ЛЮБОВНИК САША ЧУЛАНОВ
Наш герой – любовник, которого приютила одна семейная пара, повстречав его на вокзале: он не помнил, кто он и откуда, только имя Саша, и странная, короткая для русского мира, очевидно, корейская фамилия Ли. Получалось, Саша Ли. А может, это был знак сомнения – Саша ли? Но не важно, они повезли этого марсианина домой, там отмыли его, накормили, напоили и спать положили. А ночью, когда пришелец сильно стонал, Соня, так звали хозяйку, стала его успокаивать и в своих усердных заботах и ласках, сама не заметила, как стала его любовницей.
Муж Иван конечно возмущался, но недолго, потому что прекрасно знал жену, если что-то решила, то не поспоришь, вдобавок у него освобождалось много свободного времени, пока та приводила в чувства любовника, муж теперь мог чаще встречаться с друзьями и даже завести на стороне подружку. В общем, стали они жить-поживать, добра наживать – втроем, вполне себе счастливо, отдыхали вместе или по отдельности, а когда к ним гости приходили, они прятали его в чулане, вот как все просто, поэтому у Саши Ли, от долгого стояния, отнимались ноги.
Но однажды к Соне пришла в гости подруга Нора с дочкой Ниной, вот в очередной раз помирились и решили ее навестить. Ваня тут же ушел к себе в гаражи, подальше от бабского галдежа, женщины шумно пили вино, вспоминая былое, а Нина, не зная, чем себя занять, просто ходила по длинному темному коридору, туда-сюда, заглядывая в комнаты, лениво изучая их интерьеры и убранство. И совершая очередной круг, вдруг обнаружила в стене странную щель, прислушалась, ухо даже приложила, а потом бесстрашно вошла, и увидела, точнее нащупала там Сашу. Шепотом начали они говорить, и так ладно у них это получалось, словно он в этом чулане именно ее и ждал, и поговорили они в темноте об одиночестве, личном и всеобщем, о людском непонимании и даже желании исчезнуть с лица земли, и конечно о снах своих, мечтах и грезах, внутренних приключениях.
А потом, став за час приятелями, чуть ли не друзьями, взявшись за руки, вышли в свет, с этаким вызовом к миру, дальше по коридору, прямиком к хохотавшим женщинам. Отныне я буду называть тебя по-своему, сказала Нина, помня о том, где тебя нашла, а свою короткую фамилию прибереги для документов. И вот они вошли, и прямо с порога Нина объявила: Познакомьтесь, это Саша Чуланов! На что Соня чуть в обморок не упала, не ожидала, что так неожиданно обнаружат ее сокровище, ее ненаглядного, ее сладкую тайну, ее новый смысл жизни, и судорожно стала щебетать, что это ее племянник, вот приехал в город жизнь свою устраивать…
А что ж вы тогда племянника своего держите в чулане? – тут же парировала дерзкая Нина, и пока та думала, что ей ответить, вдруг предложила переселить «племяша» к ним в квартиру: после смерти отца у них пустовала просторная светлая комната. И никаких больше чуланов! А вы, Соня, упреждая ее бурную реакцию, обратилась она к хозяйке, будете своего родственника регулярно навещать, заодно и с мамой общаться. И Нора, как ни странно, на этот раз не стала спорить с дочерью, вероятно, предвидя в этом белолицем застенчивом черноглазом молодом человеке какую-то перемену в своей или дочери жизни, и только Нину поддержала. На что бедная Соня, закусив губу, обреченно закивала головой, еле сдерживая слезы. На том и постановили, и тут же, поскольку все было выпито-съедено, повели Сашу Чуланова в новый дом. А Соня, как только сокровище ее увели, разлученная, значит, бросилась рыдать в подушку – рыдала, рыдала, и когда вся выплакалась, стала хищно поджидать супруга, этого олуха царя небесного, забывшего запереть чуланную дверь, вот сейчас я устрою ему чулан, на всю оставшуюся жизнь, в общем, чем не пантера перед прыжком.
