Возвращение в Ойротию. Отрывок из документального романа

ВАЛЕРИЙ  ВРОЖДЕСТВЕНСКИЙ

1.

Поездка Фотографа в Горно-Алтайск  в начале 2019 года прошла под траурную музыку по погибшим жителям десятиэтажного дома в Магнитогорске. Вот на такой черной ноте начался год, который не был ни високосным, ни плохим с точки зрения магии чисел. Правда, год Черного кабана еще не закончился и грозил показать напоследок свое уродливое рыло…

Утро последнего дня рождественских каникул выдалось относительно морозным. По   кемеровским   меркам,   конечно.   Поэтому   когда   Фотограф собирался на Старое кладбище к деду и его товарищам, он надел теплые штаны и валенки. Вдруг на кладбище снега навалило столько, что придется лезть по нему ползком – как два года назад?.. Хотел, было, взять и горную палку на всякий случай, но потом одумался и оставил ее в углу у входа в гостиничный номер. Она еще пригодится тогда, когда он попытается взобраться на гору Тугая высотой 600 метров.

Выйдя  из гостиницы около девяти часов утра, он направился знакомой дорогой на Социалистическую улицу. И когда шел мимо памятника «вождю алтайского национализма» Григорию Чорос-Гуркину, то обратил внимание на то, что фонари вокруг постамента памятника… разбиты… Вот как! Теперь здесь объявились русские националисты?! Те, что переделали первую   букву   в   слове  «Горно-Алтайск» на дорожном указателе при въезде в город. И превратили столицу Республики Алтай в… Порно-Алтайск… О, времена – о, нравы!..

Дойдя до моста через Улалушку, Фотограф увидел маковки церкви Покрова   Богородицы   на   фоне встававшего из-за гор солнца. Над домиком сторожа храма из трубы валил густой белый дым столбом. Фотограф тут же принялся снимать красивую рождественскую картинку…  Сделал целых 12 кадров, снимая церковную сторожку с разных сторон. Правда, за территорией храма стояли самые обычные панельные пятиэтажки, а не горные вершины, покрытые лесом и снегом. Поэтому снятые кадры могли годиться лишь для рождественского фотомонтажа – после удаления с них пятиэтажек. Кто знает: может, когда-нибудь и до этого он дойдет в своем фототворчестве? И станет знаменитым фотохудожником – как Ман Рей или Виктор Бутырин?..

…Наконец показался черный католический крест, возвышавшийся над холмом Старого кладбища. Фотограф сначала подумал, что это новый крест, установленный в память о расстрелянных литовцах. Но… оказалось, что это прежний крест, потемневший за два прошедших года очень сильно. И не только потемневший, но и обветшавший. Видно, за его сохранностью никто не следит – ни власти города, ни православные, ни католики с протестантами.

Тем более   не   следят за этим крестом потомки китайских и корейских буддистов…

Когда Фотограф поднялся по лестнице и подошел к могиле расстрелянных «врагов народа», то с удивлением увидел, что рядом с его венком, установленным год назад, теперь стоят… целых шесть новых! Неужели у жителей Горно-Алтайска проснулась, наконец-то, совесть и они вспомнили о невинноубиенных людях нерусских национальностей?!

После новогодних снегопадов все венки были занесены снегом. Поэтому Фотограф начал счищать снег с них. В первую очередь, конечно, со своего венка, установленного год назад перед Поминальной панихидой… К сожалению, оказалось, что на венке исчезла гипсовая фигурка Богоматери с младенцем-Христом и… траурная пурпурная лента…

Погоревав  над украденной лентой, он принялся убирать снег   с   других венков. И увидел, что второй венок был… от военкомата Горно-Алтайска… И неспроста! Видно, его руководство давным-давно знало, кто был   расстрелян   в   январе   1938   года на окраине Ойрот-Туры. Знало, но… помалкивало. Наверное, разглашать эту «страшную тайну» запретило всемогущее ФСБ…

Третий венок был, как и положено, от руководства города. А все остальные – от безвестных людей. Может, от потомков расстрелянных?.. По крайней мере, потомки китайца Янь Шо Ле до сих пор живут в этом городе. Поверили в легенду о чудесном избавлении их предка от расстрела, а потому пришли всего год назад на его могилу…

Очистив все венки, Фотограф вернулся к венку в память о своем деде. Фотоовал за прошедший год изрядно закоптился и покрылся льдом. Поэтому  пришлось порядком поработать, пока он не очистил всю грязь и не вернул овалу прежнюю чистоту. Так, чтобы стала видна надпись о жизни   этого   человека. Который неожиданно для себя стал вещественным   доказательством   и   Символом   расстрела   корейцев   в 1938 году.

Приведя венки в относительный порядок, он   сел   на   покрашенную   и отремонтированную лавочку, глядя на то, как из-за ближних гор всходило тусклое солнце… Потом вспомнил, что надо прочитать текст Поминальной молитвы, который он заготовил в Кемерово. Поэтому достал из сумки лист с отпечатанным текстом, поминальную свечу и коробок спичек. Ведь зажигалкой   он   до   сих   пор   не  умел  пользоваться. Поставил свечу в снег напротив памятника, зажег ее со второго раза и принялся читать молитву, несколько раз перекрестившись…

Когда молитва была прочитана, свеча продолжала еще гореть. И горела до тех пор, пока ее пламя совсем не скрылось в снегу. Сразу видно, что это была настоящая церковная свеча, изготовленная сыном   Фотографа когда-то… Наверное, сын даже   не   предполагал   о   том,   что   его   свеча пригодится отцу для поминания расстрелянного деда, прадеда и всех  интернационалистов, сражавшихся за советскую власть.

Когда пламя свечи почти догорело,   Фотограф   зажег   от   нее   лист   с текстом молитвы. Посчитал, что он ему больше не пригодится. Ведь Фотограф решил не приезжать больше в Горно-Алтайск, оставив эту возможность для других потомков расстрелянных. Тем более что здесь живут потомки китайца Янь Шо Ле, побывавшие здесь год назад во время Поминальной панихиды. Есть еще потомки Ким Он Гена, Ли Пен Си, Ко Сан Ика, Ти Та Е, Им Дин То и других корейцев, о которых Фотограф ничего не знает…

Когда свеча и текст молитвы сгорели, Фотограф неожиданно вспомнил, что… он допустил одну непростительную оплошность! Ведь нужно было достать иконку Иисуса Христа, подаренную Патриархом Кириллом весной прошлого года!.. Как же так произошло, что Фотограф «забыл» об этой иконке, с которой он ходил на вершину Поднебесного пика в память о погибших в «Зимней вишне»?!..

Огорченный и удрученный, он сел на скамью и задумался. Выходит, что ему нужно прочитать Поминальную молитву второй раз – но уже без сожженного текста  и без сгоревшей свечи. Придется говорить молитву своими словами…

В конце концов он принял «соломоново» решение. Купит в городе траурную ленту на венок деда и цветы. Потом вернется с ними на кладбище и вновь прочитает молитву. Бог и мученики советской власти простят его за это. Другого выхода у него нет. Ведь утром 12 января он уедет из этого города. Правда, можно обратиться к архиепископу Кириллу с просьбой   о   том,   чтобы   он   дал   указание   своим  священникам провести на Старом кладбище   Поминальную   панихиду в этот день.

Фотограф стал думать, где купить в Горно-Алтайске новую траурную ленту взамен украденной. Неужели в этом столичном городе ее не найти?! И придется     ограничиться     стандартной   лентой   с   трафаретными   словами

«Помним и скорбим»?!

В   конце   концов,   он   решил   поискать   в   центре    города    магазин похоронных принадлежностей. Спустился   с   кладбища   и   пошел   в   сторону красных   девятиэтажек.   Вышел   оттуда   на   улицу   Ленина   и   заметил на перекрестке русского мужичка солидного возраста. Может, он подскажет, где находится этот самый «похоронный» магазин?..

Мужичок долго думал над ответом, но потом признался, что не помнит точного адреса. Посоветовал выйти на Коммунистический проспект и свернуть на нем в правую сторону. Где-то… возможно… на Колхозной улице… этот магазин… должен быть…

«Ну, что ж: пойдем искать Колхозную улицу…» — подумал про себя Фотограф, поблагодарив мужичка.

К сожалению, ничего, кроме красивых утренних пейзажей окраины города, он не нашел. Да еще купил небольшую банку алтайского меда в маленьком магазинчике. Дошел с этой банкой меда до того же перекрестка на улице Ленина и опять спросил у молодого мужика, где можно купить живые цветы поблизости… Оказалось, совсем близко. В обшарпанном большом здании бывшей ткацкой фабрики, которую превратили в… гипермаркет… С виду не подумаешь!

Фотограф пошел искать в закоулках этого гипермаркета цветочную лавку. Не без труда, но все-таки нашел. Это оказалась маленькая клетушка размером… с платяной шкаф… Но для цветов это обстоятельство не было важным. Он выбрал и купил шесть крупных белых роз, которые продавщица помимо целлофана завернула от холода в большой лист плотной бумаги. Это, конечно, было излишним, но  Фотограф,  все-таки,  продавщицу  поблагодарил.

Вернувшись с цветами на Старое кладбище, он вставил их за табличку на памятнике – как и раньше. Потом вынул из кармана зимней куртки иконку Иисуса Христа и поставил ее в снег рядом с местом, где стояла до этого свечка, и где сгорел лист с текстом панихиды. Снова снял шапку и, как мог, прочитал молитву в память о невинноубиенных…

Несколько минут он сидел на лавочке, смотря на иконку в снегу. Потом   достал   свою   «мыльницу»   и   несколько раз снял «композицию» с иконкой и венками на дальнем плане. И… как это ни странно, «композиция» очень выразительно и художественно смотрелась. Вот что значит настоящий фотограф! Он даже из трагедии может сделать произведение искусства…

Потом он позвонил жене и рассказал о том, где сейчас находится. Спросил ее, как ушибленная рука. И жена сказала, что рука почти не болит. Так, побаливает немного… Это, конечно, успокоило мужа, но не до конца. Он все равно предложил жене сходить в травмпункт и сделать рентгеновский снимок. Она, вздохнув, пообещала это…

Успокоенный словами жены, он решил не возвращаться в гостиницу, а еще раз попытаться найти магазин похоронных принадлежностей и заказать там траурную ленту с такой же надписью, что была в прошлом году. Неужели в столичном алтайском городе нет станка с компьютерной программой для этого?!

Но… оказалось, что действительно нет!

В поисках магазина похоронных принадлежностей Фотограф  приехал в больничный городок и нашел… морг, рядом с которым находились целых три траурных магазина. В каждом из них находилось много людей с печальными лицами, но еще больше — гробов, крестов и венков на разные цены… Вот только траурные ленты имелись только черные и с трафаретными надписями.   Стоять   за   такой   лентой   в   окружении   несчастных   людей, готовящихся к похоронам умерших близких, было выше сил Фотографа. Он только спросил у служителя одного магазина, можно ли сделать надпись на ленте по своему заказу. На что служитель с очень бледным и изможденным лицом узника концлагеря ответил, что станка для этого у них нет. Его только заказали, но еще не доставили в город…

Так закончились поиски траурной ленты в этот день. Больше ходить   по больничному   городку   Фотографу   не    хотелось   по   понятным   причинам.

