Михаил Пак. Муравьиный город

Михаил Пак

Я закрепил плот к берегу с помощью веревки, захлестнул ее морским узлом вокруг камня. После чего поднялся набугорок. Теперь-то я разглядел его вни­ мательней, это человекоподобное суще­ ство. Лысая продолговатая голова. Тще­ душное сухопарое тело. Кривые худые ноги. Жилистые руки, достающие до ко­ леней. Широко расставленные глаза на блестящем бронзовом лице. Мы глядели друг на друга безмолвно, с одинаковым любопытством. Нас разделяли пять ша­ гов. Хлопая круглыми совиными глаза­ми, человек, напоминающий отдаленно обезьяну, наконец, разомкнул уста:

— Ну, что скажешь, отрок человечес­кий?

Меня прошиб холодный пот.

— Немой, что ли? Ах, понимаю. Ты не ожидал здесь встретить муравья. Ну, так ответь, откуда и куда держишь путь?

— Да. Натуральный муравей. А ты думал — кто?

— Гм…

— Так куда плывешь?

— Не знаю.

— Не знаешь?

— Вообще-то я хочу скрыться подальше от суеты и шума.

— Вот как? Значит, все надоело? Но ведь из этого не следует, что нужно бежать, сломя голову, поправ мораль­ные устои… А давно плывешь?

— Пожалуй, суток восемь.

— Ты не делал зарубки?

— Зачем мне делать зарубки? Вот, продукты кончи­лись. Увидал вас и решил, что близко населенный пункт.

— А удочки у тебя нет?

— Нет. Теперь жалею, что не взял. Ловил бы преспо­койно рыбку и не думал о провианте. А вас я принял за пастуха.

— Я пастух и есть, — просто ответил муравей. — Да ты не оглядывайся. Никакого стада нет, никаких овец и ко­ров. Мы не едим мяса, только зерно и овощи. Это на служ­бу меня взяли пастухом, то есть охранником. Слово пас­тух на нашем диалекте означает — охранник.

— А что ты охраняешь? — спросил я, переходя на ты.

— Преступников.

— А кто преступники?

— Известное дело, наши сограждане, — муравей поскреб себе грудь и взглянул на плот, привязанный к берегу. — А что у тебя там, домик, что ли?

— Ага, шалаш, — ответил я.

— Удобно внутри?

— Сойдет.

— А если дождь?

— Крыша накрыта клеенкой и соломой.

— Честно говоря, я тоже был бы не прочь попутеше­ствовать.

— А что, места хватит. Айда, поплывем. Вдвоем будет веселее.

— Я бы с удовольствием, — проговорил со вздохом му­равей. — Да нельзя. Мы, муравьи, не умеем плавать. Сразу тонем. Когда я тебя увидел, то подумал, что ты муравей, и пришел в ужас. Невиданное дело — муравей плывет по реке на плоту!
— Мой плот крепкий, никогда не опрокинется, — заве­ рил я его. — Даже если на реке поднимется буря, он выдер­жит. Тебе нечего бояться.- Нет, благодарю. Не стоит испытывать судьбу. А ты, значит, умеешь плавать?

— Конечно. С самого детства.

— Покажи, как ты это делаешь. Иди. А я погляжу.
Течение реки было не сильное. Я без особого труда переплыл на тот берег и вернулся назад. Ширина русла здесь составляла метров пятнадцать, не больше. Вскараб­кавшись на плот, я натянул свои выцветшие шорты и, на всякий случай, сунул в потайной карманчик перочинный ножик.

Мой муравей ждал меня на том же месте, не меняя позы. Я не знал, какого возраста он, это невозможно былоопределить по его неподвижному лицу. Видно, муравьи­ный возраст никаким образом не отражался на их лицах, как это было у людей. Если судить по человеческим мер­кам, то моему муравью можно было дать и двадцать, и тридцать, и пятьдесят. Между прочим, приблизясь, я заме­тил, как на коричневом лице муравья дрогнули слегка мышцы, рот приоткрылся, а в глазах появился живой блеск. Муравей смотрел на меня с нескрываемым почтением.

— Слов нет, замечательно, — молвил он. — Но вода у нас вызывает дикий ужас. И потому, как ты заметил, здесь,
вблизи реки, нет, кроме меня, ни единого муравья. Да, да. Мы страшно боимся воды. Это передается из поколения впоколение, от родителей к детям. В истории муравьиного рода еще не было случая, чтобы кто-то добровольно по­
шел поплавать. Конечно же, самоубийцы находятся, те прыгают в воду, и еще в воду бросают приговоренных к
казни. Вода для нас, все равно, что яд. Хотя еду мы гото­вим на воде, умываемся и даже принимаем душ. Но не более того. Перед большим скоплением воды, водоемами, реками, озерами, мы дрожим как жалкая мышь перед гроз­ ным котом. Вот так-то. Но признаться, меня терзают воп­ росы. Причину всеобщей водобоязни я не нашел нигде. А всему должно быть объяснение. Я тоже, как и остальные муравьи, страшно боюсь воды. Но вода притягивает. По­этому изредка прихожу сюда и гляжу на реку. И каждый раз при этом меня всего захлестывают необъяснимые чув­ ства. Как прекрасно окунуться в водную стихию и ощу­ тить себя свободным! Послушай меня, человек. Отправ­ ляйся-ка ты себе дальше на плоту. А то ведь я должен по инструкции императорской канцелярии задержать тебя.

— Канцелярии?! — переспросил я.

— Да. Нас, муравьев в городе десять миллионов, и у нас есть император.

— А где находится ваш город?

— Мы отыскиваем его без труда, — уклончиво ответил муравей. — Однако, пора мне. Ты доставил мне сегодня несколько приятных минут. Поэтому я тебя отпускаю. Отчаливай.

— Послушай, — сказал я, — а ты мог бы взять меня с собой?

— А зачем? — хмуро спросил муравей.

— Так, интересно.

— Чужаков у нас не любят.

— А ты всем скажешь, что я тебе друг.

— Друг? Нам неизвестно это слово.

— А родственник? Или просто приятель, знакомый?

— Гм… — муравей внимательно оглядел меня с ног до головы. — Впрочем, ты похож на муравья. Не на все стопроцентов, конечно, но похож.