МАМА НОРА
В оформлении рассказа использованы картины Джека Веттриано
Итак, Саша Ли, без роду и племени, переселился в новую квартиру, Норы и Нины, и началась у него новая жизнь. Какая? По началу Чуланов с девушкой все время проводили вместе и мать даже брали с собой – гулять, в парк, театр, в кино, ездили за город, на пикник, на озеро. Но спустя неделю Нина заявила, что должна отработать долги прошлого, как и какие, не стала пояснять, и это займет у нее месяц, может, и больше, а он, ее друг, соратник, быть может, возлюбленный, должен ее здесь просто ждать. И после, когда она наконец вернется, у них и начнется новая счастливая жизнь. Понимаешь меня, Чуланов? Потому что раньше мой дом был как чулан, а теперь с тобой это пространство наконец станет домом.
И ушла, и Саша в ожидании, значит, счастья своего, просто гулял по городу, иногда пытаясь найти себе работу, хотя Нина ему запрещала, у нее везде знакомые, когда вернется, она все устроит. Потом приходил в квартиру и там, бывало, сталкивался с Норой, которая, угощая его кофе на кухне, присядьте пожалуйста, рассказывала ему об их семье, о муже, знаменитом трубопроводчике, прокладывавшем трубы по всей стране, по которым впоследствии протекала нефть, газ, манна небесная, в общем чудо земное, а потом случилась эта авария, и мы осиротели… И столь же неожиданно, как затевала разговор, она уходила, странная вообще была женщина.
И так проходили дни, недели, и вот наступил день, когда Нина должна была вернуться, и Саша был возбужден, то выходил из дома, то возвращался, места себе не находил, и Нора, почувствовав его возбуждение, спросила: что-то сегодня произойдет? О, да! – воскликнул наивный Саша. – Сегодня Нина наконец должна вернуться! И мы начнем новую счастливую жизнь! Что вы говорите? – изумилась Нора, и почему-то побелела лицом, плюхнулась на стул, выдержала паузу, и вдруг начала говорить.
А знаете ли вы, что у меня после гибели мужа был друг, любовник, и он утешал меня, скрашивал мои дни, и мы порой даже были счастливы, но когда дочь увидела нас, познакомилась с ним, она, ревнуя меня к нему, или его к мне, стала настаивать, чтобы мы прекратили всякие отношения, мама, как ты смеешь после смерти отца… Но мы никак не реагировали, да и как эту радость прекратишь? И тогда она, молодая, бесстыжая, совратила моего пожилого любовника, утверждая, что делает это ради нас, ради семьи, и я его потеряла… А теперь она говорит, то есть вы говорите, что с возращением Нины у вас начнется счастливая жизнь? С возвращением откуда, во-первых, вы ее спросите? И как она эти свои долги отрабатывает? И что наконец за долги такие загадочные?
Спросила она, словно обо многом знала, и тут же вышла, но после уже ночью, вся нервная, возбужденная, даже губы тряслись, попросила его, точнее приказала, одеться и выйти вместе с ней на улицу, чтобы ждать Нину там. Зачем? А вдруг что-нибудь случится? И мы не успеем ей помочь? Обыкновенно она подъезжает на такси, а потом проходит несколько десятков метров до подъезда, и за это время к ней обязательно кто-то пристает, словно из воздуха, какой-нибудь хулиган, наркоман, не дай Бог, маньяк. Поэтому я часто жду ее у подъезда, вы понимаете?
И они вышли из квартиры, сели в лифт, но проехав этаж, лифт вдруг остановился, двери, как чахоточные, с раздирающим кашлем отворились, и на пороге стоял какой-то огромный мужчина, причем со склеенными или сшитыми веками, просто жуть, он двигался наощупь, протягивая вперед свои руки-лопаты. Тогда Нора от ужаса завизжала, и двери после ее крика поспешно захлопнулись и лифт поехал дальше, но опять остановился и на пороге стояла какая-то невообразимая крыса, размером со свинью, оскалившись, уже скребла когтищами, собираясь вбежать. И тогда закричал Саша от ужаса, он терпеть не мог крыс, в обморок мог даже упасть, и лифт опять послушно закрыл двери и поехал дальше. Но после вновь, паскудный, остановился, и словно думая, открывать или нет, долго хрипел и кашлял, издеваясь, наверное.
