Валерий Врождественский. И ГРЯНУЛ ГРОМ!.. отрывок из документального романа

После возвращения из Лужбы Фотограф понял, что в своих исторических изысканиях допустил одну ошибку. Он слишком много сил и времени уделил тайнам жизни и смерти Ли Пен Си. А оказалось, что напрасно. Как был загадочен этот человек, так таким и остался! Настоящий корейский Сфинкс. Или, точнее, Феникс!

То же самое было и с Им Дин То. К бывшим корейским инсургентам он не   имел   прямого   отношения.   Зато   имел    отношение   к ВЧК-ОГПУ-НКВД, на которые работал под прикрытием должности счетовода колхоза «Томми». И в результате своей разведывательной деятельности не только сам погиб, но и фактически подставил всех корейцев Ойротии под расстрел как заговорщиков   и   японских   диверсантов.   Недаром   его   потомки   не   хотят общаться с потомками других «врагов». Хотя Им Дин То был  реабилитирован как невинно пострадавший от сталинских репрессий, а его внуки считаются жертвами политического террора.

Значит, надо опять писать в горно-алтайский архив или ехать в Горно-Алтайск на Рождество. И, по крайней мере, просить в  архиве адрес потомков Ким Чун Ха – если, конечно, они обращались в Комитет по архивам. В этом случае найти следы этих потомков не так уж и сложно. Надо только знать место их проживания в постсоветское время. Или поступить точно так же, как  и в   случае   с   внуками Ли Пен Си. То есть обратиться к частным сыщикам.

Для начала Фотограф еще раз написал в горно-алтайский архив и попросил скопировать корейскую подпись Ким Чун Ха. Это казалось ему делом простым, а потому он ожидал положительного ответа. Ведь корейская подпись – всего лишь автограф человека, а не история его жизни. К «шпионско-диверсионному заговору» подпись не имеет никакого отношения. Тем более что русскому человеку она ни о чем не говорит. Даже перевести ее с корейского языка очень сложно. Особенно, если эта подпись не на корейском хангыле, а на китайской ханче.

Если он копию подписи получит, то вначале обратится к томской преподавательнице корейского языка Ольге Т. Может, на этот раз она переведет имя Чун Ха на русский?..

В общем, перед ним стояла задача не менее сложная, чем розыск следов Ким Он Гена и Ли Пен Си в Корее и в России.

К счастью, ответа из горно-алтайского архива пришлось ждать недолго. И этот ответ был весьма обнадеживающим.

По электронной почте из архива прислали копию корейской подписи Ким Чун Ха на хангыле – корейской народной азбуке. И это о многом говорило. Но надо, конечно, узнать, как прочтет эту подпись Ким Чун Ха переводчица из Томска.

И Ольга Юрьевна подпись Ким Чун Ха легко перевела. По-русски она читается как… Чун Ун Ман. То есть не так, как имя этого человека записано в протоколе его допросов. И как это разночтение понимать?! Может, Чун Ун Ман – это партизанский псевдоним Ким Чун Ха?.. Ведь он очень похож на имя национального героя Кореи Ян Ман Чуна!..

Ян Ман Чун жил в 7 веке Нашей эры. Он был комендантом корейской крепости в городе Анси, расположенной на территории восточной части  современной Маньчжурии. На эту крепость напала миллионная армия китайцев, маньчжур и монгол. Но защитники крепости сумели ее отстоять и не дали захватчикам овладеть государством Корё – прародиной современной Кореи.

Исходя из этой средневековой истории, можно предполагать, что Ким Чун Ха взял псевдоним Чун Ун Ман в честь защитников крепости Мусан от японцев. Такое весьма возможно. Что касается этой крепости, то она обороняла дороги, ведущие из Северной Кореи в Маньчжурию, континентальный Китай, Монголию и Россию. Поэтому крепость в Мусане имела   важное   стратегическое   значение   –   как и крепость Анси   в   7   веке Нашей эры.

Получив такой весьма интересный результат, Фотограф написал в Госархив Республики Алтай, что ожидает от него помощи в расследовании «корейского заговора». И – как это ни странно – в тот же день получил подтверждение такой помощи. Это,   конечно,   произвело   на   Фотографа  столь   сильное впечатление, что ему показалось, будто он… пробил головой стену! Историческую Стену непонимания и лжи…

Автор приводит дословный текст послания  из горно-алтайского архива:

 «…Тема «корейского заговора» нас заинтересовала в научном плане. Мы сейчас пытаемся собрать информацию о нем, а также о том, когда и почему корейцы прибыли в Ойротию. Хотим написать статью и выступить с ней на конференции в Новосибирске весной 2020 г. Мы рады Вам помочь,   а   также просим поделиться информацией (если Вы ей владеете), почему с Дальнего Востока, Амурской области и т.д. они двинулись вглубь страны именно к нам. Особый интерес вызывает национальный колхоз «Томми», но, к сожалению, у нас почти ничего нет, приходится собирать   по   крупинкам.   Будем   рады сотрудничеству. С уважением, начальник отдела использования архивных материалов Татьяна Владимировна З.»

Гром грянул, но дождя не последовало. Пока еще не последовало.

Фотограф, конечно, сразу ответил Татьяне Владимировне и написал, что на сайте «Корё сарам» опубликованы три его статьи на корейскую тему. Сказал, что хочет сам выступить на конференции в Новосибирске. И посоветовал найти в архивах адреса потомков расстрелянных корейцев для связи с ними. Ведь некоторые из них наверняка знают происхождение своих дедов и прадедов – да помалкивают. Совсем как Александр Шубин и Марина Федулова из Томска. Ведь они не знают о том, что правительство Южной Кореи разыскивает потомков героев партизанской войны для увековечивания их подвигов…

Через несколько дней  пришло новое сообщение от Татьяны Владимировны З. Она сообщила, что международная конференция архивных работников всей Сибири состоится в марте 2020 года. На ней горно-алтайские архивисты планируют выступить с докладом по теме «корейского заговора». И если Фотограф захочет, то может присоединиться к ним со своим сообщением.

Конечно, он этого очень хотел! Еще с 1989 года!!

Вот только с каким сообщением мог бы Фотограф выступить?

Соревноваться с работниками Госархива Республики Алтай ему не хотелось. Пусть выскажут свою точку зрения на события восьмидесятилетней  давности. Тем более что у них имеется для этого  много архивных документов, о которых Фотограф даже не подозревает. Например, фотографии всех расстрелянных корейцев, хранящиеся не в Госархиве, а в архиве ФСБ…

Поэтому более интересной Фотографу показалась тема, связанная с пребыванием бывших корейских инсургентов в Амурской области.

Во-первых, почему в архивах Благовещенска и Владивостока отсутствуют документы о нахождении корейских инсургентов на золотых приисках Зейского горного округа в 1915-1917 г.г.? То ли потому, что   их   там не было, то ли эту информацию тщательно скрывали от японских шпионов по причине мировой войны…

Во-вторых, где может находиться загадочное «местечко Агдон», в котором работали на разных приисках Ли Ден Сиби и, возможно, другие бывшие партизаны? То ли в районе реки Нюкжи, то   ли   еще   севернее   –   в

Тимптонском районе Южной Якутии?..

И, в-третьих, почему в книгах Сергея Курбанова и других корееведов говорится о том, что остатки «Армии Справедливости» в количестве 100 человек в 1915 году ушли из Северной Маньчжурии в Амурскую область, но никаких подтверждений этому в благовещенском и владивостокском архивах нет? То ли потому, что эти документы находятся в Москве, то ли их… вообще не было?!

Хорошо, если в конференции будут участвовать архивисты не только из Сибири, но и с Дальнего Востока, а также из столицы нашей Родины и даже из Южной Кореи. Может, кто-то из них заинтересуется загадками, связанными с корейскими инсургентами. Или подскажет Фотографу, где могут находиться документы на эту тему.

В общем, надо садиться за компьютер и начать писать статью для новосибирской конференции.

Так Фотограф и поступил.

Он написал все, что выяснил о своем деде Киме. О его друге Ли Пен Си высказал свое мнение о возможном его высокородном происхождении. Это   мнение   основано   на   переводе   имени   Пён   на   русский   язык  и на сравнительных фотографиях членов императорской семьи, сына Ли Пен Си и его внуков. Подчеркнул, что Александр Шубин и Марина Федулова подтвердили   то,   что   их   корейский   дед   больше   всего   похож   на Коджона.

Перечитывая копии протокола допросов Ким Он Гена и Ли Пен Си,  Фотограф понял, что его многолетним историческим поискам   пришел   конец.

Он еще не знал, чем они закончатся, и закончатся ли когда-нибудь. Но в любом случае это будет уже   совершенно   другая   история.   И вообще: он так устал копаться в делах столетней давности, что почти никаких сил у него не осталось. Даже поездки в Лужбу и восхождения на высокие кузнецкие горы не прибавили ему здоровья. В   общем,   Фотограф   понял, что   к   нему   пришла

Старость. Со всеми вытекающими последствиями.

По этим причинам автор романа решил закончить его на том, как пройдет конференция архивистов Сибири.

Все остальное, что последует за конференцией, автор оставляет для будущих читателей исторических книг. Пусть они сами выяснят, поехал ли Фотограф в Корею и нашел ли он там своих корейских родственников. Ведь надо же поддерживать интригу этой очень необычной книги. Даже Лев Толстой и Михаил Шолохов согласились бы с мнением автора! Первый остановил свой многотомный роман на страницах семейной идиллии Натальи и Пьера Безуховых. А второй, похоронив убитую красными Аксинью в донском поле, отправил Григория Мелехова… в Неизвестность. Вот и автор поступит также.

Прежде, чем пришло письмо из архива Горно-Алтайска, Фотограф получил новое послание от Альберта Косаника.   И   оно   было   столь   неожиданным,    что   автор    приводит  его почти полностью.

Вначале Альберт Васильевич обрушился на Фотографа за то, что он «лезет в открытые ворота». Но Косаника понять можно. Ведь   Фотограф   не объяснял,   какой   путь   прошел,   прежде   чем  осмелился публиковать свои статьи на сайте «Корё сарам»… Для этого надо повстречаться им лично. Но пока это еще невозможно…

Но затем Альберт Васильевич признался в том, что в некоторых своих выводах о причинах расстрела корейцев в Ойротии   он   ошибался.   И   виной тому… московские корееведы и борзописцы!

Вот дословное изложение отрывка из письма Косаника:

«…Что касается моего отца, то здесь у меня полная ясность. Я, поддавшись своей темноте, принял участие в написании книги о трагедии в Ойротии. Приняв за истину все трактаты   корейских   борзописцев,   которые пишут свои опусы, переписывая друг у друга, не анализируя и глубоко не изучая трагедию, постигшую корейцев от кровью умытых большевиков — партийных баронов, которые во имя своих целей принесли в жертву не только корейцев, но и миллионы граждан Советского Союза.

