской аренды начинает часто освещаться в СМИ. Одна из таких статей под названием «Обиды пахаря» вышла в 1988 г. в «Правде Востока». Посвящена она известному бригадиру Льву Киму. В 1975 г. он делал кобонди в одном из кашкадарьинских совхозов. Бесконечные проверки вынудили его с бригадой уйти в другой совхоз. С ветром перемен Л. Ким стал руководителем хозрасчетного участка совхоза. Достижения его действительно впечатляющие. Общая площадь пашни его коллектива — 1180 гектаров. Выработка на каждого члена коллектива за сезон — 30 000 рублей, в то время как в среднем по хозяйствам республики этот показатель не превышал 2500 рублей.
В бригаде Л. Кима — около 100 человек. Почти половина — люди с исковерканными судьбами, отсидевшие за нарушения закона. Таких людей обычно старались не брать на работу. А Лев Ким брал. И люди заново строили свою жизнь. Как-то о бригадире, который брал к себе, независимо от прошлого, всех тех, кто не боялся работы и соблюдал принципы кимовской бригады, написали в «Известиях». И в Кашкадарью стали приходить письма со всех концов страны — с просьбой принять на работу.
Оценивая работу кимовской бригады и совхоза, автор пишет: «Не совхоз помогает бригаде, а бригада вытягивает хозяйство». И вывод: «Иждивенчество? Без сомнения».
В 1989 г. в «Труде» выходит статья «Кочующие огородники», [126] посвященная бывшему инженеру, Г. Л. Киму, заключившему договор на выращивание овощей с одним из совхозов в Калмыцкой АССР. О хозяйстве Кима корреспондент пишет так: «На арендованной делянке бригада его творила чудеса. Лук у них, что называется, дуром пёр: по пятьсот центнеров на круг выходило. …Цветущий уголок. Всё дышало свежестью, радовало изобилием. Помидоры, каких не встретишь на лучших рынках Москвы. Россыпи малюток-огурчиков, корнишонов, о существовании которых мы уже и позабыли. Гряды с луком, с кабачками, синими баклажанами. Но самое сильное впечатление — от бахчи. На каждом шагу, будто пушечные ядра, неподъемные настоящие астраханские арбузы».
Сравнивая с участком Кима совхозные площади, автор статьи описывает их так: «На общественных же плантациях урожай овощей, бахчевых, к сожалению, просто убогий… Урожайность помидоров — 85 центнеров с га, огурцов — 94, моркови — 37, лука — 88. Крохи!…На ум пришли показатели работы арендаторов. В звене Кима всего 18 человек, а продукции производят больше, чем иной спецсовхоз. Причем не берут ни ссуд, ни кредитов.…Между прочим, спросил я экономиста об урожайности арбузов. В соответствующей графе оказался прочерк.
Не родит бахча. Каждую весну, согласно плану, сеем, а летом перепахиваем. …От дороги до горизонта простиралось поле; заросшее бурьяном почти в рост человека».
На фоне такого сравнения автор пишет о корейской бригаде: «У этих земледельцев … многому можно поучиться. Их бы собрать в Элисте на совет, скажем, в областном комитете партии. Ведь приглашали их коллег-арендаторов со всей страны в ЦК КПСС».
Однако местное руководство ополчилось против Г. Кима и его бригады. В кампанию подключились правоохранительные, административные и партийные органы. По вопросу о «пришельцах» несколько раз собиралась коллегия Госагропрома республики. Дело дошло до того, что Совет Министров АССР принял по этому поводу специальное постановление. Центральная газета республики опубликовала статью под заголовком «Арбузному буму» — заслон!», на местном телевидении вышла передача с критикой пришлых огородников, а председатель Госплана республики на совещании аппарата в Совете Министров республики прямо заявил: «Вырвем корейский вариант аренды из нашей почвы с корнем».
Перед арендаторами был поставлен ультиматум: убираться из республики или оформлять свою продукцию через местные склады. В связи с этим автор статьи пишет: «Похоже, ради этого и жмут на огородников. Хитрость тут в том, чтобы продукцию «вольных земледельцев» хоть как-нибудь, но отразить в отчетах агропрома. Дабы она фигурировала в сводках как товарная масса колхозов и совхозов…На эту тему много было говорено в Элисте, в самых высоких инстанциях. Мне объяснили: «Это же так просто. Они (арендаторы) собирают свой богатый урожай, а мы оформляем хозяйства. Ничего особенного: всего лишь игра цифр. А они (арендаторы) уперлись — и ни в какую».
Действительно, ничего особенного: просто выдать в отчетах чужую продукцию за свою. Поскольку арендаторы отказались играть в такие игры, МВД запретило выпускать транспорт с арбузами за пределы республики. Конфискованные арбузы до принятия окончательных решений были помещены на местные склады, где часть из них через некоторое время испортилась. Пострадали все: совхоз, арендаторы, потребители.
На протяжении всего многих лет кобонди являлось важнейшим фактором развития сельского хозяйства в СССР и формой самообеспечивающего бизнеса корейского населения. Кроме этого кобонди было определенным образом жизни корейцев; вне кобонди невозможно корректно понять саму этническую идентичность коре сарам.

х х х

Перестройка оказала существенное влияние на жизнь корейцев, формы их трудовой занятости и перспективы дальнейшего существования в новых независимых государствах. Серьезно она сказалась и на кобонди.
Начавшаяся в годы перестройки либерализация экономики привела к оттоку корейцев из сферы государственной экономики в сферу частного бизнеса. В первые годы перестройки это было связано с созданием кооперативов как формы предпринимательства. Они росли как грибы: если в СССР начале 1987 г. в кооперативах было занято лишь 15 000 человек, то к лету 1988 г. — уже 200 000, а к концу 1988 г. — более 1 млн. человек. [85, 364-365; 12, 321] Возникли строительные кооперативы, кооперативные столовые, кооперативные туалеты и другие кооперативы, практически по всему спектру товаров и услуг, которые были под силу небольшому коллективу.
С учетом тотального дефицита на рынке товаров и услуг в тот период, кооперативы стали прибыльной формой бизнеса. Например, подмосковный кооператив «Березка» взял в аренду убыточный завод стройматериалов. Поскольку он был убыточным, бывшее руководство завода даже запланировало ему убытки — 20 000 рублей за полугодие. После того как кооператив взял его в аренду, завод дал за эти полгода 156 000 чистой прибыли, производительность труда выросла на 73,4%, в 4 раза увеличился объем услуг населению, при этом численность работающих уменьшилась на 57 человек. [14, 339] Крымский кооператив «Прогресс» продал в мае 1987 г. бижутерии на 20 000 рублей, а в конце августа — на 217 000. Московские кооператоры наладили производство схем метро с указанием известных магазинов, зарабатывая на этом более 10 000 рублей в месяц, притом, что средняя заработная плата в стране была около 200 рублей. [85, 362]
Активно создавали кооперативы и корейцы, многие из которых — бывшие кобондя. Один из наших информаторов Сон Б. 10 лет проработал в кобонди. Но после принятия Закона о кооперации в 1988 г. он создал строительный кооператив «Колос» (1989-1992 гг.), который был намного прибыльней, чем кобонди.
Кризис государственных предприятий (простои, задержки зарплаты, затоваривание складов и т. д.) плюс нарастающая инфляция усилили движение людей из государственного сектора в сектор индивидуального и кооперативного предпринимательства. Отток корейцев в частно-кооперативный бизнес произошел не только из государственной экономики, но и из сферы кобонди. С одной стороны, годы перестройки легализовали аренду. Мало того, она стала одной из наиболее пропагандируемых форм предпринимательства. Казалось бы, наступило время всеобщего признания и расцвета кобонди. Однако легализация аренды не привела к расширению кобонди в корейской среде. За десятки лет существования кобонди корейцы приспособились к нелегальной аренде и отсутствие «Закона об аренде» не являлось для них каким-либо препятствием для осуществления кобонди. Кроме того, к кобонди не были устремлены помыслы всего корейского населения. Корейцы образовали серьезные прослойки в промышленности, строительстве, науке, здравоохранении и других отраслях.
Как уже отмечалось, перестройка открыла дорогу в новые виды бизнеса. Поэтому имело место не только отсутствие роста занятиями кобонди среди корейцев, но и определенный отток их из этой традиционной сферы корейского предпринимательства в другие сферы частного бизнеса. Почему корейцы стали уходить из кобонди?
Во-первых, новые виды бизнеса не уступали по прибыльности кобонди, а в ряде случаев и превосходили его. Во-вторых, по сравнению с кобонди многие новые виды бизнеса выглядели более мобильными. В кобонди финансовый результат становился известным только после реализации урожая; кроме того, в случае неудачи, кобондя мог изменить ситуацию лишь в следующем сезоне. В других же видах бизнеса возможности для наращивания прибыли или изменения тактики бизнеса не были ограничены сезонно-полевыми рамками. В-третьих, новые виды бизнеса не были такими трудоемкими, как полеводство и не были связаны с тяжелым физическим трудом. Мало того, они давали возможность часто ездить за рубеж, как в случае торгового бизнеса, или использовать в бизнесе свою прямую профессиональную квалификацию. В-четвертых, кобонди, как и сельский труд вообще, перестал быть престижным среди корейцев. Поэтому, если появлялась возможность достойно зарабатывать за пределами лукового поля, корейцы не жалели, что расстаются с делом всей прежней жизни.
В советский период, дипломированные корейцы, занимались кобонди, несмотря на его низкий социальный статус, поскольку он давал возможность получать больше, чем работа по специальности. Но после того, как открылись другие возможности высокого заработка, нежели в сельском хозяйстве, и, особенно, если это было связано с полученной профессией, корейцы старались воспользоваться данной возможностью.
В 90-е годы сокращение численности кобондя и увеличение доли корейцев, занятых другими видами бизнеса продолжилось. Наряду с теми факторами, которые имели место в период перестройки, возникли и другие факторы оттока корейцев из кобонди.
Во-первых, это увеличение затрат кобондя на производство. Кризис сельского хозяйства на фоне общего кризиса привел к обнищанию бывших колхозов и совхозов. В отличие от советского периода, когда колхозы обеспечивали арендаторов техникой, семенами, удобрениями, и т. д., то есть всем необходимым для работы, в период независимости, по сведениям наших информаторов, они доставали все сами. Конечно же, увеличение себестоимости продукции сказывалось и на доходности кобонди.
Во-вторых, распад СССР привел к образованию независимых государств. Как это сказалось на кобонди? Граждане некогда единой страны стали иностранцами на территории этой страны. Между некоторыми бывшими советскими республиками был установлен визовый режим. Вывоз сельхозпродукции стал натыкаться на сложное оформление документации, таможенные пошлины, что вело к снижению прибыли. Так, чтобы вывезти лук, выращенный в Узбекистане, в Россию надо пересечь узбекско-казахскую и казахско-российскую границы. А после реализации продукции нужно еще и провезти выручку домой, так как в каждой стране СНГ были введены свои правила и ограничения по вывозу и ввозу валюты.
Введение в середине 90-х гг. в странах СНГ собственных валют еще более усложнило кобонди. Кроме того, что речь шла о разных валютах. В некоторых государствах, например, в Узбекистане, на протяжении 90-х гг. сохранялось несколько курсов местной валюты по отношению к доллару: государственный биржевой курс, курс для предприятий, имеющих лицензию на конвертацию, и курс «черного» рынка.
В силу повышения криминогенной ситуации на всем постсоветском пространстве кобонди стало небезопасным. Причем источником опасности для граждан другой республики становились не только криминальные структуры, но и сами правоохранительные органы.
Если в советский период цены и уровень затрат на проживание во время сезонных работ были сопоставимыми в разных республиках, то в 90-е годы разница между ними стала огромной. Деньги, которых хватало, чтобы прожить несколько месяцев в Узбекистане, были равны деньгам, на которые можно прожить лишь несколько недель в России.
На овощных рынках все жестче стала конкуренция. Например, Дальний Восток и Сибирь, считавшиеся в советский период прибыльными рынками сбыта для узбекистанских овощей, стали заполняться продукцией не только со всех стран СНГ, но и зарубежных стран: Китая, Вьетнама и других.
Иначе говоря, кобонди на дальнем расстоянии становилось все менее прибыльным и более опасным. Что касалось кобонди у себя дома, то главная проблема, возникавшая здесь — это рынок сбыта. Продажа на собственных рынках в Узбекистане, в силу низких цен, делало кобонди малоприбыльным. А вывоз на российские рынки был сопряжен с целым рядом проблем — высокой стоимостью транспортировки, увеличивающимся риском, жесткой конкуренцией на рынках (в том числе, с использованием криминалитета), положением на «птичьих правах» и т. д. Поэтому многие корейцы, которые продолжали заниматься кобонди, стали наряду с этим осваивать и другие виды бизнеса. Так Л. Ким из Кашкадарьинской области, наряду с кобонди, оформил фермерское хозяйство, в рамках которого развивались свиноводство и рыболовство, стал заниматься строительством инфраструктуры в степи с последующей продажей этих земельных участков. Другой наш информатор Р. Цой также вложил деньги, заработанные от кобонди в создание фермерского хозяйства в Кашкадарье — свиноферму, крупный и мелкий рогатый скот и ночного клуба в г. Чирчике. Иначе говоря, если в советский период кобонди существовало в чистом виде, то в 90-х годах, наряду с ним стало возникать кобонди, смешанное с другими видами бизнеса. Мало того, некоторые корейцы стали рассматривать кобонди лишь как способ накопления первоначального капитала, с последующим его использованием в другом бизнесе.

Глава 9. НЕ ЛУКОМ ЕДИНЫМ

НЕ ЛУКОМ ЕДИНЫМ[1]

Одним из ярких, еще малоизученных феноменов современной центрально-азиатской истории являются выдающиеся достижения советских корейцев. Известно, что в результате депортации 1937 г. корейцам был придан статус спецпереселенцев, ограничивающий их в правах. Коре сарам не являлись коренными народами ни России, ни Средней Азии; мало того, они относились к недавно прибывшим мигрантам, не знакомым большинству населения среднеазиатского региона. Если учесть характер сталинской национальной политики в отношении корейцев и их статус «не привилегированного» этнического меньшинства в СССР, данный феномен столь значительных достижений, несмотря на все препятствия, становится просто удивительным и не может не вызывать восхищения. Ни одна из корейских диаспор в мире (Японии, Китая, США, Канады и в других странах), не смогла достигнуть такого высокого статуса в социальной иерархии своих стран, как это сделали коре сарам в Средней Азии.

Достаточно упомянуть, что более чем 200 корейцев стали обладателями звания Герой Социалистического Труда за выдающиеся достижения в сельском хозяйстве. Но коре сарам могут гордиться не только успехами в области земледелия. Они образовали серьезные прослойки в промышленности, строительстве, науке, здравоохранении и других отраслях. Это можно увидеть на примере корейцев Узбекистана.

Распределение корейского населения Узбекистана по отраслям труда в 1989 г. [40, 144]

Все народное хозяйство

Численность

(тысяч человек)%Сельское и лесное хозяйство22,726,3Промышленность17,219,9Строительство10,512,2Народное образование8,710,1Транспорт и связь4,95,7Торговля, снабжение, заготовка сельхозпродукции4,65,3Здравоохранение и физкультура4,45,1Органы управления и общественные организации3,64,1Жилищно-коммунальное хозяйство, служба быта3,13,6Наука и научное обслуживание2,52,8Культура и искусство1,11,4Прочие отрасли производства и услуг3,03,5Итого86,4100

Среди корейцев есть или были:

· крупные политики и члены правительств (вице-премьер министр, министры и заместители министры, депутаты парламентов, председатель Конституционного суда);

· члены национальных Академий наук, руководители учебных и научных подразделений (ректоры и проректоры, деканы и заместители деканов, заведующие кафедрами высших учебных заведений; директоры и заместители директоров, начальники отделов и секторов научно-исследовательских и проектных институтов);

· руководители крупных промышленных, финансовых и сельскохозяйственных государственных и частных предприятий; национальных авиакомпаний, банков;

· известные спортсмены (олимпийские чемпионы, призеры чемпионатов мира и Европы, чемпионы профессионального спорта, победители различных международных турниров, чемпионы национальных чемпионатов СССР и стран СНГ, старшие тренеры сборных команд, руководители национальных олимпийских комитетов, руководители ассоциаций по различным видам спорта);

· известные, получившие международное признание писатели, композиторы, художники, артисты эстрады, оперы и балета и т. д.

Вклад корейцев в развитие сельского хозяйства Средней Азии. После депортации корейцев в Казахстан и Узбекистан, большинство корейцы были сконцентрированы в колхозах.

Несмотря на сложное критическое положение корейских колхозов с точки зрения их обустроенности, технической оснащенности и незнакомства с среднеазиатскими природно-климатическими и зонально-почвенными условиями, корейские земледельцы уже в первые годы демонстрируют успехи в получении высоких урожаев. Вот, что в частности писал заведующий сельхозотделом ЦК ВКП УзССР в ЦК ВКП (б): «В колхозах основных районов вселения Ташкентской области отмечается высокие знание агротехнических приемов возделывания культуры риса, в силу чего переселенческие корейские хозяйства на отдельных землях … показали весьма высокую урожайность, достигнутую от 20 до 40, а отдельные бригады — 70 центнеров при высокой стоимости трудодня». [42, 49]

В Казахстане, при плане 25-40 центнеров с 1 га земли, корейцы получали урожай втрое больше — от 80 до 120 ц. Корейские производители риса достигли рекордных урожаев не только в отношении СССР, но и в глобальном масштабе. Так, в 1942 г. Ким Ман Сам из казахстанского колхоза «Авангард» получил 150 ц. риса с 1 га. Это был мировой рекорд.

Высокие урожаи достигались корейцами не только в традиционных для них культурах (рис, бобовые и др.), но и в хлопководстве. Например, узбекистанский колхоз «Полярная звезда» начинает заниматься хлопком с 1941 г. В то время средняя урожайность хлопчатника по колхозам Средне-Чирчикского района составляла 21, 8 центнера с гектара. Корейские земледельцы уже в первый год получили 38, 7 центнера с гектара. [86, 12] В 1944-1946 гг. они собрали 39,4 центнеров. В 1949 г. в казахстанском колхозе «3-й Интернационал» были собраны 44,6 ц. хлопка с 1 га.

Корейцы также добились рекордных урожаев пшеницы, сахарной свеклы, картофеля, кенафа, лука, бахчевых. Так, в Казахстане, при плане урожая пшеницы в 9-11 центнеров с гектара корейцы собирали 30-38 ц. При плане сахарной свеклы в 250-260 ц. с гектара корейцы собирали 500-800 ц., а при плане картофельного урожая в 40-45 ц. с гектара, они собрали 150-500 ц.

Не удивительно, что, несмотря на статус «спецпереселенцев» и недоверие со стороны властей, корейцы, причем, массово, начинают получать правительственные награды. С 1948 по 1950 гг. в двух областях Казахстана (Талды-Курганской и Кзыл-Ординской) 57 корейцам было присвоено звание Героя Социалистического Труда за высокие достижения в области рисоводства, зерноводства, свекловодства, коневодства. [24, 41] В колхозе «Полярная звезда» (Узбекистан) свыше 600 передовиков-корейцев были награждены орденами и медалями, а 26 из них удостоены звания Героя Социалистического Труда. [43, 234]

С конца 40-х по 70-е гг. за высокие достижения в сельском хозяйстве более 200 корейцев получили звание «Героя Социалистического Труда», не говоря о том, что тысячи получили разного рода ордена, медали и почетные звания. Если мы сравним число корейских «Героев» к численности корейцев, то советские корейцы среди других народов СССР будут занимать одно из высших мест по процентному соотношению численности награжденных к численности представителей данного этноса. А председатель колхоза «Полярная звезда» Ким Пен Хва дважды удостаивался этого высокого звания.

Оказавшись после переселения на новой земле, корейцы не изменили своему трудолюбию. Столкнувшись с новой для себя культурой — хлопком, они уже через несколько лет стали давать рекордные урожаи. Именно за успешное выполнение планов заготовок хлопка, выведение новых высокоурожайных сортов этой культуры корейцы Узбекистана Сергей Хе, Хе Дон Юн, Ли Бон Дюн, Ким Пен Гир, Ли Кван Ок, Ли Сын Бон, Цой Бон Со, Хе Рим, Николай Ким, Дон Бен Хун, Николай Ли и многие другие были удостоены звания Героя Социалистического Труда. Сотни корейцев были награждены орденами и медалями.