Тогда Нора твердо сказала: «Надо поехать вверх, и начать свой спуск прямо оттуда, с самого верхнего этажа, и тогда он помчится без остановок. Я знаю, у нас просто такой сумасшедший лифт, как и все вокруг, сумасшедшее пространство!». И нажала наконец на нужную кнопку, и лифт действительно вздрогнул, и с каким-то нарастающим ревом помчался вверх, словно взламывая этажи, казалось, к самим звездам. И от резкого толчка они упали друг другу в объятия, и вместо того чтобы отстраниться и извиниться, Саша глядя в ее глаза, полные тьмы, клейкой, липкой, густой, вдруг сжимая ее все сильней, уже словно врастал в нее, искал в ней вход, ведь ему одному, бездомному, так тоскливо было в этом мире… А когда вошел в нее как в дом, – Боже, так я и знала! – как в женщину, которую пронизывала, он чувствовал, та же тоска, уже сладостно растворялся в ее теплой тьме, мечтая чтобы этот проклятый лифт, а на самом деле волшебный космический корабль, никогда больше на этих поганых земных этажах не останавливался.
БЕШЕНЫЙ ЖЕНИХ
После ранним утром вернулась Нина, которую, понятно, они на улице, у подъезда, так и не встретили, не смогли, не доехали. Оживленная и возбужденная, разбудила утром Сашу, стала ему что-то щебетать про окончание старой жизни, – она наконец расплатилась с долгами, и потому объявила начало жизни новой. А он был вял, рассеян, мрачен, он прекрасно знал, что теперь никакая новая жизнь у них не начнется – никогда! – после всего ими с Норой содеянного, и тупо молчал. А Нина, не замечая пока его смятения, убегала дальше, деятельная, чтобы делать какие-то их общие, как считала она, дела.
И Нора с Сашей опять оставались вдвоем, в квартире, на следующий день они несколько раз сталкивались в коридоре, не обмолвились ни словом, но после обеда, когда уже должна была вернуться дочь, Нора также внезапно вошла в комнату к Саше и сказала: это невыносимо, я уйду, уеду, срочно сниму квартиру! А Саша даже не знал, что и ответить, но после, уже ночью, когда Нина мирно сопела под боком, он встал и пошел босиком, как лунатик, по холодному, почему-то ходившему ходуном коридору прямо к Норе. Та, словно его и ждала, стояла у дверей, также лунатиком, стала молча его выталкивать, но Саша сопротивлялся, началась молчаливая борьба, ни звука, ни дай Бог, они разбудят невинную, так они теперь ее называли, бедная моя девочка, стонала мать и вот опять сдалась. И Саша брал ее со всей затаенной страстью, получалось, как впервые увидел ее, так и влюбился, сам о том не подозревая, а потом они лежали и смотрели в окно на звезды, без слов, и после проклятый любовник возвращался к себе. И начались новые безумные дикие ночи, он приходил через раз, через два, еле сдерживая себя, набрасывался на нее, ведь днем они почти не виделись, Саша постоянно был с Ниной, и вот, получалось, только по ночам.
И в этой своей новой греховной и подлой, но сладостной жизни они, конечно, думали только о себе, друг о друге, забывая все и вся окрест, и потому однажды, под утро, когда задремали, в комнату вошла сама Нина, спустя неделю, как это началось, наконец почувствовала. Увидев их нагие тела, она вскрикнула и с разбегу выпрыгнула в окно, прямо с девятого этажа, – рыбкой, как их учили в секции плавания. А Нора, проснувшаяся от ее крика, весь этот пробег и прыжок увидела. Тогда разбудила Сашу и, наспех одеваясь, они бросились вон из квартиры, по пролетам вниз, ожидая обнаружить там внизу, на земле, нечто страшное. Но никого они под окнами не нашли, долго искали в самых разных радиусах от возможного места падения, и тогда Нора, твердо сказала, глядя на занимавшуюся зарю:
— Значит она улетела!
— Как это? – только и выдохнул Саша.
— А вот так: никакие законы земного притяжения теперь не работают…
— Господи, почему?
— Да потому что безумная мать изменила родной дочери с ее бешеным женихом! Как ты не понимаешь?!