Изучая архивы и историю России, я понял свою ошибку в написании книги, и написал исправления. Но к великому сожалению пока не имею поддержки ни от корейских чиновников, ни от московских борзописцев. А годы свое берут. Мне скоро 86… Сейчас готовлю материал Президенту Кореи. Не знаю, поймет ли он меня или нет. Если бы мне твою энергию и возраст, я бы, конечно, добился ее доведения до корейского народа. Но увы и ах!

Буду уповать на Господа Бога, что ему не безразличен корейский народ и он даст возможность довести до его сердца подвиг корейцев в России, наследники   которых   сегодня   продолжают  начатое ими дело 100 лет назад.

Как сказал великий Горький: «И капли крови твоей горячей как искры вспыхнут во мраке ночи».

Понимаешь, сынок! Подвиг   наших   предков, которые ценой своей жизни как горьковский Данко светом своего   сердца,   вырванного   из   груди, осветил дорогу к свету, так и наши предки осветили путь к сегодняшнему торжеству   корейцев   не   только   в   России,   но и в мире в целом. Корейцы сегодня, как и англичане, американцы, немцы, китайцы и русские, признанная нация мира. Вот о чем тебе надо писать.

С уважением, Альберт Васильевич К.».

Прекрасное пожелание – ничего не скажешь!

Но… Опять это проклятое «но»…

Когда Альберт Васильевич стал излагать   свою   версию   появления   Ко Сан Ика в России, то она вызвала у Фотографа некоторое сомнение. По выводам сына бывшего ойротского фотографа, тот был чуть ли не главным вождем национально-освободительного движения российских корейцев. Ко Сан Ик, по словам сына, в 1918 году поехал «за приключениями» в занятый японцами Сеул. Участвовал в протестном движении. А после его поражения поехал… в Москву – к Ленину! Но как это было возможно?! Ведь японцы очень хорошо охраняли русско-японскую границу и не пропускали через нее всяких «либералов». А в 1919 году вообще заняли весь юг Дальнего Востока и начали войну с красными партизанами. Тем более что Транссибирская магистраль была занята белочехами. Поэтому надо быть очень героическим человеком,      чтобы      через     районы,   занятые   японцами, белочехами   и колчаковцами, пройти. Конечно, в принципе это возможно. Но… почему тогда Ко Сан Ика до сих пор не включили в список корейских героев национально-освободительного движения? Может, потому что биография этого человека вызывает большие сомнения?..

Все остальное понятно и не вызывает вопросов.

Молодой кореец, полный жизненных сил, добивается встречи с Лениным и предлагает ему создать на Дальнем Востоке Корейскую социалистическую   республику   в   составе   РСФСР. И Ленин поддерживает эту идею. Он поручает Рыкову, Томскому, Ягоде, Чичерину   и   Московскому союзу корейцев проработать проект создания корейской республики.

Корейская   делегация   в   полном составе вступает в Московский союз корейцев и шлет в Сеул письмо с предложением поддержать партию большевиков в создании социалистической республики. И, конечно, получает полное одобрение. Поэтому в 1923 году проходит Первый съезд Союза корейцев России, который утверждает   программу   дальнейшей   работы   по организации по всей советской стране отделений СКР. В том числе  в Томске, Тюмени, Омске, Новониколаевске, Барнауле и… в Ойрот-Туре! Вот где корейская «собака» зарыта  и причина того, что большая  группа  интернационалистов  из  разных   городов Западной     Сибири отправилась создавать социалистическую Корею на Алтае…

Вот только «московские борзописцы» до сих пор отказываются публиковать версию Альберта Косаника о создании СКР. И это вызывает у него негодование и возмущение. Он отдал томским архивистам   очень   много денег для того, чтобы они нашли в архивах копию Устава СКР, но… ей никто не верит. Якобы из-за того, что эта копия «неудобочитаемая».

Можно по-разному относиться к биографии Ко Сан Ика. В том числе подвергать сомнению то, что корейская делегация из Сеула свободно прошла по всей русской земле для того, чтобы попасть на прием к Ленину в те годы, когда шла Гражданская война. Но чего в России не бывает?! В реальной жизни все может быть! Даже самые невероятные события и происшествия…

Для подготовки доклада на новосибирскую конференцию Фотограф запросил в Госархиве Горно-Алтайска копии протоколов допросов разных корейцев —  не уточняя их фамилии. Пусть работники архива сами решат, что интересно будет внуку Ким Он Гена, а что нет.

Татьяна Владимировна обещала подготовить копии за одну-две недели. В эти две недели произошли   два   важных   события,   связанных   с   добычей россыпного золота в России. Одно из них было трагическим, а другое – весьма приятным для Фотографа.

Во-первых,   в   Курагинском   районе   Красноярского   края,  в поселке Щетинкино, произошел прорыв нескольких дамб отстойников технологической воды на золотом прииске. В результате катастрофического разлива воды в ночное время были   разрушены   два   временных   общежития старателей и при этом погибли и пострадали множество людей. По этой причине в Красноярском крае был объявлен траур…

Второе событие оказалось более приятным.

Павел Юрьевич Афанасьев прислал Фотографу в дар свою книгу, посвященную истории золотодобычи на Дальнем Востоке. Называлась она очень емко: «На золотых промыслах Дальней России». Конечно, некоторые   выдержки   из   этой   книги   Фотограф   читал   в Интернете. Но многие факты и фотографии, опубликованные Павлом Юрьевичем, представляли для Фотографа большой интерес. В том числе страницы, посвященные старым зейским, нюкжинским и тимптонским приискам.

Читая книгу Афанасьева, Фотограф понял, что автор ее был прав. При вдумчивой и системной работе над архивными документами и книгами, посвященными истории золотодобычи в Амурской области, найти следы пребывания в ней бывших корейских инсургентов можно. Но… для этого понадобятся… годы… Которых у Фотографа, весьма возможно, нет.

Наконец из Горно-Алтайска пришли сканы первых страниц из протоколов допроса нескольких корейцев и китайцев, и Фотограф принялся их изучать. А изучив, стал анализировать и искать с помощью космической карты «Гугл Земля» места рождения расстрелянных корейских интернационалистов.

Что касается «дел» нескольких китайцев, то все они родились в Маньчжурии и попали в Россию по договорам, связанным со строительством на Урале и на Кольском полуострове железных дорог.

И вот какой из этой очень кропотливой и трудоемкой работы получился результат. Весьма неожиданный для Фотографа!

Одним из немногих, в чьем протоколе допросов записано, что он воевал в корейском партизанском отряде в Маньчжурии, является Ли До Куни (1894 г.р.). Поэтому Фотографу было интересным узнать, в каком городе родился этот человек и кем он являлся по происхождению.

Ли До Куни в 1919 году перешел из Маньчжурии вместе с партизанским отрядом в Россию. Его отряд   прибыл в Иркутск, где корейцев взяли служить в Пятую Красную армию. В ней Ли До Куни прослужил два года, а после демобилизации уехал в 1920 г. с другими корейцами   в   Омск.   В   Омске   он работал на заводе «Красный пахарь» сторожем (охранником ВЧК) до 1924 г. Оттуда переехал в Пермь, где также работал охранником до 1929 года. Затем переехал в Ойрот-Туру и в 1932 году вступил в колхоз «Томми», где работал до своего ареста. Был женат на Лиде Чон (1900 г.р.) и имел четверых детей.

Подпись Ли До Куни сделана на хангыле. Поэтому преподаватель Томского госуниверситета Ольга Юрьевна Т. легко ее прочитала. Вот только по-русски эта подпись читается как… То Гю или  Ду Гью. Возможно, что То Гю – это партизанский псевдоним, а не второе имя. В последнем случае подпись Ли До Куни   должна   читаться   как   Ли То Гю.

К сожалению, Ольга Юрьевна не смогла перевести имя То Гю на русский язык. Пришлось Фотографу искать в   Интернете   перевод похожего имени. И вот что он узнал из «всемирной паутины».

Оказывается, во время гражданской войны в Корее 1950-1953 годов на стороне коммунистов воевал китайский летчик с корейским  псевдонимом  Ли

Дон Гю. Он был командиром 56-го истребительного полка и его называли «Соколом Ким Ир Сена». Всего он подбил 5 американских самолетов, в том числе В-29 «Летающую крепость». Погиб в воздушном бою осенью 1950 года. Звание Героя КНДР Ли Дон Гю присвоено посмертно.

Есть в современной Южной Корее шоумен с псевдонимом Ли Кён Гю – самый популярный среди молодежи.

Есть также выдуманное имя Лим То Гю у героя одной корейской компьютерной игры, очень любимой подростками.

Но самым известным корейцем до 1950 г. был Ким Чанг Су. Он носил политический псевдоним Ким Гу и несколько раз избирался президентом Временного правительства Кореи с 1926 по 1949 годы.

Среди расстрелянных советских корейцев не нашлось ни одного человека с именем Ли То Гю. Правда, был кореец Ким То Го (1888 г.р.), работавший старателем на хакасском прииске  «Узун-Жуль» и арестованный в 1937 г. Но его следственное дело было прекращено в 1939 г. по неизвестной причине.

Итак, с большой вероятностью можно считать, что имя То Гю, подписанное Ли До Куни в протоколе допроса, являлось его партизанским псевдонимом, а не вторым именем.

Место рождения Ли До Куни – город Сан-Чон. Возможно, что этот город находится в Южной Корее и по-русски его название читается как Сун-Чон. Это небольшой туристический городок. В Северной Корее также есть город с похожим названием – Сунчхон. Его население составляет   более   400   тысяч человек и в нем развиты горно-добывающая   и   химическая   промышленность.

Судя по тому, что Ли До Куни воевал с японцами в Маньчжурии, можно предполагать, что он родился, все-таки, в Северной Корее – в провинции Пхёнан-Намдо. Эта провинция расположена севернее Пхеньяна.

К сожалению, в Интернете не оказалось исторических данных о северокорейском Сунчхоне. Но на японской карте Кореи 1900 года недалеко от Сунчхона показана крепость, стоявшая на левом берегу большой реки. Возможно, что там находился военный гарнизон, охранявший дорогу, ведущую в Пхеньян и в Сеул.

Ли До Куни в 1907 году, когда в Корее произошло восстание солдат и офицеров бывшей корейской армии, было всего 13 лет. Поэтому если он и был партизаном «Армии Справедливости», то в последние годы существования этой армии на территории восточной части Маньчжурии. То есть перед мировой войной. Возможно, что в его отряде воевали и бывшие солдаты распущенной корейской армии.

Современный Сунчхон – довольно большой и современный город. Но, как   это   ни   странно,  в  Википедии нет данных, когда   он   был   основан   и   какова   его история. Однако город с населением более 400 тысяч человек не мог возникнуть «по мановению волшебной палочки». Раз была крепость недалеко от Сунчхона, то был и город. Возможно, что небольшой – размером с Хоован или даже с Мусан.

В поисках ответа об истории северокорейского Сунчхона Фотограф зашел в книгу-справочник «Описание Кореи», изданный в России в 1900 году. И вот что было там сказано об этом городе.