— Вот видишь! — оживился я. — Значит, возьмешь?

— Рискованное дело. Если тебя разоблачат, то немину­ емо попадешь в тюрьму. Заодно несдобровать и мне. Впро­чем, если не будешь совать нос куда не следует, все обой­дется. Типов с твоей физиономией я встречал среди мура­вьев. Ты кто по профессии?

— Как тебе сказать. Я бывший инженер. Что ты так испугался?

— В тюрьму у нас сажают в первую очередь инжене ров! — понизил голос до шепота муравей. — Они-то счита­ ются главными преступниками!

— А что такого совершили инженеры? За что их сажа­ ют в тюрьму?

— Ну и дела! — Муравей не счел нужным объяснять. — Не было печали, да черти накачали. — Вновь огляделся посторонам. — Слушай, мне пора на службу. Советую тебе исчезнуть.

— Ничего не понимаю…

— И понимать нечего. Скажу одно. В учебных заведе­ ниях нашего города не готовят инженеров, математиков,химиков, врачей.

— Значит, у вас нет врачей? — удивился я. — А кто лечит людей, то есть, муравьев?

— Знахари.

— Ты хочешь сказать, что эти самодеятельные докто­р а делают и операции?

— Нет, не делают.

— Кто же делает?

— Никто не делает.

— А если необходима операция и от этого зависит жизнь муравья?

— И тогда не делают.

— Значит, больному умирать?

— Все в руках провидения.

— Ну и ну! Действительно, странный у вас город. Но мне хочется на него взглянуть.

— Берегись! Я могу выдать тебя полиции и тогда мне дадут вознаграждение. Двести галетов.

— А что это такое?

— Галеты? Денежная единица. — Муравей достал из кармана круглую медяшку, подал мне. — Это одна галета. Двести галетов для моей семьи — целое состояние.

На медяке был отчеканен силуэт какого-то муравья. Оборотная же сторона была совершенно гладкая.

— А кто тут изображен? — поинтересовался я.

— Никто не знает, — безразлично ответил муравей. — Кто-то говорит — первый император, а кто-то — инженер.

— Ба! Вы же инженеров сажаете в тюрьму!

— И сколько человек ты выдал? — спросил я, возвра­ щаю монету.

— Людей мне еще не приходилось приводить в канце­ лярию. И никогда не слышал, чтоб кто-то поймал челове­ ка. Если я тебя заберу, то буду первый, кто это сделает. Учитывая важность события, возможно, заплатят мне не двести, а пятьсот галетов. А может, и всю тысячу.

— Вон какое дело. А можно полюбопытствовать — как бы ты меня арестовал? Я не вижу при тебе никакого ору­ жия.

— Очень просто, — заявил муравей, и приблизясь ко мне, обхватил мои запястья своими пальцами, как стальнымиклещами. От боли я едва не закричал — и в следующую секунду он оторвал меня от земли. Точно соломинку, за­ кинул на плечо.

— Ну и силен ты, брат, — проговорил я позже, растирая руки. — Нет, правда. Вы, муравьи, отличаетесь недюжин­ ной силой. Я об этом забыл. Пожалуй, ты прав — мне в ваш город идти незачем.

— Ты, похоже, сдрейфил?

— Нет. Из твоих слов я понял, что в вашем городе не­ вероятная скука. А насчет того, что арестуешь, пожалуй­ ста. Я не боюсь.

— Если бы захотел, то сделал бы это давно. — Муравей устало присел на траву. Я тоже сел неподалеку.

— Но только я не уверен, — продолжал он, — дадут ли мне за тебя вознаграждение? Или дадут по шее? Вот в чемвопрос. Ну да ладно. А ты, значит, продолжишь путеше­ ствие?

— Конечно. Двину прямиком по течению.

— Будь добр, не окунешься ли ты еще разок в реку?

— Могу, конечно, но зачем? У тебя времени нет, да и у меня тоже.

— Я прошу поплавать, а это означает, что я подумаю. Только предупреждаю, засветишься — пеняй на себя!

* * *

Мы шли по узкой впадине меж двух сопок, среди ди­ ких кустарников, и внезапно оказались в городе. Я даже не успел сообразить, как это случилось. Просто на какое- то время я задумался, шагая следом за муравьем, уста- вясь в его мерно покачивающуюся тощую спину. А когда муравей шагнул вбок и остановился, вот тогда-то и от­ крылся предо мной город.

— Переведи дух, — сказал мне муравей, тем самым предлагая осмотреться.

Впереди простирался странный пейзаж. Весь город состоял будто из одного огромного многоэтажного недо­строенного дома. Всюду высились балки, похожие на стро­ительные леса. Балки, скрепленные перекладинами, состав­ляли этажи-соты и улицы-лабиринты. Я сбился со счету, считая этажи. Над нами висело куполообразное небо, рас­сеивающее призрачный, кирпичного оттенка, свет. Каза­ лось, что над последними этажами натянули полупрозрач­ную пленку, защищающую город от ярких лучей солнца. Дома и улицы были построены из одного материала — тро­стника, очень напоминающего бамбук. Снизу и сверху по всем этажам бамбуковых улиц нескончаемым потокомдвигались толпы муравьев. Мужчины, в большинстве сво­ ем, шли обнаженные по пояс, в парусиновых брюках. Аженщины одеты в длинные до пят юбки и короткие коф­ ты, которые не застегивались на пуговицы, — шея, груди иживот совершенно открыты. Женщины еще отличались от мужчин своими фигурами, напоминающими греческиеамфоры и семенящей походкой. От моего внимания не ус­ кользнуло и то, что горожане не пользовались никаким ви­дом транспорта, ни автомашинами, ни мотоциклами, ни велосипедами, ни даже бричками. Вероятно, люди-мура­ вьи ходили исключительно пешком, а в качестве тягловой силы использовали лишь себя. Толпы пешеходов несли наплечах и головах самый различный груз.

— Ты еще можешь вернуться, — заметил муравей. — Не передумал?.. Ну, как знаешь. Только не проявляй чрезмер­ ного любопытства, молчи. Я скажу, что ты контуженный. Да, чуть не забыл. Зови меня Мак.