И буквально тем же днем они начали искать Нину везде, на квартирах у друзей приятелей, собутыльников и сутенеров – там, где верно она отрабатывала свои долги! – в кафе, ресторанах, в каких-то наркоманских блат-хатах, даже в публичных домах. И поскольку эти отчаянные поиски продолжались недели и месяцы, то за ними уже следовали какие-то развязные юноши, кричали, задирали, шли буквально по пятам. Что им нужно от нас? – спросил Саша. Это за мной. – невозмутимо ответила Нора. – Это расплата! И однажды, когда эти темные уже галдели под окнами, она к ним вышла, причем незаметно, когда Чуланов задремал в своей комнате после бесцельных блужданий по городу, а когда он проснулся, ночью, то увидел ее на кухне, после ванной, в домашнем халате, с полотенцем на голове, пила коньяк, была пьяна, и он не сразу догадался, что с ней случилось. С тех пор преследователи их исчезли, или встречались с Норой по сговору, в каких-то специально отведенных местах, а друг с другом они совсем общаться перестали, словно убили своими поступками не только Нину, но и свои отношения, чувства, самих себя.
И однажды Саша, не умевший, значит, любить, потому как прежде ему, инородцу, лишенцу, любить родину и родное всячески запрещалось, такие вот были времена, пребывая в отчаянии, когда оставалось только провалиться в тартарары или улететь на луну, пошел ночью выносить мусор во двор и вдруг был оглушен, чем-то тяжелым, потерял сознание. А когда очнулся, ехал уже в машине, среди шумных звонких жарких женщин и девиц, сообщивших ему, что они его украли, поскольку слава за ним идет уже бешеного жениха, могучего любовника, раз из-за него даже мать и дочь в пух и прах разругались, и потому они хотят его «попробовать». Вот и моя расплата наступила, подумал Ли и сомкнул тяжелые веки, казалось, навсегда.
УЧИТЕЛЬ ТРОМБ
Итак, Саша попал в плен, получалось, к вакханкам, бассаридам, составлявшим собой самый пестрый социальный контингент. Это были обворожительные циничные содержанки, которым совершенно нечего было делать, затем капризные школьницы и студентки из состоятельных семей, конечно, отчаянные домохозяйки, обманывавшие своих богатых мужей. Но что самое поразительное, среди них попадались и жены высоких полицейских чинов, которые как раз боролись с любовниками после поднявшейся любовной эпидемии, виновницей которой и считалась мама Нора, изменившая своей дочери с каким-то молодым извращенцем, и то, что этот извращенец сейчас находился в крепких объятиях чиновничьей жены, в который раз подтверждало, насколько общество было лицемерным. Причем генеральские жены, как водится, всегда шли без очереди: попользовавшись Сашей Чулановым, которого опаивали какой-то дурманящей гадостью, чтобы он не дрался, не убегал, преспокойно возвращались в свои дома – обнимать, целовать детей и внуков, иногда даже мужей, теми же руками и губами, и на Сашу набрасывались остальные, рангом пониже.
В конце концов, Чуланов – судьба, значит, у тебя такая: вечный чулан! – научился выплевывать незаметно ядовитое пойло, затем изучил досконально устройство и положение квартиры, в которой его держали, и однажды ночью, когда его бассариды, сиречь насытившиеся студентки, содержанки, спали мертвецким сном, он вылез из окна, спустился мастерски, как акробат, домушник, с шестого этажа по водосточной трубе и был таков. Ах, свобода, спустя два месяца заключения!
Он не знал, куда идти, район был ему незнаком, тогда он пошел просто в парк, темневший прямо перед ним, тронулся по алее, увидел издали огонек, и, значит, прямо к нему, приблизился, и это был костер, у которого одиноко сидел человек и напевал что-то любовное под гитару. Саша попросился погреться, и его охотно приняли, оказалось это был сторож парка, так он представился, его накормили тушенкой с гречневой кашей, напоили портвейном, видно не часто у сторожа были гости, и заметно повеселев, Чуланов по просьбе гостеприимного незнакомца рассказал ему свою историю. На что тот – Тромб меня зовут, считай, сгусток крови в кровеносных сосудах лицемерного общества! – так возбудился, что рассказал и свою историю в ответ.