Сунчхон являлся уездным городом, расположенным в 50 верстах на север от Пхеньяна. В 1900 г. в городе насчитывалось всего 250 домов. Если в каждом доме проживало около 6 человек, то все население Сунчхона должно было составлять   около   1500   жителей. Это немногим меньше, чем в старом Мусане.

Население Сунчхона занималось шелководством и выделкой шелковых тканей. Сам город являлся важным стратегическим узлом, в котором   сходились   6 дорог, ведущих в разные провинции Чосона. В том числе в Пхеньян и Сеул.

Про крепость Сунчхона в «Описании Кореи» ничего не сказано. Зато сказано, что в соседнем уездном городе Аньчжу, расположенном западнее Сунчхона (в 70 верстах от Пхеньяна) имелась большая крепость. Она была 500-600 саженей в длину по каждой стороне и закрывала собой весь город. Возможно, поэтому надобности в крепости в   Сунчхоне   не   было.   То   есть

Аньчжу считался более важным в стратегическом отношении городом.

Оба города очень сильно пострадали во время китайско-японской войны 1894-1895 годов. Население Аньчжу сократилось с 3000 домов до 300 (!). А в соседнем Сунчхоне – с 550 до 250 домов. Если в каждом доме проживало около 6 человек, то население Сунчхона до этой войны составляло около 3300 жителей. То есть больше, чем в Мусане, но гораздо меньше, чем в Кильчу.

Эти данные говорят о том, что ненависть к японцам зародилась во время первой китайско-японской войны. Она принесла корейцам много горя и слез – особенно в северной части Чосона.   И   причины   той   ненависти   к   японцам заключались в том, что японцы одержали победу над китайской армией силой своего современного оружия – особенно артиллерийского. И это оружие не только убивало китайских солдат, но разрушало корейские города и убивало многих мирных корейцев. Поэтому понятно, почему северные корейцы встали на путь вооруженной борьбы с ненавистными и очень жестокими японскими самураями.

Из космоса Сунчхон выглядит довольно большим городом – по северокорейским меркам. Он расположен по обоим берегам большой реки Тэдонган и разделен на несколько районов. Плотность застройки очень высокая. Есть в городе не только   железнодорожная   станция,   но   и   аэропорт.

Каким выглядит северокорейский  Сунчхон   на  фотографиях,   а  не  из космоса, узнать Фотографу почти не удалось. Вместо городских проспектов и улиц в Интернете имеются снимки заводов и фабрик. С высоты птичьего полета заводские и фабричные здания выглядят хорошо. Ни пыли, ни смога, ни грязи на снимках нет. А вот какие заводы и фабрики на самом деле, не известно. В общем, Сунчхон – город чисто социалистический. То есть без всякой торговой рекламы, неоновых огней и небоскребов.

Узнав  о том, что ненависть к японцам обострилась в Корее во время первой китайско-японской войны 1894-1895 г.г., Фотограф решил выяснить, кто еще из ойротских корейцев родился в районах Северной Кореи, где прошла та забытая война.

Во-первых, он выяснил, что Сон Ти Ени родился в 1889 году в городе Часан или Чесан. На сайте «Открытый список» сказано, что этот кореец был грамотным и работал не простым колхозником или продавцом артели инвалидов, а… фотографом артели «Быт». Как, впрочем, и Ко Сан Ик.

Через Интернет Фотограф узнал, что в Северной Корее есть город с таким названием. Но есть и  Хесан.  Зная, что многие ойротские следователи допускали ошибки в написании населенных пунктов, где родились арестованные корейцы, Фотограф пришел к выводу, что Сон Ти Ени мог родиться в Хесане. Этот город стоит на границе Северной Кореи и Маньчжурии и он наверняка попадал в зону боевых действий между китайцами   и   японцами,   а   также   в   район   партизанского   движения   за независимость Кореи от японцев.

О Хесане в Интернете сказано следующее.

Этот приграничный город сейчас является центром провинции Янган-до. Расположен он   в   месте   слияния   двух   рек:   Хочхонган   и   Амноккан (по-китайски Ялуцзян). На противоположном  берегу Амноккана   стоит   китайский   город Чанбай. Но провинция Янган-до была создана в КНДР только в 1954 г. за счет отделения ее части от провинции Хамгён-Намдо.

В книге «Описание Кореи» о Хесане ничего не сказано. Поэтому весьма возможно, что в начале 20 века это был очень маленький приграничный городок – даже не уездный. Но сейчас Хесан стал довольно большим городом численностью 192 тысячи человек. Развивается он за счет лесопереработки, машиностроения, выпуска бумажных и текстильных изделий.

В 35 км от Хесана находится город Капсан. Он известен тем, что в этом городе в 1907 году начинал свой партизанский путь Хон Бом До – народный генерал «Армии Справедливости». Сон Ти Ени в тот год было 18 лет. Вполне достаточно, что вступить в ряды инсургентов Хон Бом До.

Вот что сказано об уездном городе Капсан в книге «Описание Кореи».

Капсан стоит в 145 верстах на запад от Кильчу. В 1895 г. в городе насчитывалось всего 280 домов. То есть около 1680 жителей. Город был окружен каменной стеной высотой в 14 футов (4,27 м). В длину стена достигала 250 сажень, а в ширину – 200 сажень. Сам город имел «жалкий вид».

Вероятно, после китайско-японской войны он не был восстановлен, а  потому все дома находились в запущенном виде. Население города было очень бедное, а потому его окрестности пустынны.

Если уездный Капсан находился после войны в «жалком» состоянии, то маленький Хесан, расположенный на корейско-китайской границе, находился, весьма возможно, в полностью разрушенном состоянии. Поэтому Сон Ти Ени, которому в 1895 году было всего 6 лет, переехал с родителями в Капсан и закончил там школу. Но когда в окрестностях Капсана появились инсургенты Хон  Бом  До, Сон Ти Ени мог вступить в его отряд и начать сражаться с японскими оккупантами.

В протоколе допросов Сон Ти Ени сказано следующее.

В 1914 г. он бежал   из   Кореи   в   Россию.   Весьма возможно, вместе с Хон Бом До, который ушел в тот год из Маньчжурии в Приморскую область и обосновался в корейской деревне у озера Ханка.

Непродолжительное   время Сон Ти Ени работал на Дальнем Востоке. Вероятно, в сельском хозяйстве вместе с Хон Бом До. Потом был отправлен (как бывший инсургент?) на каменноугольные копи в Черемхово Иркутской губернии. Затем (непонятно, каким образом) оказался в 1916 г. в Томске. Там работал в китайской артели по набивке папирос до 1925 года. Из Томска переехал в   Новосибирск,   где   прожил   до   1932   года.   Из Новосибирска переехал в Ойрот-Туру и стал работать фотографом до своего ареста. Подпись Сон Ти Ени сделана по-русски – довольно грамотно.

В этом протоколе сразу видны «белые нитки». Непонятно, где находился Сон Ти Ени во время Гражданской войны и чем занимался в Новосибирске целых 7 лет. Или Сон Ти Ени скрыл об этом от следователя, или следователь выбросил «неудобную» информацию из протокола при его переписывании. Скорее последнее, чем первое!

Вероятнее всего, после Гражданской войны Сон Ти Ени вступил в Томский батальон ВЧК и служил в нем до 1925 г. А после его расформирования уехал в   Новосибирск,   где   стал   работать помощником фотографа в ателье. Освоив эту специальность, он переехал в Ойрот-Туру, где находились его корейские друзья по партизанскому движению, и устроился фотографом в артель «Быт».

Что касается корейских городов Хесан и Капсан, то их судьба развивалась в 20 веке прямо противоположно. Хесан превратился в главный город провинции Янган-до, а вот Капсан как был маленьким городком, так таким и остался. Сейчас его население составляет всего   24   тысячи   жителей.

Вероятнее всего, большая часть населения Капсана переехала в Хесан, а оставшаяся его часть занимается сельским хозяйством и огородничеством.

Из космоса Хесан и Капсан также смотрятся по-разному.

Хесан   вдоль   берега   реки   Амноккан   выглядит   социалистическим городом, застроенным многоэтажными домами и корпусами предприятий. Но чем дальше от реки, тем  больше  приусадебных  участков  и  домов  «ханок».  А вот за чертой города, в предгорье хребта   Бэкду,   расположилось…   очень большое кладбище с тысячами могильных холмиков… Как и на других корейских кладбищах, никакой зелени и деревьев там нет. Нет в Хесане и старой крепости.

На фотографиях из Интернета Хесан очень напоминает города, расположенные в Забайкальском крае и в Бурятии. Их отличие в том, что они возводились не по проектам московских и ленинградских архитекторов, а как… «Бог на душу положит»… То есть не очень красиво, зато очень «функционально» с точки зрения промышленной инфраструктуры. Поэтому Хесан с высоты птичьего полета выглядит как промышленный город, зажатый с одной стороны рекой Амноккан, а с другой – горами Бэкду.

Иное дело Капсан. Он расположен в гористой местности у дороги, ведущей к Японскому (Восточному) морю и приморскому городу Танчхон. Из космоса выглядит скорее как большое село, чем маленький городок. Застроен приусадебными домами «ханок». И только с небольшим количеством двух- и трехэтажных панельных домов в   советском   стиле.   Зеленым Капсан   нельзя назвать. Скорее, кирпично-серым… За окраиной города, как в в Хесане, в предгорье расположено очень большое кладбище с тысячами могильных холмиков…

Легко нашел Фотограф на космической карте и крепость в Капсане. Из космоса она напоминает… стадион, но только с очень мощными стенами. Никаких сооружений в крепости нет. Нет и могильных холмиков. Только в одном месте, в средней части длинной стены расположено  здание.  Возможно, что там находится исторический музей. Вокруг крепости – рисовые и просовые поля…

Ни одной фотографии Капсана в Интернете Фотограф   не   нашел.   Зато увидел из   космоса   место   на   окраине   города,   где   расположен   большой памятник. Весьма возможно, что это памятник Хон Бом До и корейским партизанам, сражавшимся в окрестностях Капсана с японцами. В том числе  и Сон Ти Ени.

Что касается современного Часана, то он расположен в провинции Пхёнан-Намдо и является железнодорожной станцией на пути  в Пхеньян. В книге «Описание Кореи» сказано, что Часан являлся уездным городом. Другой информации о Часане в этой книге нет. Зато сказано, что в 1894 году за город Пхеньян произошла ожесточенная битва между китайцами и японцами. В этой битве  на стороне китайцев участвовали корейцы Пхеньянского гарнизона. Но японцы сумели город взять и пойти дальше в сторону Часана и других северокорейских городов. Весьма возможно, что они полностью разрушили уездный Часан, а потому в начале 20 века японцы на его месте построили железнодорожную станцию.

В Интернете нет информации о том, что железнодорожная станция Часан сейчас является уездным городом. И на космической карте «Гугл Земля» Часан в провинции Пхёнан-Намдо не определяется. Поэтому нельзя сделать окончательный вывод о том, родился ли Сон Ти Ени в Часане, в Чесане или в Хесане. Пока еще нельзя.