— Нет, кличка. У нас половина населения обращается друг к другу по кличке. Кличка-то и становится именем.

— А фамилия?

— Когда-то были в ходу и фамилии, но потом исчезли за ненадобностью. А тебя я буду звать Черный Камыш.

— Почему — Черный Камыш?

— Не знаю. Первое, что пришло на ум. Я не спраши­ ваю твоего настоящего имени, оно мне ни к чему. Так за­ помни — Черный Камыш. — С этими словами, муравей вздохнул и зашагал вперед.

Я двинулся следом. Через минуту-другую мы вошли в город. Нас поглотило муравьиное море. Оказавшись в толчее, я потерял из виду Мака. Обернулся, и уже не уви­ дел того места, откуда мы ступили в город. Всюду маячи­ ли бесчисленные головы пешеходов. Какой-то муравей наскочил на меня, зазевавшегося в толпе, и больно толк­ нул мне в бок продолговатым предметом, который нес под мышкой. Напуганный и растерянный, я отступил к стене дома. Но там неожиданно рядом со мной выросла какая- то молоденькая муравьиха с длинными волосами цвета соломы. Ее круглые синие глаза уставились на меня, а через секунду приблизились вплотную, и, вместе с прикоснове­ нием полных грудей, я ощутил запах сандала. Не произне­ ся ни слова, девица схватила меня за руку и повела прочь. Я попытался отнять руку, но не тут-то было. Пальцы де­ вушки, несмотря на мягкость, крепко сжимали мою пятер­ ню. Незнакомка увлекла меня за собой, сначала в узкий проулок, а затем по ступенькам в небольшое помещение, совсем пустое: вокруг голые тростниковые стеньг. Она до­ стала из ниши соломенную циновку, расстелила, вновь под­ няла на меня свои огромные глаза, запричитала непонят­ное. Потом потупила взор и решительно вышла. «Что бы все это значило?»- подумал я. И тоже покинул комнату. На улице я столкнулся с Маком.

— Ты зачем меня бросил? — спросил я его больше напу­ гано, чем с недовольством.

— Идем же, — грубо бросил Мак. — Конечно, мне следо­ вало шагать помедленней, но я привык быстро ходить. Я видел, как тебя девица взяла в оборот.

— А что ей было нужно?

— Зайдем-ка, тут недалеко одно местечко…

Мак теперь часто оглядывался, чтобы убедиться, что я не отстаю. Люди-муравьи потоком устремлялись вверх и вниз по улице, и, казалось, не было силы, способной ос­ тановить это бурлящее дикое движение. Упади кто-нибудь тут посреди улицы, его в секунду, наверное, затоптали бы полчища муравьиных ног. Вскоре Мак толкнул меня в какую-то узкую дверь. Судя по всему, это была забега­ ловка. Три муравья сидели на полу и что-то пили из глиня­ ных кружек. Других посетителей не оказалось, не считая толстого обрюзгшего типа, развалившегося у входа и жующего хрустящую палочку. Мы с пастухом уселись в дальнем углу.

— Я тебя забыл предупредить, — начал Мак. — Дело вот в чем… Тынег в нашем городе вдвое больше ягтанов.

— Что-что?

— Тынега по-нашему — женщина. А ягтан — мужчина. Понял? Короче говоря, на семь миллионов тынег прихо­ дится всего три миллиона ягтанов. Поэтому тынеги пользу­ ются некоторой привилегией, им дана свобода. Конечно, свобода в определенных рамках, иначе наш город давно охватил бы хаос. Женщине позволено, к примеру, подой­ ти на улице к любому ягтану с предложением разделить с нею любовь. Как и произошло в случае с тобой.

— Она хотела … любви?!

— А разве нет? Зачем же ей понадобилось тебя тащить с собой?

— Но… она быстро ушла. И между нами ничего тако­ го не было и быть не могло! Я же не муравей!

— Ну и что? А разве ты не видишь — все муравьи хо­ дят, как и ты, на двух ногах. А ведь человек когда-то тоже ползал на четвереньках. Эволюция, Черный Камыш, сде­ лала свое дело. Мы давно приблизились к вам, хотя наш уклад жизни остался по-прежнему древним.

— Эта молодая муравьиха жалобно что-то бормотала. Я ничего не понял. Но мне показалось — она просила меня о помощи.
— В следующий раз будешь умнее,- сказал Мак. — Если ягтан не хочет любить тынегу, он об этом должен ей ска­ зать. Молчание — знак согласия. Но как правило, мужчина в нашем городе отказывает женщине крайне редко, если только он не спешит по делам. Кстати, закон о свободе тынег пришелся по душе многим ягтанам. Каждый ягтан втайне радуется. Не спешит обзаводиться семьей, гуляет себе и плодит детишек.

— А ты, кажется, женат?
— Ага. В пастухи берут только женатых. У меня две­ надцать детей.

— Двенадцать?!

— Средняя муравьиная семья имеет больше — двадцать. Впрочем, кажется, у меня осталось только семеро.

— Ты же сказал — двенадцать.

— Четверо огольцов, наверное, умерли, а один ребенок пропал без вести. Может, и наоборот, — один умер, а чет­ веро пропали без вести.

-?!

— Сейчас перекусим и пойдем к тарабару.

— А кто это — тарабар?

— По-вашему — парикмахер. Тебе надо постричься. С длинными волосами ты привлекаешь внимание зевак. А зеваки есть самые быстрые разносчики новостей и спле­ тен. Подальше от греха.

Из кухни вышла тынега, поставила перед нами глиня­ ную тарелку со стопкой свежеиспеченных лепешек. По­ крытые желтой хрустящей коркой, они были невероятно вкусны. С жалостью глядя на опустевшую тарелку, я по­любопытствовал, из чего сделаны такие отменные лепеш­ ки.

— Из муки, из чего же еще? — сказал пастух.

— Почему нам не показали меню? Может, кроме лепе­ шек, были и другие вкусные штучки?