Что никакой он, оказывается, не сторож, а настоящий маньяк, сексуальный в смысле! Саша вздрогнул. Что много лет тому назад именно в этом парке его бросила девушка, которую он так любил, и тогда, пережив отчаяние, Тромб решил мстить всем женщинам, которые возвращались этим парком домой или просто здесь заблудились. Но при этом, подчеркнуто повторил маньяк, я искал не их крови, а только любви и ласки, и поэтому после первого испуга, ужаса, видя, что я самый нежный в мире маньяк, они отдавались мне безоглядно, всецело. А после – ты только представь себе, юноша! – они возвращались ко мне темными вечерами, не зная, где я нахожусь, звонко стучали каблучками, так призывая к себе, и я мчался к ним на лохматых крыльях любви, если конечно не был занят, а если был, то ответным свистом просил их немного подождать. Так что забудь, юноша, о своей печали, в мире столько нежных, красивых и умных женщин, оставайся со мной, и я тебя научу искусству внезапной любви, и конечно, познакомлю с подругами.
И Саша остался, точнее на следующий день он съездил на другой конец города, навестил квартиру, где жил, но там ни Норы, ни Нины не оказалось, а соседи сообщили, что хозяйка после его пропажи бросилась в загул, с какими-то отпетыми хулиганами. И так пила и гуляла, что им, бдительным соседям, пришлось вызывать полицию, те приехали и увезли ее в отделение, а после поместили в психиатрическую лечебницу, что находилась как раз неподалеку. Такие вот дела! Тогда Саша побежал в клинику, но нигде не мог свою возлюбленную найти, может, соседи что-то перепутали, и после долгих бесцельных поисков он вернулся на другой конец города, прямо в парк к Тромбу, и уже осознанно, не зная, как жить и ради чего, попросился к нему в ученики.
И вот Тромб стал обучать Сашу азам профессии – быть самым нежным в мире маньяком, в качестве жертв, моделей пока использовались подруги, ученицы гуру, которые то и дело по-женски поправляли Чуланова по мелочам, а на самом деле важным деталям: то он был слишком робок, то груб, то не хватало страсти, то наоборот был чрезмерно любвеобилен. В общем, всем миром его к премьере готовили. И вот когда, казалось, новоиспеченный маньяк был всему научен – хотя разве можно обучиться искусству любви, тем более вероломной? – то выбрали день, точнее вечер, оставили Сашу у темной аллеи, спрятав его за деревья, а сами затаились в кустах, стали ждать.
И ждать пришлось недолго, это хороший знак, прошептал Тромб, по аллее шагала вполне себе стройная миловидная девушка, и так стучала каблучками, словно маньяка и ждала, к себе призывала. И тогда Чуланов по команде замер как зверь, а когда женщина проходила мимо него, в трех шагах, он набросился на нее и потащил в кусты, причем та совсем не кричала, словно онемела от страха или грядущего удовольствия. И что-то шепча ей на ухо, он повалил ее на землю, стал раздевать. А та, смиренная, так и не проронила ни звука, только в конце пронзительным огненным воплем разбудила холодные, вечно пустые, небеса, и всем стало ясно, что премьера, его дебют прошел успешно.
После Тромб и его бассариды шумно поздравляли дебютанта, у костра, который сто очков вперед мог дать даже мне, не уставал хвалить его учитель, причем все происходило в присутствии той явно смущенной женщины, работавшей, как выяснилось, секретаршей в компании по продаже элитной сантехники. Элитные унитазы? И, знать, для элитного говна!? Фу, какая пошлость! Как вы там работаете? – застонала одна из вакханок. Так вы пополняйте наши ряды и станет жить веселее! – предложила ей старшая. – Я сама в магазине сексуальных игрушек работаю. Такой беспросвет был, пока не встретила нашего великого! – и с безмерной благодарностью взглянула на Тромба. Считайте, я уже в ваших рядах! – с готовностью воскликнула новоиспеченная и кокетливо пробежала пальчиками по своим пуговицам, как по клавиатуре, словно готова была прямо сейчас перед всеми раздеться.
И так Чуланов становился настоящим искусным маньяком, вылавливал женщин, набрасывался на них, немедленно влюблял в себя, и также, как Тромб, обрастал рядами восторженных поклонниц. Но однажды, когда праздновали пять лет, с тех пор как Тромб, днем тихий ученый-математик, по ночам же огненная стихия, стал маньяком, на всю компанию была совершена облава: полиция, куча злобных мужей, узнававших в толпе вакханок своих жен и готовых на словах, конечно, растерзать этих развратных поганцев. Всех повезли в полицию, женщин отдельно от мужчин, и в машине конвойный все подсмеивался над Тромбом, которого, очевидно, уже арестовывал: глядя на Сашу, все спрашивал, что, ученик твой, школу маньяков открываешь? И хохотал. Ну ты, брат даешь? В полиции соратников развели по разным камерам, и вскоре выяснилось, что Тромбу предъявят обвинение и значит, будут готовить к суду, поскольку он всем давно надоел, а с Сашей пока не знали, что делать, пусть пока посидит, чтоб неповадно было общаться, с кем попало.