Поэтому он очень быстро ушел оттуда, решив в последний день   еще   раз   сходить   на   место   расстрела   «врагов  народа»    и   купить   в   похоронном магазинчике у бывшей гардинной фабрики обычную черную ленту с обычной надписью: «Помним и скорбим».

2.

На следующий день, отдохнув часов до пяти вечера после второго похода на кладбище, он решил попробовать подняться на гору Тугая. И хотя это ему не удалось в полной мере, но само восхождение было не менее интересным, чем зимний поход на гору Полякова у Поднебесных Зубьев или летнее восхождение на Поднебесный пик. Поэтому автор остановится на этом эпизоде подробно. Не все же Фотографу горевать и бродить по «местам юдоли и печали»…

Когда он с горной палкой в руке подошел к стадиону «Динамо», то увидел, что в этот вечер здесь довольно много народа. Играла веселая эстрадная музыка, под которую на хоккейной площадке катались дети. А другие облепили склон горы и катались с нее на «ватрушках». И как только местная ребятня не боится кататься с   очень   высокой   горы?!   Да   здесь   же запросто убиться можно!..

Но никто из детей и даже взрослых не «убивался». Они с визгом неслись на «ватрушках» с довольно высокого пригорка. Всего метров в пятьдесят   высотой…   Легко   поднимались   по его склону и снова катились вниз. Да с таким азартом, что Фотографу тут же захотелось подняться на вершину пригорка, а оттуда – на самый верх горы. Ведь у него есть опыт подобных восхождений! Он же покорил четыре вершины в Кузнецком Алатау. И эта  Тугая может стать его пятой покоренной горной вершиной. Тем более что она всего-то в 600 метров высотой…

Но человек предполагает, а Бог располагает.

Когда Фотограф стал подниматься по склону пригорка   там,   где   был натянут страховочный трос, то сразу стал задыхаться и пыхтеть как старый  паровоз.  В толстой куртке и в валенках подъем был не так прост, как казалось до его начала. И хотя Фотограф шел, как и положено, лесенкой, и в его руке была горная палка, но дальше вершины пригорка он не сумел дойти. Поднялся туда, прошелся немного по тропе, ведущей на основную вершину и… понял, что дальше не пойдет. Как и на горе Полякова в Лужбе, у него не хватило не сил, а упорства для этого. Ведь солнце было очень низко над горами и вскоре готовилось зайти за них. А сидеть в темноте на вершине и смотреть на ночные огни города ему не хотелось. С него оказалось достаточно вида с холма Старого кладбища – как год назад…

Были для срочного спуска с горы и более веские причины.

Фотограф решил поснимать город и катающихся на коньках и «ватрушках» детей при хорошем освещении, а не в сумерках. Ведь у него же простая «мыльница», а не профессиональный фотоаппарат. Поэтому пришлось забыть о первоначальном плане и спрятать подальше свое тщеславие, ограничившись съемкой с пригорка…

И он правильно сделал, что не стал рисковать, а решил спускаться вниз, держась за страховочный трос. Ведь в эти минуты он сделал много эффектных кадров. А если б снимал хорошей камерой, то сделанные снимки можно было бы показать на большой фотовыставке. К сожалению, после разрыва с фотоклубом «Томь» для этого нет никаких возможностей. Правда, есть еще детский Технический центр, в котором он, пока еще, работает…

Когда при спуске с пригорка Фотограф стал смотреть на город вокруг стадиона, он сразу вспомнил знаменитую картину Питера Брейгеля «Охотники в снегах». Ту, где показана сцена возвращения охотников в средневековый европейский город, раскинувшийся внизу у подножия островерхих вершин. Как и на знаменитой картине, с левой стороны от Фотографа высились высокие   деревья.   А   внизу   был   виден   каток   хоккейной   площадки   с катающимися на нем маленькими фигурками детей   в   черной   одежде.  Как и на картине Брейгеля, эти люди походили… на черных муравьев, быстро ползающих по белому   полю   в   нижней   части   пригорка.   А   за  высокими зданиями   и   жилыми   домами   высились  горы, покрытые лесом и снегом… Из труб газовых котельных струился вверх белый дым; на другой стороне речки Маймы видна широкая белая полоса горнолыжной трассы; еще дальше, в районе улицы Ленина, над городом висел сизый смог от труб печного отопления; с правой стороны от горы Тугая над сопками садилось в серые облака вечернее тусклое солнце; в самом дальнем, левом углу панорамы темнели деревья Старого кладбища… Но, конечно, Поклонного креста у братской могилы расстрелянных людей с пригорка не было видно. Зато саму гору Тугая хорошо видно с обрыва кладбища. Ведь год назад Фотограф снимал ночную панораму города оттуда. Мог бы, конечно, остаться на пригорке до самой темноты, чтобы повторить прошлогоднюю съемку, но… не стал. Решил поснимать вместо ночных фонарей… черных «муравьев» на белом снегу…

В основном все «муравьи» были черными. Только на некоторых «муравьихах» надеты светлые цветные куртки и штаны. Одна из них каталась по льду хоккейной площадки в окружении черных «солдат». И это обстоятельство создавало на фотографиях своеобразную композицию, пройти мимо которой невозможно. Поэтому он стал снимать «муравьиху», за которой тянулся отряд «муравьев»…

Поснимав «муравьев», Фотограф стал спускаться дальше… С горной палкой в руках это было не сложно. Вот только за ним увязалась нахальная рыжая собака, ставшая лаять на Фотографа и выгонять его с горы. Наверное, признала в нем чужака – да еще с палкой. Она преследовала Фотографа до самого ухода с территории, примыкающей к стадиону… Вот упрямое животное!

Подойдя к островерхому домику спасательного пункта, он стал снимать тех, кто катался на «ватрушках». Кроме них в руках у некоторых   детей   были большие и круглые «ледянки», похожие на военные  щиты.  Эти  «ледянки»  у всех салатного цвета – словно купленные в одном магазине. Да это и было так. Ведь в этом   относительно   маленьком   городе   не   более   одного магазина спортивных товаров. Поэтому у всех детей одинаковые темные куртки, «ватрушки» и «ледянки»…

Так как катающиеся на «ледянках» находились недалеко от Фотографа, то он стал снимать детей при цифровом режиме увеличения. В результате «муравьи» превратились в полноценных мальчишек и девчонок с веселыми выражениями на лицах, а фотографии приобрели  стиль обратно перспективных   картин   наподобие   жанровых   полотен Питера  Брейгеля…

Особенно привлекли его внимание  двое мальчишек лет десяти. Один из них был алтайцем, а другой – русским. У обоих на привязи «ватрушки», которые они тянули за собой, поднимаясь в гору… Алтаец, как настоящий вожак, шел впереди с очень серьезным выражением лица, а русский покорно тащился за ним сзади. Потом «вожак» вообще взгромоздил «ватрушку» себе на плечи и потащил на спине – словно бурлак, тянущий за собою тяжелую баржу. А русский «бурлак» все также тащил свою «ватрушку» по снегу… Естественно, Фотограф стал «бурлаков» снимать. И снимал до тех пор, пока они не удалились вверх по склону пригорка…

А вредный пес все лаял и лаял!

Тогда   Фотограф   стал   снимать   пса.   Думал, что хоть это напугает того.

Но куда там!

Пес при виде наведенного на него объектива отбегал подальше от человека, но лаял по-прежнему звонко. Вот упрямый!.. Неужели от Фотографа исходит какое-то «зло», которое чуют собаки и кошки?! Может, это так и есть?.. Ведь он сегодня два раза побывал на кладбище и один раз – у морга… И принес на своей куртке запах умирающих тел… Весьма возможно!

В конце концов он, утомленный лаем вредного   пса,   дошел   до   скамеек напротив  хоккейной   коробки  и  сел  на  одну  из  них.  Включил  сотовый  и позвонил  жене.   Похвалился,     что     сидит    и   смотрит,   как   дети   катаются   на   катке   под   веселую эстрадную   музыку.

Жена, конечно, похвалила мужа за это, но в ее голосе чувствовалась какая-то тяжесть и печаль… Поэтому муж опять спросил жену о том, как она себя чувствует. И жена опять ответила, что у нее все нормально. Рука почти не болит, а только немного… дергает… Вот как!

После разговора с женой Фотограф не стал задерживаться у стадиона. Тем более   что его по-прежнему донимал злой пес. Хотелось дать ему носком валенка под зад, но он делать этого не стал. Вдруг пес вцепится в «противника» с еще большей злобой или  укусит Фотографа   за   нос,    высоко   подпрыгнув…  Поэтому не стоит доводить дело до травмы и лучше всего удалиться со стадиона «по-английски».

Покинув вечерний Коммунистический проспект, Фотограф направился знакомой дорогой на площадь Ленина.

3.

Наконец настал третий день пребывания Фотографа в Горно-Алтайске.

Это был поистине Звездный час в истории розыска следов Ким Он Гена на грешной русской земле. Через 30 лет после чудесного обретения останков расстрелянных людей у гардинно-тюлевой фабрики один из их потомков держал в своих руках не просто анкету арестованного, а весь протокол допроса Ким Он Гена. И в этом протоколе достаточно информации о том, каким был дед Фотографа на самом деле, а не в фантазиях и мечтах. То есть со всеми своими достоинствами, недостатками и наследственными пороками…

Начался этот день вполне обыденно.

Он  встал в шесть часов утра, умылся, побрился и позавтракал тем, что ему Бог послал. То есть все тем же картофельным пюре и колбасой с зеленым чаем. Полежал на кровати до восьми часов, а  потом  взял  свои  документы  и фотоаппарат. Надел вместо свитера, футболки и теплых штанов рубашку, пиджак с брюками и пошел на выход из гостиницы в зимних ботинках, а  не  в пимах.

До открытия Курултая оставалось еще много времени.

Он погулял по пустынной площади Ленина, рассматривая ее снежно-ледяные фигуры. Вот Свинья – символ наступающего восточного года. Вот Голова богатыря с разинутым ртом. Вот Пес-Барбос из Простоквашина. Вот Лошадка, тянущая за собой хвороста воз… Вот только довезет ли она Фотографа до Сеула?.. Может, заблудится в алтайской тайге и замерзнет вместе со своим возчиком?..

В 8.45 двери Курултая открылись и в него стали заходить люди. Поэтому Фотограф направился   с   площади   в   полуосвещенное   четырехэтажное здание по адресу Палкина, дом № 1.

Войдя в здание, он сказал охраннику, что ему нужно в архив. Но оказалось,   что   архив   сейчас   находится   с   обратной   стороны  Курултая. Удивившись    немного,    Фотограф    пошел    искать   запасной   вход  в  здание.