— Здесь подают только лепешки, — Мак, видя, что я не насытился, добавил: — В моем кармане семь галетов. За еду я заплачу четыре. Останется всего три монеты. А ведь жена дала деньги, чтобы я на них купил кукурузную муку.Видишь, на какие жертвы я иду ради тебя. Ведь ты в ка ком-то роде гость, и мой долг — накормить тебя. В нашемгороде не принято принимать гостей, я сделал исключе­ ние.

— Спасибо, — проговорил я. — Если ты окажешься в на­ ших краях, я тебя встречу должным образом.

— Сколько времени ты намерен пробыть здесь? — спро­ сил, думая о своем, Мак.

— Пока не надоест, — сказал я с ухмылкой.

— Еще не надоело?

— Нет.

Хозяйка заведения принесла две кружки с розовой жид­ костью, молча убрала пустую тарелку и удалилась.

— У тебя же почти не осталось денег, — забеспокоился я.

— Первые кружки дают бесплатно, — сказал пастух. — А вот за следующие надо уже платить.

— А что это? — спросил я, заглядывая в кружку.

— Филей. Брага. Ее у нас пили только вельможи. Сей­ час пьют все. Кстати, молоденьких муравьих тоже зовут филей. Наверное, потому, что они действуют на ягтанов опьяняюще.

— Вон, те трое разговаривают, — заметил я, — но ничего не понятно. Что за язьгк?

— А черт их разберет, — заявил просто Мак и отпил из кружки. Я удивился, но ничего не сказал, и тоже сделал глоток. Брага пахла вином, но имела горьковатый при­ вкус полевых трав. Я снова прислушался к беседе ягта­ нов за соседним столиком, — те перебивали друг друга, яростно жестикулировали и краснели лицом. Из их уст вылетали странные, поющие и шипящие звуки. Создава­ лось впечатление, что муравьи разговаривали на воробь­ ином языке.

— В каждом районе города свой диалект, — сказал Мак, — но все мы понимаем друг друга.

— Слово ягтан — жаргонное словечко?

— Верно. Яг означает семя, а тан — карман. Если обоб­щить, то ягтан переводится, как существо, носящее в кар­ мане семя, или разбрасывающий семя.

— А тынега?

От выпитой браги у меня потихоньку начала кружить­ ся голова. Тип, сидевший у входа, доел свою палочку, со­ брал с колен крошки, кинул в рот, уставился в нашу сто­ рону мутными глазами.

— Кто это? — спросил я.

— Бродяга, — ответил Мак. — Он постоянно здесь око­ лачивается. Кажется, доводится хозяйке дальним родствен­ником. А некоторые утверждают, что это ее бывший муж. Ладно, допивай и пошли.

• * * *

Мы двигались по бесконечным лабиринтам улиц и закоулков, поднимались на верхние ярусы, спускались, вновь поднимались. В толчее я заботился лишь об одном — ни на шаг не отстать от пастуха. Если бы я его потерял, то мне каюк. Что бы я делал тогда в этом огромном муравь­ ином городе, где ни одной знакомой души? Конечно, я по­ ступил опрометчиво, что сунулся сюда. Лежал бы сейчас на плоту, плыл бы себе, загорал, любовался видами при­ роды. Сам виноват. А этот Мак не так прост, как кажет­ ся. Кто знает, что у него на уме? Еще даст деру. Только и ждет момента, чтобы улизнуть. Или, что похуже — выдаст полиции. Как они выглядят, муравьи- полицейские? Мо­ жет, сам Мак полицейский?!

— Это здесь, — сказал пастух, — тут моя знакомая тарабарка работает. — И шагнул в дверь, точнее, в небольшую
треугольную дыру в тростниковой стене, завешанную соломенным пологом. В комнате было пусто, на полу ва­
лялись одежда и изношенные сандалеты. Убогую келью украшала картина в нише с изображением ягтана и тыне-
ги, совершенно голых, занимающихся любовью. Написан­ ная в стиле фотореализма, картина была откровенной похабщиной, даже можно сказать, порнографией. Мак сел, сложив ноги по-турецки.

— Подождем, — сказал он, мельком глянув на картину, и закрыл глаза. Эта комната мало чем напоминала парик­махерскую, здесь не было ни зеркала, ни столика с инст­ рументами, ни кранов с горячей и холодной водой, ни по­лотенец. Лишь на полу, на куче волос лежали потемнев­ шие от времени ножницы — они скорее предназначались для резки толстой ткани, сукна или брезента, чем для во­ лос. Я хотел было сесть подле пастуха, как вдруг обо­ млел. Нарисованные на картине ягтан и тынега зашевели­ лись, их статичная поза нарушилась. Теперь ягтан оказал­ ся снизу, а муравьиха сверху, а в следующее мгновение они прильнули друг к другу, стали кататься как клубок.Оказалось, что нишей была внутренняя маленькая комна­ та, где и происходило все действие — его я принял за карти­ну художника. Надо же! Что им стоило, любовникам, зак­рыться ширмой, а не заниматься совокуплением прямо наглазах у посетителей?! Опомнясь, я толкнул в плечо задре­ мавшего приятеля.

— Слушай, — проговорил я шепотом, — мы, кажется, зашли не вовремя.

— Гарум-маруха, — молвил пастух, не размыкая век, — они уже закончили.

Я не понимал, что означает слово — гарум-маруха, но не стал допытываться и молча сел спиной к «картине». А вскоре к нам вышла тынега, подобрала с полу белье, об­ лачилась. Вылез и ягтан, не одеваясь, как был голый, плюх­ нулся на пол и хозяйка начала стричь его теми портняж­ными ножницами. Начав клацать инструментом, муравь­ иха одновременно заговорила:

— Ей несдобровать, — сказал она сиплым голосом, — ой, как несдобровать. Влепить пощечину вельможе, началь­
нику управления неотложных мер — неслыханное дело! Вместо того, чтобьг возрадоваться, эта девица стала бры­
каться, точно дикая лошадка, да ударила его, можно ска­ зать, лягнула своей изящной ножкой. Чиновник два дня
ходил с опухшей щекой. Тоже хорош, гусь. Нет, чтобы за­ мять дело. Поднял кипеш, как базарная тынега. Эх, филей,бедное дитя. Жаль, меня рядом не было, я бы подсказала ей, что делать. Я бы нашла выход. Зеваки донесли, чтодевицу ту зовут Солей, и, должно быть, она уже убежала к себе в провинцию. Говорят, торговала на городском рынке овощами.