Можно только предполагать, что перейти границу между Кореей и Маньчжурией было проще через Хесан. Тем более, что в этом районе действовали партизанские отряды Хон Бом До.

Окончательный ответ можно получить только тогда, когда отыщется удостоверение личности Сон Ти Ени. Может, в архивах Томска сохранились такие документы, принадлежавшие корейцам из отряда ВЧК в 1920-1925 г.г.?

Среди главных корейских  «заговорщиков» оказались Ли Чер Тиги и  Ли Ио Он.

Василий Иванович Ли Чер Тиги родился в городе Гензан (Вонсан) в 1896 году. Он был грамотным и за это избран председателем ойротского колхоза «Томми». Но в конце июля 1937 года был исключен из кандидатов в члены ВКПб и арестован.

В копии протокола допросов Ли Чер Тиги сказано, что он бежал в Китай (Маньчжурию) после того, как Корея потеряла независимость. То есть после 1910 года. В Маньчжурии жила его сестра. Но в 1916 году он бежал и оттуда на территорию России. Вероятно, потому что был партизаном, а не потому, что жить стало трудно (как записано в протоколе допросов).

Так как в России Ли Чер Тиги прожил один год в Никольске-Уссурийском, то можно предполагать, что в Маньчжурии он жил в Кандо – корейском национальном районе. То есть там, где находились корейские партизанские базы и откуда партизаны совершали набеги на японские пограничные посты.

В 1917 году, то есть после революции, он уехал в Верхне-Удинск Забайкальской области (современный Улан-Удэ) и находился там до 1919 года. Вероятно, там вступил в партизанский отряд и воевал с белогвардейцами и японцами   до   окончания   Гражданской   войны.   После   этого   выехал   в в Новониколаевск и проживал там до 1923 года. Вероятно, служил в батальоне ВЧК, а после его расформирования поехал в Ойрот-Туру и проживал там до своего ареста. Был женат на Матюшиной Александре (1914 г.р.). Имел сына Бориса (1921 г.р.) от первого брака и сына Михаила (1934 г.р.) от второго брака. Как участник Гражданской войны, кандидат в члены ВКПб и бывший корейский партизан был избран председателем колхоза «Томми» в начале 1930-х годов. Расстрелян 12 января 1938 года.

О городе Вонсане (по-японски Гензан) можно сказать следующее. Это был город-порт, основанный на берегу Восточно-Корейского залива русскими моряками в 1880 году и названный портом Лазарева. Из-за удобной для кораблей бухты в Вонсане образовалось несколько иностранных торговых колоний. Самая большая, конечно, принадлежала японцам; второй по численности торговцев была китайская; были также немногочисленные колонии европейских стран – в том числе и русская.

В книге «Описание Кореи» о Вонсане сказано довольно подробно.

Окрестности порта были очень живописными. Во времена государства Корё в этих местах проживали первые корейские короли и предки царствующей династии Чосон.

На 1900 год в японской колонии насчитывалось 1560 человек. Поэтому можно считать, что в начале 20 века Вонсан (Гензан) был японским городом на территории Кореи. В японской колонии были свои храм, школа, полицейское управление и два полицейских поста, три аптеки, три больницы, почтовая контора с телеграфом, 230 лавок и торговых домов, пять кузниц и целых восемь ресторанов. Ну и ну!..

В китайской колонии насчитывалось всего 69 китайцев и 12 торговых домов. Пароходная русская кампания Шевелева приобрела в болотистой местности участок земли шириной в 10 шагов и длиной в 150. Участок был высушен и на его территории построили дом торгового агента и склад для товаров. Очень негусто…

В Вонсане проживали несколько американских, французских и английских миссионеров, насаждавших в Корее протестантизм и католицизм. Всего на 1898 год в этом городе насчитывалось 8 американцев, 5 русских, по 3 человека немцев, французов и англичан.

В целом можно констатировать, что Вонсан был главным торговым городом провинции Хамгён-до  (Хамгён-Намдо). Ведь он был расположен всего в 100 верстах от Хамхына. Поэтому наверняка отец Ким Он Гена и его сыновья часто бывали в этом городе, продавая китайским купцам золото, а на вырученные деньги покупая у японцев разные промышленные товары.

Естественно, засилье японцев в Вонсане вызывало у корейцев большое недовольство. Однако в этом городе было много японских полицейских и  корейцам приходилось с японскими нравами мириться. Но когда вспыхнула русско-японская война, то для охраны Гензана в нем разместили большой японский гарнизон. Поэтому в те годы наверняка происходили стычки между японскими военными и корейцами, на стороне которых были русские военные моряки и русский военный флот. В бухте Гензана происходили столкновения и даже битвы между японскими и русскими кораблями.

Поэтому понятно, почему Ли Чер Тиги бежал в Маньчжурию, а потом в Россию.

Иннокентий Тимофеевич Ли Ио Он родился  в Корее в 1889 году – в городе  Нен-Бен-Гун. Так как   в   протоколе   допросов этого корейца упоминается Маньчжурия и   город   Харбин,   то   можно прийти   к выводу, что Нен-Бен-Гун находился в Северной Корее, а не в Южной.

Действительно, на космической карте «Гугл Земля»  севернее  Пхеньяна есть уездный город Йон-бён. Что касается приставки «Гун», то она похожа на слово «Гу». Которое переводится как «Окраина   города».   Поэтому можно предполагать,     что   Ли   Ио   Он   родился   в   северокорейской   провинции Пхёнан-Пукто – в пригороде города Йонбён (Нёнбён).   Город   этот   довольно древний. Его основание относится к эпохе государства Корё. Поэтому в окрестностях города сохранилось несколько буддийских   храмов   и   развалин крепостей. Но в настоящее время Йонбён является закрытым городом для посещения, так как там находится Ядерный научно-исследовательский    центр.

В книге «Описание Кореи» сказано, что в начале 20 века город Йон-бён был главным городом провинции Пхёнан-Пукто.  Но, как это ни странно, другой информации об этом городе нет. Зато сказано, что многие города этой провинции   сильно     пострадали     во   время   китайско-японской   войны   в результате артиллерийских обстрелов, грабежей и пожаров. Возможно, что не избежал этой участи и Йон-бён.

Ли Ио Он  получил неполное среднее образование в Корее. То   есть   по старым русским  меркам  был очень образованным человеком. Он имел две специальности: учителя начальной школы и дорожного мастера. Имел корейскую жену и брата-землевладельца. По всей видимости, был из  дворян     (янбан).   И,   к   тому    же,    из   королевского  рода.

Следует отметить, что Ли Ио Он на допросе назвал имена своих близких родных, проживавших в Нен-Бен-Гуне. Там у него оставались жена Син Си и брат Ли Хэн Дени. Это позволяет (номинально, конечно) разыскать в Северной Корее потомков Ли Ио Он.

В Россию Ли Ио Он выехал через Маньчжурию по КВЖД в конце 1917 года. А вот чем он занимался в Маньчжурии до этого, можно только предполагать. В протоколе допроса сказано, что документы на выезд из Маньчжурии в Россию ему помогли получить в обществе корейского братства («кунминхве»). Это может говорить о том, что Ли Ио Он  скрывался в Маньчжурии   от   японцев.   Весьма   возможно,   как  участник протестного движения.   То   есть     он считался     политическим   эмигрантом.

Последующая жизнь Ли Ио Он в России выглядит,   на   первый   взгляд, странно. С 1918 года по 1927 год он проживал… в Бийске. Но не понятно, как он там оказался. Возможно, был выслан на Кольский полуостров как политический   эмигрант   или   как   заподозренный   в   шпионаже   в   пользу Германии,   а   после Гражданской войны вывезен сначала в Тюмень, а оттуда – в Бийск.

В Бийске Ли Ио Он не работал постоянно, а жил случайными заработками. Многие китайцы и корейцы зарабатывали тем, что набивали папиросы или работали в прачечных. Одно время (после 1923 г.?) Ли Ио Он трудился старателем на ойротском прииске «Андоба». С 1927 года он стал работать на Чуйском тракте по своей специальности бурильщиком и взрывником. В 1931 году получил удостоверение десятника дорожных работ. Последнее место работы – колхоз   «Томми».   Про   русскую жену   и   русских   детей Ли Ио Она ничего в копии протокола допросов не сказано.

Судя по тому, что протокол допроса Ли Ио Он отпечатан на пишущей машинке под копирку на хорошей бумаге и составлен весьма подробно, можно предполагать, что этот кореец считался в числе главных «заговорщиков». Ведь он был арестован еще 17 января 1937 года вместе с Михаилом Кимом (1905 г.р., уезд Сучан, Россия).

К   сожалению,   в   копии   протокола   Ли Ио Он,   высланной   из   горно- алтайского архива Фотографу, отсутствовала подпись этого человека. Но,   судя   по биографическим данным, этот человек   мог   быть   дворянином   из королевского рода Ли (Чосон).

Из космоса современный город Йонбён выглядит довольно большим по северокорейским меркам. Его население составляет около 114 000 жителей. Он расположен в межгорной долине в западной части КНДР. Горы вокруг этого города покрыты сосновыми и дубовыми лесами, что делает их весьма привлекательными для туризма. Вот только туристов в этот закрытый город не пустят.

На карте Кореи, изданной в Японии в 1900 году, показано, что в Йонбёне была крепость круглой формы. Поэтому в современном Йонбёне Фотограф нашел с помощью космической карты объект, напоминающий крепостные стены. Но только не круглый по   периметру,   а   квадратный.   Внутри   этого объекта нет никаких зданий или сооружений. Есть только какие-то образования, похожие на могильные холмики. Несколько одноэтажных домов примыкают к крепостным стенам.

Многоэтажных зданий в этом городе немного. В основном он застроен домиками в традиционном стиле «ханок». Что касается Йонбён-гуна, то эта часть города вообще скрыта под пологом леса. Точно также, как в Новосибирске жилая часть Академгородка находится  в  сосновом  бору  и  из космоса практически не видна. Весьма возможно, что Ядерный научно- исследовательский центр в Йонбён-гуне построен по типу советских  научных центров.

Был среди расстрелянных однофамилец Ким Он Гена и Ким Чун Ха. Звали его Ким Эй Нами. Он родился в Корее в 1870 году в Ион-Гу. Судя по слогу «Гу», речь идет об окраине города или поселка с названием Ион,  Ён или Ян. Возможно, что этот поселок находился в центральной части Корейского полуострова. На космической   карте   «Гугл   Земля»   показан   небольшой город   Янгу, находящийся в северо-восточной части Южной Кореи.

Вот что сказано о Янгу в «Википедии».

Уезд и город Янгу были основаны в эпоху династии Корё и просуществовали до конца 19 века под названием Яннык. С 1896 года этот город носит современное название и относится к провинции Канвондо, после гражданской войны отошедшей к Южной Корее. Современный Янгу – небольшой город у границы с КНДР и с населением всего 21 тысяча человек. На территории уезда и города имеется много исторических памятников разного времени.