А возьмем другую культуру — кенаф. Завезенный из Индии, кенаф с трудом приживался в Средней Азии. В 20-е гг. его урожайность была не высокой. Корейские колхозы в кратчайшие сроки сумели добиться такой урожайности, какая даже на его индийской родине и не снилась. Не случайно свыше 100 корейцев, добившихся наибольшей результативности в возделывании кенафа, удостоены звания Героя Социалистического Труда.

За какую бы растительную культуру не брались корейцы, везде они добивались впечатляющих результатов. Так, за достигнутые показатели в выращивании сахарной свеклы, овощей и бахчевых культур в Казахстане, 5 корейцев были удостоены звания Героя Социалистического Труда, 8 награждены орденом Ленина, 13 — орденом Трудового Красного Знамени, а 39 — медалями. К началу 60-х гг. корейские колхозы одного Каратальского района Талды-Курганской области сдавали государству и заготовительным органам 70% лука, выращенного в Казахстане. [36, 32-33]

Я уже не говорю о традиционном для корейца рисе. Ким Ик Се, Хе Се Ун, Ким Чан Ден, Цой Чун Зе, Ли Ен Гын, Хван Ча Нир, Ким Хан Гю, Ла Бен Сер, Тян Гым Чер и другие, целая плеяда настоящих мастеров рисосеяния были удостоены звания Героя Социалистического Труда.

Признанием организационных способностей корейцев в аграрном секторе стал тот факт, что десятки колхозов и совхозов в республиках Средней Азии было доверено руководить корейцам. Корейцы также занимали высокие должности в сфере сельского хозяйства на районном, областном, республиканском и всесоюзных уровнях. Это такие посты, как председатель Госкомитета по рыбному хозяйству Узбекистана (Х. T. Тен), зам. министра мясомолочной промышленности Казахстана (В. И. Хван), зам. министра хлебопродуктов Узбекистана (Н. Д. Тен), зам. министра плодоовощного хозяйства Узбекистана (Х. T. Тен.), председатель Республиканской Ассоциации пчеловодства Узбекистана (М. И. Юн), начальник отдела зерновых культур Министерства сельского хозяйства Каракалпакстана (Н. Н. Тян) и другие.

О том, какую роль в развитии сельского хозяйства сыграло кобонди, мы уже писали.

Вклад корейцев в развитие промышленности, финансовой и других сфер экономики. Наряду с сельскохозяйственными достижениями корейцы внесли существенный вклад и в другие сферы экономики республик Средней Азии. Они возглавляли промышленные ассоциации республиканского значения и занимали высокие посты в различных секторах государственных структур. Например, на республиканском уровне корейцы Узбекистана занимали (или занимают) следующие посты: генеральный директор «UzAutoSanoatTrans» (Е. Х. Ким), генеральный директор Ассоциации «UzTransGas» (В. И. Tё), генеральный директор Национальной авиакомпании «Uzbekiston Havo Yullari» (В. Н. Тян), зам. председателя правления Ассоциации легкой промышленности «UzLegProm» (Ф. Н. Ким), зам. председателя Ассоциации машиностроения «UzMachProm» (А. М. Хан), зам. председателя Ассоциации транспортного строительства, «UzTransStroy» (Л. П. Ким), председатель правления Совета директоров Узбекского межотраслевого объединения «Shodlik» (В. В. Огай) и другие.

В Узбекистане корейцы также занимали/занимают посты директоров промышленных предприятий: Алмалыкского завода металлических конструкций (Ф. М. Ким), Андижанского завода «IrMach» (В. Г. Пак), Ахангаранского завода строительной пластмассы (Л. Х. Пяк), Маргиланского завода металлоизделий (М. Ч. Ким), Нукусского завода безалкогольных напитков и пива (В. М. Ким), Ташкентского агрегатного завода (Э. В. Тен), Ташкентской фабрики спортивных товаров (Тян Хак Пон), Тахиаташского ремонтно-механического завода строительных конструкций (Н. Д. Цхай), Той-Тепинского завода металлоконструкций (В. В. Шин), Узбекского комбината тугоплавких и жаропрочных металлов (В. И. Пак), завода «Хлопкомаш» (В. А. Чжен) и другие.

В Казахстане корейцы — директора: Карагандинского литейно- машиностроительного завода (Г. П. Ли), экспериментального завода коммунального оборудования (Г. Н. Ли), Джезказганского медеплавильного комбината (И. Е. Ли), Риддерского рудника (Н. Д. Цой), а также председатель Совета директоров строительной корпорации «KUAT» (О. Ю. Нам), вице-президент промышленно-строительной телефонной компании «B-Teleсom» (К. П. Лим), и другие.

Корейцы занимали/занимают высокие посты в сфере финансов, налогов и страхования. В Казахстане это — зам. начальника Главного Управления Государственного страхового комитета Казахстана (Г. В. Ким), зав. финансового отдела Мангышлакской области (A. П. Пак), председатель правления страховой компании (Е. П. Кан) и другие. В Узбекистане это — зам. начальника Главного управления Национального инвестиционного фонда приватизации Узбекистана (Г. С. Ким), главный инспектор Комитета госконтроля при президенте РУз (А. В. Ким), начальник отдела Госкомитета по ценам Узбекистана (T. A. Пан) и другие.

С развитием банковской системы, корейцы начали занимать высокие посты и в этом секторе. В Узбекистане корейцы занимают/занимали такие посты как зам. председателя Национального Банка РУз (A. T. Пак), президент «Траст Банка» (В. Н. Пак), председатель правления «Инвест Банка» (В. В. Дигай), председатель правления «UzLegCom Bank» (А. К. Ким), председатель правления «Алока Банка» (К. А. Ким), зам. председателя правления «Инвест Банка» (T. A. Пан, В. В. Дигай), зам. председателя правления «Aсака Банка» (А. К. Ким). В Казахстане — председатель Совета директоров банка «Каспийский» (Ю. А. Цхай), зам. председателя Казахского филиала Стройбанка СССР (K. A. Цай), зам. председателя правления Казахского республиканского банка «Промстройбанк» СССР (K. A. Цай) и другие.

Наука, образование и культура. Одной из характерных черт корейцев всегда было стремление к образованию. И, конечно же, все хотели учиться в знаменитых вузах.

Из воспоминаний отца:

«В 1948 г., окончив школу, я и два моих закадычных друга — Дон Николай и Шин Алексей — решили поступать в Ленинградский университет. Так как корейцам запрещалось выезжать за пределы республики, на это требовалось специальное разрешение. Думали, гадали, как его получить и решили написать Сталину. Письмо было до предела наивным, но сочиняли мы его с вдохновением. Ответ почему-то пришел из МВД республики с запретом выезда. Удрученный отказом, я решил никуда не поступать и остался в колхозе. Семья находилась в тяжелом положении, и лишние рабочие руки были кстати. Однако мысль об учебОказавшись после переселения на новой земле, корейцы не изменили своему трудолюбию. Столкнувшись с новой для себя культурой — хлопком, они уже через несколько лет стали давать рекордные урожаи. Именно за успешное выполнение планов заготовок хлопка, выведение новых высокоурожайных сортов этой культуры корейцы Узбекистана Сергей Хе, Хе Дон Юн, Ли Бон Дюн, Ким Пен Гир, Ли Кван Ок, Ли Сын Бон, Цой Бон Со, Хе Рим, Николай Ким, Дон Бен Хун, Николай Ли и многие другие были удостоены звания Героя Социалистического Труда. Сотни корейцев были награждены орденами и медалями. занимали (или занимают) следующие посты: генеральный директор «UzAutoSanoatTrans» (Е. Х. Ким), генеральный директор Ассоциации «UzTransGas» (В. И. Tё), генеральный директор Национальной авиакомпании «Uzbekiston Havo Yullari» (В. Н. Тян), зам. председателя правления Ассоциации легкой промышленности «UzLegProm» (Ф. Н. Ким), зам. председателя Ассоциации машиностроения «UzMachProm» (А. М. Хан), зам. председателя Ассоциации транспортного строительства, «UzTransStroy» (Л. П. Ким), председатель правления Совета директоров Узбекского межотраслевого объединения «Shodlik» (В. В. Огай) и другие.е не покидала меня.

В следующем году я решил поехать в Самарканд, поступать в Узбекский государственный университет им. А. Навои.

И вот 30 июня 1949 г. я отправился в Самарканд. В застиранной одежде и мешком с 10 кг риса за спиной, я меньше всего напоминал человека, собирающегося покорять высоты науки. Рис я разделил на две доли. 5 кг я отдал проводнику в поезде, а остальную часть продал на базаре по приезду в Самарканд, чтобы было на что жить.

Наступили дни экзаменов. По всем предметам я получил пятерки. Я был на седьмом небе.

21 августа заседала мандатная комиссия. Все абитуриенты собрались во дворе университета, ожидая объявления результатов. И вдруг меня вызвали.

Меня провели в кабинет ректора, где заседала мандатная комиссия.

— Хан? — ректор взял мой паспорт, раскрыл его, повертел документ в руках. — У вас, что, у корейцев все такие паспорта?

Чем же насторожил высокую комиссию мой паспорт? А тем, что он был не совсем обычным. Корейцам, по каких-либо причинам покидавшим колхоз, например, для поступления в вуз, выдавали временные паспорта (корейцы, жившие в колхозах, не имели и таковых). Они состояли из двух листочков, заполненных анкетными данными, и выдавались только на год. По истечении этого срока нужно было получать новый временный (годичный) паспорт. И так каждый год. И еще этот документ содержал одну примечательную запись: его обладатель не имел права проживать за пределами данной республики.

— Так, — ректор пристально посмотрел на меня, — срок твоего паспорта истек 1 августа. А сегодня 21-е.

— Понимаете в чем дело, паспорт я получил в 1948 г., после окончания школы, но в тот год я поступать никуда не поехал и остался работать в колхозе. Приехал в Самарканд я 1-го июля. Мой паспорт был действителен. Когда же его срок истек, начались вступительные экзамены. Теперь экзамены позади и я могу оформить новый.

— Значит так, Хан, паспорт твой не действительный, поэтому зачислить в университет мы тебя не имеем права. Все, можешь идти.

— Как же так? — во рту у меня все пересохло. — Ведь когда я сдавал документы, паспорт был действителен. Заранее мне никто бы не стал оформлять новый паспорт. А как я мог сменить паспорт после истечения его срока, если уже в конце июля прекращается прием документов в приемную комиссию, а с 1-го августа начинаются вступительные экзамены? Я же не мог разорваться на две части. Это же несправедливо, я сдал всё на пятерки.

— Хан, ты много дискутируешь. Справедливо, несправедливо, скромнее надо быть, — члены комиссии стали проявлять раздражение.

И тогда я решил попытаться использовать последний шанс. В конце концов, мне терять было нечего.

— А когда заканчивается зачисление в университет?

— 25 августа. И что это тебе дает?

— Если к 25-му я принесу новый паспорт, меня зачислят в университет?

Это был отчаянный шаг. Оформить за 3 дня новый паспорт было практически невозможно. На это требовалось 2-3 недели, а иной раз больше.

Выйдя из кабинета, я поехал сразу в аэропорт. На ближайшие рейсы билетов на Ташкент не было. От отчаяния я не знал, что делать. Потеряв всякую надежду, плача, я пошел к выходу. Тут меня догнал какой-то русский военный, полковник.

— Я вижу у тебя какое-то горе. Могу ли я помочь?

Не зная к кому обратиться за помощью, я все рассказал этому неизвестному человеку. Выслушав меня, он задумался, потом улыбнулся.

— Ну, стоит ли так отчаиваться. Сейчас что-нибудь придумаем.

И он направился к кассе. Через несколько минут он вернулся, держа в руках заветный билет. Я не знал, как его благодарить. Но он остановил нахлынувший на меня бурный поток чувств.

— Билет на ближайший рейс. Торопись, через несколько минут заканчивается регистрация.

Я помчался на регистрацию, так и не узнав имени своего благодетеля. Кто он, откуда, я не знаю, но всю жизнь я вспоминаю его с благодарностью. Если бы не он, трудно сказать, как сложилась бы моя судьба.

Прилетел в Ташкент. Отсюда надо было добираться до районного центра Нижне-Чирчикского района, что в 100 км от Ташкента. Мне удалось договориться с одним водителем грузовика, он как раз ехал в с. Солдатское — наш районный центр.

К кому обратиться, куда пойти? Мои родители — обычные колхозники — бессильны что-либо сделать в этой ситуации. Идти в паспортный стол бесполезно — волокиты на несколько недель не оберешься. А с переселенцами отделы милиции вообще не церемонились. Паспорта оформляли месяцами, придирались к каждой запятой, по несколько раз возвращали документы. Люди ездили из колхоза в районный центр по три-четыре раза. Некоторые теряли терпение и надежду и, махнув рукой, продолжали жить без паспорта. Благо, люди никуда не выезжали, и можно было жить без документов.

Приехав в райцентр, я решил обратиться к заведующему районо Ходжатаеву. С ним я познакомился, когда учился в 10-м классе. А поводом послужил конфликт нашего класса с учителем математики А. Н. Кимом.

Он считался одним из лучших математиков в области. Однако в классе его не любили за грубость. На каждом уроке он выбирал несколько жертв и издевался над ними, унижая их самолюбие и человеческое достоинство. Больше всего доставалось Алеше Шину. Почему-то математик его люто невзлюбил. В апреле 1948 г. я, Шин Алексей и Дон Николай написали жалобу в районо. Отвозил «челобитную» я, там и познакомился с Ходжатаевым. Он внимательно выслушал меня, пообещал разобраться. Вскоре Кима перевели в другую школу.

Было уже 16.00, когда я зашел в районо. Ходжатаев сразу узнал меня. Внимательно меня выслушав, он долго ходил по кабинету, возмущаясь бюрократизмом. Наконец, остановился передо мной.

— Значит так, Сергей, дело твое нешуточное. Сам понимаешь, получить паспорт за два дня… Но я постараюсь тебе помочь, чем черт не шутит. В первую очередь надо сфотографироваться.

И он повел меня в фотолабораторию, где делали срочные снимки. Оттуда мы двинулись в паспортный стол. К начальнику паспортного стола Ходжатаев зашел без меня. Сидел он долго, или мне так показалось. Из кабинета он вышел серьезный, затем вдруг улыбнулся и подмигнул.

— Радуйся, герой. Будет твой паспорт готов. 25-го утром можешь его забрать.

Вспоминая Ходжатаева, я думаю, что на таких, как он, и держится мир. Его давно нет живых, но я всегда с благодарностью вспоминаю его. Не будь его, трудно сказать, как сложилась бы моя жизнь. Но самое главное и ценное, что я вынес от встреч с этим удивительным человеком — это урок человечности. Это было очень важно — сохранить это качество в условиях бюрократизма.

И вот 25 августа. Проделав снова марафон Солдатское — Ташкент — Самарканд, в 16.00 я с новым паспортом уже стоял у дверей ректората. В коридоре толпилось много народа — не поступившие абитуриенты, их родители. Но ректор никого не принимал. Его секретарь всех отсылала к ответственному секретарю приемной комиссии. Но он меня даже слушать не стал, всем он говорил одно и то же: «Ходить бесполезно, зачисление в университет закончено, можете забирать свои документы».

Я снова пошел в ректорат. Когда меня снова послали к ответственному секретарю, я стал настаивать на встрече именно с ректором.

— Во время мандатной комиссии я встречался с ректором, и он обещал меня принять сегодня.

— Не может быть этого, ректор никого не принимает. Оставьте приемную.

— Ректор обещал меня принять, и пока я не поговорю с ним, я отсюда никуда не уйду.

Помявшись немного, секретарь зашла к ректору и скоро вышла.

— Можете зайти.

Ректор сидел один в кабинете и пил чай.

— Здравствуйте. Вы помните меня? Моя фамилия Хан. Вы обещали зачислить меня, если я сегодня принесу новый паспорт. Вот он.

— Значит, успел? Надо же. Не знаю, что и делать с тобой: мест нет, зачисление уже закончилось.

— Но вы же обещали, — я был в отчаянии.

— Мест нет, и тут я ничего не могу поделать. Если хочешь, могу тебя зачислить вольнослушателем. Будешь ходить на занятия как все. Если зимнюю сессию сдашь лучше других, будешь зачислен студентом.

— А общежитие?

— Общежитие вольнослушателем не положено.

— Хорошо, я согласен.

Я понял, в сложившейся ситуации большего мне не добиться. Главное, во что бы то ни стало, зацепиться за университет, а там видно будет.

Оставалось решить вопрос: где жить и на что жить? Деньги были на исходе, поэтому позволить себе снимать комнату или квартиру я не мог. Ночевал, где придется: на вокзале, в аэропорту, на скамейках в парках. И с ужасом думал, что скоро наступят холода.

Прошла первая неделя учебы, и я узнал, что из 25 человек в нашей группе только я и одна девушка — Плотникова Майя — сдали вступительные на отлично. Многие прошли с тройками. Этот факт, а также отсутствие крыши над головой и денег побудили меня бороться за свои права.

И вот я снова в кабинете ректора.

— Здравствуйте, я уже был у вас на приеме. Вы помните меня? Я получил высший проходной бал, но зачислен вольнослушателем. Как же так, те, кто сдал на тройки — полноправные студенты, получают стипендию, обеспечены общежитием, а я с отличными оценками — на птичьих правах. Я буду жаловаться.

— И кому интересно?

— Товарищу Сталину.

— Кому?

Я молча положил на стол текст заготовленной телеграммы. Нужно было видеть лицо ректора в эту минуту. На нем отражались мучительная борьба и растерянность. В прошлый раз он боялся тех неприятностей, которые могли бы быть из-за приема переселенца с просроченным паспортом. Теперь мой паспорт в порядке, и он боялся, если обнаружат, что абитуриент с высшим проходным балом зачислен вольнослушателем.

— Прежде чем писать жалобы, надо спокойно разобраться, — ректор пытался выйти из щекотливой ситуации с наименьшими потерями. — Неужели с отличными оценками ты попал в вольнослушатели? Что-то не верится. Хотя, столько народу, могла произойти ошибка. Сейчас все проверим.

Перевоплощение было столь разительным, что я застыл от удивления. Это была игра, достойная великого актера!

Ошарашенный, я не стал напоминать о наших недавних встречах. Ректор позвонил куда-то и запросил ведомость мандатной комиссии, затем вызвал ответственного секретаря приемной комиссии.

Просмотрев бумаги, он покачал головой.

— Да, Хан, неувязка вышла. Так сказать, недоразумение. Как же это получилось: с отличными оценками и вольнослушателем? Ну, ничего, дело поправимое. Хорошо, что ты пришел.

Когда пришел ответственный секретарь приемной комиссии, ректор устроил ему головомойку.

— Как же так? Человек сдал все на пятерки и не прошел по конкурсу. Это ваша недоработка. Представляете, какой мог получиться скандал? Подготовьте приказ о зачислении Хана.

Прошло несколько дней, приказ вышел. Меня прописали в общежитие, оформили стипендию, словом, я стал полноправным студентом. Забыв про свои злоключения, я с головой окунулся в учебу».

В те годы подобные истории были характерны для многих корейцев. И особенно трудно пришлось тем, кто рискнул для учебы выехать за пределы обозначенный в паспорте территории. Чего только не делали корейцы, чтобы учиться в Москве, Ленинграде и других крупных городах: использовали чужие документы, стирали злополучную отметку в паспортах.[2] Некоторые из них впоследствии стали крупными учеными и специалистами.

Из воспоминаний Ким Петра:[3]

«После окончания школы решил поехать в Ленинград. Из-за отметки в паспорте пришлось ехать «зайцем» без билета, кочуя из вагона в вагон, а иногда и на крыше поезда. Приехав, сдал документы в Ленинградский институт механизации сельского хозяйства. При приеме документов не обратили внимание на отметку в паспорте. Все вступительные экзамены сдал с положительными оценками, и меня зачислили в институт. Но когда стали прописывать в общежитии, обнаружили эту злосчастную отметку. Меня вызвал начальник РОВД и приказал в течение 24 часов покинуть город. Я и был бы выдворен из Ленинграда, если не одно случайное обстоятельство. В моей группе оказался ленинградский кореец, чья сестра была Героем Социалистического Труда. Она то и помогла мне. По ее ходатайству меня оставили в городе и я смог благополучно закончить институт».