Болтая без умолку, тынега кружила с ножницами вок­ руг голого ягтана. Кончив стричь своего любовника, му- равьиха тотчас занялась мной — возле самого уха угрожа­ юще заклацали ножницы и на пол полетели лохмотья во­ лос. А голый ягтан тем временем оделся и без слов поки­ нул парикмахерскую. Странный тип, все время, пока под­ руга работала, он шумно сопел и хмурил брови. Конечно, та постригла плохо, прямо-таки обкорнала неровными полосами большую голову, похожую на армейский котел. Потому он ушел обиженный, не прощаясь. Справедливос­ ти ради надо сказать, что тарабарка не могла постричь лучше, пользуясь одними только ржавыми ножницами. И вообще, что это была за парикмахерская такая? Разве можно было эту берлогу назвать приличным заведением, куда регулярно заходят горожане?

А муравьиха беспощадно срезала мои волосы, неумол­ чно молотя языком. Я недоумевал, кому же она адресова­ла свои слова? Постригая дружка, тынега рассказывала о какой-то филей, влепившей пощечину важному чиновни­ ку, потом стала распространяться о подруге из южной части города, известной особе, процентщице. Парикма­ херша продолжала говорить о подруге и после ухода того ягтана, следовательно, ей было все равно, кому рассказы­ вать. Вертя мою голову и так и эдак, муравьиха теперь вновь завела речь о той молоденькой девице:

— И поделом нахалу! Я бы тоже ударила, да так бы пристукнула, чтобы наглец на месте и околел. Тот, гово­ рят, выследил девку, и в укромном местечке сразу стал тискать ее. А она огрела его, как следует. Дурень, конеч­ но, опростоволосился и поднял хай-вай, заявил зевакам, что филей его принуждала к соитию, а для пущей убеди­тельности, показывал всем оторванные пуговицы от ши­ ринки. Ну и болван! Говорят, он крепко держал девчушку,матерно ругался, угрожал, и при этом глаза его враща-

лись, как у бешеного таракана. Потом какая-то тынега под шумок оттеснила начальника, дала убежать филей. Пусть теперь поищет!

Халат тарабарки был распахнут. Я видел близко лос­ нящийся живот, полушария раскачивающихся грудей. Еще пять минут назад хозяйка пребывала в любви, ее жаркие флюиды обволакивали все мое существо, норовили ото­ рвать от пола и унести ввысь. И тут меня отрезвило одно обстоятельство, — на животе женщины не было пупка! На том месте, где он должен был находиться, было ровно и гладко. Вот же! Я едва удержался, чтобы не потрогать ее живот. Значит, пупка не было ни у Мака, ни у ягтана, вышедшего недавно отсюда. Значит, муравьи этого горо­ да появлялись на свет без оного? А может, пуп находился у них в другом месте? Что я так разволновался, в конце концов? Какое мне дело до их пупков?

Закончив стрижку, тынега оборвала себя на полусло­ ве и юркнула в нишу. Дремавший все это время Мак от­ крыл глаза и последовал за ней. Оба стали скидывать с себя одежду. Чтобы не видеть их, я забился в угол. Но тут Мак выглянул.

— Слушай, Черный Камыш, — сказал он, почесывая себе бок, — тут Улла говорит, что ты ей симпатичен. Если хочешь, она готова разделить с тобой ложе.

— Не хочу! — вырвалось у меня.

— Ты уверен, что не хочешь?

— Уверен.

— Вообще-то я ей сказал, что ты контуженный. Но Улла говорит, что тынег желают все, и контуженные, и нормаль­ные.

— Зачем ты сказал, что я контуженный?

— Не обижайся, так проще. Посиди маленько.

У Мака пуп был на месте, я оглядел его, пока он стоял голый. Разглядел также и его «хозяйство», вроде бы обыч­ ное «хозяйство», не большое и не маленькое. Среднее. А что же тогда Улла? Куда девался ее пуп? Загадка, да и только! Я достал из кармана часы на цепочке, они показы­ вали ровно семь. Я находился в муравьином городе уже около пяти часов. Честно говоря, я сам не знал, когда мне следует уходить отсюда. Если Мак под каким-то предло­ гом откажется вывести меня из города, смогу ли я отыс­ кать выход? Поживем — увидим, решил я, направляясь к двери, то есть, к треугольной дыре. Но на пороге не нашел кроссовок, которые снял, войдя в парикмахерскую. Тот ягтан, наглец, ушел, надев вместо своей обуви мою. Мне ничего не оставалось, как нацепить эти чужие стоптан­ ные сандалеты из веревки, которые болтались на ногах. С тем и вышел наружу. По-прежнему по улице взад и впе­ ред сновали толпы муравьев. В воздухе стоял шелест лис­ тьев — такой звук издавали тысячи муравьиных ног, сту­ пающих по тростниковому настилу улиц. Приближался вечер, но ничто вокруг не напоминало об этом. Сочившийся сверху оранжево-коричневый свет был сейчас такой же, что и шесть часов назад, он ровно разливался и на улицах, и в помещениях. Нигде не висело ни одной лампочки. Я стоял, прижатый к стене толпою прохожих, и невольно поймал себя на мысли, что, наверное, теперь и сам я мало чем отличаюсь от муравья. Я худ и высок, мои жилистые руки почти достают до коленей, на мне джинсовые шорты и самые настоящие муравьиные штиблеты. Сплавляясь на плоту по реке, я загорел до шоколадного цвета, хотя у муравьев, конечно, бронзовый цвет кожи был естествен­ ный.

Прямо передо мной остановился прохожий, верзила с квадратной мощной головой. Он смотрел на меня пронзи­тельным взглядом желтовато-коричневых глаз. Затем ска­ зал следующее:

— Напрасно стараешься. Дорогу в канцелярию импе­ ратора тебе не отыскать никогда. — И тотчас исчез, сме­ шался с толпой. Что за ерунда, удивился я. Откуда он взял, что я ищу канцелярию? Появился Мак. Мы перешли ули­ цу. Возле лестницы, ведущей на верхний ярус, лежал ка­ кой-то муравей, свернувшись калачиком.