В книге «Описание Кореи» о Янгу сказано только то, что это   уездный город, расположенный в гористой местности – очень живописной. А главным городом этой провинции, граничившей с Алмазными горами, являлся Чхун-чхён. Он был окружен крепостной стеной и   в   нем   проживало   около   3000 жителей. А сама провинция Канвандо (Кань-ёнь-до) считалась прекрасным земледельческим районом центральной части Чосона.

О том, велись ли на территории провинции Канвандо боевые действия во время китайско-японской войны 1894 года, в «Описании Кореи» ничего не сказано. Возможно, что не велись, так как эта провинция была в стороне от линий продвижения японских войск к китайской границе.

По русской подписи Ким Эй Нами в протоколе допросов можно судить, что этот кореец был образованным человеком, способным   освоить   русский алфавит и грамоту.

В Россию Ким Эй Нами бежал в 1905 году – как и Ким Чун Ха. Во Владивостоке он проработал в порту грузчиком один год. Потом переехал на железнодорожную станцию Симговка (?), где проработал на лесопильном заводе 8 лет чернорабочим. В 1914 году пошел работать на рыбный промысел.

В 1917 году Ким Эй Нами переехал в Пермь (возможно, интернирован) и проработал один год на лесопильном заводе. В 1918 году переехал в Семипалатинск, где проработал на лесозаготовках 9 лет. В 1928 году переехал в Бийск, а оттуда – на строительство Чуйского тракта. В 1931 году переехал в Ойрот-Туру и вступил в колхоз «Томми».

На первый взгляд этот кореец не имел отношения   к   инсургентам.   Но упоминание в протоколе допросов Перми и Семипалатинска заставило Фотографа   сильно   задуматься.   Ведь   в Перми в конце 1918 года шли очень ожесточенные бои дивизий Третьей Красной армии с дивизиями Колчака. И в этих боях принимали участие корейцы, набранные в Интернациональный китайский полк. Поэтому весьма возможно, что Ким Эй Нами был не только чернорабочим на лесопильном заводе, но и красноармейцем Интернационального 225 полка.

Что касается Семипалатинска, то в нем Третья Красная армия закончила разгром колчаковских дивизий в Западной Сибири  и была переброшена на Южный фронт добивать белогвардейцев Врангеля в Крыму. Красноармеец Ким Эй Нами, вероятнее всего, был демобилизован из-за ранения и остался в Семипалатинске на целых 9 лет.

Почему Ким Эй Нами скрыл от следователя свое участие в Гражданской войне, можно только гадать. Вероятнее всего, для того, чтобы снять с себя все подозрения в своем «троцкизме» и выглядеть в глазах следователя мирным   и неграмотным корейцем, оказавшимся в России из-за своей бедности и нужды.

Корейцы Хан Чи Е (1875 г.р., Кон-Сан), Хан Ли Мен (1888 г.р., Мусан) и Хан Чи У (1890 г.р., Пучон) принадлежали к известному дворянскому роду, давшему Чосону  многих  полководцев и военных.    Известен    также    герой Гражданской войны на Дальнем Востоке Хан Чан Гер (1892 г.р, п. Посьет Приморской области). Судя по названиям населенных пунктов, где родились Ханы, расстрелянные в Ойротии, они могли быть родственниками Хан Чан Гера. Вот только родители последнего переехали из Северной Кореи в Приморскую область, а первые трое жили в Корее до русско-японской войны и до партизанской войны «Армии Справедливости».

Ни на карте «Гугл Земля», ни в других интернет-источниках  о северокорейских Пучоне  и Кон-Сане Фотограф не нашел упоминаний. Тогда он решил поискать их в книге «Описание Кореи». Ведь в этой книге  записаны не только уездные города, но и маленькие поселки и села, через которые проходили русские купцы и военные разведчики.

Действительно, северокорейский Кён-сан (Кён-сон) в книге «Описание Кореи» упоминается как главный город провинции Хамгён-Пукто. Он находился всего в 150 верстах от русской границы и в 3 верстах от Восточного моря. Город был окружен каменной стеной высотой в 3 сажени и длиной стен в 200 и 500 сажень. Домов в городе имелось 2300. То есть в нем проживало в 1895 г. около 14 тысяч жителей. Город Кён-сан был известен изготовлением медной посуды. Вероятно, медь для этого добывали недалеко от города из медного колчедана.

Современное село Кёсон-дон является центром уезда. Но так как этот уезд расположен в самой засекреченной провинции КНДР, то в Интернете о нем ничего не сказано. Его даже на космической карте удалось с трудом отыскать. Он   оказался   небольшим   поселком,   расположенным   недалеко   от    города Чхонджин – центра провинции.   Чхонджин   возник   в   Северной Корее только в начале 20 века на месте рыбацкой деревушки как торговый город и японская военно-морская база на Восточно-Корейском заливе.

Итак, Фотограф нашел подтверждение тому, что   Хан Чи Е   родился   в Северной Корее недалеко от русской границы. Как и родители Хан Чан Гера. В протоколе допроса Хан Чи Е сказано только, что он, «перебежав русскую границу, два года работал на золотых приисках». Весьма немного! Можно только предполагать, что это бегство было связано с партизанской войной против японцев, а не с голодом. Ведь все Ханы происходили из военного рода, а не из крестьянского.

С помощь книги «Описание Кореи» Фотограф нашел также  информацию о старом городе Пучон (Пукчон), в котором родился Хан Чи У. В конце 19 века это был уездный город провинции Хамгён-Намдо, расположенный в 90 верстах к северо-востоку от Хамхына и в 380 верстах от русской границы. Город был окружен стеной высотой до 3 сажен и при длине сторон в 350 сажен. В 1895 г. в Пукчоне насчитывалось 3400 домов. То есть около 20 тысяч жителей. И по меркам Северной Кореи этот город считался довольно большим торговым городом, через который шли дороги на север – в сторону России и Маньчжурии.

Судя по схожести имен Хан Чи Е и Хан Чи У, они могли быть друг другу близкими родственниками. Например, братьями. Возможно, что отец Хан Чи Е переехал из Кён-сана в более южный Пукчон, где у него родился сын Хан Чи У.

На сайте «Открытый список» есть также данные на корейца Хан Чи Хо. Он родился в 1887 году – то есть позже, чем Хан Чи Е, но раньше, чем Хан Чи У. Место его рождения – Уонзон (Вонсан), расположенный в 100 верстах на юг от Хамхына. В СССР   Хан   Чи   Хо   работал   старателем   на   прииске   в Бодайбинском районе Иркутской области. Расстрелян в 1938 г. Попасть в Бодайбо Хан Чи Хо мог как бывший партизан, сосланный на дальний сибирский прииск. Возможно, что Хан Чи Хо также являлся братом Хан Чи Е

и Хан Чи У. Вот только после партизанской войны дороги Хан Чи Хо и  его братьев разминулись. Хан Чи У и Хан Чи Е работали на южноякутском прииске «Тимптон», а Хан Чи Хо отправили   еще   дальше –   на   Бодайбинские прииски в Иркутскую губернию.

Что касается Хан Лин Мена, то судя по его имени, близкого родства с Чи У, Чи Е и Чи Хо он не имел, но мог быть им двоюродным братом. Пути всех четырех могли пересечься в Мусане, где они штурмовали занятую японцами пограничную крепость в 1908 году. Но это, конечно, только предположение Фотографа, а не истина в последней инстанции.

В отличие от старого Кён-сана, который на карте «Гугл Земля» Фотограф даже не нашел, Пукчон сейчас является крупным селом или поселком, застроенным сплошь усадебными домами.   Мимо   него   проходят железная и шоссейная дороги, ведущие на северо-восточное побережье КНДР. Но останков старой крепости   из   космоса   найти   Фотографу   не    удалось. Весьма возможно, что после гражданской войны 1950-1953 г.г. от нее ничего не осталось.

Город Мусан, в котором родился Хан Лин Мен и который Ким Чун Ха и его отряд   инсургентов захватили в 1908 году, находится на северо-западной границе КНДР. Сейчас он известен не только как пограничный город, но и как большой промышленный центр. Из маленького городка с населением в 2000 человек он превратился в крупный индустриальный город. Его населяют более 40 тысяч жителей. А в конце 19 века Мусан представлял собой несколько деревушек, стоявших в разных горных урочищах.

Пограничная крепость Мусана находилась в месте впадения в реку Туманган небольшой горной речки.   На   спутниковых   снимках   видно,   что останки ее стен в виде прямоугольника по периметру частично сохранились. Рядом с крепостью сейчас находится какой-то большой объект, похожий на ипподром. Значит, в этом городе не   только   добывают   металл   для   военной промышленности, но и увлекаются конными   скачками   и   другими   видами спорта.

Центр Мусана застроен многоэтажными панельными домами. И это тоже о многом говорит. По всей вероятности, в них живут работники местного железорудного карьера (крупнейшего в стране) и большой обогатительной фабрики. Руду с этого карьера доставляют по железной дороге в Мусан для обогащения, а потом — в соседний город Хверён на крупный металлургический завод.

Вокруг многоэтажек находятся микрорайоны, застроенные одноэтажными  домами усадебного типа. Все они выглядят как солдаты на военном параде. То есть построены по одному проекту   и   одним   стандартам социалистического общежития. Ведь КНДР –  страна сталинского типа.

В отличие от Кильчу Мусан почти со всех сторон окружен горами, покрытыми лесом. И это очень сильно отличает его от городов, существующих на восточном побережье республики. Значит, сейчас здесь развиваются  также лесная промышленность и деревообработка. А когда-то в уезде   Мусан   было   много партизан-инсургентов, создававших свои базы под покровом горных лесов. Находилась здесь и партизанская база молодого Ким Ир Сена. Поэтому в   этом   уезде   создан   величественный   памятный   комплекс,  посвященный  партизанам Ким Ир Сена, штурмовавшим японский пограничный пост в 1939 году.

О старом Мусане в книге «Описание Кореи» сказано немного. Его население составляло на 1900 год около 2500 жителей,   ютящихся   в   бедных лачугах. При количестве в каждой лачуге   6   человек,   общее   число   домов, разбросанных в нескольких урочащах, должно составлять около 400.

Про китайско-японскую войну в описании Мусана ничего не сказано, поэтому можно считать, что японские войска во время войны с Китаем в 1894 году через Мусан не проходили.

Итак, все   трое   Ханов,   расстрелянных   в   Ойротии,   происходили   из Северной Кореи и могли быть участниками партизанской войны против японцев. После оставления Мусана летом 1908 года они ушли в Восточную Маньчжурию и продолжили там партизанскую войну, которая длилась до начала мировой войны. То есть до 1915 года.

Среди расстрелянных в Ойротии корейцев довольно много было тех, что родились и жили в пограничных районах между современными КНДР и Республикой Корея. О нескольких  из  них  автор  может  читателям  рассказать.