Первые корейские диссертации появляются уже в начале 1950-х. Корейцы защищают диссертации на степени кандидатов и докторов наук в области физики, математики, геологии, инженерии, сельского хозяйства, ветеринарных наук, географии, химии, биологии, медицины, фармацевтики, философии, истории, экономики, политологии, права, филологии, педагогики и искусствоведения. Всего, корейцы Казахстана защитили приблизительно 500 диссертаций и корейцы Узбекистана, согласно справочнику корейских ученых Узбекистана, больше чем 300 диссертаций.

Среди корейских ученых Узбекистана были/есть член АН Узбекистана, 2 ректора и 8 проректоров университетов, зам. директора научно-исследовательского института, десятки деканов, зав. кафедрами и лабораториями в университетах, академических и проектных институтах.

Занимаемые корейцами позиции в системе вузов Казахстана включают посты: 2 ректоров университетов, 11 проректоров и 38 заведующих кафедрами; в НИИ и научных центрах — 2 директоров, 14 зам. директоров, 2 зав. отделениями, 10 зав. отделами, 2 зав. секторами, и 15 зав. лабораториями. Среди корейцев Казахстана 2 члена АН Казахстана и 1 член-корреспондент.

В системе школьного образования корейцы широко представлены от преподавателей до директоров школ.

В культуре и искусстве корейцы также известны в различных областях. В Узбекистане они представлены: в балете (В. Егай, К. Н. Ким); эстраде (Г. Шин, O. Н. Когай); классической музыке (А. Б. Ким, Н. Х. Ли, С. Тен); народном танце (Е. Н. Ким, Хван Ден Ук); классическом танце (Р. Кан); живописи (В. Ан, Г. Н. Кан, E. Ли, Б. А. Ким, Г. Н. Ким, А. В. Ли, Н. С. Пак, Н. С. Шин, И. Шин и других); композиторском искусстве (Д. Н. Ли, Пак Ен Дин, E. Пак, Тен Ин Мук); прозе и поэзии (Тё Мен Хи, Угай Де Гук, В. Ли, Б. Пак, М. Ким и др.); режиссуре кино и телевидения (Ким Г. Н., Эгай С. В.) и другие. Ряд корейских деятелей культуры удостоены звания «Заслуженного артист Узбекистана», «Заслуженный деятель культуры Узбекистана», «Заслуженный деятель искусств Узбекистана». Подобный список деятелей культуры может быть составлен и по отношению к другим среднеазиатским республикам.

Спорт. Корейцы также внесли существенный вклад в развитие спорта республик среднеазиатского региона. Среди них такая великая спортсменка, как Нелли Ким (абсолютная чемпионка Олимпийских Игр по спортивной гимнастике).

В Узбекистане корейские спортсменызавоевывали следующие титулы: в тяжелой атлетике — чемпионов республики (В. А. Лигай и В. Ю.); призеров чемпионата СССР (В. И. Ан и В. А. Лигай); призера чемпионата Узбекистана (Д. Ф. Ким); в дзюдо -чемпионов Узбекистана и чемпионов чемпионата СССР (Н. Р. Ан); в борьбе самбо — чемпионов Узбекистана (Г. Г. Ким, В. А. Ким, Р. М. Ким, Ю. С. Ким, М. Д. Ли), чемпиона Казахстана (В. А. Ким), чемпионов молодежного чемпионата СССР (Г. Г. Ким, Р. М. Ким), призера чемпионатов СССР (М. Ф. Ан), чемпиона Европы (М. Ф. Ан), чемпиона малого чемпионата мира (М. Ф. Ан), призера молодежного чемпионата мира (Р. М. Ким), призера чемпионата мира (Р. М. Ким); в борьбе кураш — чемпиона Узбекистана (И. O. Нигай); в боксе — чемпиона Узбекистана (A. Д. Цой), призеров чемпионата Узбекистана (А. Д. Дин, A. П. Ян), чемпиона СССР (Ф. Ф. Пак), обладателя Кубка СССР (Ф. Ф. Пак), призеров чемпионата СССР (Ф. Ф. Пак, В. Н. Шин), чемпионов Вооруженных Сил СССР (Г. Б. Тен, В. Н. Шин), призеров чемпионата Вооруженных Сил СССР (Лем Р. А.), чемпиона молодежного чемпионата Европы (Ф. Ф. Пак), призера чемпионата мира (В. Н. Шин), обладателя Кубка мира (В. Н. Шин); в греко-римской борьбе — чемпионов Узбекистана (М. Н. Ли, O. Л. Пяк), призера чемпионата СССР (М. Н. Ли); в каратэ — чемпионов Узбекистана (А. Ф. Ли, А. В. Ли, М. Н. Ли, В. В. Лигай, O. Л. Пяк), чемпионов СССР (М. Н. Ли, Э. Н. Ли, Н. А. Югай); призеров чемпионата СССР (А. В. Ли, O. Л. Пяк); чемпиона молодежного чемпионата СССР (А. В. Ли); в таэквондо — чемпионов Узбекистана (А. Э. Ким, А. В. Ли, A. A. Ни, А. Тен); чемпиона Европы (Э. Н. Ли), призеров чемпионата Европы (А. Э. Ким, О. В. Ким), призеров чемпионата мира (О. В. Ким., Л. Ю. Ли), чемпионов молодежного чемпионата мира (Л. Ю. Ли); в футболе — чемпиона Узбекистана (С. В. Ни), чемпиона молодежного чемпионата Европы (M. И. Ан); в гандболе — призера чемпионата Узбекистана (А. Е. Хам); в баскетболе — призера молодежного чемпионата Узбекистана (А. Р. Ким); в хоккее на траве — чемпионов Узбекистана, призеров чемпионата СССР, призеров Кубка чемпионов Азии (А. А. Ким, И. Эм), чемпионов СССР (А. Е. Хам), призера чемпионата мира (Л. Ли), призера Олимпийских Игр (А. Е. Хам); в фехтовании — призера чемпионата Казахстана (М. Н. Ким); в настольном теннисе — чемпиона Узбекистана (В. А. Шин); вшахматах — чемпионов Узбекистана (О. С. Ким, А. Ч. Хегай).

В Казахстане, корейцы завоевывали титулы: в гимнастике — абсолютного чемпиона Олимпийских игр (Н. Ким); в плавании — абсолютного чемпиона республики (В. Хан); в таеквондо — чемпиона мира (Э. Нем); в боксе — чемпиона Казахстана (И. Ким), чемпиона Азии (П. Ни), призера мирового чемпионата (A. Цой);

В Кыргызстане в тяжелой атлетике корейцы завоевывали титулы призера чемпионата СССР (В. Е. Ли ); чемпиона Кыргызстана, СССР, Европы и мира (С. В. Ли); в шахматах — чемпиона республики (В. А. Магай).

Наряду с личными достижениями в спорте, корейцы сыграли огромную роль в подготовке спортсменов. Достаточно сказать, что главными тренерами национальных команд в Узбекистанабыли: в дзюдо — M. Ф. Ан, в таеквондо — Э. Н. Ли, O. Л. Пяк, в боксе — В. Н. Шин, в тяжелой атлетике — Д. Ф. Ким, в фигурном катании — И. A. Хван, в хоккее на траве (женская команда) — И. A. Хван; главным тренером национальной команды Каракалпакстана в тяжелой атлетике — В. А. Пак; главным тренером национальной команды СССР в таеквондо — О. Л. Пяк.

В Казахстане главными и старшими тренерами национальных команд были: в таеквондо Э. Нем, в тяжелой атлетике — A. Г. Ни, в боксе — Ю. A. Цхай; в конькобежном спорте — М. У. Хван; ввелосипедном спорте — М. У. Хван. В Кыргызстане старшим тренером национальной команды тяжелой атлетики был В. Е. Ли.

Кроме того, в Узбекистане корейцы занимали/занимают такие высокие административные спортивные посты, как генеральный секретарь Национального Олимпийского Комитета Узбекистана (В. В. Лигай), вице-президент Государственного комитета по спорту Узбекистана (В. В. Фен), генеральный секретарь Азиатского Союза борьбы кураш (В. В. Лигай), генеральный секретарь Федерации дзюдо Узбекистана (Ю. С. Ким), генеральный секретарь и исполнительный директор Федерации шахмат Узбекистана (Р. Б. Ким), президент Азиатской Федерации таеквондо (ITF) (В. В. Лигай); президент Ассоциации Таеквондо (WTF) Узбекистана (О. Л. Пяк, А. В. Ли); вице-президент Федерации дзюдо Узбекистана (M. Ф. Ан); вице-президент Федерации сирым Узбекистана (Н. А. Югай).

В Казахстане корейцы занимали/занимают такие посты, как генеральный директор Олимпийского Комитета Казахстана (А. Г. Ким), председатель Главного тренерского Совета Казахстана (М. У. Хван), генеральный секретарь Евразийского Союза Всемирной Федерации Кектуги (по боям без правил) (С. О. Кан), генеральный секретарь Федерации волейбола Казахстана (Ю. П. Кан), президент Федерации Шинкиокушин-каратэ Казахстана (В. А. Ким), председатель Федерации конькобежного спорта Казахстана (М. У. Хван), председатель Федерации спортивных и классических танцев Казахстана (А. Г. Ким), председатель Федерации спортивного кино и телевидения Казахстана (В. Г.Ким), председатель Федерации керлинга Казахстана (В. Г.Ким). ВКыргызстане президент Ассоциации Таеквондо (WTF) Кыргызстана — Д. Д. Цой.

Органы государственной власти. Корейцы были также широко представлены во властях различных уровней. Если говорить о высших правительственных структурах, то корейцы занимали следующие посты:

в Узбекистане: вице-премьер-министр Республики Узбекистана (В. А. Чжен); председатель Государственного комитета по управлению государственным имуществом и приватизацией (В. А. Чжен), министр местной промышленности (В. А. Чжен), председатель Госкомитета по рыбному хозяйству (Х. Т. Тен); зам. министра строительства (Н. Д. Тен), зам. министра хлебопродуктов (Н. Л. Тен), зам. министра плодоовощного хозяйства (Х. Т. Тен), зам. председателя Госкомитета по геология и минеральным ресурсам (Р. В. Цой), зам. министра труда Каракалпакстана (Р. М. Ли), зам. министра образования Каракалпакстана (A. A. Пак).

в Казахстане: председатель Конституционного Совета (Ю. A. Ким), министр (Г. В. Ким), зам. министра юстиции (Ю. A. Ким), зам. министра мясомолочной промышленности (В. И. Хван), зам. министра автомобильных дорог (А. Ю. Хегай), зам. председателя Госкомитета по использованию и охране водных ресурсов (А. Ю. Хегай), зам. Генерального прокурора (Г. В. Ким).

в Кыргызстане: министр сельского строительства (Н. Л. Ким), министр юстиции (Н. Н. Бейшеналиева-Ким), зам. председателя Госконтроля республики (Л. П. Цой).

На уровне районов и городов корейцы также занимали руководящие посты в областных, районных и городских исполнительных органах власти: в Верхне-Чирчикском районе, в городах Чирчик, Янгиер, Нукус, Фергана (Узбекистан); в Каратальском районе, в городах Усть-Каменогорск, Чимкент, Кзыл-Орда, Текели (Казахстан).

Корейцы также избирались депутатами выборных органов различных уровней.

В Узбекистане они избирались: на городском уровне — в Советы Андижана, Ангрена, Алмалыка, Ахангарана, Бекабада, Коканда, Маргилана, Навои, Нукуса, Самарканда, Ташкента, Талимаржана, Тахиаташа, Термеза, Ферганы, Чирчика; на районном уровне — в Советы Средне-Чирчикского и Верхне-Чирчикского районов; на областном уровне — в Советы Андижанской, Бухарской, Самаркандской, Сырдарьинской, Ташкентской, Ферганской и Хорезмской областей.

Депутатами Верховного Совета Узбекистана неоднократно избирались Ким Пен Хва, Хван Ман Гым, Шин Ден Дик, Тен Хайгюн, Н. В. Ким. Узбекистанские корейцы также были представлены в высшем законодательном органе СССР — в Верховном Совете СССР (А. Кан, Л. Ли и В. И. Цо). В независимом Узбекистане корейцы также избирались в парламент страны (С. С. Ким) и сенат (В. Б. Пак).

В Казахстане, согласно справочнику «Советские корейцы Казахстана» среди казахстанских корейцев были 1 депутат Верховного Совета СССР, 14 депутатов Верховного Совета Казахстана; 1 депутат областного, 10 депутатов городских и 10 депутатов районных Советов.[4] В период независимости корейцы избирались в сенат (Г. В. Ким, Ю. А. Цхай), Верховный Совет (Ю. А. Ким) Казахстана, в выборные органы власти городов Алматы, Каратау, Талдыкурган, Акмола, Шымкент, Тараз, Сатпаев, а также районных органов власти.

Перестройка и последующие годы независимости существенно повлияли на жизнь корейцев, формы их трудовой занятости и перспективы дальнейшего существования в новых государствах. После распада СССР усилился отток корейцев из государственной сферы.

В первые годы независимости на изменение трудозанятости корейцев сильно сказался экономический кризис. Советский народнохозяйственный комплекс представлял собой сложный организм, где все его части были связаны огромным количеством связей: уровень кооперации в советской экономике превышал 70%. В производстве оборудования, скажем, производимого в Узбекистане, участвовали десятки смежных предприятий, разбросанных по всему СССР. Разрыв хозяйственных связей, последовавший после распада СССР, поставил все предприятия на постсоветском пространстве на грань выживания. Объем производства в 1991 г. упал на 25%, в 1992 г. по отношению к 1991 году — на 18%. В 1993 г. спад продолжился. Многие предприятия полностью остановились, а их персонал был отправлен в вынужденные отпуска. Высокотехнологичные производства, основанные на сложной системе кооперации, чтобы выжить стали выпускать кастрюли, тазы, детские коляски и другую несложную продукцию. Конечно, кастрюли и тазы не требовали квалификации, необходимой для оборонной, космической и других высокотехнологичных областей. Массовое сокращение и невостребованность привели как к оттоку специалистов за границу, так и пополнению ими рядов частных предпринимателей.

Оттоку корейцев из сферы государственной экономики в сферу частного предпринимательства способствовала не только либерализация экономики и кризис госсектора, но и новые политические реалии, сложившиеся после распада СССР. После образования независимых государств на постсоветском пространстве, многие из которых основаны на доминанте национальной идеи, сфера реализации прав, свобод и возможностей этнических меньшинств, в том числе и корейцев, сократилась. В чем это выразилось?

Прежде всего, в увеличении удельного веса титульных наций и сокращении удельного веса других этнических групп в структуре населения. Показателем данного процесса стала устойчивая миграция этнических меньшинств из Средней Азии в другие страны, прежде всего в Россию. Если взять данные по Узбекистану, то уже в 80-х годах среднегодовая убыль составляла 50 тыс. человек, а в 90-е годы — 80-90 тыс. человек. Почти полностью уехали немцы, крымские татары, евреи, турки-месхетинцы. Устойчивая миграция наблюдалась среди русских, белорусов, украинцев. [3, 73, 75] Высокий уровень миграции наблюдался в Казахстане и других странах центрально-азиатского региона. Например, в Казахстане с 1989 по 1999 гг. население страны уменьшилось более чем на 9%, с 16 464 464 человек до 14 953 126 человек. [53, 18]

В миграционные процессы оказались вовлечены и корейцы.

В Казахстане с 1989 по 1999 гг. число корейцев не только не увеличилось, но и снизилось, с 100 739 человек до 99 662. [2, 340] В Узбекистане оно также уменьшилось с 183 140 человек в 1989 г. до 172 384 по состоянию на 1 января 2001 г. [30, 46] В последующие годы численность корейцев продолжает уменьшаться. По данным Госкомитета Узбекистана по статистике, в 2002 году она составила 169,6 тыс. человек, в 2003 г. — 166,1 тыс., в 2004 г. — 161,7 тыс., в 2005 г. — 157,3 тыс., в 2006 г. — 153,0 тыс., в 2007 г. — 150, 1 тыс., в 2008 г. — 147,7 тысяч. В итоге прирост численности корейцев исчисляется отрицательной величиной.

По-разному были представлены титульный этнос и другие этнические группы в органах власти. Например, хотя казахи составляли 40% населения Казахстана, в руководстве республики их было 85%. Русские, составлявшие 40% населения Казахстана, были представлены в правительственных структурах 8-ю процентами. [27, 81-82]

Одной из самых сложных проблем для этнических меньшинств в странах СНГ стала новая языковая ситуация. Во всех среднеазиатских республиках язык титульной нации был объявлен государственным, в то время как нетитульные этносы практически не владели им. Например, в Казахстане по переписи 1989 г. казахским языком владели лишь 0,8% русских, 0,7% немцев, 0,6% украинцев, 0,4% белорусов, 0,4% поляков, 1,1% корейцев. Даже среди тюркоязычных народов ситуация была не намного лучше. Так, по-казахски свободно могли говорить лишь 5,8% узбеков и 6,6% татар. В то же время по-русски свободно говорили 72,8% населения Казахстана, в том числе, среди казахов — 64,1%. [53, 34-35] Аналогичная ситуация — других среднеазиатских республиках. Требование знания языка титульного этноса для занятия государственных должностей привело к кореннизации госструктур, что в свою очередь стимулировало как миграцию этнических меньшинств за пределы центрально-азиатских государств, так и отток их из государственных структур в частные структуры, где знание государственного языка не обязательно.

Либерализация экономики и введение государственных языков привели к оттоку корейцев из сферы государственной экономики в сферу частного бизнеса (торговлю, ресторанный бизнес, строительство, компьютерный бизнес, медицинские клиники, банковское дело и т.д.).

Особенно много корейцев в торговле. Только в Алматы, где проживает около 17 тыс. корейцев, в том числе в трудовом активном возрасте около 5, 5 тыс. человек, зарегистрированы свыше 350 фирм, принадлежащих корейцаИ вот 30 июня 1949 г. я отправился в Самарканд. В застиранной одежде и мешком с 10 кг риса за спиной, я меньше всего напоминал человека, собирающегося покорять высоты науки. Рис я разделил на две доли. 5 кг я отдал проводнику в поезде, а остальную часть продал на базаре по приезду в Самарканд, чтобы было на что жить.м. Тысячи корейцев Казахстана и Узбекистана занимаются мелким бизнесом с частной лицензией предпринимателя или вообще без регистрации. Достаточно пойти на любой рынок, что бы увидеть массы торгующих корейцев. Корейцы одним из первых, в массовом порядке, освоили «челночный» бизнес. Показательным в этом плане является самый крупный оптовый рынок Узбекистана под названием «Ипподром». Он делился (и по сей день делится) на 2 части: узбекский и корейский базары. Если учесть, что корейцы составляли менее 1% в структуре населения Узбекистана, наличие понятия «корейский базар» на крупнейшем оптовом рынке страны говорит о мощной представлености корейцев в торговом бизнесе.

Частный бизнес, в который устремились корейцы, можно условно разделить на три большие группы.

Первый вид не требовал каких-либо профессиональных знаний и обучения. Это, прежде всего, «челночная» мелкая торговля. Люди покупали товар (одежду, косметику, игрушки, электротехнику и т. д.) в одних странах и продавали у себя дома. Приобретение каких-то специфических знаний, например, об особенностях товара или спросе на те или иные виды товара, происходило естественным образом в процессе купли-продажи.

Второй вид бизнеса уже предполагал определенного рода квалификацию и опыт — это ресторанный бизнес, строительство и ремонтные работы, автосервис, различного рода производства несложного типа и т. д.

Третий вид бизнеса основывался на высоко профессиональных знаниях, предполагающих высшее образование. В 90-х годах корейцами-программистами был основан целый ряд компьютерных фирм, занимавших лидирующие позиции на рынке Ташкента, корейцами-врачами — медицинские клиники различного профиля и т. д.