— Что с ним? — спросил я Мака.

— Идем, не задерживайся, — ответил тот.

— Может, ему нужна помощь?

— Ничего ему не нужно. Если муравей лежит на улице, значит, он мертв. Его скоро уберут. Идем же, не отставай.

Мы вскоре наткнулись на низкий и тесный тоннель, по нему следовало проползти на четвереньках, чтобы по­ пасть на другую сторону. Я вылез вслед за Маком на про­ тивоположную улицу и спросил пастуха, что это за длин­ ная и неудобная кротовая нора?

— Ее специально сделали, — ответил Мак. — Чтобы мы не забывали, что мы — муравьи. Чтобы помнили, что еще недавно все мы ходили на четвереньках. Тоннель называ­ ется «Дыра истории». Кстати, его соорудил один инженер по кличке «Мизинец.» Он родился без мизинца на правой руке. Отсюда и кличка. Сейчас «Мизинец» в тюрьме.

— За что он сидит?

— За «Дыру истории». Каждое инженерное новшество карается длительным сроком. «Мизинец» уже третий разпопадает.

— Значит, «Дыра истории» ненужное сооружение? Тогда почему ее сохранили?

— А «Мизинец» сначала построил, а потом объяснил суть. Он сделал ошибку, что стал философствовать. Му­ равьям философия не нужна.

— Но «Дыру»-то оставили?

— Оставили. В назидание другим. Но горожанам «Дыра» нравится. Сам император пользуется ею каждый день.

— Странные вы, муравьи.

— Уж какие есть.

Мак заглянул в какую-то хибару и вынес кулек муки.

— В кармане лежит еще монета, — сообщил он, — на нее я выпью кружку браги перед службой.

— Куда мы идем? — спросил я.

— Ко мне домой, куда же еще? Переночуешь, а завтра, когда я вернусь, мы потолкуем, как быть дальше.

— Может, я пойду с тобой на работу?

— В тюрьму?

— А что, нельзя?

— Можно, вообще-то. Но там никаких удобств.

— Мне не привыкать.

— Ладно. Только заскочим домой, надо жене муку от­ дать.

* * *

Пастух Мак жил в тупике. Когда мы в него свернули, со всех сторон раздались звонкие голоса: «Мак — дикарь! Мак-прощелыга! Мак- зануда! Явился — не запылился, бродяга!» Стая детишек, грязная, голая, носилась по дво­ рику, залетала в дверь, мчалась наверх и с окна второго этажа кидалась на шест, по нему соскальзывала вниз. При броске каждого муравьенка шест качался из стороны в сторону. Один шальной малыш сиганул с шеста прямо на плечи Маку. Обхватил его голову, осыпал лысину тума­ ками, затем выхватил из рук отца кулек, стремглав бро­ сился в дом. Это случилось в мгновение ока, малыш обла­ дал ловкостью обезьяны. На всякий случай я отошел по­ дальше от шеста. Избавившись от кулька с мукой, Мак повернул назад, но тут сверху посыпалась брань:

— А ну, постой, мураш! Мерзавец ты этакий! На всю ораву ты принес всего кулечек?! Куда ты дел остальные
деньги?! Пропил, поди?! Да чтоб тебе неладно было, пас­т ух! О, небо! За что мне такое наказание?! — Тынега в заса­
ленном халате высунулась из окна второго этажа и отча­ янно била кулаком по подоконнику. Она, наверное, в сердцах выбила бы все стекла, но стекол в этом городе не существовало. Мак стоял, склонив голову, засунув руки
в карманы, молча выслушивал проклятья жены, а когда та перевела дух, с тем, чтобы с новой силой продолжить
ругань, он вставил:

— Так вышло, Мара. Не сердись. Я, конечно, мог ку­ пить муки на все три галеты. Признаюсь честно, одну мо­
нету я оставил себе на кружку филей. Когда выпью — лег че становится. Согласись, ведь одна монета ничего не ре­
шает. Что на две галеты, что на три, все равно купишь муки немного. Вот я и подумал…

— Чего ты подумал, изверг?! — перебила его жена. — Как это — три галеты?! Ты взял у меня семь последних мо­ нет. Куда дел остальные четыре?!

— Так уж быть, Мара… Мне скрывать от тебя нечего. — Мак кивком головы указал на меня. — Это мой приятель, Черный Камыш. Я накормил его обедом.

— С каких пор ты завел себе приятеля? — задала вопрос тынега, уже чуть умерив гнев.

— Недавно, — ответил муж. — Конечно, для тебя стран­ но слышать. Муравьям не принято иметь друзей. Но пред­ ставь себе, я нынче приобрел приятеля, и у меня на душе легко, хотя завтра, быть может, я его потеряю.

— Эта постоянная нужда меня доконает, — простонала Мара. — Видит небо, я не транжира. Я бы сводила концы сконцами, если бы ты не пил. Гляди, мураш!.. Однажды най­ дешь меня, висящую на этом столбе. Понятно?!

Мак молча глядел себе под ноги.

— Конечно, грех на себя руки накладывать, — продол­ жала жена, — но запомни, ты будешь во всем виноват. По­ том и сам плохо кончишь. А дети по миру пойдут. — За­ молчала, глядела на пастуха потухшим взглядом. Доба­ вила. — Знаешь ли ты, пастух, что нашелся Белый Оре­ шек?

— Кто? Кто? — не понял Мак.

— Ну оболтус наш, Белый Орешек. Что пропал пять лет назад.

Мак уставился на жену, его глаза не выражали ни ра­ дости, ни огорчения.

— Может, отыщутся и остальные наши дети. Серый Орешек, Рыжий Орешек и Хризантема. Где-то они теперь? — Мара всхлипнула. — Может, им нужна моя помощь?

— А где же он, Белый Орешек? — спросил Мак.

— Спит, — ответила тынега. — Он явился не один, при­ вел с собой девицу.

— Да?! — удивился Мак.

— Кто она ему, невеста или просто так, не знаю. Я не спросила. А чем ты его кормил, своего приятеля?

— Лепешками, Мара. Это самая доступная еда.