Ли Ки Ха родился в 1892 году на острове (Пшендо или Пияндо). Среди 33 островов, принадлежащих Южной Корее, есть только остров Пэннёндо. В Северной Корее ни речных, ни морских островов с похожим   названием   нет.   Поэтому, вероятнее всего, речь идет об острове Пэннёндо. Этот остров находится недалеко от   побережья   Желтого   моря   и   сейчас   принадлежит Республике Корея. Но территориально  остров  находится  ближе  к    Северной   Корее   и недалеко от провинции Хванхэ-Намдо.

После разгрома партизанского движения в 1915 году   Ли Ки Ха   бежал в Китай и проживал в городе Саханди-Ондогой, расположенном недалеко от Маньчжурии. Сейчас он называется Ханьдань.

В 1916 году Ли Ки Ха оказался на лесоразработках в России вместе с маньчжурскими корейцами и китайцами. Но эта   работа   оказалась   недолгой. Всего   через   2   месяца   он   был   отправлен   (а не добровольно   поехал)   на  строительство   железной   дороги   в    Мурманск.

Чем занимался Ли Ки Ха в Мурманске, в протоколе допроса   не   написано.   Просто сказано, что после Мурманска он оказался в 1920 году… в Тюмени. Как Ким Чун Ха и другие ойротские корейцы.

Как стало Фотографу известно из переписки с архивистом Мурманского Госархива Дмитрием Д., во время оккупации Кольского полуострова англичанами корейцы из Кореи работали в Мурманске на разных работах: в порту, на железной дороге, в китайской прачечной, грузчиками на продовольственных складах, матросами на маломерных судах  и т.д. Но 23 февраля 1920 года вместе с русскими большевиками они подняли восстание против белогвардейцев и англичан и восстановили советскую власть в городе. Отряд корейцев в 50 человек возглавлял, по мнению Фотографа, ни  кто иной, как… Ким Чун Ха. Вот только в 1930-е годы советское правительство запретило упоминать о корейцах-интернационалистах и поэтому в исторических книгах о восстании в Мурманске в феврале 1923 года написано, что отряд был… китайским. Что очень сомнительно! Ведь большинство китайцев выехали из Мурманского края после Октябрьской революции, а те, что остались в Мурманске, не собирались с англичанами и белогвардейцами воевать.

В конце 1920 года всех корейцев вывезли из Мурманска в Тюмень по их просьбе. Они собрались на войну с японцами и в Тюмени хотели вступить в корейскую революционную армию, формировавшуюся для отправки на Восточный фронт  в Иркутск. Но часть корейцев решила остаться в Тюмени (в том числе и Ли Ки Ха) по личным причинам. Они пошли работать в китайскую артель по набивке папирос, грузчиками на станцию Тюмень и разными чернорабочими. А после создания в Тюмени 49 батальона ВЧК – красноармейцами в этот батальон.

Ли Ки Ха не работал на хладобойне (как   записано   в протоколе допросов), а служил в батальоне   ВЧК,   расквартированном   на   территориибывшей скотобойни и бывшего белогвардейского концлагеря.  Это   Фотографу     удалось   узнать   из   исторических статей, посвященных созданию в Тюмени 49 батальона ВЧК, охранявшего город от контрреволюционеров и бандитов.

Вся последующая жизнь Ли Ки Ха ничем не отличается от жизни других расстрелянных корейцев. В 1923   году   он   прибыл в   Бийск   и   работал   на ойротских приисках до 1928 года.   В   1929-1930   годах   работал   в   колхозе «Томми». А после этого поступил на работу в артель инвалидов продавцом. В общем, весьма возможно, что Ли Ки Ха   был   и   корейским   партизаном,   и интернационалистом, и красноармейцем   батальона ВЧК.   Вот   только   в  протоколе  его допросов об этом ничего не сказано.

Фотограф решил обратиться к лингвисту-корееведу Александру В. из Института востоковедения РАН с просьбой перевести иероглифическую подпись Ли Ки Ха с ханчи на русский язык. И лингвист   откликнулся   на   эту эту просьбу.

Подпись Ли Ки Ха, сделанная иероглифами, читается также, как и записана в протоколе его допросов. Но вот   перевести   ее   на   русский   язык оказалось очень   непросто.   Возможно,   потому   что   Ли Ки Ха   подписывал протокол допросов под сильным давлением следователя и дрожащей рукой. Проще говоря, в результате избиения…

В конце концов двое лингвистов-корееведов перевели подпись Ли Ки Ха как… «Летнее просо»… И что это «просо» означает?..

С помощью космической карты «Гугл Земля» Фотограф   нашел   остров Пэнённдо, на котором родился Ли Ки Ха. И оказалось,   что   вся   центральная часть острова засеяна рисом и просом. Вокруг этих полей на побережье острова – сосновые леса, а в самом его центре – небольшой поселок   Пэннёндо.

Вероятнее всего, имя Ки Ха – это партизанский псевдоним. Человек, взявший его, родился в летний сезон уборки проса на острове Пэнённдо. И  в честь этого взял себе второе имя: Летнее просо. Или его стали   называть   так шуточно товарищи по партизанскому отряду.

Аналогией с корейским псевдонимом Летнее просо можно рассматривать некоторые   русские   фамилии,   произошедшие   от   крестьянских   прозвищ. Например, Пшеничников и Овсов. Есть также украинские фамилии Гречко и Буряк. Поэтому Фотограф не видел ничего странного в переводе имени Ли Ки Ха.

Кроме Ли Ки Ха на острове Пэнённдо родился также Ча Си Ени (1875 г.р.) – колхозник «Томми». Возможно, что они воевали в одном партизанском отряде в Маньчжурии и вместе перешли на территорию России в 1916 году.

Внимание Фотографа привлекли также данные Тян Наш Сига (1894 г.р.). Ведь этот кореец не только был грамотным и работал продавцом в магазине «Сибторга», но и являлся членом ВКПб (!). Что среди ойротских корейцев было большой редкостью. К   сожалению,   других   данных   на   сайте   «Открытый список» нет. Известно только, что Тян Наш Сиг родился в деревне Тикадо (Ти-ка-до). Вот только где эта деревня находится?..

Судя по названию Тикадо, этот населенный пункт может быть небольшим островом. В Южной Корее острова с похожим названием нет. Зато он есть в Северной Корее и о нем в «Википедии» сказано довольно много.

Остров Ка или Ка-то (в южнокорейском варианте Гадо или Га-до) европейцам известен с 17 века. Он расположен к юге от полуострова Чолсан в

Западно-Корейском заливе (в архипелаге Пансон) и принадлежит сейчас Северной Корее. Его площадь 19,2 кв.км. Включает в себя деревню Ка и является часть округа Чолсан.

Этот остров имел важное стратегическое значение и на нем был размещен китайский гарнизон со времен династии Мин. К 1628 году этот гарнизон насчитывал 26 000 военных, защищавших Китай от маньчжур, монголов и японцев.

С   учетом   стратегического   значения   острова   Ка можно с уверенностью считать, что этот остров попал в зону боев между армиями Китая и Японии во время войны 1894-1895 годов. Даже на картах продвижения японских войск в сторону Китая через Северную Корею и Маньчжурию видно, что   на   полуострове   Чолсан   и островах, прилегающих к нему, происходили бои между китайцами и японцами.

Тян Наш Сиг в 1894 году только родился. Но по рассказам отца и матери мог знать об этих боях. И буквально с материнским молоком мог впитать ненависть к японским военным, оккупировавшим остров Ка и весь полуостров Чолсан после этой войны. Точно также, как Ча Си Ен, родившийся на острове Пэннёндо, и Ли Ки Ха.

Во время гражданской войны в Корее 1950-1953 г.г. остров Ка был захвачен северокорейской армией и с тех пор принадлежит КНДР.

Из космоса гористый остров Ка, покрытый лесом,  выглядит  мрачно. На побережье в западной части острова стоят отдельные дома и объекты явно военного    назначения.     В   центральной   части   Ка   находится   небольшой поселок, застроенный одноэтажными домами; восточная часть острова совсем не заселена и выглядит из космоса пустынной. Никаких признаков сельского хозяйства или рыболовства на острове нет.

Еще одного представителя королевского рода Ли звали Чу Гей. Он родился в 1881 году в   Хан-Гато.   Что   это   за населенный пункт, Фотографу точно узнать не удалось. Но судя по слову   «Хан»,   речь   идет   о поселке, расположенном на реке   Ханган.   Эта   река   берет   свое   начало   в центральной части Корейского полуострова, проходит через города Ханам и Сеул, и впадает в Желтое море в районе острова Канхвадо. Возможно, что Хан-Гато – пригород Сеула. Поисковик космической карты «Гугл Земля» показал расположение Хан-Гато на северной окраине столицы. Там сейчас располагается администрация президента Южной Кореи.

В протоколе допросов Ли Чу Гея сказано, что он оказался   в   СССР   (то есть в России) в 1917 году. «Перебежав границу», он сразу направился в Москву. Вероятно, по Сибирской железной дороге Ли Чу Гей выехал с Дальнего Востока, собираясь попасть в революционный Петроград. Но вместо Петрограда оказался в Москве. Как и другие корейские инсургенты,   в   1918   году   он   вступил   в  Красную армию и воевал с белогвардейцами. В   марте   1919   года   по   случаю тяжелого ранения был демобилизован в   украинском   городе   Горловка,   где прожил 6 лет. С 1925 по 1929 годы работал на шахте в Донбассе. В 1929 году переехал в Таганрог, а через полгода – во Владивосток. В 1934 году переехал в Ойрот-Туру и вступил в артель инвалидов, где работал продавцом до своего ареста 27 июля 1937 года. В протоколе допросов Ли Чу Гей подписался по-русски.

Судя по этим отрывочным биографическим данным Ли Чу Гей  был  не только красноармейцем, но и корейским инсургентом. Ведь в его протоколе допросов записано, что он перебежал русскую границу, а не приехал в Россию на заработки. И оказавшись в России, сразу же направился в столицу, а   не   в какой-то губернский   сибирский   город.   Вероятно,   потому   что   сам   был столичным жителем. То есть из Сеула!

В Москве Ли Чу Гей пробыл очень недолго, так   как   в   1918   году   по призыву советского правительства вступил в интернациональный отряд, направленный воевать с белыми на Южный фронт.

К сожалению,   подпись   Ли   Чу   Гея   в   протоколе   допросов   сделана по-русски. С одной стороны это усложняет идентификацию этого человека, но с другой говорит о его грамотности и образованности. Скорее всего, Ли Чу Гей был политическим эмигрантом, бежавшим из японской Кореи в Маньчжурию.

Узнав о революции в России, он отправился из Харбина помогать русским большевикам. За что и был… расстрелян в 1938 году как японский шпион и диверсант.

Как звали русскую жену Ли Чу Гея, в протоколе допросов не записано. Записано только, что у него был   сын   возрастом  1  год.  Звали  его  по  одной записи Дмитрием, а по другой – Владимиром.