Коммерциализация сознания и сокращение корейцев в госструктурах привели к нарушению сбалансированной занятости корейцев, как это имело место в советское время. Наблюдается сокращение численности студенчества, творческой, научной и технической интеллигенции. Произошел отток молодых специалистов из науки, образования, культуры, здравоохранения и других сфер в бизнес. Уже сегодня наблюдается разрыв в преемственности, Вслед за пожилыми и зрелого возраста докторами наук, профессорами университетов, численность которых в Казахстане около 350 человек, следуют заметно поредевшие ряды 30-40 летних ученых. Молодых корейцев, активно занимающихся наукой, насчитывается несколько десятков. Такая же ситуация и в Узбекистане. Хотя эта тенденция касается всех народов СНГ, потери интеллектуального потенциала корейской диаспоры будут гораздо чувствительнее, чем для численно крупных этносов. [76, 52]

Глава 10. КОРЕЙСКОЕ ОБЩЕСТВЕННОЕ ДВИЖЕНИЕ

Корейское общественное движение[1]

В конце 80-х годов, в условиях перестройки и демократизации, корейцы стали создавать свои национально-культурные организации. Опьяненные свободой этнического самовыражения, помноженного на традиционно присущие амбиции, корейцы с завидной энергией стали соревноваться друг с другом в создании всевозможных корейских обществ. Сколько их было? Корейские культурные центры, Интернациональное культурно-просветительское общество корейцев, АСОК (Ассоциация содействия объединению Кореи), Бомминрён («Общенациональное единение»), МКАДиС (Международная ассоциация дружбы и сотрудничества) и т.д. Другие этнические группы, как то евреи, немцы, украинцы, татары, азербайджанцы и др., создав по одному своему центру, лишь с удивлением взирали на корейские, растущие как после дождя грибы, общества, центры и ассоциации.

Как это начиналось

Перестройка и, последовавший за ней распад СССР, радикальным образом изменили жизнь и сознание этнических меньшинств. Новые подходы в сфере национальных отношений впервые нашли отражение в резолюции «О межнациональных отношениях», принятой на ХIХ-ой Всесоюзной партконференции (1988 г.). Однако формулировки резолюции были столь обобщенными, что не имели конкретных выходов в область практических решений. Решающим документом, определившим основные направления в решении национального вопроса, стал сентябрьский (1989 г.) Пленум ЦК КПСС, принявший платформу КПСС «Национальная политика партии в современных условиях». Следующим шагом стало принятие в апреле 1990 г. Закона СССР «О свободном национальном развитии граждан СССР, проживающих за пределами своих национально-государственных образований или не имеющих их на территории СССР», в котором рекомендации Пленума, в частности, возможность создания в местах компактного проживания национальных групп национальные административно-территориальные единицы (национальные районы, национальные поселки, национальные сельсоветы) и право на создание общественных объединений, основанных на этническом принципе (национальные культурные центры, общества и землячества) получили законодательное закрепление. Позже были приняты закон СССР «Об общественных объединениях» (9 октября 1990 г.), а также соответствующие законы в Казахстане, Узбекистане и других республиках, юридически закрепивших право этнических меньшинств на создание своих организаций.

Первые инициативные группы по созданию корейских культурных центров в СССР возникли почти одновременно в Ташкенте, Алма-Ате, Москве и других городах, где проживали значительные по численности и значимые по своему интеллектуальному потенциалу корейские диаспоры.

х х х

Декабрь 1988 года. Инициативная группа корейцев г. Ташкента (Ким Владимир Наумович, Хван Тимофей Ченсонович и др.) обратилась с письмом в ЦК Компартии Узбекистана, в котором ставился вопрос о содействии в создании корейского культурного центра в республике. Надо отдать должное этим людям. Хотя многие корейцы с началом перестройки думали об этом и обсуждали между собой возможность создания корейского центра (ассоциации, общества), никто не решался открыто поставить этот вопрос перед властями.

Письмо в ЦК рассмотрели. Соответствующим отделам ЦК, Совету Министров республики, Госплану, Ташгорисполкому и другим организациям было дано указание подготовить предложения по созданию корейского культурного центра.

12 декабря того же года в Ташкенте состоялось собрание корейцев города и Ташкентской области. Присутствовало более 100 человек, многие из которых были широко известны в корейской общине. Это — Герои Социалистического Труда Хан В. А. и Ким К. М.; председатель секции корейских писателей Союза писателей УзССР Угай Де-гук; бывший второй секретарь Аккурганского райкома партии Ким К. А.; инициатор открытия корейского отделения в Ташкентском пединституте Кан В. Ф.; зав. Ташкентским корпунктом корейской газеты «Ленин кичи» Ким В. Н.; автор учебника корейского языка, доктор филологических наук, проф. Хегай М. А.; помощник Председателя Президиума Верховного Совета УзССР, депутат Верховного Совета УзССР, бывший министр рыбного хозяйства УзССР Тен Х. Т.; и. о. ректора Ташкентского института инженеров ирригации и механизации сельского хозяйства, доктор экономических наук, проф. Эм В. А.; доктор философских наук, проф., ректор Ташкентского государственного института культуры Хан С. М., другие представители научной и технической интеллигенции, работники культуры, председатели колхозов и т. д. На этом собрании присутствовал и я.

На собрании был избран Республиканский оргкомитет по созданию культурного центра советских корейцев Узбекистана. Председателем оргкомитета избрали Хана Сергея Михайловича, заместителями председателя — Кима Владимира Наумовича, зав. корпунктом «Ленин кичи» и Хвана Тимофея Ченсоновича, инженера. В состав оргкомитета вошли: доктор филологических наук, проф. Хегай М. А., председатель колхоза «Заря коммунизма» Галабинского района Пан Р. Д., ведущий юрист Госплана УзССР Те А. В., зав. кафедрой режиссуры и мастерства актера Ташкентского института культуры, доц. Ким Н. С., корреспондент газеты «Известия» (органа Верховного Совета СССР) Димов Г. В. и др. Это был первый оргкомитет по созданию корейского центра в СССР. Позже возникли аналогичные организации в Казахстане, Москве, на Дальнем Востоке и т. д.

Многие из тех, кто участвовал на том первом собрании, и тех, кто вошел в состав оргкомитета, сыграли видную роль в корейском движении в СССР и СНГ. Никифор Степанович Ким станет президентом корейских организаций АСОК и МКАДИС. В. Н. Ким будет председателем Ассоциации преподавателей корейского языка Узбекистана, А. В. Те — председателем Совета Ташкентского городского корейского общества «Возрождение», Т. Ч. Хван возглавит известное узбекско-корейское СП, а В. А. Эм — Центр корейских исследований при организации «Возрождение» и т. д.

Участники собрания приняли обращение. В нем отразились оценка сталинской депортации корейцев, благодарность узбекскому и другим среднеазиатским народам за приют и поддержку в трудные для корейцев годы, тревога за вымирание национальной культуры и языка и надежда на национальное возрождение. Участники собрания призвали всех корейцев принять активное участие в создании и деятельности культурного центра. С этого дня и начинается отсчёт массового корейского движения в СССР.

На протяжении 1989 г. Республиканский оргкомитет создал 14 корейских центров в городах и районных центрах Узбекистана. «Несомненной заслугой оргкомитета, — отмечает журналист Б. Ким, — является создание им культурных центров на местах. Они вскоре возникли в Джизаке, Фергане, Самарканде, Нукусе, Чирчике, Аккургане, Бухаре, то есть практически в большинстве городов и районов, где имеются более или менее значительные корейские общины. Более того, именно местные культурные центры раньше ташкентских получили официальный статус и первым среди них стал корейский культурный центр Ферганской области, возглавляемый зампредом областного комитета народного контроля Р. П. Ляном». [28, 140]

Первой массовой акцией оргкомитета было проведение в 1989 г. в Ташкенте празднования Нового года по лунному календарю, на котором присутствовало более 400 человек. До поздней ночи люди не расходились, находясь в эйфории национального праздника.

Казалось, что тут такого? Ну, собрались люди отпраздновать Новый год. А ведь все было гораздо серьезнее. Как это ни трудно представить, но этот древний праздник относился к запрещенным. Даже в те годы, когда в стране уже дули свежие ветры перестройки, его проведение расценивалось как идеологически вредное мероприятие. Так, в феврале 1988 г. корейцы-ветераны из колхоза «Ленинский путь» в надежде на перемены впервые за полвека обратились и председателю колхоза с просьбой разрешить празднование Нового года по лунному календарю. Председатель дал разрешение. Люди начали готовиться к празднику. Но за два часа до начала торжества в срочном порядке собирается заседание парткома колхоза, которое выносит решение: «Запретить вечер». Удивительное в том, что корейцы спрашивали разрешение на то, что можно было и не спрашивать, а партком запрещал то, что запрещать не имел права. И в этой просьбе и в этом отказе — вся наша жизнь, с вечными оглядками, унижениями и запретами.

В мае оргкомитетом был проведен вечер во Дворце авиастроителей г. Ташкента. Собралось более 1200 корейцев. В других районах и городах республики также вечера с участием корейских писателей и поэтов, выступлениями художественных коллективов, демонстрацией корейских фильмов. Была организована выставка прикладного искусства Кореи.

Чуть позже, впервые за полвека, совместно с колхозом «48 лет Октября» Букинского района оргкомитетом было проведено празднование Оволь Тано. На праздник приехали с близлежащих колхозов, районов и даже с соседних районов Таджикистана; присутствовали 1-й секретарь райкома партии, председатель райисполкома. Один за другим менялись корейские и узбекские художественные коллективы. Был организован конкурс блюд корейской кухни: 56 наименований блюд выставили мастера корейской кулинарии. Гуляния продолжались до вечера.

По настоящему крупной акцией оргкомитета стало проведение в августе 1989 г. двухдневных массовых гуляний в Ташкентском парке культуры и отдыха им. Тельмана.

26 августа. Суббота. С раннего утра люди стали заполнять парк. Повсюду корейские лица. Никогда еще корейцы не собирались в таком количестве в одном месте.

По всему парку и за его пределами была слышна корейская музыка. На подмостках летней эстрады выступали художественные коллективы. Для книголюбов книжный магазин «Дружба» выставил весь запас новинок корейской литературы, здесь же шла подписка на газету «Ленин кичи». А гурманов ждали лотки с разнообразными блюдами корейской кухни.

На следующий день гулянья продолжились. Слух о субботних гуляниях прокатился по всей корейской общине республики. Из корейских колхозов люди приезжали целыми колонными автобусов. Корейцы приезжали не только близлежащих окрестностей Ташкента, но и из других районов, отдаленных городов, областных и районных центров, Джизака, Гулистана, Бегавата, Буки, Ангрена, Алмалыка и других мест. На эстрадной сцене выступили фольклорный ансамбль из совхоза «46 лет Октября» Бекабадского района, ансамбль бальных танцев Дворца культуры железнодорожников Ташкента, другие коллективы, и гвоздь концертной программы — артисты из КНДР. А в конце вечера состоялся летний бал, завершившийся фейерверком.

Другим значительным событием, всколыхнувшим национальные чувства корейцев, стал приезд по приглашению оргкомитета Пхеньянского художественного ансамбля песни и танца. По приему ансамбля была проведена огромная работа. А проблем было много. Ведь оргкомитет в силу своего статуса не являлся юридическим лицом, а потому не имел ни банковского счета, ни собственных денег. А нужно было найти для 40 артистов жилье, обеспечить их питанием, найти деньги для аренды автобусов, концертных залов. Но в конце концов все вопросы были решены.

Ансамбль гастролировал по Узбекистану целый месяц. Где бы он ни выступал, залы были переполненными. Конечно, красочность костюмов, изящество и грация танцовщиц, виртуозное мастерство музыкантов, великолепный вокал — все это не могло не восхищать и покорять.

Но было еще и другое, то, что не возможно свести к обычному восхищению зрителей профессиональным мастерством артиста. Люди жадно вслушивались в слова позабытых песен, погружаясь в мир далекого детства. Потрясенные этими щемящими звуками, переворачивающими душу, они плакали. Плакали и ни кого не стыдились. В эти минуты каждый чувствовал, как в самой его глубинной сути что-то растет, заполняя все внутри без остатка. Это был зов крови, казалось вытравленный и навсегда утраченный. Но с каждой песней и с каждым танцем этот голос все нарастал, превращаясь из смутного чувства в мощный гимн.

Ставшие первой связующей нитью с далеким миром родины предков, корейские артисты оказались в море внимания, неподдельной любви и признательности со стороны местных корейцев. Во время концертов их закидывали цветами; у гостиниц, где останавливались артисты, выстраивались живые очереди; их приглашали из дома в дом, одаривали подарками.

В каждом городе, поселке, где выступал ансамбль, местная корейская община организовывала в одном из ресторанов вечер для гостей. Будто встретились родные после долгой разлуки. Буквально разобранные по группам местных корейцев, каждый из гостей был в центре внимания. Людей интересовало буквально все о земле предков. Тосты, смех, корейские песни и танцы, исполняемые поочередно, то хозяевами, то гостями создавали непередаваемую атмосферу внутренней общности и единения. А потом были прощания: люди обменивались подарками и адресами, обнимались, плакали, не отпуская рук друг друга, будто хотели остановить время. И долго стояли на улице, под вечерним небом, махая руками, пока автобусы с посланцами страны утренней свежести не исчезали с глаз.

Прошло совсем немного времени, и оргкомитет пригласил детский ансамбль песни и танца из Пхеньяна, чьи гастроли также прошли с аншлагом.

Проведя серию культурно-массовых мероприятий, всколыхнувших национальное самосознание, оргкомитет занялся решением других задач: созданием культурных центров во всех местах компактного проживания корейцев; организацией кружков по изучению корейского языка.

Создание культурных центров на местах потребовало огромной и напряженной работы. Приходилось колесить по всей республике; отец и его заместители периодически выезжали в области, города, районы. Так сообща, вместе с инициативными группами корейцев на местах создавались культурные центры. С их появлением корейское движение в Узбекистане стало приобретать массовый характер.

В ноябре 1989 г., впервые за многие десятилетия после закрытия корейских школ, в столице окрылись курсы корейского языка. Их учредителями стали оргкомитет, корпункт газеты «Ленин кичи», корейское отделение Ташкентского пединститута. Первоначально курсы были трехмесячные, по два раза в неделю. Вели их преподаватели корейского отделения пединститута и аспиранты из КНДР. А по воскресеньям проводились внекурсовые занятия — просмотры корейских фильмов, прослушивание корейских песен, музыкальных композиций.

Позже, по мере того как ширилось корейское движение, возникали все новые организации, ширилась и сеть кружков, курсов, классов, где изучался корейский язык.

х х х

Мы, советские корейцы, часто подшучиваем над собой: «Два корейца собрались и создали… три политические партии», имея в виду, что по сравнению с другими этническими общинами, корейцы зачастую не дружны между собой, даже если их немного. Не стало исключением и корейское движение, которое с самого начала не избежало конфронтации. Например, в Узбекистане с самого начала возникло соперничество между Республиканским оргкомитетом по созданию корейских культурных центров и инициативной группой по созданию «Культурно-просветительского центра советских корейцев», позднее переименованного в «Интернациональное культурно-просветительское общества корейцев Узбекистана», возглавляемой поэтом Б. Паком. «Это была война не идей, принципов, путей создания культурного центра. — пишет журналист Б. Ким, — Достаточно беглого взгляда на программы и уставы обеих групп, чтобы убедиться в полной идентичности их содержания. …Казалось бы, это полные единомышленники, которые должны были объединить свои усилия, чтобы ускорить процесс создания культурного центра и начать конкретные дела. Однако этого не произошло, ибо это была война за лидерство, борьба амбиций». [28, 137-140][2]

Из воспоминаний отца:

«Почти сразу после создания Республиканского оргкомитета, в Ташкенте возникла еще одна группа корейцев, которая заявила о создании «Культурно-просветительского центра советских корейцев». Руководитель этой группы (она насчитывала менее 10 человек) поэт Борис Пак объявил себя президентом соответствующего центра. При всем внешнем сходстве в декларируемых целях, между оргкомитетом и группой Б. Пака были принципиальные различия. Они заключались в следующем.

Во-первых, в отличие от группы Б. Пака наш оргкомитет был избран, причем на широком и представительном собрании корейцев. На собрании были представлены Герои Социалистического Труда, депутат Верховного Совета УзССР, доктора и кандидаты наук, председатели колхозов, директоры промышленных объединений, школ, ректоры, проректоры и преподаватели вузов, инженеры, учителя, артисты, студенчество, предприниматели и т. д.

Поскольку речь шла о возрождении корейского языка и культуры, на собрании присутствовали люди, имевшие непосредственное отношение к этому. Это автор учебника корейского языка проф. М. М Хегай., председатель секции корейских писателей Союза писателей УзССР Угай Де-гук, инициатор открытия корейского отделения в Ташкентском пединституте В. Ф. Кан, корреспонденты «Ленин Кичи» В. Н. Ким и Б. И. Ким, артисты корейского ансамбля песни и танца Узгосфилармонии «Чен-Чун».

Собрание носило открытый характер. О нем мы заранее оповестили местные органы власти, прессу. Поэтому на нем присутствовали представители центральной прессы (Г. Димов, «Известия», орган Верховного Совета СССР), корейской печати, член Верховного Совета УзССР (Тен Х. Т.), представители Ташгорисполкома. Выдвижение кандидатур в оргкомитет, процедура голосования проходили гласно и открыто, в соответствии с демократическими веяниями перестройки.

Группу Пака никто не избирал. Просто собрались Б. Пак, его жена А. Ким, несколько их друзей и объявили себя «Культурно-просветительским центром советских корейцев». Но ведь прежде чем говорить от имени советских корейцев, нужно узнать их мнение. Собрание Б. Пака из 8-10 человек (если таковое вообще имело место, т. к. о нем не знали ни органы власти, ни пресса) было чисто кулуарным, где и когда оно проводилось, никто не знает.

Во-вторых, на нашем собрании мы создали не корейский культурный центр, а оргкомитет по его созданию. Мы прекрасно осознавали все трудности создания такого центра, а также тот факт, что даже наше весомое собрание не дает повода называть себя Республиканским культурным центром корейцев Узбекистана. Сначала мы должны были провести работу на местах, организовать районные, городские, областные корейские культурные центры. Затем необходимо провести выборы делегатов от этих организаций на учредительную республиканскую конференцию. И лишь на этой конференции можно создать Республиканский корейский культурный центр, после чего документы об учреждении этой организации должны пройти регистрацию. Поступать же так, как сделала группа Б. Пака — объявлять, что они создали культурно-просветительский центр корейцев Узбекистана — не только юридически безграмотно, но и не демократично, так как 8-10 человек не могут решать за всю диаспору.

Спустя несколько месяцев Б. Пак и его соратники, осознав шаткость заявленной ими позиции, последовали нашему примеру. Если в декабре 1988 г. в газетных публикациях Б. Пак именовал себя «президентом культурно-просветительского центра советских корейцев» [112] (примечательно, что речь шла не о «республиканском» или «городском» центре», а советских корейцах вообще), то с октября 1989 г. он стал подписываться как «руководитель инициативной группы по созданию Интернационального культурно-просветительского общества корейцев Узбекистана». [127]

Кстати, что означало название «Интернациональное культурно-просветительское общество корейцев Узбекистана»? Писалось, что в него входят узбеки, русские и т. д., поэтому это «интернациональное общество», но тогда это не может быть «обществом корейцев».

В-третьих, разница между нами и группой Пака заключалась в характере деятельности. Изначально оргкомитет был нацелен на практические дела и их было не мало: празднование Нового года по лунному календарю, Оволь Тано, корейские гуляния в парке им. Тельмана, организация гастролей народного и детского ансамблей из КНДР, поездки советских корейцев в КНДР (в тот период между СССР и Южной Кореей не было дипотношений), создание курсов корейского языка, стажировка студентов корейского отделения пединститута в КНДР, выставка прикладного искусства Кореи, создание культурных центров по всей республике, контакты с зарубежными корейскими организациями и т. д. Вся эта работа была проведена почти за год (ноябрь 1988 — декабрь 1989 гг.).