Но и в архиве охранник сказал, что еще рано. Поэтому Фотографу пришлось подождать, пока не пришли его сотрудники. Одна из женщин, увидев   Фотографа   перед дверями архива, поздоровалась с ним. Вероятно, это была Наталья Юрьевна С., с которой он разговаривал по телефону в Кемерово…

Раздевшись в приемной архива, он прошел в читальный зал. Как и два года назад, это был закуток, в котором стояли три небольших столика и ксерокс для копирования документов. Все понятно: помещение архива осталось на прежнем месте, только вход в него сделали со двора здания. Наверное, потому, чтобы посетители архива не расхаживали по чистым ковровым дорожкам алтайского парламента в поисках нужной двери…

Показав Наталье С. свои документы, он сел за столик и стал ждать, когда ему вынесут следственное «дело» Ким Он Гена. В это время в читальном зале появился молодой парень, который сел за соседний столик, достал газету и стал ее читать.

Все понятно!.. Этот человек будет присматривать за Фотографом, пока тот не закончит изучать документы. Вдруг он начнет вырывать листы из «дел» или копировать их без разрешения…

Наконец Наталья Юрьевна вынесла архивное «дело» Ким Он Гена за 1959 год. То, в котором говорилось о фальсификации расследования шпионско-диверсионного заговора корейцев и китайцев по заданию японской разведки.

Итак, Фотограф принялся читал архивное «дело» своего деда. Вот только переснимать   его   С.   не   разрешила. Сказала, что на это еще надо получить разрешение…

На первой же странице «дела» он обратил внимание на то, что фамилия деда исправлена. То есть вместо слов «Ким Он Ген» раньше были записаны другие слова. Может, «Ким Ван Ген»?.. Весьма возможно…

В постановлении об аресте Ким Он Гена от 20 августа 1937 года  (то есть за 4 дня до ареста) было сказано следующее: «…Систематически проводит контрреволюционную агитацию, распространяет слухи о неизбежной   войне   СССР   с   Японией,   и  о победе Японии над Советским Союзом». А потому за эти слухи и было решено Ким Он Гена арестовать и привлечь к ответственности с содержанием под стражей в областной тюрьме. Вот как! Значит, дед Ким сидел после ареста в тюрьме Кызыл-озёка, а не в лагере у гардинной фабрики. И его сын Владимир ездил на свидание с отцом в тюрьму, а не в лагерь…

При обыске в протокол было занесено, что паспорт на имя Ким Он Гена был. А вот никаких фотографий при обыске изъято не было. Еще   бы!   Если   б   узнали,  что  жена корейца происходила из дворянско-купеческой семьи, то Киму     приписали     бы     не   только   шпионаж   в   пользу   Японии,   но   и контрреволюционную деятельность в пользу белогвардейцев. Вероятнее всего, Любовь Александровна Смирнова-Ким знала о скором аресте мужа, а потому спрятала все фотографии «от греха подальше».

Но оказалось, что был еще один вариант протокола обыска, написанный не на бланке НКВД, а в свободной форме. И в этом варианте уже фигурировало имя Ким Ван Ген!.. А под ним подпись по-русски. Если же сравнить между собой два варианта протокола обыска, то становится видно, что имя Ким Он Ген написано поверх другого имени. То есть на лицо было явное исправление имени… Ким Ван Гена!..

Выходит, что Ким Он Ген действительно жил в СССР под другим именем. То есть скрывал свое происхождение. По этой же причине подписывался во всех документах только по-русски. Хотя в статьях из Интернета, посвященных массовому расстрелу в Ойротии, сказано, что многие корейцы плохо понимали по-русски, а потому подписывались в протоколах следствия по-корейски. В том числе и друг Ким Он Гена по имени Ли Пен Си.

Остальная часть архивного «дела» была для Фотографа закрыта. Он не узнал подробности пересмотра «дела» в 1959  году   и   поэтому   попросил   у Натальи Юрьевны другие документы. Та пошла в свой кабинет и стала звонить кому-то по телефону. Наверное, советовалась со своим начальством из    ФСБ…

Получив указание по телефону, Наталья С. вынесла еще одну папку. В ней оказался протокол допроса арестованного Ким Он Гена от 1 ноября 1937 года. На этот раз без исправлений в имени подследственного. Видно, за два месяца заключения в тюрьме Кызыл-озёка из деда Кима выбили   признание   в   настоящем   имени.   То есть после пыток и избиений!

Этот протокол был подробным и записан красивым каллиграфическим почерком.   Весьма   возможно,   что   его переписали с чернового варианта, а потом дали подписать арестованному Ким Он Гену. И тот на каждой странице протокола подписался по-русски. Эх, жаль!..

И вот что нового узнал Фотограф из прочитанного.

Ким Он Ген родился в «бедной крестьянской семье» в деревне Кактел. Где эта деревня расположена, в протоколе допросов не сказано. Но так как дед Фотографа с детства умел мыть золотой песок, то можно предполагать, что Кактел (или другой населенный пункт с похожим названием) находился в Северной Корее, а не в Южной. Ведь большинство корейских золотых приисков и рудников находилось в северной части Чосона.

На этом биографические данные о жизни Ким Он Гена в Корее закончились. Весьма странно!.. То ли Ким Он Ген скрыл от следователя свое происхождение, то ли эти данные из протокола были выброшены при его переписывании. В общем, на месте этой части биографии – «черная дыра»!

Из Кореи Ким Он Ген прибыл в Россию в 1915 году. Что совпадает с окончанием партизанской войны инсургентов против японцев  в   Маньчжурии   и с началом Первой мировой войны.  Но   вот   потом… в протоколе оказались сплошные «открытия»! Оказывается, с 1915 по 1917 годы дед Ким жил и работал на дальневосточном прииске «Назеи». С 1917 по 1918 годы проживал в Мурманске. В 1918 году переехал в Петрограде и  работал там на железной дороге. С 1919 по 1923 годы проживал в Тюмени, работая чернорабочим на железной дороге. В 1920 году у Ким Он Гена родился первый сын Владимир от русской жены Любови и он вступил в партию РКПб в качестве кандидата. Правда, в 1923   году   исключен   из   партии   «за пьянку».

В 1923 году Ким Он Ген переезжает на юг Западной Сибири и работает в старательской артели в горношорском поселке Спасск до 1927 года. Вот как!.. Выходит, жизненные пути Фотографа и деда Кима пересекались тогда, когда   внук   ездил   в   Таштагол, Шерегеш и в Спасск в научные командировки…

В Ойротии Ким Он Ген работал с 1927 года   и   проживал   на   прииске «Ушпа» при Дмитриевском сельсовете. Работал бригадиром старательской артели. Был ли в эти годы восстановлен в партии  большевиков,  в  протоколе ничего не сказано. И это заставляет задуматься! Ведь жена Ким Он Гена говорила своим детям, что их отец был большевиком. Был – да сплыл! То есть   принадлежность к компартии  в протоколе допросов не записана. Ведь расследование «дел» коммунистов нужно было вести по другим нормам и правилам! Нельзя просто так арестовать человека только за слухи и доносы. Поэтому незадолго до ареста всех корейцев-коммунистов по-быстрому исключили из партии, а уж потом арестовали как беспартийных.

После записей о проживании и работе в «деле» пошли вопросы о том, с кем Ким Он Ген из корейцев был еще знаком. И здесь возникают невольные вопросы.   Почти все   названные   люди   жили  в  Ойрот-Туре и работали в колхозе «Томми» или артели инвалидов. Какое отношение они имели к прииску «Ушпа»? Да никакого!.. Капусту и картошку выращивали и в колхозах Дмитриевского сельсовета. А ездить   за   160   километров   в   Ойрот-Туру   из   Дмитриевки   часто   было невозможно. Если и встречался с колхозниками «Томми» и инвалидами  Ким Он Ген, то очень редко.

Раньше всех Ким Он Ген познакомился с Им Дин То – в 1923 году. Тогда, когда ехал на пароходе с семьей из Новониколаевска в Бийск. А вот повторная встреча состоялась только через 12 лет. Завидная у деда Кима была память! В Ойрот-Туре он «случайно» узнал Им Дин То в 1935 году и тут же вступил с ним в сговор по сбору секретных данных о запасах золота на приисках Ойротии… Хотя до этого честно трудился бригадиром старательской артели и был примерным советским человеком. Что-то тут не сходится!..

Вначале Ким Он Ген отрицал свою причастность к «тайной повстанческой организации». Но через некоторое время – в результате пыток и избиений?! – вдруг решил дать признательные показания. Правда, безо всяких конкретных примеров и вещественных доказательств. Ведь  их  просто не было! Вероятнее всего, Ким Он Гена поставили перед необходимостью такого признания, запугав репрессиями в отношении жены и детей. Поэтому деду Киму пришлось пойти на «признание» для спасения жизни своей  семьи.

И это подействовало! Ким Он Ген оказался в самом конце списка «заговорщиков», не совершившим ни одного «террористического акта». В результате его семью оставили в покое – в отличие от семьи Ли Пен Си. Ведь жену Алексея Липенси Василису Сыпачеву отправили вместе с детьми в мае 1938 года в ссылку в Каменский округ Новосибирской области.

Как это ни странно, в «деле» фигурировала помимо колхозников из «Томми»… умершая дочь Ким Он Гена Елена. Оказывается, она умерла в 1935 году и по случаю ее смерти отец приезжал в Ойрот-Туру, где провел целых две недели. Возможно, что по вызову в управление НКВД для дачи показаний… Хотя, судя по копии   фотографии   Елены   в   гробу,   присланной   Фотографу

братом Александром, она умерла раньше 1935 года. То есть Елену Ким следователь явно притянул в протокол допроса «за уши»…

После   своей   «вербовки   и   сбора секретной информации» о золотых приисках Турочакского аймака, Ким Он Ген (по признанию, конечно) передавал эту информацию несколько раз Им Дин То. И получал   новые задания: готовиться к восстанию корейцев в случае   начала   войны   с   Японией.  То есть вести среди них пропагандистскую работу и собирать оружие и взрывчатку в тайниках. Что Ким Он Ген и «делал»… Поэтому после его осуждения сотрудники НКВД изрыли всю землю вокруг заимки Ким Ван Гена и даже под домом, в котором он жил, в поисках не золота, а оружия и взрывчатки. Но… так и не нашли – судя по рассказам старожилов Дмитриевки и детей Кима.

Вот в чем была главная причина казни начальника областного управления НКВД по Ойротии Жигунова! Его подчиненные во всех следственных «делах» писали о складах оружия и тайниках со взрывчаткой, но ни одного такого склада не было найдено. И вся эта история с «корейским заговором» оказалась чистым блефом! Большим мыльным пузырем!..