НИНА И РАССТОЯНИЯ
И когда пошел второй месяц отсидки, скучной, пустой и бессмысленной, днем они убирали улицы, подносили кирпич на стройке, на встречу с Сашей пришла – кто б вы могли подумать? – сама Нина. Нина? Да, Нина, та самая, которая выпрыгнула в окно, прямо с девятого этажа, и которую они с Норой так пронзительно мучительно искали, но не нашли. Нина, это ты? Нина, как ты и откуда?! И Нина рассказала, что, выпрыгнув из окна, она действительно не разбилась, а чудесным образом пролетела весьма протяженное расстояние и приземлилась прямо посреди поездов, в вагонном резерве, ее приняли и приютили проводники, такие веселые пьющие ребята, они увидели, что она и слова вымолвить не может, что с ней случилась какая-то беда, и отогрели ее, накормили и напоили, а после спать положили.
А на утро позвали с собой в рейс, в далекий Северодвинск, и она согласилась, потому что ей надо было куда-то уехать, подальше от места подлой измены, случившейся с ней. И так она полюбила эти поезда, а точнее расстояния, сегодня ты здесь, завтра там, и это непостоянство, удаленность, мелькание лиц, людей, станций, лесов и полей, озер и домов, стали ее родной стихией, тем более в тот момент, когда у нее совсем не оказалось родных, и она поняла, что есть Человек и есть Расстояния, которые он преодолевает и укрощает. А зачем он их укрощает-преодолевает? А затем что, однажды потеряв, ищет себя, меняя окрест виды, ландшафты, пейзажи и людей, населяющих их, до тех пор, пока не найдет, не встретит, не обретет именно Свое. И тогда он успокаивается, находит уютное место и остается в нем. Не правда ли, Ли? Ты-то меня со своей далекой Кореей уж точно понимаешь!
Да, я тебя хорошо понимаю. – твердо сказал Саша. – И потому ты вернулась? Да, потому что я поняла за этот год, проведенный на поездах, укрощая расстояния, что мой смысл в тебе, Саша, что я как любила тебя, так и люблю, даже сейчас, при всех твоих грехах и наших ужасных обстоятельствах. И может, эти измены только усилили мое странное чувство к тебе. И вот я пришла за тобой… За мной?! Так я же в тюрьме! Меня не отпустят… Отпустят, глупенький! Я уже поговорила с начальником. За тобой ведь ничего нет, никакой вины, ты сидишь по недоразумению. И Саша согласился, ведь он не мог не согласиться, потому что перед ним была Нина, сама Нина, перед которой он так виноват, и которая теперь должна жить королевой, только так, а не иначе. И когда он вышел из тюрьмы, они взялись за руки и пошли. И сняли новую квартиру, а ту, старую, где жили втроем, где случилась эта беда, они выставили на торги.
И стали жить-поживать, добра наживать, но вскоре поняли, что не получается так просто жить, что между ними по-прежнему расстояние, неукротимое ужасное проклятое расстояние, имя которому Нора. И тогда они пошли к ней в сумасшедший дом, Нина уже подходила к этому зданию, когда вернулась с поездов, но войти в него так и не решилась. А теперь с Сашей, не так страшно, они вошли, попросились, представились, я – дочь ее, сказала Нина, даже документы показала, и их пропустили. Они пошли за санитаром, после вошли и увидели ее, Нору, странно, внешне она совсем не изменилась, даже казалась такой же привлекательной. А кого вы желали увидеть, словно всем своим внешним видом говорила им она, бабу-ягу, что ли, сотканную из пороков, исчадие ада, черную дыру, то есть не Нору, а нору собственно, раз у меня имя такое? Пауза вот затягивалась, санитар уже ушел, и они, Саша и Нина, смотрели на нее, а она только в окно, ни разу не обернувшись.
— Мама! – наконец воскликнула Нина. – Это я, Нина, дочь твоя!