Ойротский кореец Хо Бо Ни (1882 г.р.) происходил – судя по фамилии — из аристократического рода Хо. Он родился в деревне Пункчон или Букчхон.

На первый взгляд, в простой корейской деревне,   каких   было   множество   в Чосоне. Но… надо учитывать то, что ойротские следователи   записывали   корейские географические названия со слуха. И очень   часто   делали   в   этих названиях ошибки. Поэтому на некоторых российских сайтах деревня, в которой родился Хо Бо Ни, записана как Пункчон, на другом как Пунго, а на третьем – Пуниго. И где этот… Пуниго искать?!

Хо Бо Ни являлся корейцем из аристократического рода Хо, из которого вышло много писателей, поэтов, художников и ученых. Самыми известными из них являются писатель Хо Гюн   (16 век)   и   начальник   Главного   штаба «Армии Справедливости» Хо Ви (1854-1908 г.г.),   служивший   до   1904   года судьей Верховного суда Чосона.

Весьма возможно, что   Хо   Бо   Ни   (Хо Бон)   являлся   родственником (племянником) Хо Ви. Ведь после  казни последнего японцами в 1908  году  в «Армию Справедливости» вступили некоторые родственники Хо Ви, воевавшие в Корее и в Маньчжурии. Кроме того, возможно, что деревня Пункчон на самом деле называется Букчхон и расположена не в Северной Корее, а… на северной окраине Сеуле. И потому в переводе с корейского называется Северной деревней.

Про   деревню   Букчхон   (Пукчхон)   в   Интернете     сказано   следующее.

Букчхон – традиционная корейская деревня в Сеуле с давней 600-летней историей. В   этой   деревне   жили   высокопоставленные   правительственные чиновники и знать во времена королевства Чосон. Возможно, что Хо Ви и  его

чиновники и знать во времена королевства Чосон. Возможно, что Хо Ви и  его родственники тоже проживали в деревне Букчхон. Хотя место рождения Хо Ви – деревня Лим-Ын в южной провинции Кёнсан-Пукто.

Хо Бо Ни тоже мог проживать в сеульской деревне Букчхон вместе с родителями. Вот только  биографические  данные  Хо Бо Ни  по  неизвестным причинам в протоколе его допросов оказались… уничтожены. Прямо-таки как в романе Шерлока Холмса!

Работники архива Республики Алтай   скопировали   одну   страницу   из этого протокола и   выслали   Фотографу   по   его   просьбе.   Но   он   кое-как прочитал в этом протоколе очень немногое.   Во-первых,   что   Хо Бо Ни   был сослан на строительство Мурманской железной дороги. Потом он оказался в Тюмени, а затем в Тобольске. Оттуда он переехал в Семипалатинский округ и работал в корейском национальном колхозе. В начале 1930-х годов Хо  Бо  Ни перебрался в Ойрот-Туру и работал шофером и экспедитором на автобазе, а потом перешел в колхоз «Томми».

Во-вторых, Хо Бо Ни рассказал следователю о своих родных, оставшихся в   Корее.   Но…   эта   часть   протокола   оказалась   фактически уничтожена. Возможно потому, что чернила за 80 лет осыпались   в   тексте   и при его сканировании работниками архива сильно пострадали. Или это было сделано… преднамеренно?..

Следует сказать, что после   1991   года   архивные   «дела»   ойротских корейцев читали очень многие. Сначала их выслали в Москву Председателю КГБ В.В. Бакатину по заявлению сына корейца Ко Сан Ика Альберта Васильевича Косаника. Следователи и сам Косаник читали эти «дела» очень тщательно. Потом «дела» были скопированы неизвестными Фотографу людьми     и     стали   доступны   некоторым   историкам-корееведам.   Весьма  возможно,   что   в    результате этого часть очень ветхих страниц из «дел» была по неосторожности уничтожена или стала «нечитаемой». И не только из «дела» Хо Бо Ни, но и   других   ойротских   корейцев.   Правда,   с   помощью специального оборудования эти «утраченные» тексты можно восстановить. Но это уже за пределами возможностей Фотографа.

То, что в «деле»   Хо   Бо   Ни   записаны   его   близкие   родственники, заставило Фотографа считать, что этот кореец был образованным человеком дворянского происхождения. Хотя на одном сайте сказано, что  он  неграмотный колхозник, но на другом – грамотный. Но вряд ли неграмотного корейца поставили бы на работу экспедитором   автобазы.   Ведь   экспедитор

должен заниматься организацией перевозки грузов и их сопровождением. То есть      получением     документов     и   проверкой   сохранности  грузов   при  транспортировке,   а также    их   учетом.   Весьма возможно, что   Хо   Бо   Ни учетом занимался и в колхозе «Томми».   Вот   только на сайтах, посвященных спискам расстрелянных и репрессированных, об этом ничего не сказано. И не могло быть сказано по причине «нечитаемости» текста в  протоколе  допросов Хо Бо Ни.

Что касается современной деревни Букчхон (Пукчхон) в Сеуле, то автор может сказать следующее.

Район старинной деревни Букчхон пользуется у всех туристов большой популярностью.   После     улиц     многомиллионного     Сеула,   загазованных автомобилями и смогом различных предприятий, очутиться на тихих и извилистых улочках деревни Букчхон хотят очень многие туристы   со   всего мира. Они ходят по этим улочкам и даже заглядывают в открытые двери домов в традиционном стиле «ханок», а их приветствуют пожилые  жители  деревни, сидящие на пороге дома…

В Ташкенте, кстати, тоже есть подобные районы (махалля), в одном из которых когда-то Фотограф несколько раз бывал в гостях у двоюродного брата Александра. Тот служил в авиационном полку,   военный   городок   которого примыкал к махалле. Поэтому Фотографу легко представить деревню Букчхон в Сеуле.

В настоящее время в Казахстане проживают   правнуки   Хо   Ви,   свято чтущие память о своем героическом предке. Они потомки родных братьев Хо Ви, что воевали с японцами в Маньчжурии, а во время Гражданской войны в России перешли на ее территорию и остались жить в   Амурской   области   до своей депортации в 1937 году.

Возможно, что Хо Бо Ни (или Хо Бон) тоже являлся племянником знаменитого корейского патриота. Вот только о его жизни и гибели мало кто знает. Ведь тема корейских партизан и российских интернационалистов   была закрыта в СССР «навечно» в 1930-х годах…

Обратил внимание   Фотограф   и   на   то,   что   из   30   расстрелянных ойротских корейцев, происходивщих из Кореи, а   не   из   России,   8   человек относились к роду Ли. Весьма возможно, что к королевскому роду Чосон, правившему страной 500 лет. 5 человек принадлежали, вероятнее всего, к роду Кимов   из   Андона.   Ведь   именно   этот   род   дал   наибольшее   количество  повстанцев,   участвовавших   в партизанской войне с японцами. 3 человека из военного рода Хан, также принимавшего активное участие в антияпонском движении.

Остальные роды представлены одним-двумя корейцами. Такая статистика подтверждает, что в Ойрот-Туре были расстреляны 12 января 1938 года  30  бывших  корейских  инсургентов, политических  эмигрантов, интернационалистов, и несколько российских корейцев, а не простых беженцев из Кореи.

Убедившись в том, что некоторые северные корейцы, расстрелянные в Ойротии, происходили из районов, где происходили жестокие сражения между   китайской   и   японской   армией   в   1894   году,   Фотограф   решил познакомиться с этой мало известной для него страницей корейской истории. И если многие русские знают о русско-японской войне, то первая китайско-японская война является для большинства из них настоящей TERRA INCOGNITA…

Японские императоры всегда считали Чосон своей древней родиной, из которой им пришлось уйти под давлением китайских императоров, сделавших Чосон своим вассальным королевством. Поэтому Японская империя в своих снах видела Корею главной силой в продвижении на Запад. В первую очередь в Китай и Индию.

Когда Япония покончила со своей самоизоляцией, она   встала   на   путь модернизации в политике, в экономике и культурной жизни. Точно также, как в 1985 году СССР встал на путь Перестройки и Гласности.

В Корее у японских политиков и экономистов оказались сторонники. Под их давлением в 1876 году Чосон подписал договор с Японской империей, открывший корейские порты для японской торговли.

Но это, конечно, не понравилось Китайской империи, возглавлявшейся маньчжурской императрицей Цы Си. Она упорно считала Корею своим вассалом и отказывалась признавать права Японии на свободную торговлю  в

Чосоне. Но… маньчжурская императрица была стара, а корейские реформаторы, глядевшие в рот японскому правительству, молоды. Поэтому они попытались в 1884 г. организовать в Сеуле военный переворот, закончившийся     очень   быстро   по   причине   подавления   его   китайским гарнизоном, расквартированным в Сеуле для защиты корейской королевской семьи.

Пришлось  японскому   правительству   подписать   мирный   договор   с китайским правительством о выводе из Чосона китайских и японских войск. Таким   образом   Корея   стала   вассалом…   сразу   двух стран: Китая и Японии!

В 1894 г. в Шанхае был убит главный корейский реформатор Ким Ок Кюн. А в самой Корее вспыхнуло крестьянское восстание «Тонхак», провозгласившее самоизоляцию Чосона   от   всех   иностранцев:   европейцев, китайцев и японцев. И это восстание развивалось с переменным успехом. Корейская королева Мин была вынуждена обратиться к маньчжурской императрице       Цы      Си   за   военной   помощью.   И,   конечно,   получила  положительный ответ. Точно также, как афганский президент Амин обратился за помощью к советскому правительству в 1979 году и получил ее в виде… своего убийства и советских войск на улицах Кабула.

Китайская армия сумела подавить восстание тонхаков, заставив их отступить от стен Сеула. В ответ на это Япония ввела в Корею свои  войска,  в три раза превосходившие китайские. И потребовала от корейского короля и королевы проведения в Чосоне политических и экономических реформ, означавших на деле полный контроль Японии над Кореей.

В результате японского давления в июне 1894 года в Сеуле произошел новый прояпонский переворот. Новое корейское правительство обратилось к Японии за помощью в   изгнании   китайских   войск   из   Кореи.   Но   японцы опередили заговорщиков и их войска расстреляли английский пароход, на котором в Корею отправлялись два китайских батальона. И только после этого Японская империя объявила войну Китайско-маньчжурской империи.

26 августа 1894 г. Япония заставила Корею подписать договор о военном союзе, направленном, в первую очередь, на изгнание китайских войск из Чосона.

Так началась первая китайско-японская война, ставшая Предтечей всех событий, происходивших вокруг Кореи в 20 веке!

В Китае были спешно набраны   56   тысяч   новобранцев,   не   умевших толком стрелять и не имевших понятия о военной дисциплине. Это привело к тому, что по дороге из Маньчжурии на Пхеньян спешно собранные и необученные китайские солдаты и даже офицеры грабили и убивали мирных корейцев, в ужасе бежавших от таких «защитников».