К сожалению, Ким Он Ген дал признательные показания в отношении Ли Пен Си. Но что ему оставалось делать?! Правда, Ли Пен Си, по словам Ким

Он Гена, был всего лишь исполнителем его заданий по  сбору  информации  о золотых россыпях на месторождениях Турочакского аймака. То есть, фактически, Ким Он Ген взял большую часть вины на себя, а не свалил ее на друга. И в этом сохранил свое дворянское достоинство!

Весьма возможно, что Ким Он Ген был знаком и с алтайским художником Григорием Гуркиным. Ведь тот по каким-то причинам тоже интересовался запасами золота в Горной Шории и в Горном Алтае. В музее имени Анохина есть подлинник письма Гуркина неизвестному человеку, в котором художник просит сообщить ему данные о запасах золота на Спасском прииске. Но в протоколе допросов Ким Он Гена художник Гуркин не упоминается. Ведь он «проходил» по другому «делу», связанному с алтайскими националистами.

Так как Ким Он Ген не признался в том, что участвовал в конкретных террористических акциях, а только собирал вместе с Ли Пен Си данные   о   запасах   золота,   следователю   пришлось занести это в протокол допроса. То есть Ким не был признан «особо опасным преступником», а только «пособником заговорщиков и антисоветски настроенным человеком». Поэтому после расстрела Ким Он Гена его старшего сына и жену не отправили в ГУЛАГ, а младших детей – в детский дом Нарымского   края.   Хоть   в   этом повезло герою корейской партизанской войны!

4.

Вторым человеком, с «делом» которого   познакомился   Фотограф,   был, конечно, Ли Пен Си. К сожалению, этот человек, как был загадочным для Фотографа, так таким и остался. Протоколы ареста и допроса Ли Пен Си оказались весьма краткими. К тому же не переписаны каллиграфическим почерком, а записаны очень небрежно. Возможно, что расследовать «дело» Ли Пен   Си   поручили   полуграмотному человеку –  сержанту госбезопасности.

И вот что сержант А. «настрочил» в протоколе допроса от 11 ноября 1937 года.

С трудом Фотограф понял, что Алексей Ли Пен Си происходил из крестьян-середняков и чиновников низших рангов. Родился он в городе Тана-Енндо. Как в последствии  узнал Фотограф, так назывался городской округ Тоннэ, расположенный на южном побережье Корейского полуострова. В этом округе находились крепость Тоннэ, предназначенная для обороны от японцев и разных пиратов, и морской торговый порт. Сейчас Тоннэ входит в состав многомиллионного города Пусана.

То есть по своему происхождению Ли Пен Си мог быть из сословия янбан (дворян). Но это совсем не значит, что Ли Пен Си был «мелким» янбаном. Если бы он признался в том, что его предки по линии отца – совсем не мелкие янбаны, а принцы из королевского клана Чосон, то его признали бы сразу особо опасным  преступником  и его   «дело»   передали   бы   лейтенанту Хуснутдинову   или   даже   майору Жигунову – начальнику Управления НКВД по Ойротской автономной области.

Но… другой информации о жизни Ли Пен Си в России в «деле» нет. Видно, сержант А. решил побыстрее перейти «от слов к делу» и стал требовать от Ли Пен Си признания в террористической и шпионской деятельности.   И   это   была   главная   ошибка   сержанта А.   Он  не захотел говорить с Ли Пен Си «по душам», а потому мало что узнал об этом человеке.

Но возможно, что отсутствие в «деле» Ли Пен Си подробностей его жизни в Корее и в царской России связано с другой причиной. Эти подробности   могли     просто-напросто     выбросить     из-за   того,   что   они противоречили обвинению в антисоветской деятельности. И эта причина выглядит более убедительно, чем малограмотность   и   неопытность   сержанта.

После «обработки» Ли Пен Си быстро признался в «грехах» и стал называть все те же имена, что и Ким Он Ген. Вот только Ли Пен Си не сдал – или не успел сдать — Ким Он Гена! Вероятнее всего, второе ближе   к   истине.

Просто   следователь   был   неопытным   в   расследованиях политических преступлений и не сумел вытянуть из обвиняемого Ли Пен Си более подробную информацию о его жизни в Корее, в царской России и в СССР.

Можно только добавить, что Ли Пен Си был записан беспартийным приискателем. Но какую должность этот «приискатель» занимал, можно только догадываться. Он мог быть   простым   промывщиком   золотого    песка, а мог и… председателем старательской артели.

 Судя по информации из Дмитриевки и рассказам дочери Ким Он Гена Валентины, житель деревни Антроп Алексей Липенси был весьма состоятельным человеком. И как председатель крупной старательской артели, организованной на прииске «Ушпа» в 1936 году, он не мог не быть коммунистом. То есть Ли Пен Си, как  и  Ким  Он  Ген,  накануне  ареста  был исключен из партии.

В протоколе ареста Ли Пен Си от 20 августа 1937 года сказано, что арестованный проводил контрреволюционную агитацию, распространял провокационные слухи о скорой войне СССР с Японией, высказывая мысли о том, что Япония в войне выйдет победителем, а советская власть будет свергнута. То есть точно также, как и в протоколе ареста Ким Он Гена.

В протоколе ареста от 24 августа 1937 года приводится список вещей, изъятых при аресте. Список довольно куцый, судя по описи: 1 кобыла гнедой масти; облигации займа на сумму 80 рублей; 1 дробовик; 1 паспорт; карточка на какие-то права; вещь неизвестного назначения; и… целых 15   фотокарточек!

Такой скромный список изъятых вещей говорит о том, что милиционеры   были   явно   знакомы   с   Ли   Пен   Си и не стали грабить его подчистую. Взяли только то, что представляло интерес для следователей. В том   числе   и фотокарточки. Вот только где они?! Ведь жена Ли Пен Си Василиса Сыпачева сохранила только одну фотографию второго мужа. А все остальные снимки ей не были возвращены после расстрела супруга. Может, они до сих пор хранятся в архиве ФСБ и ждут своего часа?.. Весьма возможно!

Вот и все, что стало известно Фотографу об Алексее Ли Пен Си. Правда, можно добавить, что в протоколе его допросов стоят подписи по-корейски. Но какие-то странные. То ли это иероглифы, то ли какие-то очень необычные буквы.

5.

Большинство корейцев в протоколах своих  допросов  подписывалось на двух языках: на русском или на корейском. Все, кроме Ким Он Гена и молодых корейцев, родившихся в 1890-х годах и позже. Это обстоятельство открывало перед Фотографом небольшую «щель», пройдя через которую, можно попытаться узнать правду об истинном происхождении корейцев, расстрелянных в Ойрот-Туре.

Читать подробно все протоколы Фотограф не стал. Только пролистал и просмотрел поверхностно. И судя по этим протоколам, некоторые пожилые корейцы     действительно     воевали   в   интернациональных   частях   или   в партизанских корейских отрядах. Но большинство корейцев в Красной или в Белой армии не служили, не были членами большевистской  партии  и не подвергались суду ни в царское, ни в советское время… В общем, казались тихими   советскими     гражданами,     а   на   деле   оказались   «шпионами   и террористами»…

Обратил внимание Фотограф и на то, что многие арестованные корейцы перед Октябрьской революцией работали на дальневосточных приисках. Но почему они там оказались, в протоколах допросов не сказано. Зато сказано, что их с Дальнего Востока отправили на строительство Мурманской железной дороги. Из Мурманска после Гражданской войны многие корейцы поехали в Тюмень, а оттуда – по разным городам Западной Сибири: в Омск, Барнаул, Бийск и даже в Семипалатинск…

Почти     все     корейцы     утверждали,     что   происходили   из   бедных крестьянских семей. В том числе и дед Фотографа Ким Он Ген. Но в какой части Кореи эти деревни находились, в протоколах не записано. Зато записано, что кореец Ли Ден Сиби (1866 г.р.) родился в Сеуле и поэтому мог принадлежать к королевскому роду Ли, правившему   Кореей   почти   500    лет.

Большинство арестованных утверждали, что они бежали из Кореи от японцев в Китай и в Россию, а не поехали на заработки. И бежали они, судя по всему, после разгрома японцами их партизанских отрядов или как политические эмигранты. Например, Ли Ден Сиби эмигрировал в Россию еще в 1890 году и работал на строительстве Уссурийской железной дороги до 1900 года. Вот только не записано, где он находился во время русско-японской войны. Может, он воевал с японцами в составе корейской дружины принца Ли Бом Юна и был его заместителем – судя по   возрасту   и   по   месту   рождения?..

…Просмотрев протоколы допросов, Фотограф опять попросил   Наталью Юрьевну скопировать некоторые их страницы. На что та сказала, что за копирование документов надо заплатить. При пересъемке – по 10 рублей за страницу.

Тогда он стал перелистывать все протоколы и делать закладки на интересных для него листах. Таким образом они с Натальей Юрьевной насчитали около 20 страниц и около 200 рублей за их пересъемку. Немного, конечно, но Фотограф решил «сбить» и эту сумму. Предложил фотографию Ким Он Гена, найденную в   Дмитриевке,   в   обмен   на   снижение   цены   за копирование документов. И… Наталья Юрьевна согласилась. В результате они сошлись на 100 рублях, которые нужно было перевести на счет архива в отделении Сбербанка. Ну и ну!..

Парень, читавший «внимательно» газету, предложил довести Фотографа до Сбербанка, так как «случайно» ему надо ехать по улице Гуркина в ту же сторону. Это, конечно, показалось Фотографу   подозрительным,   и   он   стал отказываться от машины,   но   парень   настаивал   на   «услугах».   Пришлось согласиться   и  ехать в отделение Сбербанка на крутой иномарке…

Просидев минут тридцать в Сбербанке, полном народа, Фотограф заплатил 100 рублей и еще 35 «за услуги». Потом возвратился в архив и предъявил   Наталье  Юрьевне квитанцию об оплате. Таким вот тривиальным способом он получил доступ к историческим документам, которого добивался очень много лет! О, времена – о, нравы!..

На этом поход в архив подошел к концу. Правда, Фотографа опять заставили писать расписку о неразглашении имен тех людей, которые фигурировали в протоколах допросов помимо Ким Он Гена. В общем, дали понять,   что излишняя «болтливость» нежелательна по этическим причинам. Тем более, что Ким Он Ген «настучал» на Ли Пен Си, а Им Дин То «сдал» скопом всех корейцев Ойротии…

Неожиданно он вспомнил   про   китайца   Александра   Янь  Шо Ле.   И попросил Наталью Юрьевну показать его следственное «дело». И та легко согласилась на это, поверив «чистым» глазам Фотографа.

Наталья Юрьевна принесла сразу два «дела»: 1937 года и 1959-го… На первом была приклеена   фотография   очень   молодого   китайца   с  круглым лицом. Это и был прадед Андрея Яна –  пономаря  из  Горноалтайской  епархии.