— А ты сам-то кушал?

— Конечно.

— Я тут приготовила овощные пирожки. Съешь на ра­ боте, — тынега достала из кармана халата матерчатый сверток.

— Не нужно, Мара. Я сыт. Ты лучше отдай детям.

— Обойдутся.

— Детям я поджарю лепешек, — уже мирно заговорила Мара. — Намешаю в муку побольше отрубей и они насы­
тятся. — С последними словами муравьихи ватага оголь­ цов налетела на Мака, выхватила из его рук сверток с
пирожками и вмиг скрылась за углом. Тынега смотрела на все происшедшее широко раскрыв глаза, — в них стояла
тоска.

Некоторое время мы шли молча, потом я остановил Мака:

— Послушай, давай продадим часы?

— Какие часы? — не понял Мак.

— Вот эти, — я достал из кармана часы и переложил в ладонь приятеля. Тот уставился на часы, но сразу вернул мне.

— Спрячь.

— Они из чистого серебра, — сказал я. — Достались мне от деда. Мы можем получить за них приличную сумму.

— В нашем городе такие вещи никто не держит, — пояс­ нил Мак. — Прибавим-ка шагу…

Улица вывела нас на большую площадь, где в центре стояло дерево. Пожалуй, единственное в этом городе. Дру­гих я не встречал. Мы подошли ближе. Это была сосна. С мощными зелеными ветвями. Высокая вершина тянулась к куполу неба, основание скрывалось внизу, за нижними этажами города. Прохожие останавливались, гладили де­ рево и продолжали путь.

— А зачем они это делают? — спросил я.

— Считается, что дерево священное, — сказал Мак, — и приносит удачу. Поэтому каждый норовит прикоснуться к нему. Было время, когда горожане срывали охапками сосновые иголки, но теперь за это карают тюрьмой.

Вскоре площадь опустела. Мне показалось, что при­ чиной тому послужило появление Мака. Муравьи, завидя его, опускали глаза и, едва коснувшись руками дерева, быстро уходили.

— Подойди и приложи ухо к сосне, — предложил поче­ му-то Мак. Я припал щекой к стволу. Кора была шерша вая, теплая. Но вдруг я услышал очень явственно легкий стук, похожий на стук бьющегося сердца. Я удивленно посмотрел на пастуха, тот многозначительно кивнул, и убедившись, что рядом никого нет, проговорил тихо:

— Там, внизу, ягтан. Дерево растет из его легкого.
-?!

— Был такой случай. Один тщедушный муравей из провинции свалился прямо посреди улицы недалеко от канцелярии. Все подумали, что его сразила болезнь. Но тот не помер. Полицейские обнаружили выступившие на его груди ростки дерева. Оказалось — муравей вдохнул в себя семя сосновой шишки. Представляешь? Прошло с тех пор около двадцати лет. Дерево вымахало, сам видишь, как.

— А ягтан?! — опешил я. — Значит, он до сих пор живой?!

— Живой. Но это тайна. Все думают, что дерево рас­ тет само по себе. Корни пробили муравью спину и крепко вошли в почву. Таким образом ягтан оказался в страш­ ном плену.

— Жуткая история. А как же родные того бедняги?

— Он бездомный. Тем лучше. Представляешь, что было бы, если об этом прослышало население?

— Но… тайное, рано или поздно, станет явным. Разве нет?

— Нет. Скоро ягтан умрет от старости и его уберут. Но есть опасность… — Мак окинул взглядом сосну, — что потом дерево начнет засыхать. А ведь сосна дает городу значительную часть кислорода.

— Как же вы жили, в таком случае, до появления дере­ ва? Откуда поступал кислород?

— Кто его знает? — неохотно ответил пастух.

— Что вам мешает посадить в городе другие сосны?

— Пробовали. Но семена не прорастают. Сто сорок добровольцев вдыхали в себя семена. Безрезультатно. Вот такая штука. А теперь пошли отсюда.

Мак повел меня узкими закоулками. На пути нам по­ падались невысокие тумбы из тростника, в одну из них мой спутник попросил заглянуть. Я припал глазами к щели. Внутри тумбы находилась большая глиняная чаша с ка ким-то тускло поблескивающим содержимым.

— Что это? — не понял я.

— Ловушка для тараканов, — ответил пастух, и, не за­ держиваясь, зашагал дальше, объясняя на ходу: — Со всех сторон проделаны дыры. Таракан же, в силу своего при­ родного любопытства, лезет в дыру и прямехонько попа­ дает в чашу с маслом. Таракан ведь дышит не как мы, легкими, а бронхами. Масло закрывает бронхи и таракан подыхает. Вот такая ловушка.

— И много тараканов попадается?

— Целая куча.

— А кто сделал ловушки? Не «Мизинец»?

— Верно, он. А как ты догадался?

— Я просто спросил.

— Это было его первое изобретение.

— Но эти штуковины приносят пользу…

— Приносят. Только ты, Черный Камыш, не задавай мне больше вопросов. А то я рассержусь.

Мак повернул за угол, купил на последнюю монету в каком-то окне кружку браги, дал мне сделать глоток, ос­ тальное выпил сам. Вскоре мы пришли на место. То была действительно тюрьма. Тяжелые бамбуковые ворота. Квадратный внутренний дворик. Камеры на трех этажах. Лестницы соединяли все коридоры. Потолок третьего яру­ са был вровень с самой крышей всей большой галереи тюрьмы. А крыша, в свою очередь, служила основанием четвертого этажа, — судя по шуму, доносящемуся сверху, там проходила улица. Сторожил всю тюрьму единствен­ ный охранник, пожилой муравей с тощей шеей и большой головой. Он-то и открыл на наш стук ворота.

— Тут на полке, — сказал охранник, — передача для сто пятого. Принесли утром. Но арестант ночью отдал кон­ цы. — С этими словами он накинул на плечи серую куртку и ушел. А Мак, заступивший ему на смену, закрыл скри­ пучие ворота на задвижку. И мы остались в тюрьме.

Сторожка представляла собой тесную комнатку, со­ вершенно пустую. На полу лежал сверток и толстый жур­ нал, похожий на амбарную книгу, да в нише виднелись сложенные как попало циновки. Мак уселся, развернул сверток, достал лепешку, разломил пополам, одну поло­ винку дал мне, другую начал есть сам. Жуя, принялся ли­ стать журнал.