И Нора наконец обернулась, ничуть их приходу не удивившись, или делая искусно вид, только попросила к ней не приближаться, между нами должно быть расстояние…
— Опять расстояние? – вздрогнула Нина, побледнела вся, услышав такое важное и ужасное для нее слово.
— Итак, что вы хотели от меня?
И Саша с Ниной как-то сумбурно стали объяснять, что сошлись, стали жить вместе, как прежде, но вскоре обнаружили… Давай уж откровенно, говорил Саша, что им мешает расстояние, по-прежнему разделяющее их, и это расстояние есть ты, Нора.
— Так убейте тогда меня! – невозмутимо парировала та и даже с издевкой захохотала.
— Так не в этом же дело. – тихо сказала Нина. – даже если бы тебя, мама, не стало, боюсь, что ты как расстояние все равно нас разделяла бы. И мы не знаем, что с этим делать!
— Тогда, лучше вообще не беспокойте меня. – твердо сказала Нора и вызвала санитара. А потом долго смотрела им вслед из окна, и непонятно было по ее лицу, жалеет ли она о содеянном, или напротив, в своей безумной гордыне, только лелеет ее, и если Нина, дочь, была укротительницей расстояний, то она, безусловно, их повелительницей, ибо окружала себя ими, как спасительной оградой, со всех сторон.
СУД
А потом был суд над Тромбом, и это было событие. Потому что к зданию суда съезжались женщины самых разных возрастов, что называется, от мала до велика, со всех концов города, области, даже страны, юные, зрелые фигуристые красотки и женщины попроще, но с таким пламенным взглядом, что казалось он освещал им дорогу и вообще все пространство окрест. В общем, в зале суда был не продохнуть, ни одного свободного сантиметра. Саша с Ниной пришли в суд за три часа и потому заняли выгодные места, откуда просматривались все участники, судья, прокурор, адвокат, собственно сам обвиняемый. Который, как только появился в зале, был встречен женской толпой на ура, крики и стоны, все скандировали: «Любовь превыше всего!»
Что собственно стало лейтмотивом судебного заседания, потому что в течение всего процесса прокурор и адвокат выясняли, чем собственно занимался мятежный Тромб, в миру, оказывается, потомственный математик Игрек Иксунович. Действительно насиловал затравленных им женщин или, как утверждал он, высвобождал в них чувство любви, даже страсти, то есть оживлял их этим чувством, научая их по-настоящему жить? Ибо жизнь без любви – это не жизнь, а по любви и с любовью – это счастье. В конце концов все выступавшие свидетельницы, все до одной, подтвердили, что «насильник Тромб» никогда не причинял им зла, ни разу не ударил, а только ласково или грубо, женщины же попадались разные, склонял их к сожительству, но это если с самой критической точки зрения. А вообще-то, как призналась одна из любовниц Тромба, он показал за один сеанс ей мастер-класс, называйте как хотите, своим шепотом, прикосновениями и ласками, своим чудесным вторжением, что такое любовь на самом деле.
И тут все женщины заголосили, запели, закричали самые разные лозунги: «Да здравствует Бог Любви Тромб! Свободу нашему Богу! Неужели самого Бога посадят в тюрьму? Это что за общество такое!» И так далее и тому подобное. В конце концов, судьи после продолжительного заседания, пришли к выводу, под руководством главного, конечно женщины, за время суда настолько похорошевшей, румянец на щеках, что это заметили все в зале, что обвиняемый Игрек Иксунович не виноват и прямо из зала суда, освобожденный, может идти, куда ему угодно. О, что тут началось! Когда с него сняли наручники, вся толпа устремилась к Игреку, подняли его на руки, стали сначала подбрасывать, а потом понесли вон из суда, уже на улице стали с ним по очереди танцевать, все время скандируя: Да Здравствует Любовь!
А после повели его в ресторан, отмечать это великое событие. Ибо общество, всегда лицемерное, наконец признало, что миром действительно правит только любовь. И конечно Саша с Ниной были возбуждены, они бросились было за толпой, ведь Саша был соратник, ученик Тромба, но тут мудрая Нина его остановила и сказала задумчиво: Мы туда еще успеем. Нам надо совсем в другую сторону. Ты понимаешь меня? Ведь да здравствует любовь? Да, ты права, моя умница! – воскликнула Саша и они поехали в больницу к Норе.