В архивном «деле» говорилось о том, что все обвинения в отношении Янь Шо Ле были надуманными и ничем не подтверждаются. Поэтому расстрелянный китаец реабилитируется и признается невинно осужденным по политическим причинам, связанным с репрессиями Ежова и Сталина в 1937 году…

По этой причине Фотограф не стал читать «дело» Янь Шо Ле за 1937 год. Тем более, не стал копировать. Пусть это сделают правнук и внук расстрелянного китайца.

Перед уходом   из   архива   Фотограф   рассказал   Наталье   Юрьевне   о легенде, которая до сих пор ходит среди потомков Янь Шо Ле о его «чудесном спасении» от расстрела. На что Наталья Юрьевна ответила, что, возможно, так все и было. Фотограф стал спорить с ней и утверждать, что делалось это с целью   замять   вал  возмущений и проклятий со стороны жен расстрелянных коммунистов. Ведь они писали и даже звонили самому Сталину по этому поводу в надежде на то, что «великий вождь» спасет их мужей, а также сыновей и братьев… Пришлось Сталину пойти этим несчастным женщинам навстречу и расстрелять… самого Ежова и многих его приспешников.

Но Наталья Юрьевна считала иначе. Поэтому Фотограф сказал ей, что в томском   музее   «Следственная   тюрьма  НКВД» хранится подлинник указа Сталина-Ежова с указаниями «норм» расстрелянных и заключенных по разным регионам Советского Союза. В   том   числе   по   Западно-Сибирскому краю. По этим «нормам» в Ойротии не хватало расстрелянных «шпионов и диверсантов», поэтому принялись арестовывать   китайцев,   которые никакого отношения к Японии не имели и были простыми чернорабочими и крестьянами. Но, несмотря на это, попали под молот и наковальню сталинских репрессий.

Вероятно, этот ответ не понравился Наталье Юрьевне. Но Фотограф на это даже не обратил внимания. Пожал на прощание обе руки заведующей архивом и пошел на выход.

Вот и все!

Вот и закончилась «лебединая песня»!

Пора складывать вещички и готовиться к отъезду  из  бывшей  Ойротии.

Правда, надо перед этим сделать еще несколько дел: позвонить Андрею Яну и рассказать о фотографии его прадеда; посетить музей имени Анохина и показать там фотографию, на которой, возможно, снят будущий великий алтайский этнограф и друг самого главного алтайского «заговорщика» Григория Гуркина; сходить в Горноалтайскую епархию и побеседовать с архиепископом Кириллом. И самое главное: позвонить жене   и   рассказать   о  результатах  изучения  следственного «дела» Ким Он Гена.

Так Фотограф и поступил.

Он пришел в гостиницу, поднялся к себе в номер на четвертый этаж, лег на   кровать   и   полежал  так  минут пять с фотокамерой в руках, разглядывая снятые в архиве снимки… Но долго это делать не стал. Вот приедет в Кемерово – там и насмотрится фотографий.

Полежав на кровати, он сел за стол и стал звонить Андрею Яну. Когда тот ответил, сказал, что держал сегодня в руках «дело» его прадеда и видел его фотографию. Андрей, который за год не соизволил ни разу  позвонить, не мог вспомнить имя Фотографа, поэтому только ответил, что понял, кто звонит. Тогда Фотограф сказал, что звонит внук корейца Ким Он Гена…

Андрей Ян, узнав, что в архиве имеется фотография прадеда, очень обрадовался этому и пообещал сообщить об этом отцу. И как только тот будет свободен от своих дел, то обязательно сходит в архив и познакомится с «делом» деда. Но для этого нужно еще подготовить документы о родстве с Янь Шо Ле… В общем, «за все спасибо!»

Переговорив с Яном,  Фотограф  позвонил  жене.  Похвалился  тем,  что только что из архива, в котором он узнал о деде Киме очень много интересного. В том числе о том, что Ким Он Ген жил не только в Петрограде и в Тюмени, но и в Мурманске. Правда, непонятно, как он   туда   попал.   Может,   его   сослали на Кольский полуостров за «плохое поведение»?.. Наверное, подбивал корейцев с прииска «Назеи» к партизанской войне с японцами… За это Кима и отправили в ссылку   –  куда  подальше.  Чтобы  не думал больше о войне и жил в России нормальной жизнью… Но Ким не послушался и махнул делать революцию в Петроград. Вероятно, это произошло не в 1918 году, а когда пала власть Временного правительства – после октября 1917-го …

Потом Фотограф спросил жену, как ее здоровье. Неужели все обошлось и ее рука не болит   больше?..   Но…   вместо   ответа…   жена заплакала и призналась в том, что лежит в больнице… со сломанным плечом. Ее положили еще 6 января, когда она при возвращении с железнодорожного вокзала поскользнулась на уличной лестнице и упала, сильно ударившись плечом о край ступеньки.  И очутилась вместо своего дома… на больничной кровати…

О, Господи!!!

Дьявол отомстил Фотографу за его упрямство и излишнее любопытство!

6.

Ночью Фотографу приснился сон, будто он купил за 100 000 рублей очень хороший зеркальный фотоаппарат «МАРК – III» и поехал на ночной стадион заниматься съемкой катающихся на льду детей и взрослых.

Стадион из сна Фотографа очень походил на стадион «Шахтер» в Кемерово. Только вместо эстакад с прожекторами над ледяным полем в эту ночь светила огромная голубая Луна. И от этого весь каток и все люди выглядели так, словно были где-то на лунной поверхности, а не на земной, хоть и ледяной, тверди. При этом из громкоговорителей   звучала   знаменитая «Лунная соната» Бетховена…

Под звуки электронной музыки Фотограф стал снимать катающихся людей. Вот только на мониторе фотокамеры они выглядели словно… черные призраки… Черные девочки, черные мальчишки, черные молодые люди, за которыми тянулись длинные черные тени…Одна из женщин каталась вместе… с черной детской коляской. Это выглядело очень необычно  с  точки зрения фотокомпозиции. Поэтому Фотограф стал следить за женщиной, и когда она приближалась к нему, снимал ее вместе с коляской. Раз, второй, третий… В результате такой фотосъемки получались весьма сюрреалистические картины в стиле Манн Рея или французских пикториалистов. Только в отличие от последних у Фотографа   выходили     цветные   снимки,   состоящие   из   полос,   завитков   и   пятен…

Но… потом на лед стадиона стало опускаться огромное черное чудовище, похожее на птеродактиля. Приземлившись, чудовище раскрыло свои гигантские черные крылья-опахала и накрыло ими всех людей. В результате    этого   вместо   ледяного   катка   оказалась…   черная-пречерная пропасть, в которой гас даже свет огромной Луны… И только мелодия «Лунной сонаты» продолжала литься откуда-то сверху…

 …В шесть часов утра Фотограф проснулся с больной головой. У него сильно щемило сердце и поэтому пришлось принять таблетку корвалола. Трепет в сердце быстро прошел, и поэтому Фотограф решил вставать окончательно. Ведь он назначил себе в это утро поход в Музей имени Анохина.

В половине десятого утра он вошел в здание музея и сказал, что ему надо к заведующей отделом истории Татьяне Ивановне   П.   Охранник-алтаец, даже не посмотрев его паспорт, повел Фотографа закоулками по первому этажу. Они прошли через очень высокий зал, в котором установлены древние изваяния, привезенные из разных священных для алтайцев мест, мимо лестницы, которая вела в усыпальницу Укокской принцессы, и попали в обычный узкий коридор со множеством дверей. У одной из них остановились. Охранник открыл дверь, приглашая Фотографа зайти в кабинет. Поразительная наивность!.. А если бы незнакомец был террористом?!

Татьяна Ивановна словно ожидала кемеровского гостя. Она приветливо поздоровалась с ним и пригласила   к   своему   столу.   Поэтому   Фотограф,   раздевшись, подошел к столу и сел на предложенный стул.

Татьяна Ивановна тут же стала говорить, что Фотографу надо переписать свое прошлогоднее заявление на дарение копий фотографий. Оказывается, они как лежали на столе у заведующей отделом истории целый год, так и лежат до сих пор. Но Фотограф не стал возмущаться этому, а покорно достал свой паспорт и стал – непонятно для чего – переписывать свою дарственную. Ну и ну!.. Действительно, в России очень долго запрягают!..

Потом он стал говорить, что пришел в музей по другому поводу. И рассказал о том, как вместе с редактором сайта «Капелланин» Петром Т. нашел фотографию,   на   которой   (возможно)   снят   молодой   Андрей Анохин во времена учебы в Придворной певческой капелле Санкт-Петербурга. Татьяна Ивановна, естественно, заинтересовалась этим, так как в 2019 году исполнялось 150 лет со дня рождения великого алтайского этнографа и композитора. Друга Григория Чорос-Гуркина – главного «националиста»  Ойротии.

Фотограф подключил свою флэшку к компьютеру и открыл папку, на которой скопирована фотография с сайта «Капелланин». Правда, фотография была такого качества, что Татьяна Ивановна никак не могла найти на ней Андрея   Анохина.   В   конце  концов  показала на подростка с круглой головой.

Пришлось Фотографу сказать, что этот подросток не может быть Андреем Анохиным, так как тому во время учебы было уже за 20 лет. Поэтому, вероятнее всего, Андрей Анохин – второй слева   во   втором   ряду.   То   есть молодой человек невысокого роста с густой шевелюрой и в пенсне. Ведь Анохин был близоруким человеком, всю жизнь носившим пышные волосы.

Неизвестно, убедил ли Фотограф Татьяну Ивановну, но она скопировала фотографию и стала говорить, что ее дочь, живущая  в Санкт-Петербурге, очень интересуется историей Придворной капеллы. Не мог ли он дать ей адрес для того, чтобы связаться с Петром Т. Это, конечно, было несложным.

Они вошли в Интернет и открыли сайт «Капелланин». Нашли фотографию Петра Т. и даже информацию о его биографии… Дай Бог, чтобы за этим последовало личное знакомство дочери Татьяны Ивановны с Человеком из Хельсинки!

Потом Фотограф спросил, был ли Андрей Анохин женат и были ли у него дети. Но – как он и предполагал – ни жены, ни детей у Анохина не было. Его русская подруга, проживавшая в Чемале, утонула в горной ледяной речке, и Анохин всю   жизнь   был   верен   только   ей.   И   тоже   трагически   умер в 1931 году, искупавшись все в той же речке в возрасте 60 лет… Невеста забрала к себе жениха на небо!

К счастью для погибшего Анохина его гибель произошла до 1937 года. Поэтому его не признали японским  агентом  и врагом советского народа. Великого алтайского композитора и этнографа с почестями похоронили на месте гибели и памятник ему сейчас считается национальным достоянием Республики Алтай.

По причине отсутствия наследников у умершего Анохина весь его личный   архив отправили в Ленинград в Кунсткамеру. В том числе почти все фотографии… Поэтому в музее имени Анохина нет ни одной фотографии этого человека в юношеском и в молодом возрасте. Обидно!..