Группа же Пака в этот период только декларировала о том, что она создала корейский центр и чем они собираются заниматься в будущем. В декабре 1988 г. Б. Пак заявил о том, что создан «культурно-просветительский центр советских корейцев» и определил его задачи. Казалось, карты в руки и можно практически работать. Но в апреле 1989 г. в газете «Учитель Узбекистана» появляется заметка о том, что создан «интернациональный культурно-просветительский центр советских корейцев» и снова определены задачи — возрождение языка, культуры, литературы и искусства. Спустя некоторое время, в августе 1989 г. Б. Пак опубликовал статью в «Правде Востока», где опять объявил, что в республике «создано интернациональное культурно-просветительское общество корейцев Узбекистана». И на этот раз речь шла о том, что это общество собирается делать в будущем: выпускать литературу, издавать газету и журнал, наладить производство, организовывать выставки, проводить праздник Нового года по лунному календарю и т. п. Заканчивается статья так: «Словом, перспективы у нас заманчивые. Они вселяют уверенность и оптимизм». [118]

В октябре 1989 г. в газете «Учитель Узбекистана» снова вышла статья Пака. На этот раз он не пишет, что уже создан корейское культурное общество: «В нашей республике создается Интернациональное культурно-просветительское общество корейцев Узбекистана». С декабря 1988 г. Б. Пак писал, что он создал корейский центр, и лишь спустя год мы узнали, что он только создается. И снова о том, чем это общество собирается заниматься. И хотя за год Б. Паком и его группой так и ничего не было сделано, статью он «скромно» завершил словами: «В числе правофланговых перестройки — интеркультпросветобщество корейцев Узбекистана».

Пока Б. Пак в течение года писал в газеты о том, чем его группа собирается, оргкомитет за тот же период многие из этих планов давно уже воплотил в практическую реальность.

Чем же на самом деле занималась группа Пака? В течение всего этого времени они ходили по различным официальным инстанциям с жалобами на оргкомитет. В чем суть жалоб? А в том, что не признается лидерство (президентство) Пака. Не обходилось и без клеветы.

Вот один из характерных эпизодов, иллюстрирующих жалобы группы Пака на оргкомитет. 6 января 1989 г. я дал интервью газете «Ташкентская правда» под заголовком: «Культурный центр: каким ему быть?». В нем я попытался ознакомить читателей с концепцией корейского культурного центра, с теми проблемами, которые стоят перед зарождающимся корейским движением, результатами практической деятельности оргкомитета. В конце интервью было сказано следующее: «Известно, что вопрос о создании культурного очага советских корейцев поднимали различные инициативные группы. Понятно и нетерпение, с которым эти группы, еще не имея центра как такового, избрали президентов и вице-президентов. Но сегодня, когда на представительном собрании корейской общественности Ташкента и столичной области был избран организационный комитет, приступивший к практической деятельности, благоразумно всем отбросить ложные амбиции и объединиться для общей работы». [124]

Вскоре я узнаю, что в идеологическую комиссию ЦК КП Узбекистана поступила жалоба от А. Ким, жены Б. Пака. Копия была направлена в редакцию газеты. Публикация «Ташкентской правды» пишет А. Ким, «ввела корейскую общественность в заблуждение и вызвала крупные кривотолки, споры тем, что в статье беспричинно, незаслуженно оскорблена другая большая инициативная группа создания культурно-просветительского центра советских корейцев, возглавляемая известным советским корейским писателем, поэтом и журналистом Б. С. Паком». [125]

Во-первых, имея даже большое желание найти в моем интервью «оскорбления» в адрес Б. Пака, их невозможно отыскать, т. к. в интервью я даже не упоминал его имя. Тем более, помимо группы Пака, существовали и другие инициативные группы корейцев, которые, правда, не старались себя особенно афишировать. Жалоба А. Ким вызвала недоумение у меня. Его разделила и редакция газеты. Отвечая на письмо А. Ким, журналист, взявший у меня интервью, опубликовал статью, в которой он коснулся и вопроса, беспокоившего А. Ким: «Признаться, меня как автора интервью несколько озадачили эти обвинения, поскольку в нем даже не упоминалось о Б. С. Паке. Недовольство А. А. Ким, может быть вызвало высказывание С. М. Хана о том, что «вопрос о создании культурного очага советских корейцев поднимали различные инициативные группы. Понятно и нетерпение с которыми эти группы, еще не имея центра как такового, избрали президентов и вице-президентов. Но сегодня, когда на представительном собрании корейской общественности Ташкента и столичной области был избран организационный комитет, приступивший к практической деятельности, благоразумно всем отбросить ложные амбиции и объединиться для общей работы». Но можно ли найти в этих словах оскорбление в чей-то адрес? Сейчас идет подготовка к республиканской учредительной конференции, на которой будет избран совет культурного центра и принята программа действий. Думается, всем, кто действительно озабочен проблемами советских корейцев, надо объединиться не на словах, а на деле». [125]

Во-вторых, поражает сам факт жалобы в высшую инстанцию республики — ЦК Компартии. Ведь на дворе стоял 1989 г. Уже прошло 4 года с начала перестройки. Казалось, идеи демократии прочно вошли в общественное сознание. Так, нет, если оргкомитет не разделяет позиций группы Пака, надо его заставить принять их посредством административного давления. То есть, речь шла о возврате к прошлому. Зная командно-административные методы работы партаппарата и не имея других аргументов (результатов практической работы и поддержки широкой корейской общественности), чувствуя, как оргкомитет все больше набирает силу, а сама она остается в вакууме, группа Пака решила сделать арбитром наших споров партийные структуры. Фактически, из-за личных амбиций она пошла даже на то, чтобы навязать корейскому движению известный по прошлому модель управления этим движения из кабинетов ЦК, лишь бы не допустить роста влияния оргкомитета. Более эгоистичного, и как выяснилось впоследствии, вредного для корейского движения решения было трудно придумать.

Жалобы на оргкомитет шли от Пака в различные инстанции одна за другой. Нас вызывали в партийные и другие органы, на всевозможные объяснения уходила масса времени. На всех этих встречах у Пака было одно требование, чтобы именно он был признан дилером корейского движения. А если более точно, чтобы именно он стал президентом создаваемой республиканской корейской организации.

Вопрос о президентстве был тем четвертым пунктом, который разъединял оргкомитет и группу Б. Пака. Я неоднократно встречался с группой Пака и ставил вопрос об объ заголовком: «Культурный центр: каким ему быть?». В нем я попытался ознакомить читателей с концепцией корейского культурного центра, с теми проблемами, которые стоят перед зарождающимся корейским движением, результатами практической деятельности оргкомитета. В конце интервью было сказано следующее: «Известно, что вопрос о создании культурного очага советских корейцев поднимали различные инициативные группы. Понятно и нетерпение, с которым эти группы, еще не имея центра как такового, избрали президентов и вице-президентов. Но сегодня, когда на представительном собрании корейской общественности Ташкента и столичной области был избран организационный комитет, приступивший к практической деятельности, благоразумно всем отбросить ложные амбиции и объединиться для общей работы». [124]единении действий по созданию корейского центра, тем более, что органы власти настаивали на этом объединении как условии проведения учредительной конференции. Но каждый раз камнем преткновения становился «президентский вопрос» (хотя такое требование немыслимо в демократическом обществе).

Хорошо помню одну из таких встреч.

— Мы объединимся только при условии, если Б. Пак будет президентом республиканской ассоциации, — изложил позицию группы С. Эгай.

— Такой вопрос не решается в кулуарах, — говорю я. — Давайте вместе созовем республиканскую учредительную конференцию, где будут представлены делегаты от всех регионов, а она уже сама решит, кому доверить возглавить корейский культурный центр — Киму, Паку или Хану. Вам нравится Борис Пак, так пусть ваша группа выдвигает его кандидатуру. Если его изберут на конференции, он и будет президентом. Ну, а если нет, то уж увольте. Это будут честные и демократичные выборы.

— Нет, нам нужны гарантии, что Борис Пак будет президентом.

— О каких гарантиях вы говорите? — меня возмущало, как можно было серьезно их требовать. — Ведь речь идет не о назначении, а о выборах, причем выборах демократичных, на основе тайного голосования, как это сегодня принято. Мнение оргкомитета таково: выборы руководителя корейской ассоциации — не предмет торговли и кулуарных сделок. Здесь решающее слово за делегатами конференции. Как конференция решит, так и будет. Но чтобы добиться согласия и все-таки провести конференцию, оргкомитет пойдет даже на то, чтобы на ней председательствовал Б. Пак, как руководитель одной из инициативных групп.

Однако наши оппоненты даже на эти условия не согласились.

То упорство, с которым члены этой группы поднимали вопрос о гарантиях президентства, было не случайным. Я думаю, они осознавали, что их группа не пользуется поддержкой корейцев республики и боялись, что на выборах на учредительной конференции Б. Пак будет забаллотирован.

Длительное противостояние между оргкомитетом и группой Пака было искусственным. С самого начала было видно, что наши оппоненты не пользуются поддержкой корейского населения. Городская конференция и дальнейшие события это подтвердили. В демократическом обществе группа из 8-10 человек, не пользующаяся авторитетом и поддержкой среди населения (в данном случае, в корейской общине), не смогла бы оказывать влияние на процессы в этой общине. В нашем же обществе, еще не освободившимся от родимых пятен административно-командной системы и только начавшим осваивать азбуку демократии, такое было возможно, т. к. многое зависело от позиции партийных и государственных функционеров.

После того, как по всей республике были созданы корейские культурные центры на местах, я трижды обращался к органам власти с просьбой разрешить провести учредительную конференцию. Но каждый раз оргкомитету отказывали в проведении конференции, требуя предварительного объединения с группой Пака. Власти считали, что раз обе группы корейские, значит, они должны объединиться и иметь одну позицию и одну точку зрения. В условиях перестройки, когда на каждом углу говорилось о демократизации и плюрализме, это выглядело анахронизмом.

Уже были созданы и зарегистрированы корейские культурные центры в Москве, Алма-Ате, Нальчике, на Сахалине, хотя мы первые в СССР создали оргкомитет по созданию такого центра. Видя такое положение, я был вынужден выступить с серией критических статей в местной печати, а также в центральной газете «Правде». Я прекрасно понимал, что тем самым настраиваю местные органы власти против себя, однако после двух лет хождения по кабинетам молчать уже было невозможно.

Создав искусственную проблему «двух группировок» в корейском движении,[3] нужно было как-то ее разрешить. Искусственно созданная проблема требовала и искусственного разрешения. И «выход» органы власти нашли в том, чтобы создать третью, «нейтральную» группу. Группу возглавил Сергей Александрович Хан, кандидат исторических наук, зав. кафедрой истории КПСС технического университета. Я не стал возражать (группа Пака была против), исходя из того, что в конце концов дело не в личностях. Главное, чтобы была претворена в жизнь сама концепция оргкомитета: демократичные выборы делегатов, альтернативное выдвижение кандидатур в руководство будущего корейского центра, тайное голосование. В задачу группы С. А. Хана, в которую вошли также члены оргкомитета и группы Пака, входили подготовка и проведение городской конференции и создание Ташкентского городского корейского культурного центра.

Я знал Сергея Александровича и раньше. Когда я был избран председателем оргкомитета, мы стали видеться чаще. Он часто приезжал ко мне домой и говорил, что хочет принять участие в корейском движении.

После того, как была принято решение о создании третьей группы, С. А. Хан попросил встретиться.

— Сергей Михайлович, — обратился он ко мне, — у меня есть товарищ в ЦК, он обещал поддержку. Помогите мне создать городской центр. Мы сделаем его опорным пунктом для проведения республиканской конференции и изберем вас президентом республиканской ассоциацией.

— Если проводить демократические выборы, чего добивался оргкомитет, — ответил я, — то ни вы, ни я на сто процентов не сможем сказать, кто возглавит республиканскую организацию. И у меня другое мнение по поводу возможной кандидатуры.[4] Поэтому оставим этот вопрос решать конференции. Что касается городского центра, то его надо создавать как можно скорее; я, конечно, помогу, тем более, у оргкомитета есть опыт создания корейских культурных центров по всей республике.

Пойдя на встречу Сергею Александровичу, оргкомитет составил проект устава и программы «Ташкентского культурного общества советских корейцев» и принял самое непосредственное участие в организационной подготовке конференции.

Дальнейшее развитие событий подтвердило шаткость позиций Б. Пака. Когда начались порайонные выборы делегатов на городскую конференцию, корейцы Куйбышевского района, где проживал Пак, не избрали его делегатом. Я сам не присутствовал на собрании, т. к. лежал в больнице. Огромная нагрузка на посту ректора, напряженная работа в оргкомитете и вся эта нервотрепка с «гарантиями президентства» привели к микроинфаркту.

Собрание вела жена Пака — А. Ким. В списке делегатов, который она представила для голосования, не было ни меня (я тоже проживал в Куйбышевском районе), ни активистов оргкомитета, проходивших по этому району; были Б. Пак, сама она и их сторонники, проживавшие в этом районе.

Позиция оргкомитета заключалась в том, что ради общих целей объединения корейского движения не следует торпедировать кандидатуры от различных инициативных групп; все должны присутствовать на учредительном собрании. Группа же Пака пошла по другому пути, исключающим всякие шансы на компромисс. Представленным списком кандидатур делегатов она продемонстрировала свои узкогрупповые намерения. По этому списку, а также по выступлениям Пака и его жены, председательствующей на собрании, выходило так, будто не существует ни оргкомитета, ни той огромной работы, которая была проведена за эти годы. Но люди знали, кто есть кто в корейском движении, и они отвергли представленный список. Мало того, они не избрали Б. Пака делегатом.

Ирония судьбы, человеку, который требовал, чтобы его признали как лидера корейского движения и избрали президентом республиканской организации, даже не доверили быть делегатом от района на городской конференции. Что касается меня, то так как я находился в стационаре, у меня не было возможности выступить на собрании с программой оргкомитета. Но, несмотря на все усилия председательствующего и Б. Пака, собрание района избрало меня делегатом.

Учредительная городская конференция состоялась 27 февраля 1990 г. Я также не принимал участия на ней, т. к. продолжал находиться в больнице. Хотя Б. Пак не являлся делегатом, он явился на конференцию. И когда стали проходить выборы в руководящие органы городской организации и делегатов на учредительную республиканскую конференцию, два-три сторонника Пака выдвинули и его кандидатуру. Но конференция абсолютным большинством голосов высказалась против, т. к. он не являлся делегатом, а делегация Куйбышевского района выступила категорически против того, чтобы он представлял район. Кто-то из его родственников Пака из Калининского района уступил ему свой делегатский мандат. Но и на втором голосовании его снова забаллотировали. Ситуация стала курьезной. Тогда вмешался представитель горисполкома, и хотя воля конференции была выражена однозначно, он стал настаивать на включение Б. Пака в Совет городского центра, мотивируя тем, что «надо жить дружно».

Председателем Ташкентского культурного общества советских корейцев на альтернативной основе был избран С. А. Хан с небольшим перевесом в два голоса.[5] После городской конференции, которая продемонстрировала отсутствие какой-либо поддержки Б. Пака корейским населением, его группа свернула активность, да и сам он исчез из поля зрения корейского движения».

х х х

Среди столичных центров первым официальную регистрацию прошел корейский культурный центр г. Алма-Аты, созданный на учредительном собрании, прошедшем 18 июня 1989 г. в здании корейского театра. Проект программы и устава были опубликованы заранее в «Ленин кичи». [116] В последующие месяцы в Казахстане были созданы корейские культурные центры в г. Уштобе, Актюбинской, Жамбылской, Уральской, Карагандинской, Кзыл-Ординской, Кокчетавской областях, а также в других городах и районах республики.

Задачи координации деятельности и консолидации усилий корейских культурных центров выдвинули на повестку дня вопрос о создании организации, объединяющей всех корейцев республики. В этой связи осенью 1989 г. в Алматы был создан оргкомитет по подготовке и проведению Учредительного съезда корейцев Казахстана. Оргкомитетом под председательством доктора философских наук, проф. Гурия Борисовича Хана была проделана большая работа. В областях корейские культурные центры провели собрания и выбрали своих делегатов на первый съезд корейцев. 17 марта 1990 г. прошел учредительный съезд корейцев Казахстана, на котором была создана Республиканская ассоциация корейских культурных центров Казахстана. На альтернативной основе был избран президент — проф. Г. Б. Хана. Ассоциация была зарегистрирована 15 мая 1990 г.

Учредительная конференция Культурно-просветительской ассоциации корейцев Кыргызстана была проведена 16 декабря 1989 г.

19 марта 1990 г. в Москве состоялся Учредительный съезд советских корейцев, создавший Всесоюзную ассоциацию советских корейцев (ВАСК). С развалом СССР на 2-ом съезде ВАСК, состоявшемся 29 февраля 1992 г. в Алма-Ате было решено принять в соответствии с новыми общественно-политическими реалиями новое название — Международная конфедерация корейских ассоциаций (МККА).

Позже всех была создана Республиканская Ассоциация корейских культурных центров Узбекистана — 12 января 1991 г. И снова, причиной тому были корейские амбиции.

Из воспоминаний отца:

«Параллельно с городским корейским центром возникла еще одна корейская организация в Ташкенте — АСОК (Ассоциация содействия объединения Кореи), возглавляемая сначала Никифором Степановичем Кимом, а затем Павлом Харитоновичем Каном.[6] За короткое время АСОК превратилась в достаточно мощную структуру. Ее филиалы были созданы чуть ли не во всех республиках Союза. Ежегодно по линии АСОК сотни советских корейцев бывали в КНДР. Внушительной была и материальная база этой организации.

Став председателем Ташкентского культурного центра, С. А. Хан, начал свою деятельность не с проблем национального возрождения, а с рьяной борьбы против АСОК. Корейское движение оказалось расколотым на сторонников АСОК и сторонников «культурного центра». Причем произошло то, чего я опасался: возникшие корейские организации стали политизироваться. Если АСОК стала ориентироваться на Север Кореи, то культурный центр — на Юг. Так, противостояние Северной и Южной Корей отразилось и на общине советских корейцев.

Получив власть, С. А. Хан резко изменился, как будто подменили человека. Свою работу по руководству центром он стал проводить келейно, без широкой гласности, окружив себя преданными людьми. Независимо от мнения членов Совета центра, проводил только свою линию. Тех же членов Совета, чей авторитет мог поколебать его авторитет, он просто перестал приглашать на заседания. Деятельность городского центра все больше стала вызывать нареканий со стороны корейской общины: постоянные склоки, дрязги (был даже случай рукоприкладства на заседании Совета); недемократичный, кулуарный характер принятия решений; кумовство и протекционизм (это особенно касалось поездок в Корею) и т.д.

Ранее, когда С. А. Хан стремился стать председателем городского культурного центра, он божился, что сразу после создания столичной организации корейцев начнется подготовительная работа по проведению учредительной республиканской конференции. Но, возглавив городской центр, С. А. Хан вдруг стал искусственно затягивать проведение республиканской конференции. Спустя некоторое время всем стало ясно, что его интересует (как и Б. Пака интересовало) не скорейшее проведение конференции, а вопрос, кто возглавит республиканскую организацию. Подготовить почву для того, чтобы без помех стать президентом ассоциации корейских культурных центров Узбекистана — вот что было истинной причиной затягивания конференции.

Мы обсудили эту ситуацию в оргкомитете и решили немедленно начать подготовку к учредительной республиканской конференции. Связались со всеми корейскими культурными центрами республики. По всей республике во всех областях, городах и районах компактного проживания корейцев были проведены собрания, на которых были избраны 100 делегатов. Был определен и день конференции — 12 мая 1990 года.

Но за день до конференции, 11 мая 1990 г. за подписями С. А. Хана и его заместителей Шегая Михаила Юрьевича и Тена Константина Пантелеевича направляется жалоба на оргкомитет на имя Председателя постоянной комиссии Верховного Совета УзССР по вопросам межнациональных отношений, языку и интернациональному воспитанию Кадырову П. и Советнику Президента УзССР по международным вопросам Зиямову Ш., в которой говорится о том, что «сепаратистские настроенные проф. Хан С.М., зав. корпунктом газеты «Ленин Кичи» Ким В.Н., сотрудник Президиума Верховного Совета УзССР Тен Х.Т. … назначили созыв так называемого съезда корейцев Узбекистана, который состоится 12 мая, 10 час. утра в актовом зале Главного редакционного корпуса. Мы вносим свой протест и считаем неправомочными подобные действия, которые ведут не к консолидации корейцев, а наоборот — к расколу и сепаратизму».