После всех контролей и пропусков буквально ворвались в палату к ней, и Нина прямо с порога бросилась к матери, упала на колени, стала просить прощения за все плохое, что сделала ей, ведь она же первая начала, а та, бедная бледная, совсем растерявшись, не знала по началу, что и делать, только гладила девушку по голове. И по ее осмысленному взгляду, Саша понял, что никакая она не сумасшедшая, а просто так отгородилась от людей, неожиданным взмахом она подозвала и его, и так они стояли, обнявшись, втроем, и плакали.
А Нора, всеми, казалось бы, проклятая, на самом же деле мудрая, говорила им, себе и миру о том, что всему виной расстояния, дорогие мои, разделяющие людей, пространственные, возрастные, расовые, психологические, духовные, эстетические, какие угодно. И люди обычно не осмеливаются их преодолевать, потому живут уныло, без воздуха, одни в своих клетках и камерах, а некоторые, как я, преступница – о, прости меня, дочь! – все-таки их взламывают, и обретают счастье, пусть всего на несколько мгновений, а после заслуженное наказание. Но разве я не воплотила тоску всего, всегда разлученного с самим собой, человечества – вдруг воскликнула она – и пусть в таком искаженном виде, но по любви, всецелой, могучей и бесконечной!?!
ПАРК БЕССМЕРТНОЙ ЛЮБВИ
Спустя три года мы встречаем наших героев в парке, в котором и познакомился Саша с Тромбом. Год назад правительство города постановило преобразовать этот парк в Парк Любви, где могли бы встречаться люди, самых разных возрастов, которые испытывают непритворные чувства друг к другу. Это постановление издал сам мэр города, в момент прохождения суда над Тромбом как раз разводившийся с женой из-за внезапно охватившей его страсти. Узнав об его случае, он всецело поддержал великого любовника, можно сказать, что последнему повезло, и издал указ о полной реконструкции парка, причем его директором назначил бывшего насильника, парию, отверженного, якобы преследовавшего порядочных женщин по ночам.
Через полгода парк выглядел просто сказочно, благоустроенный, со множеством кафе, скамеек, маленьким зоопарком, спортивными площадками, очищенным озером, по глади которого неспешно скользили лодочки с влюбленными туда-сюда, в общем всем тем, что необходимо для отдыха людей, полных любви, семейной, родительской, романтической, самой разной.
Изменился до неузнаваемости и сам Тромб: вместо потертых самодельных халатов, а ля гуру, которые он прежде носил, теперь он был одет в стильный летний костюм цвета хаки, модные туфли от знаменитого дизайнера, белоснежную рубашку. И только нашейный пестрый платок напоминал о былом, обыкновенно «насильник» Тромб делал кляп из него, пока жертва не понимала, что происходит, потом сама же его и выплевывала, издавая пронзительные, смущавшую саму природу, стоны любви.
Директор Игрек Иксунович ежедневно прогуливался по аллеям парка, следя за порядком, в окружении помощников, среди которых часто можно было увидеть молодую пару с ребенком. Это были, конечно, Саша и Нина, причем Саша как верный ученик Тромба работал здесь же в администрации, главным художником, вот наконец проявились его таланты. Дело в том, что он, всю жизнь разлученный с родиной, Корею себе придумывал, представлял, а после ее рисовал, как бы ему ни запрещали, и так шаг за шагом обретал свой стиль, свое мировидение, свое индивидуальное перо.
Иногда пара в белом отделялась от рабочей группы Тромба и шла к раскидистому дереву, под которым сидела прекрасная женщина, тоже в белом или голубом, похожая на жрицу, даже богиню, и передавала ей на руки ребенка, а сами шли дальше, по своим делам. И Нора, держа на коленях очаровательную внучку, вопросительно тыкавшую в окружающий мир розовым пальчиком, что-то ей шептала, вероятно, мудрые истины, постигнутые на собственном опыте, совсем не боясь, что та их не поймет. О чем? О любви и одиночестве, о близости и расстояниях, о счастье обретения и горечи разлуки, об ужасах предательства и мудрости покаяния, обо всем-всем-всем, из чего и состоит, исполненная самых разных чувств и вызовов, эта всегда непредсказуемая человеческая жизнь.
Март, Июль 2019
***
Мы в Telegram
Комментирование закрыто.