Разочарованный  Фотограф  показал свои «сравнительные» фотографии, на которых сняты император Коджон и внук с внучкой Ли Пен Си. Он попросил найти на снимках похожие черты в лицах Коджона и детей Станислава   Липенси   (Шубина).   Татьяна  Ивановна   стала   рассматривать фотоснимки, но… так и не смогла найти ни одной похожей на Коджона черты у Александра и Марины. Сказала только, что более всего лицо женщины схоже с лицом человека в военной форме с «дмитриевского» снимка. То есть имеется общее сходство в чертах этих лиц. А вот никакого родового признака она не видит.

Такой ответ не удовлетворил Фотографа. Он подозвал другую женщину, бывшую в кабинете, и попросил посмотреть фотографии. Но и эта женщина никаких «родовых признаков» в лицах снятых людей не увидела. Пришлось ему подсказать «правильный ответ». Он предложил обеим женщинам обратить внимание на форму ушей Коджона и Шубиных. Но… женщины никакой особенности в этих ушах не увидели… Уши – как уши…

Может, женщины правы и никакого особого сходства между Коджоном и внуками Ли Пен Си нет? И это сходство только   в   мозгу   Фотографа?!   Он очень хочет найти особое сходство   в   лицах   людей,  между которыми… столетняя   пропасть.  А потому видит то, что… хочет видеть?!

Потерпев неудачу в сравнении лиц Коджона и потомков Ли Пен Си, он вернулся к подаренной год назад фотографии, найденной им в Дмитриевке. И сказал, что внук Ли Пен Си упорно отрицает сходство лица его деда с лицом азиата в чекистской форме. И говорит о том, что более всего его дед Ли похож на… того же императора Коджона. Не только ушами   и   носами,   но   и  общим   сходством лиц. Правда, единственная фотография Ли Пен Си, хранившаяся у его сына Станислава, давным-давно утеряна…

На этом разговор между Фотографом и Татьяной Ивановной П. закончился.   Она  опять стала говорить, что ее вызывает к себе директор и ей нужно срочно идти… Но на прощание Татьяна Ивановна решила отвести гостя в библиотеку музея, в которой хранятся книги о репрессиях 1930-х годов. Это, конечно, заинтересовало Фотографа и он пошел в библиотеку.

К сожалению, книги о репрессиях оказались томами Книги памяти, которые он уже смотрел в Турочаке и в Дмитриевке. Ничего нового он из них не мог почерпнуть. Поэтому поблагодарил Татьяну Ивановну за разговор и попрощался с ней. Вероятно, навсегда. Их жизненные пути расходились в разные стороны. Татьяне Ивановне нужно было идти к директору, а Фотографу — к архиепископу Горноалтайскому Кириллу.

7.

Вернувшись в гостиницу, он позвонил секретарю-референту Кирилла Алексею И. И спросил, когда может встретиться с Владыкой. Секретарь, очень удивившись звонку, стал вспоминать, кто Фотограф такой. Потом, вспомнив, спросил, с какой целью нужна встреча с Кириллом. На это Фотограф ответил, что по поводу расстрелянных корейцев и репрессированных священников… Тогда секретарь ответил, что передаст эту просьбу  Владыке.

Фотограф лег на кровать и стал ждать звонка от секретаря-референта. Через некоторое время тот позвонил и сообщил, что встреча назначена на два часа дня.

До встречи с Кириллом оставалось часа три. Фотограф не стал в это время выходить   на   улицу,   а   читал,   лежа   на   кровати, журнал «Огни Кузбасса» за 2015 год, привезенный им из Кемерово.

В журнале было несколько приличных рассказов и повестей. Некоторые

Фотограф с интересом прочитал и сделал для себя вывод о том, что сейчас очень много писателей-женщин и даже девушек. Они описывают – довольно подробно   и   профессионально  – свою жизнь, выдавая ее за придуманную и даже сказочно-фантастическую. Поэтому никаких острых тем и сложных произведений в   провинциальном   сибирском   журнале   нет.   Ведь   он  финансируется администрацией области, которая зорко следит за его «политическим» имиджем. И если, не дай Бог,  в   «Огнях Кузбасса»   появится какая-нибудь крамола или антипутинские высказывания, то главного редактора тут же снимут с должности, а   все   номера   журнала   с   крамолой конфискуют. Вот вам и «свобода слова»!

Поэтому все, что Фотограф мог опубликовать в «Огнях Кузбасса», так это  путевые очерки о поездках на Дальний Восток, в Лужбу и в Шерегеш. Но если кемеровские фотографы прочитают когда-нибудь о себе в очерках Фотографа, то устроят ему большой скандал.   Кому   захочется   выглядеть   в глазах читателей журнала самолюбивыми интриганами и запойными алкоголиками?!

Правда, у Фотографа есть неопубликованные пьесы, повести и рассказы, которые он писал еще в 1990-х годах и в начале нового века. Может, когда-нибудь они станут известны читателям московских журналов или их ждет… «жизнь в столе»?..

В 12-м часу дня Фотограф закончил чтение и стал одеваться на встречу с Кириллом.

Выйдя   из   гостиницы,   он  прогулялся по пустынной площади Ленина. Ведь январские каникулы закончились два дня назад, и наступила третья четверть занятий в школах. Поэтому с горок на площади катались лишь несколько детей детсадовского возраста да гуляли бабушки-пенсионерки. В том числе и пенсионер из Кемерова, у которого были отгулы на работе по 12 января…

Прогулявшись по площади, Фотограф пошел на остановку на Коммунистический проспект и минут через двадцать уже выходил у Больничного городка, откуда начиналась территория епархии.

Пройдя через епархиальные ворота, он первым делом пошел в храм Святителя Макария. Купил свечку за здравие своей жены, поставил ее у одной   иконы, а потом направился к гробу с мощами алтайского святого. Перекрестился у него и попросил выздоровления для жены в первую очередь… С Владыкой же Кириллом он как-нибудь сам договорится.

Когда он вышел из храма и направился в управление епархии, был всего один час дня. Конечно, слишком рано. Но вдруг секретарь-референт захочет с ним поговорить или в управление придет Андрей Ян?.. Поэтому Фотограф по старой своей привычке решил прийти раньше на час, чем на тридцать минут позже.

Как и год назад, в управлении епархии стояла «гробовая» тишина.

Поэтому когда он поднимался на третий этаж по деревянным лесенкам, его шаги отдавались словно… шаги Командора из поэмы Пушкина. Наверное, секретарь-референт, услышав эти шаги, не на шутку перепугался…

Наконец показались фотографии, развешанные на площадке между вторым и третьим этажами. И когда Фотограф стал рассматривать их, то почувствовал на себе… чей-то взгляд. Тогда он обернулся и увидел устремленные   на   него   глаза   Алексея   И.   Пришлось  ему оторваться от лицезрения   фотографий   и   подняться   в   приемную   архиепископа…

В приемной сидели   два   человека:   секретарь-референт   и   еще   один парень. Фотограф поздоровался с ними и стал раздеваться. Секретарь спросил удивленно, почему гость пришел так рано. Пришлось ответить, что он может поговорить  с  Алексеем  перед   встречей   с Владыкой.

Секретарь только хмыкнул в ответ и уткнулся опять в монитор компьютера. И не поднимал от него головы, пока не появился архиепископ. Поэтому Фотограф взял с полки фотоальбом, посвященный русским полярникам   в   Антарктиде,   и   с интересом стал рассматривать фотографии. Довольно   интересные   для   жителя   с   юга   Западной   Сибири…

Через несколько минут секретарь позвонил по телефону Андрею Яну   и сказал о приходе человека из Кемерово  в епархию. Но Андрей тоже отказался говорить  с  гостем,  сославшись  на занятость и пообещав позвонить вечером…

Фотограф принялся рассматривать другой альбом с фотографиями, посвященными приезду в Горно-Алтайск Патриарха… Но… просмотр фотографий неожиданно оборвался, так как появился Владыка Кирилл.

Фотограф встал при его появлении и попросил благословения. Архиепископ перекрестил его голову и пригласил в свой кабинет.

Кирилл снял уличную одежду и предложил гостю присесть к столу. Потом стал говорить голосом очень уставшего человека:

— Я помню ваше письмо, которое вы нам прислали по электронной почте. Но все не было времени ответить и сходить в архив…

— В этом уже нет надобности, — сказал Фотограф серьезным голосом.

– Президент Путин отменил свой указ о секретности исторических документов советского времени. Сейчас ваши священники могут прийти в архив и познакомиться с документами о репрессиях горноалтайских священников…

Кирилл очень удивился этому и спросил повеселевшим голосом:

— В самом деле?! Был такой указ?!

— Да. В средствах массовой  информации  об этом сообщили уже в апреле     прошлого     года.     Вскоре    после   пожара   в   «Зимней вишне»…

При этих словах Фотограф посмотрел на Кирилла пристально, но тот даже бровью не повел. Неужели забыл про трагедию в Кемерово?!

— Вот как… — ответил Кирилл, вздохнув. – Вот только сомневаюсь я, что мои священники будут заниматься этим делом. У них и так много забот. Недавно у меня уволился один священник, который был настоятелем в Кош-Агаче… Ему жена сказала: «Или Кош-Агач, или я!»  Отец  В.   выбрал  второе…

Вспомнив про неудачную переписку с отцом В., Фотограф в душе усмехнулся, но вслух только сказал:

— Да, я помню этого священника… Но у вас еще есть секретарь-референт…

— Есть… Но он делает только то, что я попрошу – не более. Да и другие священники такие же… Поэтому никто из них в архив не пойдет добровольно и не станет копаться в «делах» репрессированных людей. В том числе и в «делах» расстрелянных корейцев…

Такой ответ удручил Фотографа. Но он все-таки продолжил  говорить   о том, что узнал в архиве.

— Мне позволили познакомиться с «делами» многих   корейцев.   В   том числе и с «делом» китайца Янь Шо Ле. Может быть, его правнук захочет узнать, за что расстреляли прадеда?

— Возможно. Но на этом все и кончится. Андрей Ян – не из тех, кто интересуется историческими делами. Он делает только то, что ему приказывает настоятель храма…

— Вот как… — разочарованно пробормотал Фотограф. – Понимаете, я узнал многое о своем деде и его друге, с которым он работал на прииске «Ушпа». И когда-нибудь надеюсь  выяснить его корейское происхождение. Но вместе с ним были расстреляны еще около 30 человек, которые могли по возрасту принимать участие в партизанской войне с японцами. А потом, во время Гражданской войны в России,  они  участвовали,  наверняка,  в  боях  с белогвардейцами в интернациональном полку или батальоне. За что и были расстреляны во времена Ежова  –  как  сторонники  Троцкого,   Дзержинского и Ягоды…

— В самом деле?.. – удивился Кирилл. – Выходит, они воевали за советскую власть?..