В этот день, 11 мая меня и других членов оргкомитета пригласил советник Президента и ознакомил нас с жалобой.

Письмо нас возмутило. Во-первых, оргкомитет был избран как оргкомитет по созданию республиканской ассоциации корейцев Узбекистана. Мы провели огромную предварительную работу: создали районные, городские и областные центры по всей республике. Итогом деятельности оргкомитета и должно было быть проведение учредительной республиканской конференции и создание республиканской ассоциации. Что касается С. А. Хана и его заместителей, то их никто не уполномочивал брать на себя функцию проведения республиканской конференции. Они являлись лишь руководителями городского центра, коих по республике были десятки.

Во-вторых, что означали выражения «так называемый съезд корейцев Узбекистана», «раскол» и «сепаратизм»? Если бы оргкомитет собирал бы съезд, отражающий узкогрупповые интересы небольшой группы, то такие обвинения были бы оправданы. Но ведь на конференцию прибывали представители всех областных, городских и районных корейских культурных центров республики. Более представительного съезда невозможно представить. Квалифицировать же расхождения между мнениями трех функционеров из Ташкентской организации (которые, кстати, не получили поддержку большинства членов Президиума и Совета собственной организации) и позицией всех корейских организаций на территории республики было просто смешно. Возникал вопрос: если 3 человека из городского центра против созыва съезда, на котором представлены все корейские центры республики, так чьи же действия направлены на сепаратизм и раскол? И в чем причина такой позиции?

А причина заключалась в том, что С. А. Хан понял, я ему это и раньше говорил, что выборы на учредительной конференции будут проводиться на демократической и альтернативной основе, тайным голосованием. После того, как его работа на посту Ташкентского центра приобрела печальную славу, у него не было никаких шансов получить поддержку корейской общины республики. Вот он и стремился оттянуть проведение конференции, чтобы принять дополнительные меры для упрочения своего положения. Кроме стремления оказаться руководителем республиканской организации была еще одна причина. Члены Ташкентского центра давно уже требовали проведения отчетно-выборной конференции, где намеревались заслушать отчет С. А. Хана и дать ему отставку за развал работы, вернее, отсутствие ее результатов. Вот С. А. Хан и вынужден был оттягивать городскую конференцию. Проведи он ее, он бы оказался за бортом руководства городской организации, а согласись на проведение республиканской учредительной конференции, он бы и там потерпел фиаско. Вот он и стремился решать собственные проблемы за счет корейского движения.

Возмущало и то, что, как и в случае Б. Пака, не имея поддержки корейской общины, С. А. Хан и его заместители стали аппелировать с жалобой в высшие органы власти республики. Хотя все корейские центры выступили за проведение республиканской конференции, эти люди решили отменить ее запретом властей. Вообще-то, по закону об общественных организациях, госорганы не имеют права вмешиваться в жизнь общественных организаций, за исключением случаев, оговоренных законом (призывы к насильственному свержению власти, пропаганда фашизма, финансовые нарушения и т. д.). И с точки зрения буквы закона власти не имели права запрещать проведение учредительной конференции, если все правовые аспекты соблюдены. Но С. А. Хан знал, что достаточно сомнения и недовольства со стороны госчиновников, корейцы не будут добиваться правды (опротестовывать решение в суде и т. д.). Слишком памятны были прошлые годы, да и межнациональная обстановка в стране была не простой. Лавры президента настолько не давали покоя С. А. Хану, что он решил подставить корейскую общину под очередной административный контроль, когда решения в этой общине принимаются не самими корейцами, а чиновниками. Так и случилось.

Ознакомив нас с письмом, советник Президента предложил отложить конференцию.

— Но нас уже четвертый раз просят отложить, — сказал я. — Да и как ее отложить, если делегаты со всех областей республики уже прибыли со всей республики.

— Обсудите любой другой вопрос, но конференцию сейчас проводить не надо.

На следующий день, 12 мая 1990 г. было проведено республиканское собрание представителей корейских культурных центров. Приехали 91 делегатов (всего было избрано 100, но 9 отсутствовало): председатели корейских культурных центров из 9 областей, Каракалпакстана, Галабинского района, 8 городов, где проживает наибольшее количество корейцев, представители корейских колхозов, ответственные секретари районных отделений Ташкентского культурного центра, ветераны, корейские литераторы, художники, кинематографисты, ученые, артисты и т. д. Каково было их настроение, когда, приехав со всех концов республики, они узнали, что учредительная конференция отменяется.

На собрании присутствовали и представители высших органов власти: зам. Председателя Совета Министров УзССР М. Арипджанов, консультант Президента УзССР А. Укубаев, старший референт Совета Министров УзССР по межнациональным вопросам А. Гулямов, директор Республиканского межнационального культурного центра Ш. Н. Шарипов. Вел собрание помощник Председателя Президиума Верховного Совета УзССР Х. Т. Тен.

Поскольку в высшие эшелоны республики поступила жалоба от С. А. Хана и его заместителей, представители органов власти посчитали необходимым избрать новый оргкомитет по созыву республиканской учредительной конференции, который был бы избран полномочными представителями всех культурных корейских центров республики и тем самым получил бы мандат доверия со стороны всей корейской общины Узбекистана.

Поэтому на обсуждение собрания вынесли четыре вопроса: 1. О выборе оргкомитета по созданию культурного центра советских корейцев Узбекистана; 2. О выборе председателя оргкомитета; 3. О составе комиссии по выработке Программы и Устава Культурного центра советских корейцев Узбекистана; 4. О дате проведения Учредительной конференции советских корейцев Узбекистана. Был избран новый оргкомитет в количестве 33 человек, куда вошли председатели всех областных, городских и районах культурных центров, представители колхозов, научно-технической и творческой интеллигенции.

На должность председателя оргкомитета были выдвинуты три кандидатуры: Хайгун Тайронович Тен, С. А. Хан и я. Хайгун Тайронович взял самоотвод. Сергей Александрович получил 3 голоса, причем один из голосов принадлежал ему самому. Увидев, что лишь двое из присутствующих поддержали его кандидатуру, он заявил, что берет самоотвод, хотя после того, как его забаллотировали, это уже нельзя было назвать самоотводом.

Итак, 88 голосами из 91 делегата председателем оргкомитета вновь избрали меня.

На этом же собрании была создана комиссия оргкомитета по выработке проекта Программы и Устава республиканского центра куда вошли Те А. В. (ведущий юрист Госплана УзССР), Ким Г. (ответственный секретарь районного отделения Ташкентского корейского центра), Ким В. Н. (зав. корпунктом «Ленин кичи») и я. Было принято решение провести учредительную конференцию советских корейцев Узбекистана 9 июня 1990 г.

Сразу же после собрания оргкомитет в составе 22 человек провел свое первое заседание, на котором обсуждался вопрос об участии делегации корейцев Узбекистана на Всесоюзном съезде советских корейцев. Встал вопрос и о руководителе делегации. Были выдвинуты три кандидатуры: Ли Амур Иванович (председатель культурного корейского центра Андижанской области), С. А. Хан и я. А. И. Ли взял самоотвод, трое проголосовали за С.А. Хана. 19 голосами из 22 я был утвержден руководителем делегации.

Но провести учредительную конференцию в июне, как планировалось, не удалось. С. А. Хан, видя, что его шансы быть избранным президентом республиканского центра равны нулю, решил во чтобы то ни стало помешать проведению съезда корейцев Узбекистана. Он стал ходить по различным инстанциям, наговаривать на всех и вся, создавая в эшелонах власти превратное мнение, будто среди корейцев нет единства по поводу созыва конференции, хотя трудно назвать отсутствием единства расхождение мнений одного человека и двух его сторонников и позицией всех культурных корейских центров республики.

Так или иначе, поддавшись на удочку С.А. Хана, органы власти не разрешили проведение учредительной конференции 9 июня 1990 г. И тогда я в знак протеста официально сложил с себя полномочия председателя оргкомитета (к тому же постоянно беспокоило сердце).

После того как я сложил с себя полномочия, С.А. Хан решил уже не считаться ни с чем и открыто рваться к власти. Он уговорил председателя Республиканского межнационального культурного центра Ш.Н. Шарипова издать приказ, по которому административным путем расформировывается оргкомитет и создается новый, так называемый Координационный Совет по созыву учредительной конференции, во главе которой он поставил себя, а в состав Совета — нужных себе людей. Это был акт беззакония.

Республиканский межнациональный центр при Министерстве культуры УзССР был создан в целях координации деятельности национально-культурных центров в республике, и юридически (согласно Закону об общественных объединениях в УзССР) Председатель центра не имел права издавать такой приказ, так как это не входило в его компетенцию. Был «расформирован» демократически избранный оргкомитет, куда входили лидеры всех корейских культурных центров республики, отражавших интересы всей корейской общины Узбекистана. «Координационный Совет», который создали С.А. Хан и Ш. Шарипов, никем не избирался и отражал лишь интересы своих создателей.

Корейцы были возмущены таким произволом, однако решили не устраивать скандала, лишь бы была проведена учредительная конференция. «Координационный Совет» определил дату — 18 декабря 1990 года. Перед самой конференцией С. А. Хан вдруг объявил, что якобы имеется указание о проведении конференции в марте 1991 г. Ему снова понадобилось время, чтобы создать предпосылки для своего избрания. Действия С. А. Хана снова вызвали негативную реакцию среди корейцев. Но они решили и на этот раз не нагнетать обстановку, так как С. А. Хан клялся и божился, что в марте 1991 г. конференция будет точно проведена.

Стали готовиться к мартовской конференции. И вдруг все узнали, что 12 января 1991 г. была проведена «учредительная конференция», на которой С. А. Хан был избран председателем Ассоциации корейских культурных центров Узбекистана. Стало ясно, что все обещания о проведении конференции в марте, выборы делегатов и вся подготовительная работа были для С. А. Хана ширмой, за которой он готовил свое подпольное собрание.

О подпольно-кулуарном характере «республиканской учредительной конференции» говорит тот факт, что большинство из 150 делегатов (более двух третей) избранных от всех областей, городов и районов, где проживают корейцы, так и не были приглашены на свою конференцию. Это: представители корейских культурных центров 7 областей из 11, городов Алмалык, Агрен, Бекабад, Чирчик, Нариманова и других, Галабинского и Коммунистического районов, где сосредоточены основные корейские колхозы. Не были приглашены ни один из сотрудников Ташкентского корпункта «Ленин Кичи», как и других средств массовой информации.

В адрес высших инстанций республики пошли письма протеста от корейских культурных центров, в том числе и от Ташкентской организации, которую возглавлял С. А. Хан. Пока все жалобы рассматривались, АККЦ Узбекистана была уже зарегистрирована в Минюсте».

х х х

Темпы создания корейских организаций в различных регионах СССР протекали неодинаково. Порой, от начала создания инициативных групп до регистрации проходило более чем два года, как это было в Узбекистане. Подобная затяжка была связана со следующими причинами.

Во-первых, местные органы часто не решались брать на себя инициативу в вопросе регистрации общественных объединений и ждали указаний сверху. Так, отказывая в проведении учредительной конференции по созданию корейского культурного центра в Узбекистане, местные власти мотивировали это тем, что нет четких инструкций сверху по поводу национальных культурных центров. Сначала они советовали подождать сентябрьского (1989 г.) Пленума ЦК КПСС, затем выхода Закона об общественных объединениях в СССР, затем соответствующего закона в УзССР и т. д. Подобная волокита вызвала появление в прессе ряд критических статей. Так, после долгих попыток провести учредительную конференцию, мой отец опубликовал в газете «Правда» статью, где подверг критике местные власти: «В обострении межнациональных отношений часто виноваты представители административно-управленческого аппарата, проявляющие нерешительность, излишнюю осторожность, а нередко и некомпетентность. В результате многие национальные движения встречают рогатки, хорошие начинания обрастают бюрократическими путами. …Это, прежде всего, касается оформления и регистрации национальных культурных центров и обществ. Но стереотип старого мышления настолько сильно укоренился в деятельности аппаратчиков, привычка ждать указаний сверху так сковывает волю функционеров, что работа по созданию культурных центров в республике не может сдвинуться с мертвой точки. Так, еще в ноябре прошлого года на собрании корейской общественности Ташкента и области был избран оргкомитет по созданию культурного центра. Но ему до сих пор отказывают в проведении учредительной конференции, хотя в подавляющем большинстве мест компактного проживания корейцев проделана соответствующая работа — созданы оргкомитеты, избраны делегаты». [117]

Во-вторых, зачастую у местного аппарата было «свое» понимание по «корейскому вопросу» и он в большей степени руководствовался этим пониманием, нежели буквой закона, что было вообще характерным для советской аппаратной практики. Принятие корейскими инициативными группами этого понимания вопроса становилось условием разрешения на проведение учредительной конференции и регистрации.

В-третьих, вмешательство властей в регистрацию корейских культурных центров было во многом обусловлено противостоянием корейских инициативных групп и сопутствующими ему жалобами и протестами в местные руководящие органы.

И, наконец, многое объясняется тем, что в самом начале зарождения корейских общественных организаций людям, особенно на местах не хватало опыта и знания.

Особенности первоначальных целей и задач корейских организаций

При своем создании все корейские организации в качестве своих основных задач продекларировали возрождение национальной культуры, языка, традиций и обычаев. Подобная узко-ориентированная на культуру программа деятельности корейских ассоциаций была отнюдь не случайной. (Это нашло отражение даже в названии наиболее массовых корейских организаций —культурных центров).

Можно выделить следующие факторы, обусловившие декларацию возрождения языка, обычаев и традиций в качестве основных целей и задач корейских обществ, центров и ассоциаций.

Во-первых, тема «возрождения» была знаковой в период перестройки. Все новации и реформы шли под лозунгами «возрождения» утер/iянного. Все говорили о возрождении ленинской концепции социализма, возрождении деревни, возрождении национальных обрядов и обычаев, возрождении традиционных промыслов, возрождении Ясной Поляны и Арала и т. д. И здесь цели и задачи корейских обществ совпадали с общепринятой риторикой и направленностью постановки насущных проблем.

Во-вторых, в сфере национальных отношений тема возрождения культуры, языка, обычаев и традиций этнических меньшинств была менее опасной для властных структур, нежели, поднимаемые крупными титульными этносами такие темы, как выход из Союза на основе права на самоопределение, передел территориальных границ между республиками, перераспределение полномочий центра и республик. Несмотря на то, что закон об общественных объединениях давал право регистрировать практически любые организации,[7] на практике регистрация объединений полностью зависела от местных властей. Иначе говоря, регистрация носила не заявительный, а разрешительный характер. И если бы корейцы в уставных документах в качестве своих целей отразили бы не возрождение культуры, а более деликатные, обсуждаемые в кулуарах, вопросы, такие как создание национально-административных единиц[8] или возвращение в Приморье, можно однозначно сказать, что подобные уставы не были бы зарегистрированы. Разрешительный характер контролируемой властями регистрации общественных объединений предоставлял лишь усеченную возможность для самореализации этнических меньшинств. Таким образом, хотя законодательная база формально и открывала широкие возможности для национальных групп, фактически среди множества проблем этнических групп был открыт шлюз лишь для решения вопросов культуры (возрождения языка, обычаев и традиций), т. к. это не затрагивало политических и экономических основ системы и не провоцировало возможного осложнения социально-политической ситуации.

В-третьих, тема возрождения языка и культуры была менее опасной не только для властных структур, но и для самих корейцев. К чему могут привести конфликты на этнической почве, связанные с другими, более острыми вопросами, все видели на примере Нагорного Карабаха, Цхинвали, Абхазии, Приднестровья, Ошской области, Ферганской долины. Если к этому добавить память о депортации с её последствиями, то станет ясно, что учредители корейских организаций сознательно не анонсировали в своих уставных документах каких-либо задач, могущих быть детонатором потенциальных осложнений и негативных перемен в отношении корейцев.

В-четвертых, поскольку корейцы СССР являлись не нацией в строгом смысле слова, которой присущи определенная атрибутика и институты (государство, территория и т. д.), а этнической группой (советские корейцы или коре сарам), они идентифицировали себя, прежде всего, по генетике, кухне и некоторым традициям семейного церемониала. Естественно, что в условиях появившихся возможностей этнической самореализации, самосознание корейцев было обращено в первую очередь к национальной культуре, к тому, что в самосознании корейцев их отличало от других и то, что во многом было утеряно.

И, в-пятых, в период создания корейских организаций, корейцы ещё не осознали себя в качестве субъекта политической деятельности. Политическое сознание общины ещё не проснулось. Этим объясняется культурная направленность программных документов корейских организаций.

Первые корейские организации

Выше уже было написано о противостоянии оргкомитета и группой Б. Пака, а затем и группой С. А. Хана в Узбекистане. Позже соперничество, а порой, и откровенная борьба развернулись между Ташкентским корейским культурным обществом и АСОК, между Ассоциацией корейских культурных центров Узбекистана (АККЦ) и областными культурными центрами, между АККЦ и Ташкентским корейским обществом «Возрождение».

Подобное проходило повсеместно. Например, в России это проявилось в противостоянии между ВАСК и Ассоциацией российских корейцев (АРК), созданной московской группой корейцев в пику ВАСК в октябре 1991 г. Особенно всем памятны напряженные отношения между ВАСК и АСОК, созданной группой ташкентских корейцев. Доходило до того, что на форумы ВАСК не допускались те же советские корейцы, если они были членами АСОК, как это случилось на Учредительном съезде ВАСК с представителями Галабинского района Ташкентской области. Противостояние на уровне союзных организаций имело соответствующие последствия и на местах.

«С первых дней создания АСОКа СССР активисты Ассоциации корейцев Кыргызстана выступали в республиках против многих пунктов Устава и Программы АСОК», — фиксирует ситуацию в Кыргызстане в прошлом Г. Н. Ли. [50, 26] Аналогичная ситуация в Узбекистане. «Появление АСОК было встречено корейской общественностью неоднозначно. Одни увидели в ней альтернативу культурным центрам, которые из-за непрекращающихся распрей никак не могли оформиться юридически и организационно, другие — нового участника борьбы за лидерство. … Когда же АСОК развернула свою деятельность, причем весьма масштабно и энергично, на неё посыпались обвинения в прокимерсеновской ориентации, чрезмерной коммерциализации и т. д.» — пишет Б. Ким. [28, 147] В Казахстане такое противостояние на уровне республиканской организации корейцев не наблюдалось, однако натянутые отношения, соперничество и конфликтные ситуации проявлялись в культурных центрах различных регионов и городов.

Фактически речь шла не просто об отдельных конфликтах, а об устойчивом и достаточно длительном противостоянии «всех против всех» по всему периметру корейского пространства.

Руководящая элита корейских культурных центров

В борьбе за лидерство в корейских культурных центрах и ассоциациях верх одержали представители научно-номенклатурной интеллигенции, и, прежде всего, ученые-обществоведы:

Казахстан

Хан Г. Б.

Доктор философских наук

Президент Республиканской ассоциации корейских культурных центров Казахстана

Узбекистан

Хан С. М.

Хан С. А.

Ким П. Г.Доктор философских наук

Кандидат исторических наук

Доктор исторических наукПредседатель Республиканского оргкомитета по созданию корейских культурных центров
Председатель Ташкентского корейского культурного общества, затем Председатель Ассоциации корейских культурных центров Узбекистана

Председатель Ассоциации корейских культурных центров Узбекистана

Россия

Пак М. Н.

Шин А. С.Доктор исторических наук

Доктор исторических наукПрезидент Всесоюзной ассоциации советских корейцев

Президент Ассоциации российских корейцев

Обществоведами были представлены не только первые лица корейских культурных центров, но их заместители:

Узбекистан: Шегай М.Ю. (кандидат философских наук, зам. председателя Ташкентского корейского культурного общества), Тен К. П. (кандидат педагогических наук, зам. председателя Ташкентского корейского культурного общества).