В результате действий китайских «резервистов», не умевших воевать, но умевших грабить и насиловать, сражение китайской армии у стен Пхеньяна закончилось ее полным разгромов. Среди китайских батальонов доблестно сражались только те, что имели опыт боевых действий против японцев. Участвовали в защите Пхеньяна и 800 корейских лучников.

16 сентября 1894 года остатки разбитых китайских батальонов прорвали полное свое окружение превосходившими их японскими силами и ушли в Маньчжурию через реку Ялуцзян (Амноккан). Весьма возможно, что в районе города Часан.

Но на этом война не закончилась. Начался ее новый этап – но только уже на территории Китая.

На море решающее сражение между кораблями Китая и Японии произошло недалеко от устья реки Амноккан, впадавшей в Бохайский залив, 17 сентября 1894 года. Сражение длилось пять часов и прекратилось только из-за отсутствия снарядов, израсходованных во время битвы. Поредевший китайский флот ушел в Бохайский залив и укрылся там, не придя   на   помощь защитникам приморских китайских крепостей на Желтом море.

Китайско-японская война на территории Маньчжурии и континентального Китая продолжалась до апреля 1895 года. Потерпев полное поражение, императрица Цы Си покинула императорский дворец и передала всю власть своему сыну Гуан Сюю. Не имея никакого политического опыта, тот    был      вынужден   пойти   на   перемирие   с   японцами   и   заключение

унизительного для Китая Симоносекского мирного договора. В результате войны Китай потерял острова Пэнху, Тайвань и Ляодунский полуостров. Правда, под давлением России и других европейских стран Япония пошла  на замену   Ляодунского   полуострова   выплатой   Китаем огромной контрибуции.

В самой Корее 8 октября 1895 года произошло убийство королевы Мин, являвшейся фактической правительницей Чосона. За годы своего правления она сумела разрушить влияние на внешнюю и внутреннюю политику Кореи своего свёкора – отца Коджона и бывшего регента (Тэвонгуна). И тем самым сделала из него своего злейшего врага, а мужа фактически отстранила от управления страной.

Но после поражения китайских войск в войне с японцами враги королевы Мин организовали вместе   с   Тэвонгуном   и   японскими   наемными убийцами заговор против королевы. Возможно, что Тэвонгун надеялся вновь захватить власть в стране. Но этому помешали русские дипломаты. Они сумели вывезти короля и его детей в русское посольство и тем самым спасли Коджона от свержения.

Обретя уверенность в себе и под влиянием русских дипломатов  и  царя Николая Второго король Коджон объявил себя императором, а его маленький Чосон – независимой империей. Правда, он не спросил разрешения на это у японцев, а потому нажил в их лице своих врагов.

К 1905 году японцы подавили силой своего оружия и своей изощренной дипломатии сопротивление корейских патриотов   и   сделали   Чосон   сначала своим протекторатом, а в 1910 году – японским генерал-губернаторством.

Вот   так     развивались     события     вокруг     маленькой Кореи, ставшей жертвой   мировой   политики.   Эта   политика   великих   держав   привела   к многочисленным жертвам и трагедиям для корейского народа в 20 веке. Особенно во время гражданской войны 1950-1953 годов, в результате которой погибло свыше   3   миллионов   человек:   корейцев,   китайцев,   американцев, солдат ООН, советских летчиков и солдат. И только неожиданная смерть Сталина 5 марта 1953 года остановила боевые действия и привела к длительному перемирию, которое сохраняется до сих пор, но никак  не  может  перерасти  в заключение мира между Северной и Южной Кореей.

Это   очень   поучительная   история,   о   которой   многие   современные политики ничего не знают или не хотят знать. А история всегда развивается по спирали!

В конце декабря 2019 года Фотограф  решил поздравить Альберта Васильевича Косаника с наступающим Новым годом и Рождеством Христовым.

В своем предпраздничном послании он написал, что желает Альберту Васильевичу, чтобы 2020 года стал Годом открытия истины о жизни и смерти корейских мучеников, расстрелянных в Ойротии 12 января 1938 года.

Кроме того, Фотограф рассказал «последнему могикану» о Ким Чун Ха. О том, что этот герой первой партизанской войны оказался забытым в Корее и в России. Его судьба до сих пор остается неизвестной. Но… возможно, что Ким Чун Ха, расстрелянный в Ойротии – и есть тот самый легендарный партизанский командир, что наводил страх и ужас на японцев во время взятия Мусана. Слишком много подтверждающих фактов записано в его следственном   деле». Осталось    найти    только   его   фотографию.   Горно-алтайские   архивисты   обещали   помощь   и в этом. Правда, после Нового года.

И вот что ответил «последний из могикан» на предновогоднее послание Фотографа.

Во-первых, Альберт Васильевич пожаловался на бюрократов из корейского Министерства по делам патриотов и ветеранов Республики Корея. Получить ответ от них в России очень трудно. Ведь это министерство в первую очередь ведет переписку с корейцами из Китая и США по поводу участия в гражданской войне 1950-1953 годов. А таких корейцев несколько десятков тысяч. Поэтому дождаться помощи от южнокорейских   бюрократов   очень   и очень трудно. Российская же ассоциация потомков борцов за независимость Кореи мало чем может помочь. В первую очередь ее сотрудники думают о себе и о своих друзьях-родственниках…

Посылал Альберт Васильевич запрос и губернатору   острова   Чеджудо.

Но тоже безрезультатно. Губернатор требует написать родословную Ко Сан Ика – да еще на корейском языке или на английском. А какая может быть родословная у человека, все документы которого уничтожены следователями НКВД?!

В общем, ничего хорошего Альберта Косаника да и Фотографа не ждало  в 2020 году. Если не считать необычность этого года с точки зрения магии чисел и того, что год будет високосным. Но какое это имеет отношение к бывшим корейским партизанам?..

Пришло поздравление и от Павла Юрьевича Афанасьева из маленького городка Толокан  в Амурской области. Этот краевед написал, что с нетерпением ждет Фотографа  на конференции в селе Соловьевск летом 2020 года… Значит,   пришла   пора   готовить   статью для участия и в этом «мероприятии».

Фотограф решил написать для амурской конференции статью о том, как корейские инсургенты попали на прииски Приамурского края перед Первой мировой войной. Сам Афанасьев считал, что ничего странного в этом не было. Ведь корейские старатели считались очень честными и более трудолюбивыми, чем китайские и русские. Они не воровали золото, были не требовательны к еде и работали не «за страх, а за совесть». Это отмечали все генерал-губернаторы Приамурского края, приглашавшие корейцев на работу старателями и на проживание в России в качестве ее граждан.

Правда, существовало одно проклятое «но». После русско-японской войны царское правительство запретило нанимать на работу корейцев из-за страха японского шпионажа. Поэтому Павел Афанасьев считал, что корейцев не было на приамурских приисках перед мировой войной. А если они и были, то не на Зее и не в Южной Якутии, а в самом глухом месте Амурской области – в Унья-Бомском золотоносном районе.

С выводами Афанасьева можно было бы согласиться, если б о Унья-Бомском районе упоминалось в протоколах допросов ойротских корейцев. Но таких упоминаний нет. Зато упоминались реки Зея и Тимптон, «местечко Агдон за Благовещенском», Бодайбинские прииски и Черемховские угольные копи…

По этим причинам между Фотографом и Афанасьевым неожиданно возник нешуточный спор по поводу корейских старателей.   В   конце   концов

амурский краевед обозвал Фотографом «легкомысленным человеком, ничего не понимающим в старательском деле». Он перестал отвечать на интернет-послания Фотографа, сославшись на плохое здоровье и занятость.

К   большому   огорчению,   не   поступило   предновогодних поздравлений   от  двоюродного брата Александра и   от   двоюродной    сестры Любы. Как потом стало известно, сестра во время пребывания в Норвегии заболела и попала в больницу. Поэтому вернувшись в Ташкент, до сих   пор   лечится…   Наверное, ей было не до Нового года… Что же касается Александра, то у него – как всегда – все прекрасно! Вероятно, улетел на Рождество куда-нибудь в Египет или в Таиланд. А из Таиланда писать или звонить в Кемерово очень дорого.

Но двоюродная сестра Фотографу очень помогла своим участием в его расследовании. В первую очередь тем, что о Ким Ван Гене  рассказала со слов своей матери и бабушки. В частности, о том, что дед происходил из семье, близкой к правительству Кореи, и до партизанской войны жил в Сеуле с женой и двумя маленькими детьми. Правда, когда он собрался бежать из Сеула, жена прокляла мужа. Ведь она знала, что расстается с ним навсегда. Известно также, что дед Ким после этого встречался  с родителями, и отец дал сыну мешочек золотого песка на очень большую сумму корейских денег для закупки оружия и организации партизанского отряда.

Бежал Ким Он Ген из Сеула, вероятно, после восстания сеульского гарнизона в августе 1907 года. После подавления этого скоротечного восстания около 200 человек сумели сбежать от японских военных. С оружием в руках они направились в окрестные горы и леса для того, что создать первые партизанские отряды.

Но попытки «Армии Справедливости» под командованием Ли Ин Ёна и Хо Ви свергнуть японскую власть в Сеуле оказались мало удачными. Командующий Ли Ин Ён был схвачен в 1908 году и умер в тюрьме, а Хо Ви был казнен в 1909 году по приговору… корейских судей.

Остатки партизанских отрядов, собранных из бывших солдат и офицеров корейской армии, направились в Северную Корею. Ведь там с 1904 года действовали отряды Хон Бом До, Ли Бом Юна, Ким Чун Ха и других партизанских командиров.

Родители Ким Он Гена в те годы жили уже не на горном прииске Коктол, а, вероятнее всего, в губернском Хамхыне или в уездном Хооване. И когда  сын попрощался с родителями, он мог направиться по дороге, ведущей из Хоована в Кильчу. Ведь в окрестностях того города действовал большой партизанский отряд Ким Чун Ха. Поэтому дед Фотографа и его солдаты, возможно, присоединились к отряду Ким Чун Ха (Чун Ун Мана) и направились вместе с ним в сторону Мусана. Там стоял японский пограничный гарнизон, который отряду Ким Чун Ха удалось уничтожить и два месяца оборонять крепость Мусана от японских солдат. Весьма возможно, что в этом историческом сражении принимал участие и отряд принца Ли Бом Юна – племянника бывшего императора Коджона.

Узнав эти выводы от своего старшего брата, Люба разыскала через Интернет одного южнокорейского профессора, занимающегося делами репатриации сахалинских корейцев на историческую родину. И этот профессор выразил такой большой интерес к истории ойротских корейцев, что предложил встретиться с Фотографом в Кемерово для знакомства и обсуждения этой многострадальной исторической темы.

Но… Фотограф посчитал эту встречу преждевременной и  отказался  от нее. Он как в воду глядел – предчувствуя скорые и очень трагические  события в мире. И, конечно, оказался прав. Интуиция и осторожность его и на этот раз не подвели.

Слава Богу, Иисусу Христу, Будде и Конфуцию!!!

 ***

Мы в Telegram

Telegram