— Да еще как воевали! Китайцы и корейцы не боялись своей смерти, а потому их пускали впереди русских красноармейцев. И белые очень часто бежали с поля боя, узнав, что перед ними – корейцы или китайцы… Но после Гражданской войны интернациональные полки расформировали, а китайцам  и корейцам предложили вернуться на родину. Многие китайцы так   и   сделали   –   кроме корейцев. Ведь у них уже не было родины. Корея была оккупирована в 1910 году и стала японской провинцией. Поэтому советские корейцы остались жить в Ойротии, которую населяли   близкие   им   алтайские   племена.

— Неужели так все и было?! – воскликнул Кирилл невольно.

— Думаю, что так! Более того: когда корейцы переходили из Кореи в Россию на постоянное жительство, их заставляли принимать православие. Именно поэтому у некоторых корейцев русские имена. В том числе и у моего моего деда Кима, которого русские звали Николаем Петровичем. Весьма возможно, что он был православным…

— Спасибо за эту информацию, — кивнул Кирилл головой. – Значит, мы можем поминать их как православных?

— Думаю, что да. Другое дело, что большинство их потомков в советское время оставались некрещеными. Но и у них в душе есть память о православии. Поэтому многие из них в наше время крестятся и ходят в православный храм. Есть даже священники – корейцы…

— Может, и у вас есть такой священник – из корейского рода?..

— Есть и у меня. Но он не станет заниматься историческими проблемами, так как других проблем у него хватает…

— Вот и я говорю тоже! – воскликнул Кирилл. – А вы сами не могли бы переехать   в   Горно-Алтайск   и   заняться   изучением   истории   жизни своих корейских предков?

Фотограф отрицательно покачал головой.

— Я слишком стар для этого. У меня самого очень много своих проблем… Будет лучше, если Андрей Ян займется этим…

— Ладно, я поговорю с ним. Может, он и согласится… — сказал неуверенно Кирилл.

— Надеюсь на это! Надо сделать так, чтобы о расстрелянных ойротских корейцах узнали и в Северной, и в Южной Корее. Ведь те, кто боролся за независимость   Кореи   с   японцами,   в   обеих этих республиках  считаются национальными героями. Но имена многих из них до сих пор неизвестны…

— Да, я помню корейский фильм «Хон Гиль Дон». Про парня со свирелью… — улыбнулся Кирилл.

— Есть и другие фильмы. Я рекомендую вам хотя бы один еще посмотреть. Например, «Принцессу Докхэ». В нем рассказывается о детях императора Коджона, которых вывезли в Японию и пытались воспитать по-японски. Но из этого ничего хорошего не вышло…

Записав название фильма на листе, Фотограф продолжил:

— Я прошу Вашей помощи, Владыка! Помогите скопировать анкеты тех корейцев, что родились в Корее, и вышлите их в Сеул и в Пхеньян историкам или в корейскую православную церковь. Я знаю, что такая и в Южной, и в Северной Корее есть…

Но на это предложение Фотографа Кирилл с сомнением покачал головой и ответил извиняющимся голосом:

— На это же нужны средства, которых у меня нет…

«Все понятно…» — подумал про себя Фотограф, а вслух сказал:

— Да, понятно… Ваша епархия гораздо меньше, чем Кузбасская метрополия… Тогда хотя бы поминайте  расстрелянных  людей  не  только  30 октября во Всероссийский день памяти жертв репрессий, но и 12 января каждого года…

— Это, конечно, можно. Вот только кому из священников это поручить?.. Как вы думаете?

«Вот это да! Архиепископ советуется со мной по этому поводу!..» — усмехнулся в душе Фотограф, но вслух сказал:

— Ну, например, тому храму, что находится ближе к Старому кладбищу… Или отцу Ростиславу…

— Отец Ростислав очень болен… Но я подумаю над вашим предложением…

— Вот   и   хорошо!   Будем   надеяться   на   Бога,   что эти проблемы со временем разрешаться! Осталось только  посоветоваться   с   Вами,   Владыка, кому из священников корейской православной церкви можно переслать копии анкет расстрелянных людей. Надо обязательно это сделать!

Архиепископ опять вздохнул и сказал сокрушенно:

— И это сложный вопрос. Дело в том, что в Сеуле служат священники от трех епархий: от русской православной, от константинопольской и от русской зарубежной… С константинопольской церковью у нас теперь полный разрыв.

С зарубежной установлены дружеские отношения. Что касается русской православной церкви, то на сегодняшний день   в   Сеуле   есть   только   один русский священник, который служит при посольстве. Он вряд ли что-то знает об истории корейской партизанской войны. А вот в русской зарубежной церкви служит священник-кореец по имени Андрей. Возможно, что он чем-то вам и поможет…

— Очень надеюсь на это!

— И    я    тоже     надеюсь…    —   вздохнул   Кирилл.   –   Мне   бы   таких священников, как вы…

— Поговорите с Андреем Яном. Может, у него проснется совесть, и он захочет узнать историю жизни своего прадеда и других расстрелянных людей.

А то он считает, что его прадеда не расстреляли, а тайно спасли, отправив на строительство Комсомольска-на-Амуре… Спасибо Вам, Владыка, за этот разговор. Мне бы хотелось на прощание подарить несколько фотографий, на которых сняты мой дед, мой отец и я сам – вместе с императором Коджоном… Возможно, что между моим дедом Кимом и императором есть кровное родство…

Фотограф передал сравнительные фотографии Кириллу и встал со стула.

— Не буду Вас больше задерживать. Благословите меня, Владыка, на мои исторические исследования!..

Кирилл вновь перекрестил Фотографа и вместе с ним вышел из своего кабинета.

Увидев   архиепископа,   секретарь-референт   весь   сжался и съежился.

Видно, почувствовал, что сейчас над ним разразится очень сильная гроза.

8.

Выйдя из здания управления епархии, Фотограф направился к входным воротам. Там сел на лавочку напротив храма и позвонил жене. Сказал, что опять был в храме и попросил у Святителя Макария выздоровления для нее от тяжелой травмы. Жена, конечно, поблагодарила мужа  и  сказала,  что ей стало немного лучше. Операцию, которую планировали, отменили и сказали, что «плечо само срастется…» Дай-то  Бог!

Фотограф не стал возвращаться сразу в гостиницу, а пошел в «Пельменную». Пообедал там, а потом направился в Парк Победы. Ему захотелось погулять среди Героев большой войны и посидеть у высоких елей на скамейке…

Он так и поступил. Прогулялся по алее Героев, посмотрел на бюсты матроса Баляева и разведчика Маскаева (родом из Дмитриевки), , дошел до Мемориала и остановился напротив танка «Т-34». Достал свою «мыльницу» и стал смотреть, что бы еще поснимать. Но интересных сюжетом не было. Ведь парк, как и год назад, был пустынен. Только у танка Фотограф увидел несколько детей и одного взрослого мужчину. Двое девчонок играли в снежки у постамента танка, а мужчина помогал залезть на постамент мальчику. Вероятно, внуку… Поэтому Фотограф стал это «восхождение» снимать. И один снимок получился неплохо. Тот, где мальчик залез на самую башню танка и поднял руки вверх в знак своей маленькой Победы! Одна из девочек в этот момент стояла у постамента с задумчивым видом – словно   вспоминая   прошедшую войну и своего прапрадеда, с нее не вернувшегося…

Других интересных сюжетов в парке Фотограф не увидел. Правда, видеоэкран у проезжей дороги учил горожан спасаться от утопления   на тонком   льду,   от  взрывов бытового газа и от обрушения жилых домов…   Но после того, что произошло в «Зимней вишне» и в Магнитогорске, большого желания фотографировать такие сюжеты у Фотографа не было. Поэтому он просто прогулялся до конца парка, потом повернул к речке Майме и прошел вдоль ее берега до Монумента памяти павшим солдатам. Свернул в пустынную   еловую  аллею и сел на скамейку. С неба падал мелкий снежок…

Вот почти и все! Поездка подошла к   концу,   но   радости   это   ему   не доставило. Ведь дома его ждала жена со сломанной рукой, и другие семейные проблемы… Может, не надо было ехать в этот страшный год Черного кабана?!

Может, зря он копается в историческом прошлом?.. Может, было бы лучше, если б о расстрелянных людях вспоминали раз в год – 30 октября, в общий День памяти жертв сталинских репрессий?.. Может, лучше, если в Корее навсегда забудут о партизанах начала 20 века?.. Ведь по сравнению   с   тем,  что произошло между Севером и Югом Кореи в начале 1950-х годов, та забытая война была незначительной по   потерям   и   разрушениям.   Поэтому

южные корейцы до сих пор проклинают северных коммунистов, а те, в свою очередь, «американских марионеток»… Но никто из них не удосужился заняться исследованием, сколько корейских партизан погибло в Маньчжурии, сколько в Корее, и сколько в советской России – во время Гражданской войны и в годы репрессий. Поэтому ни одного правительственного чиновника из Кореи не было в Горно-Алтайске. Вернее, был один, но очень давно. И о корейцах, похороненных на Старом кладбище, ему ничего не рассказывали. Ведь братская могила расстрелянных интернационалистов стояла заброшенной и заросшей травой много лет. Поэтому венков от корейских правительств и от корейских граждан  на этой могиле до сих пор нет.

Вот с такими невеселыми мыслями Фотограф покинул Парк Победы и поехал в гостиницу. А снег все шел и шел…

Вернувшись к себе в номер, он лег на кровать, почитал немного журнал «Огни Кузбасса», а потом  решил вздремнуть до вечера. Ведь он почти все сделал. Осталось завтра сходить на место расстрела, возложить к Памятному   кресту   цветы   и   купить  в похоронном магазинчике траурную черную ленты. Ведь бордовую – цвета крови —  Фотограф так и не сумел купить.  С такими мыслями он и уснул…

Фотограф проснулся вечером, посмотрел в окно и решил сходить на ужин в кафе «Узбечку». Вот только не по Социалистической улице, а по Гуркина и по улице Ленина – от бывшей ткацкой фабрики. Этот уголок города ему днем показался   более   уютным,   чем   шумный   Коммунистический   проспект   и пустынная Социалистическая улица за памятником великому алтайскому художнику и «врагу народа» Чорос-Гуркину…

Когда Фотограф вышел из гостиницы и стал смотреть на расцвеченную иллюминацией площадь Ленина, то увидел, что снег стал идти сильнее, чем днем. И это обстоятельство создавало живописную фотографическую композицию в импрессионистском стиле. Падающий с неба снег, желтые огни фонарей на столбах, белый свет от машин на дорогах, разноцветный свет из окон жилых домов, из витрин больших   и   малых   магазинов,   с   рекламных видеоэкранов… Одним словом, романтическая обстановка – как в знаменитой

песне Адамо:

Холодный ветер.

В мире и в сердце зима.

Снег лег на плечи, на асфальт и дома.

Точно также шел он,

когда мы встречались.

Что горе, что счастье – ему все равно…

Он идет, идет опять.

И не хочет он понять,

Что грусть о тебе он.