Казахстан: Хван Б. С. (кандидат исторических наук, зам. председателя Совета Ассоциации корейских культурных центров Казахстана).

Россия: Югай Г.А. (доктор философских наук, вице-президент Всесоюзной ассоциации советских корейцев); Хан Г.Б., доктор философских наук, вице-президент ВАСК.

Особенность этой прослойки заключалась в том, что ее составляли представители идеологических дисциплин (философии, научного коммунизма, истории КПСС), тесно связанные с партийной номенклатурой. Причина того, почему профессора-обществоведы почти повсеместно возглавили корейские организации, в следующем.

Связи с партийными и государственными органами давали возможность быстрейшего решения организационных вопросов по созданию корейских центров. Эти же связи давали возможность лоббировать те или интересы корейских центров. В силу профессиональный специализации и опыта работы в партийных органах эта прослойка была более основательной в создании уставных документов, концепции культурных центров, налаживании организационной работы. Будучи органичными элементами партийно-государственной системы, профессора-обществоведы в качестве руководителей таких деликатных образований, как национальные центры, как нельзя лучше устраивали органы власти.

Особенности деятельности корейских организаций на начальном этапе

Особенности деятельности корейских организаций на первых этапах своего развития выразились в следующем. Во-первых, в копировании, причем не в лучшем варианте, принципов и стиля работы партийных и советских органов. Это было естественно, поскольку корейские культурные центры относились к разряду общественных объединений (к ним относились КПСС, ВЛКСМ, профсоюзы), создавались ещё в советский период, были подотчетны партийным и государственным органам и зависимы от них. В чём это выражалось? В недемократическом стиле работы, ориентации на количественные и промежуточные результаты, формализме, мероприятиях для «галочки». Во-вторых, в ветеранской направленности, т. е. деятельность корейских центров была основана на взглядах старшего поколения. Активистами этих центров также в основном являлись представители старшего поколения; молодые же люди являли редкое исключение. В-третьих, в этнографической направленности мероприятий (празднование Нового Года по лунному календарю, Оволь Тано и т.д.), в оторванности от насущных проблем корейской диаспоры. В-четвертых, в слабой материальной базе, которая не позволяла осуществлять масштабные проекты.

В различных организациях и регионах работа корейских центров была поставлена по-разному. Например, в региональном аспекте, если сравнить деятельность двух аналогичных организаций — АККЦ — в Казахстане и в Узбекистане, то авторитет, масштабность и результативность первой будет намного выше. Если взять различные организации, расположенные на одной территории, например, Ташкентское городское общество «Возрождение» и Ташкентское корейское культурное общество, то в 90-годах приоритет был у «Возрождения». В аналогичном положении оказались АСОК и МКАДиС, если брать организации с международным юридическим статусом.

Противостояние корейских организаций не прошло бесследно для корейского движения. Оно привело к ряду негативных последствий.

Движение, имеющее одни и те же цели, раскололось на враждующие лагеря. Диаспора потеряла целостность своего существования и развития. Возник феномен «мелких раздробленных княжеств», который стал вести к малоэффективности корейского движения. Это проявилось в упущенных возможностях, потере масштабности проектов, замедленных темпах реализации перспектив, дублировании мероприятий, распылении сил.

Постоянные склоки привели к падению имиджа корейцев в глазах властных структур. Раздробленность корейского движения, отсутствие единой сильной позиции позволяла органам власти вмешиваться в дела корейцев, что стало вести к потере самоуправленческих начал в корейских организациях. На определенном этапе основная масса людей стала уставать от внутренних склок. Это привело к тому, что люди, и зачастую, лучшие, стали отходить от корейского движения, перестали участвовать в делах корейских организаций. Возникла угроза девальвации ценности корейского движения. Противостояние корейских организаций и характер их деятельности рано или поздно должны были привести к их кризису и осознанию необходимость перемен. Конечно, острота кризиса в различных регионах и организациях была различной. Однако, в той или иной форме она была зафиксирована везде.

«В последние годы, — описывает ситуацию в Кыргызстане до 1998 г. Г. Н. Ли, — штаб Ассоциации корейцев «Чинсон» не играл координирующую роль в национально-культурном движении, в работе терял авторитет. Наблюдалась тенденция разрыва с массами. Как небо и земля, отличались информация о работе на верху и работа среди корейцев». [50, 23] Б. Ким так оценивает деятельность первого «кулуарно» избранного председателя АККЦ Узбекистана: «В низовых звеньях зрело недовольство деятельностью С. А. Хана, которая сводилась лишь к приему и проводам зарубежных гостей, проведению праздничных мероприятий, а основная задача — возрождение языка, культуры, реальная помощь местным центрам — была отодвинута на второй план». [28, 141] Подвергнув критике работу С. А. Хана во главе Ташкентского центра, журналист пишет: «Но и в новом качестве характер деятельности С. А. Хана мало чем изменился, что естественно, привело к возникновению оппозиции, новому обострению борьбы в нашем национальном движении». В итоге С. А. Хан был смещен, причем таким же кулуарным способом, каким он был избран, то есть без проведения отчетно-выборной конференции. Ранее он и два его заместителя были выведены из Совета Ташкентского корейского культурного центра.

«Уже в июне 1991 года на расширенном заседании совета ассоциации председателем был избран профессор Ким Петр Геронович, — описывает Б. Ким новую ситуацию в АККЦ. — С приходом нового главы в ассоциации не прекратились распри и междоусобица, что отрицательно сказывалось на организации её работы. В течение всего 1992 года, например, не удалось провести ни одного заседания совета ассоциации. Лишь в январе 1993 года, когда над ассоциацией нависла реальная угроза развала, заседание совета все же состоялось, а руководство ассоциации наконец стало налаживать связи с местными центрами. Согласно уставу, высшим органом ассоциации является конференция, которая созывается раз в пять лет. Однако за 8 лет отчетно-выборные конференции не проводились». [29, 17-18]

От корейских культурных центров стали отходить, а кое-где и полностью отошли, научно-техническая и творческая интеллигенция, представители бизнеса, молодежь. Деятельность культурных центров была сведена к набору дежурных мероприятий. Энтузиазм и активность, свойственные первым годам, стали спадать, сказывалась усталость масс и лидеров, многие из которых возглавляли корейские организации по второму сроку. Но самым ярким симптомом кризиса стала пассивность людей и их апатия по отношению к так называемым «корейским делам».

По признанию Ким Ен Уна, одного из активных участников корейского движения в России «основная масса корейцев обходится без корейских ассоциаций, поскольку ни по производственным вопросам, ни по социальным вопросам их жизнь не связана ни с ассоциациями, ни, зачастую, с другими корейцами». [38, 26]

В Казахстане, по мнению Г.Б. Хана, можно выделить в корейском движении два этапа. На первом этапе (конец 80-х — середина 90 гг.) шел процесс формирования корейских культурных центров. Характерной особенностью его явилось то, что внутри движения было несколько корейских организаций. Для подавляющего большинства из них главными направлениями деятельности было содействие пробуждению национального самосознания, изучению родного языка и своей истории, возрождению национальной культуры, традиций и обычаев. [79, 143] На новом этапе перед национальным движением встали более сложные задачи: прежде всего, достижение консолидации, единения и солидарности; объединение всех корейских культурных центров и обществ и единую организацию; создание прочной экономической базы движения; смена поколений в руководстве движения на всех уровнях; привлечение новых, свежих молодых и энергичных сил; укрепление и развитие международных связей. В своем отчетном докладе на 3-ем съезде корейцев Казахстана Г.Б. Хан, президент РАККЦ заявил: «Мы хотим первыми в странах СНГ осуществить давнюю мечту наших предков — преодолеть такие уродливые явления, как групповщина, внутренние трения, интриги, зависть». [79, 144]

Таким образом, понимание необходимости перемен зрело уже исподволь и дело оставалось за их исполнением.

Новый этап и перемены

Перемены начались с обновления руководства корейских ассоциаций. Причем речь идет не просто о новых людях. К руководству пришли представители иного поколения и иной сферы деятельности, а именно — бизнеса. В декабре 1995 г. президентом Ассоциации корейцев Казахстана становится Ю. А. Цхай, заслуженный тренер СССР по боксу, бизнесмен; в январе 1998 г. президентом Общественного объединения корейцев Кыргызстана становится Р. А. Шин, президент бизнес-центра «Эльдорадо»; в России президентом Общероссийского объединения корейцев также стал бизнесмен — Цо В. И. В Узбекистане председателем АККЦ Узбекистана стал В. Н. Шин, известный боксер и бизнесмен.

Смена профессоров бизнесменами — закономерное явление. Возраст профессорского руководства прямо сказывался на результативности деятельности ассоциаций. Отсутствие практической жилки и бизнес-проектов также сказались на состоянии материально-технической базы корейских центров. В силу профессионального и возрастного консерватизма прежнее руководство уже не в состоянии было изменить привычный стиль мышления и работы.

При новом руководстве начинает происходить постепенная смена ценностных ориентиров корейских ассоциаций, главным вектором которых становится курс на консолидацию. В январе 1998 г. в Кыргызстане произошло важное событие — объединение Кыргызстана Ассоциации корейцев Кыргызстана и региональной организации АСОК.

Но особенно важными для корейского движения были интеграционные процессы в Казахстане, в силу численности казахстанской диаспоры и её роли в развитии корейской культуры и корейского движения в целом. В июне 1996 г. на пленуме АКК был обсужден новый закон Казахстана «Об общественных объединениях», по которому Ассоциация должна была иметь не менее чем в половине областей республики свои филиалы, для того чтобы считаться республиканской. В последующее время была проделана большая, кропотливая работа по консолидации корейских региональных центров.

В двух других крупных диаспорах — узбекистанской и российской — консолидирующие процессы происходили не просто. В январе 1999 г. в Москве состоялся IV отчетно-выборный съезд Ассоциации корейцев России (АКР), где указывалось, что одна из острых проблем — разобщенность диаспоры. Только в Москве действовали 13 организаций, и часто в правительство России по одному поводу обращались с одинаковой просьбой сразу несколько обществ. [115]

Актуальные проблемы корейской диаспоры

Среди актуальных проблем корейской диаспоры СНГ можно выделить следующие.

Проблема консолидации. Несмотря на некоторое изменение ситуации в корейском движения, проблема консолидации по-прежнему является его одной из важнейших задач, как с точки зрения единства корейских организаций внутри отдельных стран СНГ, так и с точки зрения целостности коре сарам вообще. Однако консолидация не должна осуществляться в ущерб демократичности корейского движения и через внешнее давление (органы местной власти, корейские посольства).

Создание комплексной концепции национального возрождения (не ориентированной только на культуру) и реализация ее на различных уровнях. Еще в начале 90-х годов в своих работах автор данной книги ставил вопрос: «Что и для чего возрождается?», подвергая критике имитационную модель концепции возрождения и культурную направленность деятельности корейских организаций.

Говоря о возрождении национальной культуры, следует помнить, что у коре сарам сформировался синтетический культурный генофонд, вобравший в себя элементы корейской, русской, среднеазиатской и европейской культур. Это естественный результат, сопутствующий формированию нового субэтноса, коим и являются корейцы СНГ. Обладая собственной культурой, коре сарам вовсе не обязательно слепо подражать культуре Корейского полуострова. Иначе они обрекают себя на комплекс неполноценных корейцев. [75]

При понимании возрождения корейской культуры как копирования поведенческих моделей, принятых в Корее, коре сарам должны кардинально изменить свой образ жизни, психологию, менталитет, то есть принести в жертву свои привычки, обычаи и традиции. А хотят ли они этого? Южнокорейские бизнесмены, профессора и пасторы постоянно подчеркивают принцип единокровия («все мы корейцы»). Беря его как базисный, они выводят из него принцип долженствования, который фактически сводится к тому, что коре сарам должны во всем следовать моделям поведения и сознания южнокорейцев. Разумеется, что это рано или поздно приводит к негативной реакции со стороны местных корейцев.

Кроме того, если говорить о «корейскости» обычаев и обрядов, то здесь пока больше вопросов, чем ответов. Например, погребальная обрядность в Корее имеет значительные расхождения с практикой коре сарам, хотя считается, что именно в ней наиболее устойчиво сохранились традиционные элементы ритуала, их атрибутика и семантика. Ясно, что нецелесообразно механически копировать какие-то действия, если они выпадают из контекста жизнедеятельности и не соответствуют уже трансформированному менталитету. [34, 123] А в контексте американизации современной культуры Южной Кореи, вопрос о том, что значит быть «настоящим корейцем» действительно остается открытым.

Что касается культурной направленности деятельности корейских организаций, то мне представляется, что это слишком узкие рамки. Речь должна идти о более широком спектре реализации и защиты прав корейцев как этнического меньшинства.

Выработка стратегии адаптации в условиях независимых государств. Перед коре сарам, не имеющих национально-государственного образования, стоит не только проблема возрождения, но и проблема выживания как сложившегося этноса. В рамках СССР проблемы национального выживания советских корейцев как этноса не существовало, поскольку именно в качестве «советских» корейцев они и являлись продуктом советской системы, будучи носителями сформированной в рамках этой системы культуры. Но существовала проблема национального выживания корейцев как носителей традиционной корейской культуры.

Новые реальности, сложившиеся после распада СССР породили и проблему национального выживания «советских корейцев» как сложившейся этнической группы. Корейцы уже дважды (на Дальнем Востоке и в Средней Азии) адаптировались к новым условиям. Результатом этой адаптации и ассимиляции и стало образование такой этнической русскоязычной группы как «советские корейцы». После распада СССР и образования СНГ перед корейцами встала не только проблема национального возрождения как корейцев, но и проблема национального выживания, сохранения себя как определенной этнической группы — советских корейцев (коре сарам).

Дело в том, что в качестве таковой этнической реальности корейцы осознают себя как русскоязычная группа с синтетической культурой. В рамках СССР они осознавали себя как этническуюцелостность в рамках единого государства, несмотря на то, что они проживали в разных регионах — на Дальнем Востоке, Северном Кавказе, Украине, в Средней Азии, Москве и т.д. После распада СССР корейская диаспора оказалась разделенной в соответствии с границами новорожденных государств. Новые реальности могут привести к тому, что корё сарам как целостность потеряют свое лицо и начнут трансформироваться в новые этнические образования — корейцы Узбекистана, корейцы Казахстана и т.д. с соответствующим новым направлением ассимиляции. Направленность и характер адаптации корё сарам в новых условиях будут определяться спецификой социально-политических и экономических реалий во вновь образовавшихся странах. Особенно тяжелы и мучительны будут поиски своей ниши в странах, где имеет место тенденция к становлению мононациональных государств.

В настоящий момент корейцы — один из наиболее урбанизированных этносов Центральной Азии. Около 90% корейцев проживают в городах. Причем, проживают они все более разобщено, замыкаясь в узко-личностном кругу. Потеря компактности проживания, безусловно, один из факторов дезинтеграции.

В последние 10-15 лет среди городских корейцев наблюдается значительный удельный вес межнациональных браков. К примеру, в Алматы он составляет около 40%. [18, 43] В результате появилась генерация корейцев-маргиналов с весьма слабо развитым чувством этнического самосознания.

Снижение образовательного уровня, нарастающая коммерциализация в выборе ценностных ориентаций, уход из многих, прежде занимаемых ниш трудовой деятельности, ведут к потере социокультурных, качественных характеристик корейской диаспоры.

Выработка концепции взаимодействия с Республикой Корея, КНДР и корейскими диаспорами других стран; более активное участие в межкорейском диалоге. При установлении контактов корейской диаспоры с исторической родиной сразу же сказался фактор «Север — Юг». Корейское движение оказалось расколотым на Корейские культурные центры, ориентированные на Юг, и АСОК, ориентированную на Север.[9] В силу экономических, а отчасти политических, причин контакты корё сарам с южанами по своей интенсивности и объему намного превзошли соответствующие контакты с северянами.

Во-первых, в отношениях как с Севером, так и с Югом, корейской диаспоре СНГ нужно сохранять бóльшую независимость.

Очень важно, чтобы взаимоотношения между диаспорами и Кореей строились на следующих принципах.

Принцип равноправия. В процессе отношений между диаспорами и Кореей не должно быть деления на «настоящих» (представителей полуострова) и «не настоящих» (диаспорных) корейцев. Подобное деление само по себе не верно, а в упомянутом контексте несёт в себе оскорбительный смысл. Принцип равноправия также подразумевает отсутствие политики не эквивалентного отношения к разным диаспорам.

Принцип взаимоуважения. Часто диаспорные корейцы слышат упрёки в том, что у них недостаточно «корейского», что у них язык не тот, что у них обычаи не те, что они ведут себя не «по-корейски». Необходимо осознать, что особенности корейских диаспор — это реальность, и её надо воспринимать таковой, какова она есть, и что это предмет гордости для корейских диаспор, а не недостаток. Точно также как для южнокорейцев важно сохранить свою идентичность и они бьют тревогу по поводу далеко зашедшей американизации, для корё сарам важно сохранить свою поликультурную идентичность.

Принцип невмешательства. Ни для кого не секрет, что корейские посольства неоднократно вмешивались в дела корейских организаций СНГ, оказывая прямое давление на принятие тех или иных решений. К чему это привело? Только к реакции отторжения. Взаимоотношения Кореи и корейских диаспор должны строиться на принципах невмешательства.

Принцип взаимопомощи. Взаимопомощь должна базироваться на взаимно обоюдных интересах. Когда корейцы из Кореи стали прибывать в страны СНГ, они были заинтересованы в налаживании выгодных связей, в продвижении своего бизнеса на новых рынках. Местные корейцы помогли им в этом. Теперь корейский бизнес в СНГ, и в частности, в Центральной Азии, имеет столь прочные позиции, что составляет в этом регионе конкуренцию самым мощным державам мира. Что касается помощи из Кореи корейцам СНГ, то в основном она связана с поддержкой очагов корейской культуры (курсов по изучению корейского языка, корейских СМИ, традиционных праздников и т. д.), поскольку это соответствует представлениям Кореи о «корейской идентичности». Безусловно, помощь очагам корейской культуры нужна. Однако проблемы «корейской идентичности» не являются самыми актуальными для корейской диаспоры СНГ. Достаточно сделать самый простой опрос, чтобы убедиться в том какие проблемы волнуют людей.

Во-вторых, ей необходимо налаживать самостоятельные связи с корейскими диаспорами других стран.

В-третьих, ей (как и другим диаспорам) необходимо играть более активную роль и в межкорейском диалоге. В частности, она, как и диаспоры других стран, может сыграть свою конструктивную роль в вопросе объединения Кореи.

При рассмотрении проблемы объединения Кореи необходимо различать два взаимосвязанных, но все же различающихся процесса: процесс объединения двух корейских государств и процесс объединения корейской нации. С моей точки зрения процесс национального объединения является первичным, а процесс государственного объединения — вторичным. В то время как государственное объединение может стать делом не одного десятилетия, вопросы национального объединения могут решаться более или менее эффективно уже сегодня.[10]

Вопрос национального объединения встает на повестку дня в связи с глобализацией этничности, заменившей глобальное противостояние социально-политических мировых систем. Как показывает опыт евреев, китайцев, армян и других народов, государственные границы и характер отношений между теми или иными государствами не является помехой для консолидации в национальном аспекте. И в Корее все чаще ставят вопрос о международном корейском сообществе (Global Korean Community).

Какова роль корейской диаспоры как составной части Global Korean Community в объединении корейцев и Кореи? Мне представляется, что этот фактор до сих пор не задействован в должной мере, в то время как он обладает большим потенциалом.

Северная и Южная Кореи при обсуждении вопроса об объединении Кореи все время настаивают на принципе невмешательства. Иначе говоря, объединение ими рассматривается как внутреннее дело корейцев. Возникает вопрос: каких корейцев? Из того, как складывается практика переговоров — корейцев Корейского полуострова. Мне представляется, что подключение зарубежных корейских диаспор к этому процессу могло бы способствовать его конструктивности.

Во-первых, переговорной процесс часто находится в тупике, поскольку носит характер взаимоисключающих позиций. Причем, согласие с противоположной ст
Кроме того, если говорить о «корейскости» обычаев и обрядов, то здесь пока больше вопросов, чем ответов. Например, погребальная обрядность в Корее имеет значительные расхождения с практикой коре сарам, хотя считается, что именно в ней наиболее устойчиво сохранились традиционные элементы ритуала, их атрибутика и семантика. Ясно, что нецелесообразно механически копировать какие-то действия, если они выпадают из контекста жизнедеятельности и не соответствуют уже трансформированному менталитету. [p style=»text-align: justify;»ороной зачастую рассматривается как поражение, а согласие (добровольное или вынужденное) противоположной стороны с собственными инициативами — как успех. Когда переговоры ведут недружественные стороны с заведомым намерением: чьи позиции пройдут, а чьи — нет, можно с уверенностью говорить о малой эффективности таких переговоров. Когда же инициативы исходит с третьей стороны, они не обязательно должны изначально педалироваться, поскольку не исходят с враждебной стороны.

Во-вторых, концепция двухсторонних переговоров противоречит духу Global Korean Community, «национального единства», «великой национальной консолидации», поднимаемых Севером и Югом. Как возможна национальная консолидация, если а) почти 7 млн. зарубежных корейцев фактически не имеют возможности каким-либо образом влиять на процесс объединения своей исторической родины, и б), они сами разъединены по принципу «Север-Юг»?

Сегодня корейская диаспора является предметом политической борьбы. Одни корейские диаспоры ориентированы на Север, другие — на Юг. Такого рода «перетаскивание каната» пагубным как для национальной консолидации в целом, так и для процесса межгосударственного объединения, в частности.

Если подытожить итоги развития корейского движения в странах СНГ, то их можно сформулировать следующим образом:

Во-первых, массовое корейское национальное движение стало возможным в результате новых подходов в национально-культурной политике высшего руководства Советского Союза. На начальном этапе оно было серьёзно ограничено регламентирующим контролем партийно-государственных органов.

Во-вторых, для начального этапа движения было особо характерно наличие множества корейских организаций, имевших, как правило, идентичные программные цели и задачи.

В-третьих, основные программные цели и задачи корейских организаций носили культурную направленность: возрождение национальной культуры, родного языка, обычаев и традиций. Пробуждение этнического самосознания происходило на фоне реализации этих задач.

В-четвертых, у истоков формирования и первоначального развития корейского движения стояли в основном представители научной интеллигенции, сыгравшие важную и положительную роль в организации корейских культурных центров, определении форм, методов и содержания деятельности, налаживании связей с государственными и общественными учреждениями Республики Корея и КНДР.

В-пятых, корейское национальное движение не обошли стороной такие явления, как амбициозность, разобщенность и конфронтация, ставшие серьезными препятствиями в достижении консолидации диаспоры, повлекшие за собой отток людей из корейского движения, отразившиеся на имидже корейской диаспоры и усложнившие взаимодействие корейских организаций с государственными органами.

В-шестых, необходимость перемен на современном этапе корейского движения, продиктована как всей совокупностью политических и социально-экономических процессов на постсоветском пространстве, так и внутренней логикой развития самого этого движения. Перемены нашли свое проявление в смене лидеров корейского национального движения, в определении новых приоритетов деятельности, в расчете на собственные силы и средства, в укреплении организационной структуры. На настоящий момент интенсивность перемен в корейском национальном движении стран СНГ носит неравномерный характер.

В-седьмых, в странах СНГ продолжается углубление различий в социально-политической, экономической и национально-культурной политике, что влечёт за собой формирование различных условий существования корейских диаспор. Это, в свою очередь, накладывает отпечаток на специфику актуальных проблем корейских диаспор в тех или иных странах СНГ, которую необходимо учитывать в формировании стратегии и тактики корейского национального движения.

[1] Данный раздел включает в себя: воспоминания отца, изложенные в 1-м издании книги, сокращенный и переработанный вариант статьи, написанной автором совместно с Г. Н. Кимом, фрагменты ранее опубликованных книг и статей автора, а также материалы, написанные именно для этого издания: [73, 26-36, 49-56; 74, 69-79; 75; 77, 185-209; 78]

[2] О противостоянии инициативных групп по созданию культурных центров более подробно см.: [32]

[3] На одну доску были поставлена маленькая, но шумная группа из нескольких человек, и оргкомитет, за которым стояли десятки корейских культурных центров на всей территории Узбекистана и огромная работа.

[4] Говоря о другой кандидатуре руководителя республиканской организации, я имел в виду Тена Хайгуна Тайроновича, работавшего помощником Председателя Президиума Верховного Совета УзССР, бывшего министра рыбного хозяйства республики, пользовавшегося большим авторитетом среди корейцев. Мы считали его своим старейшиной.

[5] Наряду с С. А. Ханом была выдвинута кандидатура Владимира Наумовича Кима.

[6] С обоими я был хорошо знаком: Никифор Степанович работал у меня в институте заведующим кафедрой, был членом оргкомитета, а с Павлом Харитоновичем мы неоднократно общались и сидели за одним столом.

[7] За исключением экстремистских организаций, направленных на свержение конституционного строя, пропаганду фашизма, разжигание религиозной и национальной вражды и т. д.

[8] Закон СССР «О свободном национальном развитии граждан СССР, проживающих за пределами своих национально-государственных образований или не имеющих их на территории СССР» предусматривал возможность создания таковых.

[9] Корейская диаспора в Японии также разделена на «Миндан» («Ассоциацию корейских граждан в Японии»), ориентированную на Юг и «Чхочхонрен» («Генеральную лигу корейских граждан в Японии»), поддерживаемую Севером.

[10] Данный подход я высказал в начале 90-х в статье, которую у меня не приняли ни в КНДР (за близость к южнокорейской позиции), ни в Южной Корее (за близость к северокорейской позиции). В конечном счете, статья была опубликована в казахстанском журнале «Известия корееведения в Казахстане» в 1996 г. Как показала дальнейшая практика диалога Севера и Юга, «проблема объединения» между ними стала развиваться по описанному нами сценарию.

Использованная литература и источники

Книги, журнальные статьи, сборники документов

1. Аносов С. Д. Корейцы в Уссурийском крае. — Владивосток, 1928.
2. Ассоциация корейцев Казахстана. — Алматы, 2000.
3. Ата-Мирзаев О., Гентшке В., Муртазаева Р. Узбекистан многонациональный: историко-демографический аспект. — Ташкент, 1998.
4. Базанова Ф. Н. Формирование и развитие структуры населения Казахской ССР (Национальный аспект). — Алма-Ата, 1987.
5. Без гнева и печали (о корейцах Приаралья). — Тараз, 2003.
6. БЕЛАЯ КНИГА о депортации корейского населения России в 30 — 40-х годах. Книга первая». — М., 1992.
7. Бугай Н. Ф. Конец 30-х — 40-е годы. Европейский Север: депортация народов // Труды Института языка, литературы и истории. Вып. 52. — Сыктывкар, 1991.
8. Бугай Н. Ф. ««Совершенно секретно»: информация НКГБ Союза СССР (корейцы в рабочих колоннах и батальонах)» // Пак Б. Д., Бугай Н. Ф. 140 лет в России. Очерк истории российских корейцев. — М., 2004.
9. Вагин В. Корейцы на Амуре // Сборник историко-статистических сведений о Сибири и сопредельных ей стран. — Санкт-Петербург, 1875, Том 1.
10. Ведомости Верховного Совета СССР. № 6, 1942.
11. Вознесенский Н. А. Избранные произведения, 1931-1947. — М., 1979.
12. Гайдар Е. Хозяйственная реформа, первый год // Обратного хода нет. — М., 1989.
13. Гарин Н. Г. Из дневников кругосветного путешествия (по Корее, Маньчжурии и Ляодунскому полуострову). — М., 1949.
14. Заводы — в аренду // Обратного хода нет. — М., 1989.
15. Зайчиков В. Н. Г. Гарин-Михайловский и его путешествие вокруг света. — В кн.: Гарин Н. Г. Указ.соч.
16. Данилов В. П. Коллективизация: как это было // Страницы советского общества: Факты, проблемы, люди. — М., 1989.
17. Дорогой горьких испытаний. К 60-летию депортации корейцев России. — М., 1997.
18. Ем Н. К проблеме национально-смешанных браков // Известия корееведения Казахстана. Вып. 2. — Алматы, 1997.
19. История Кореи (с древнейших времен до наших дней). Том 1. — М., 1974.
20. История корейцев Казахстана. Сборник архивных документов. Т. 1. — Алматы-Сеул, 1998.
21. История корейцев Казахстана. Сборник архивных документов. Т. 3. Алматы-Сеул, 2000.
22. История КПСС. 6-е изд. — М., 1982.
23. Кан Г. В. История корейцев Казахстана. — Алматы, 1995.
24. Кан Г. В. История корейцев в Казахстане. — Автореферат диссертации … доктора исторических наук. — Алматы, 1996.
25. Кан Г. В. Предыстория корейцев в Казахстане // Известия корееведения Казахстана. — Алматы, 1996, вып. 1.
26. КанГ. В. Рассказыороднойистории. — Алматы, 2006.
27. Karin E., Chebotarev A. The Policy of Kazakhization in State and Government Institutions in Kazakhstan // The Nationalities Question in Post-Soviet Kazakhstan. Middle East Studies Series, N 51, Japan, 2002.
28. КимБ. Ветрынашихсудеб: Советскиекорейцы. История и современность. — Т., 1991.
29. Ким Б. Корейцы Узбекистана. Кто есть кто. — Т., 1999.
30. Ким В. Д. Корейцы Узбекистана: прошлое и настоящее // История, культура и быт корейцев Казахстана, Кыргызстана и Узбекистана. — Бишкек, 2003.
31. Ким В. Д. Правда — полвека спустя. — Т., 1999.
32. Ким В. Ушедшие вдаль. — Санкт-Петербург. 1998;
33. Ким Г. М. Корейцы-трудоармейцы в годы Великой Отечественной войны // Известия корееведения Казахстана. 1999. Вып. 6.
34. Ким Г. Н. Актуальные проблемы корейской диаспоры Казахстана // Республика Казахстана: Межэтнические аспекты социальных и экономических реформ. — Алматы, 1993.
35. Ким Г. Н. История иммиграции корейцев. Книга первая. Вторая половина XIX в. — 1945 г. — Алматы, 1999.
36. Ким Г. Н. Социально-культурное развитие корейцев Казахстана. — Общественные науки. Информационное издание АН Казахской ССР. — Алма-Ата, 1989.
37. Ким Г. Н., Мен Д. В. История и культура корейцев Казахстана. — Алматы, 1995.
38. Ким ЕнУн. Корейский этнос в постсоветском пространстве // Хо УнБе (Хо Дин) в воспоминаниях современников. — Москва, 1998.
39. Ким ЕнУн. Переселение корейцев в Россию: начало и этапы // Энциклопедия корейцев России. — М., 2003.
40. Ким Мен Гир. Демографические особенности корейского населения Узбекистана // Ким Б. Корейцы Узбекистана. Кто есть кто. — Т., 1999. Приложение1.
41. Ким П. Г. Корейцы Республики Узбекистан. — Т., 1993.
42. Ким П. Г. О корейской диаспоре Узбекистана // «Известия корееведения Казахстана». Вып. 6, Алматы, 1999.
43. Ким Сын Хва. Очерки по истории советских корейцев. — Алма-Ата, 1965.
44. Khan V. Uzbekistani Koreans in the Labor Army during World War II (Historiography of the Problem) // International Journal of Central Asian Studies. Vol. 11, Seoul, 2006.
45. Kho Songmoo. Koreans in Soviet Central Asia. — Helsinki, 1987.
46. Корейцы Жамбылской области: люди конкретных дел. — Тараз, 2005.
47. Корейцы Казахстана: кто есть кто. — Алматы, 2005.
48. Кузин А. Дальневосточные корейцы: жизнь и трагедия судьбы; Пак Б. Д. Корейцы в Российской империи. — М., 1993.
49. Ли Г. Н. Гобонди. Записки наблюдателя о любви корейцев к земле. — Бишкек, 2000.
50. Ли Г. Н. Корейцы в Кыргызстане. — Бишкек, 1998;
51. Ло Ен Дон. Проблема российских корейцев: история и перспективы решения. — М., 1995.
52. Максимов А. Я. Наши задачи на Тихом океане. Политическиеэтюды. — Санкт-Петербург, 1894.
53. Masanov N. Perceptions of Ethnic and All-national Identity in Kazakhstan // The Nationalities Question in Post-Soviet Kazakhstan. MiddleEastStudiesSeries, N 51, Japan, 2002.
54. Народное хозяйство СССР в 1960 г. Статистический ежегодник. — М., 1961.
55. Насекин Н. С. Корейцы Приамурского края // Журнал Министерства народного образования. 1904, № 3.
56. Пак Б. Д. Корейцы в Российской империи. — М., 1993.
57. Пак Б. Д. Корейцы в Советской России (1917 — конец 30-х годов). — Иркутск, 1995.
58. Пак Б. Д. Россия и Корея. — М., 2004;
59. Пак Б. Д., Бугай Н. Ф. 140 лет в России. Очерк истории российских корейцев. — М., 2004.
60. Песоцкий В. Корейский вопрос в Приамурье // Труды Амурской экспедиции. 1913.
61. Петров Г. И. Советский государственный аппарат в годы Великой Отечественной войны // Правоведение. № 3, — 1975.
62. Рагоза А. Краткий А. Краткий исторический очерк переселения корейцев в наши пределы. — Военный сборник, 1903, № 6.
63. Рахманкулова А. Х. Документы Центрального Государственного архива Республики Узбекистан по истории депортации народов в Узбекистан в 1930-е годы (на примере корейцев) // Известия корееведения Казахстана. Вып. 8. — Алматы, 2001.
64. Рахманкулова А. Х. Из истории корейских переселенческих колхозов в Узбекистане (на основе документов архивов Узбекистана) // Известия корееведения в Центральной Азии. Вып. 3. — Алматы, 2005.
65. Русский архив: Великая Отечественная. Т. 13 (2-2). — М., 1997.
66. Сагитова И. О. Евангелизация корейского населения российского Дальнего Востока (1864-1917) // Известия корееведения в Центральной Азии. — Алматы. Вып. 4 (12), 2006.
67. Советские корейцы Казахстана. — Алма-Ата, 1992.
68. Сталин И. В. Соч. Т. 12.
69. Такер Р. Сталин. Путь к власти. — М., 1991.
70. Троцкий Л. Сталин. В 2-х томах. Т. 2. М., 1990.
71. Труды Амурской экспедиции. Вып. Х, 1911.
72. Хан В. С. Какие традиции мы возрождаем: в поисках своей идентичности // Десять лет спустя (К 10-й годовщине Ассоциации корейских культурных центров Узбекистана).- Т., 2001.
73. Хан В. С. Корейское движение в Узбекистане: аналитические заметки // Десять лет спустя. (К 10-й годовщине Ассоциации корейских культурных центров Узбекистана).- Т., 2001.
74. Хан В. С. К вопросу об этнокультурной идентичности корейцев Узбекистана (по данным социологического исследования) // История, культура и быт корейцев Казахстана, Кыргызстана и Узбекистана. — Бишкек, 2003.
75. Хан В. С. Парадигмы и проблемы национальных движений: социально-философский анализ. — «Известия о корееведении в Казахстане и Средней Азии». Алматы — Хельсинки, 1993, № 1.
76. Хан В. С., Ким Г. Н. Актуальные проблемы корейской диаспоры // InternationalJournalofCentralAsianStudies. — Seoul. Vol. 5.
77. Хан В. С., Ким Г. Н. Десять лет спустя: размышления о пути, пройденном в корейском движении // Ассоциация корейцев Казахстана. — Алматы, 2000.
78. Хан В. С., Хан С. М. Корё сарам: кто мы? — Сеул, 1988 (на корейском языке);
79. Хан Г.Б. Прошлое и настоящее корейцев Казахстана. — Алматы, 1997. — С. 143.
80. Хан-Фомина В. А. Судьба российской кореянки. — М., 2002.
81. Хван Л. Б. Корейцы Каракалпакстана: вчера и сегодня. — Нукус, 2004.
82. Хроника политических репрессий в Коми крае. 1918-1960 гг. // https://www.pokayanie-komi.ru/
83. Черныш П. М., Хан В. Н. Корейцы Костанайской области. — Костанай, 2000.
84. Чунтулов В. Т., Кривцова Н. С., Чунтулов А. В., Тюшев В. А. Экономическая история СССР. — М., 1987.
85. Шмелев Н., Попов В. На переломе: перестройка экономики в СССР. — М., 1989.
86. Экономика передового колхоза «Полярная звезда». — Т., 1954.

Архивы

87. ГАТО, фонд 652, опись 1, дело 6, л. 56.
88. ГАТО, фонд 652, опись 1, дело. 367, л. 3.
89. ГАТО, фонд 652, опись 1, дело 367, л. 132.
90. ГАТО, фонд 652, опись 1, дело 483, л. 18.
91. ГАТО, фонд 658, опись 3, дело 21.
92. КРГАОПДФ, фонд 1, опись 3, дело 1079, л. 118.
93. РГАСПИ, фонд 644, опись 1, дело 64, л. 24.
94. РГАСПИ, фонд 644, опись 1, дело 64, л. 37.
95. РГАСПИ, фонд 644, опись 1, дело 181, л. 164.
96. ЦГА РУз, фонд 90, опись 2, дело 123, л. 8.
97. ЦГА РУз, фонд 90, опись 2, дело 123, л. 9 об.
98. ЦГА РУз, фонд 90, опись 2, дело 123, л. 48.
99. ЦГА РУз, фонд 90, опись 2, дело 124, л. 25
100. ЦГА РУз, фонд 90, опись 8, дело 5138, л. 2.
101. ЦГА РУз, фонд 90, опись 8, дело 4466, л. 2-3.
102. ЦГА РУз, фонд 90, опись 9, дело 131, л. 253.
103. ЦГА РУз, фонд 314, опись 1, дело 9, л. 26-28.
104. ЦГА РУз, фонд 314, опись 1, дело 26, л. 75.
105. ЦГА РУз, фонд 314, опись 1, дело 26, л. 115.
106. ЦГА РУз, фонд 837, опись 32, дело 593, л. 11.
107. ЦГА РУз, фонд 837, опись 32, дело 1224, л. 12.
108. ЦГА РУз, фонд 837, опись 32, дело 1224, л. 22.
109. ЦГА РУз, фонд 837, опись 32, дело 1230, л. 107.
110. ЦГА РУз, фонд 837, опись 32, дело 1230, л. 107-108.

Газеты

111. «Ариран», № 3 (8), февраль, 2002.
112. «Вечерний Ташкент», 17 декабря 1988 г.
113. «Корейская диаспора», № 3, сентябрь, 1997 г.
114. «Корё Ильбо», 12 декабря 1992 г.
115. «Коре ильбо», 11 февраля 1999 г.
116. «Ленин Кичи», 14 июня 1989 г.
117. «Правда» от 16 ноября 1989 г.
118. «Правда Востока», 20 августа 1989 г.
119. «Правда Востока», 16 января 1992 г.
120. «Российские корейцы», № 4, май, 2001 г.
121. «Российские корейцы», № 2 (23), февраль, 2002 г.;
122. «Российские корейцы», № 2 (35), февраль, 2003 г.
123. «Сельская правда», 25 февраля 1989 г.
124. «Ташкентская правда», 6 января 1989 г.
125. «Ташкентская правда», 21 февраля 1989 г.
126. «Труд», 23 сентября 1989 г.
127. «Учитель Узбекистана», 4 октября 1989 г.

Сокращения

ГАТО — Государственный архив Ташкентской области
ИКК — Известия корееведения Казахстана
ИКЦА — Известия кореевдения в Центральной Азии
КРГАОПДФ —
РГАСПИ — Российский государственный архив социально-политических исследований
ЦГА РУз — Центральный государственный архив Республики Узбекистан Данный подход я высказал в начале 90-х в статье, которую у меня не приняли ни в КНДР (за близость к южнокорейской позиции), ни в Южной Корее (за близость к северокорейской позиции). В конечном счете, статья была опубликована в казахстанском журнале «Известия корееведения в Казахстане» в 1996 г. Как показала дальнейшая практика диалога Севера и Юга, «проблема объединения» между ними стала развиваться по описанному нами сценарию.

Telegram