Бесконечный и белый…

 

Пройдя через площадь на другую сторону улицы Гуркина, Фотограф со включенным фотоаппаратом пошел по ней, выискивая интересные и красивые картинки… В это время неширокая горно-алтайская улица чем-то напомнила ему… Лиговский проспект в Ленинграде. Ведь в те годы конца 20 века на ней   сохранилось   много старых двух- и трехэтажный домиков, в которых когда-то жили купцы и небогатые мещане… Фотограф побывал на  этом  проспекте всего один раз – зимою 1979 года. Перед самым началом афганской войны. Но он об этом не подозревал даже… Просто решил посмотреть улицу, на которой когда-то жила вместе с мужем-корейцем его бабушка… Как и сейчас, через 40 лет, с черного неба на Лиговском проспекте шел  тогда снег. В свете уличных фонарей и из окон невысоких домиков этот питерский снег выглядел почти сказочным. Он шел и шел по проспекту, подняв воротник дубленки, и думая о

том, в каком из этих домиков могла жить его бабушка Люба с дедом Кимом… В советское время эти домики превратили в разные учреждения культуры и службы быта, в магазинчики, в кафе и даже в рюмочные для любителей погреться на холодном невском ветру. Но он к таким не относился. Он шел и шел по старой части Лиговского проспекта – пока не дошел до современных  жилых домов. Но не стал поворачивать в обратную сторону, а стал смотреть в освещенные ночные окна. Какая жизнь у ленинградцев в этих домах?! Такая же неухоженная и сумбурная, как и у него?! Или в этом великом городе  даже самые простые его жители живут гораздо счастливее, чем в очень грязном и криминальном Прокопьевске?!.. Ведь здесь есть Эрмитаж, множество театров и музеев, есть магазины, набитые самыми разными товарами ширпотреба, есть роскошные рестораны,  и даже… шикарные бани для любителей попариться и встретить Новый год как в фильме  «Ирония  судьбы,  или  С  легким  паром!»…

И когда на улице Гуркина Фотограф вспомнил про Лиговский проспект, на душе у него стало немного веселее. И он шел по полутемной улице, как по столичному проспекту – щелкая время от время своей инвалидской «мыльницей»…

9.

Наконец настало утро 11 января.

Он встал часов в семь. Посмотрел немного телевизор, умылся, позавтракал, а потом решил идти к «Гардинке». Купит розы в магазине «Мария-Ра» и пойдет пешком  по  улице  Ленина  хорошо  знакомой   дорогой…

Выйдя из гостиницы, Фотограф понял, что утро в этот день выдалось морозным. Не таким, как год назад, когда по дорогам текли ручьи от талого снега. Ну что ж: может это и к лучшему! Не случится урагана, и он не дойдет до самого Северного полюса. По сравнению с кемеровской погодой этот мороз – и не мороз вовсе!

С розами в пакете Фотограф отправился на Социалистическую улицу. И тут только обратил внимание на восходящее солнце. Оно вставало из-за гор как-то необычно. Не круговым сиянием вокруг себя, а… большим столбом, устремленным вверх над горами.

Такое солнце Фотограф видел всего второй раз в жизни. Первый раз – в Кемерово, когда возвращался из кардиологического центра на маршрутке десять  лет  назад.  И  вдруг  увидел  на  левом  берегу  Томи  ярко-оранжевый солнечный столб, стоявший над окраиной города. Хотел сфотографировать его, да понял, что не взял с собой камеру. Потом долго жалел об этом, так как

про солнечный столб много писали в местных газетах. Говорили, что этот Столб – к войне или к каким-то переменам.

Война в тот год действительно случилась. Но она была очень маленькой и скоротечной. Грузия захотела вернуть себе Южную Осетию, а Путин вмешался в это и послал навстречу грузинам танки. И эти танки так разогнались, что преследовали грузинскую армию до самого Тбилиси…

Неужели этот Столб – к новой войне?!

Но – судя по размерам солнечного столба – он может быть предвестником не новой войны, а чего-то другого. Например, перемен в судьбе или предупреждением быть осторожным. Особенно, когда пытаешься узнать то, что знать простым смертным не положено…

Когда Фотограф перешел мост через Улалушку, солнечный столб находился   как  раз между куполами церквушки и ее сторожкой. Смотрелось

это весьма живописно, поэтому он стал картинку снимать. Правда, снимки портила панельная пятиэтажка с левой стороны кадра. Но если этот дом «убрать» со снимка, заменив ее на белые горы, то получится не просто «картинка», а настоящая картина в стиле Ансела Адамса. Да еще с солнечным столбом в небе! Повезло же Фотографу в это утро…

Сделав несколько снимков солнечного столба, Фотограф пошел по Социалистической улице дальше. И надо сказать, немного даже замерз… Видно, морозец был градусов в двадцать!.. Бедные розы!.. Пока он донесет их до «Гардинки», они совсем заледенеют и превратятся в стеклянные… Но какое

это имеет значение для тех, кто был на месте «Гардинки» когда-то расстрелян?! Им  даже «стеклянные» розы гораздо лучше тряпочных или бумажных…

Когда он шел по улице Ленина от старого центра города, то вспомнил, что про солнечные столбы читал в Интернете.

Совсем не к смерти эти столбы и не к войне или голоду! Такие воздушные эффекты возникают, как правило, зимой в морозную погоду  тогда, когда   солнце   близко   к   горизонту.   Под   действием   мороза   в   воздухе,

насыщенном водяными парами, образуются ледяные кристаллики. Они располагаются в нижних слоях атмосферы строго ориентировано к земле. Поэтому при восходе солнца в воздухе из-за этих кристалликов образуется… солнечный столб, идущий вертикально. Это явление очень напоминает солнечную дорожку на море, которая идет в направлении движения волн…

Но это не все!

В народных христианских поверьях солнечный столб и не Столб вовсе, а… Меч в руках Ангела! Нематериального существа, борющегося с различными бесами и злыми духами. Поэтому когда такой Ангел с мечом появляется на небе, это означает не войну и не смерть от болезней, а… Защиту. Ангел таким образом предупреждает человека или людей о том, что он следит за их безопасностью и не даст в обиду…

Вот как! Оказывается, Ангел над алтайскими горами защищает Фотографа от злых духов и бесов! От тех, что до сих пор витают над местами массовых расстрелов и тайных захоронений…

Интересно, а где был Ангел с мечом в прошлом году – когда по всей Сибири 12 января разразился страшный и ужасный  ураган?!

На этот вопрос Фотограф не нашел ответа.

Поэтому он шел и шел по улице Ленина до тех пор, пока солнечный столб не превратился в обычное солнце. И показались первые многоэтажные дома рядом с «Гардинкой». В том числе и Владимир Ильич   с   протянутой   в сторону горы Тугая рукой…

«Вот мы и пришли…» — подумал про себя Фотограф, направляясь к магазину похоронных принадлежностей…

К сожалению, двери магазинчика оказались закрыты на висячий замок. Пришлось спросить в соседней комнате, когда придет  продавец  похоронных товаров. Мужчина, копавшийся в каких-то деталях, ответил, что через несколько минут продавец будет. Он пошел в соседний продовольственный магазин за сигаретами…

Наконец в уличных дверях показался все тот же старичок-алтаец, что два года назад продал Фотографу венок и траурную ленту. За эти годы старичок нисколько не изменился. Правда, он не узнал Фотографа, а потому спросил, нужен ли тому венок – кроме траурной ленты.

— Не  нужен.   Венок   я  купил у вас в прошлом году. А мою траурную ленту кто-то украл… Совести у людей совсем не осталось!..

— Не осталось… — вздохнул старичок. – Совсем стыд потеряли… Для кого лента-то?

— Для моего расстрелянного деда…

— А когда его расстреляли? – спокойно опять спросил старичок, словно расстреливать в Горном Алтае – дело привычное…

— В 1938 году…

— Очень давно… — покачал головой старичок. – А за что расстреляли?

— За шпионаж в пользу Японии…

— Японский шпион, выходит, твой дед?..   –   улыбнулся   беззубым   ртом старичок.

— Не только шпион, но и, к тому же, диверсант! Хотел взорвать золотой прииск…

— Дааа – сложное было время… Но без страха и расстрелов не было бы советской власти… Всю страну давным-давно растащили бы по кусочкам… Только Сталин и смог ее спасти…

— А Горбачев с Ельциным все под откос пустили!

— Пустили… Не умели народ в узде держать… Путин только пытается это делать, но и у него не все получается. Распустился совсем народ…

— Пора к стенке ставить?..

— Пора… — вздохнул старичок, протягивая Фотографу   черную   ленту   с надписью «Помним и скорбим»…

На этом разговор закончился, и он вышел из магазина.

Над улицей Ленина ярко светило январское солнце.

Напротив магазина похоронных принадлежностей стоял покрашенный бронзовой краской Владимир Ильич. Неслучайное соседство… Наверное, власти города специально Ленина здесь поставили, чтобы он держал «под замком» души расстрелянных людей… И он держит их своей властной рукой до нового времени. Или уже не держит?! Или держит, но очень слабо?.. Или только делает вид, что руки у него каменные?.. Кто даст на этот сакраментальныt вопрос ответ?!

Дойти до Мемориала было делом нетрудным. Буквально через пять минут он  стоял у Поклонного креста, установленного в позапрошлом еще году – после первой поездки Фотографа. У подножия креста поставлены несколько корзин с искусственными цветами и несколько венков. Правда, когда   Фотограф   развернул   красную   ленту   на   одном   из венков, то на ней оказалась надпись такого содержания: «Дорогому Владимиру Ильичу Ленину от горно-алтайцев»… Вот как! Оказывается, этот венок — человеку, попытавшемуся разрушить Русскую православную церковь! Ну и   «чудеса   в

решете»!.. Только в России такое возможно: ставить памятники палачам и гнобить всех униженных и оскорбленных!..

Сразу видна коммунистическая рука в управлении этой маленькой республикой!

Положив букет с замерзшими розами к подножию креста, Фотограф привязал его к одной из корзин на всякий случай. Вдруг,   какой-нибудь   бомж

захочет подарить эти цветы своей беззубой возлюбленной… Или ветер поднимется такой, что унесет белые траурные розы… за Алтайские горы, в далекую Монголию…

Потом он прочитал молитву по расстрелянным людям:

 

Упокой, Господи, души невинноубиенных здесь людей,

Крещеных и некрещеных.

И прости им прегрешения вольные и невольные.

И даруй им Царствие Небесное…

Перекрестившись, Фотограф пошел в обратную сторону. Дошел до автобусной остановки, сел в автобус и поехал до Старого кладбища. Ведь ему надо было повязать траурную ленту на свой венок и проститься с дедом Кимом.

На Старом кладбище Горно-Алтайска (фото автора)

***

Мы в Telegram

Поделиться в FaceBook Добавить в Twitter Сказать в Одноклассниках Опубликовать в Blogger Добавить в ЖЖ - LiveJournal Поделиться ВКонтакте Добавить в Мой Мир Telegram

Комментирование закрыто.

Translate »