— Кушай, — бросил он, не поднимая головы. — Мертво­ му еда ни к чему. А родственники уже не придут.

— Кто хоронит умершего муравья? — спросил я, над­ кусив лепешку.

— Никто. Он высыхает и становится хворостом.

— Ты хочешь сказать… его бросают в огонь, как дро­ ва?!.

— Гарум-маруха! — Мак перевернул страницу в том месте, где была заложена обугленная палочка, вероятно,заменявшая карандаш. — За мое отсутствие один помер и поступили три новых арестанта. Два ягтана и одна моло­дая, тынега. Так, Гречишное зерно — отец семейства, Лав­ ровый Лист — холостяк. И Солей — девица из провинции.

— Солей? — переспросил я. — Не та ли эта девушка, о которой рассказывала твоя знакомая тарабарка?

— Гарум-маруха! — пробурчал равнодушно пастух и склонился над журналом.

— Послушай, что это за словечко? Ты его произнес се­ годня уже трижды.

— Обыкновенный жаргон, — сказал Мак. — Типа — «ка­ кая разница» или «все перемелется, мука будет».

— То есть, как — какая разница? Речь идет о судьбе безвинной филей, ты не можешь быть таким равнодуш­ ным.

— У тарабарки Уллы язык без костей. И что она го­ ворила?

— Не делай вид, что не слышал.

— Гм… В нашем городе каждая десятая тынега но­ сит имя Солей.

— Ты же можешь узнать — она это или не она?

— Успеется. Вся ночь впереди. Узнаю. А Улла черес­ чур болтливая муравьиха.

— Послушай, — вспомнил я, — а почему у нее на жи­воте пупка не было? У тебя-то он есть. А?

— Не поймешь этих тынег. У них разные причуды. Нынче такая мода пошла — совершенно гладкий живот.

Втирают они какую-то вонючую мазь и пупок рассасы­ вается, вроде как исчезает. Говорят, боль от той мази. Но чего не вытерпишь ради моды! По их мнению, гладкий, ровный живот очень привлекает ягтанов. Сумасшедшие тынеги! Дай-ка лучше взглянуть еще разок на твои часы. Я достал часы. Мак вертел их в руках, подносил к уху, щелкал крышкой, даже нюхал.

— Можешь оставить себе, если нравятся, — предло­ жил я.

— Нет, — пастух покачал головой. — Хорошая вещь, но совсем бесполезная в нашем городе. Спрячь. — Он стал выводить палочкой в журнале какие-то непонятные кара­ кули.

— Что ты пишешь? — спросил я.

— Отчет, — сказал Мак и посмотрел на мои ноги. — На тебе настоящие муравьиные штиблеты. Теперь ты выли­ тый ягтан.

— Это не мои. Мою обувь украл тот тип, что стригся у твоей подруги Уллы.

— Вообще-то у нас не воруют. Наверное, его удивила необычная форма обуви, вот и забрал ее. Ничего, поносит и вернет.

— Каким же образом?

— Надоест ему носить, так оставит чоботы на улице и ты на них наткнешься.

-?!

— Его зовут Альпирий. Они с Уллой жених и невеста.
-?!

— Однажды ему на голову упал столб. С тех пор он напрочь забыл, кто его суженная. Улла его время от вре­ мени стрижет. Этот случай с женихом и ее сделал чуть ненормальной. Она часами болтает без умолку, несет вся­ кую чушь. Так ты говоришь, Улла вела речь о девице Со­лей? Арестантка с таким именем поступила сюда в то са­ мое время, когда моя жена отчитывала меня за кулек муки. Никто пока не допрашивал ее. Обычно допрос ведется черезсутки. Если хочешь, иди, поговори с ней.

— А ты?

— Мне все это осточертело.

— «Мизинец» тоже тут сидит?- Нет, в другом месте. Его никто в глаза не видел. Я тоже. — Мак захлопнул журнал, встал. — Идем, я тебе кое- что покажу.

Мы пересекли тюремный двор. И тут я заметил арес­ тантов. Они помещались по одному в каморках-камерах,огороженных бамбуковыми решетками, лежали, свернув­ шись калачиком и никак не реагировали на наши шаги. Мак завел меня в соседний дворик, поменьше, где были только высокие стены. Посреди двора стояло сооружение,похожее на вышку, с которой прыгают в воду спортсме­ ны. Пастух приблизился к деревянному кругу, стал вра­ щать его, наматывать веревку на ворот, при этом впереди вышки начал открываться квадратный люк. Когда он со­ всем раскрылся, я увидел глубоко внизу бурлящую воду. Под нами текла река. Каменистый берег поднимался кру­ то, отвесно.

— Здесь вершится суд над приговоренными к казни, — сказал Мак. — Арестанта поднимают на вышку и оттудасбрасывают в воду. Преступник получает свое, вот и все. А для тебя прыгнуть будет одно удовольствие, верно? Тыумеешь плавать. А мы нет. Муравью даже не связывают рук. Бултых! И камнем пошел на дно.

— А где берет начало река? — спросил я.

— Кто ее знает? Но впадает она в ту, побольше, по которой ты плыл на плоту. Если прыгнешь в люк, то вско­ ре на свой плот и наткнешься по правому берегу.

— Не врешь?

— Какой мне резон врать? Я ведь привел тебя сюда не столько продемонстрировать место казни, сколько пока­ зать место, откуда ты прямехонько попал бы на волю. Это самый короткий путь. Ну, что, прыгнешь?

— Нет. В другой раз.

— Как знаешь.

Мак закрыл люк и мы покинули жуткое место. Во дворе я вдруг заметил какого-то ягтана, снующего по га­ лерее третьего этажа с большой корзиной в руке.

— Кто это? — спросил я Мака.

— Разносчик еды, — ответил тот.

— Перелез через ворота.

— Таким образом могут убежать и заключенные?

— Могут. Но не бегут. Еще не было ни одного побега из тюрьмы. Какой смысл бежать и куда?

В сторожке мы улеглись на циновки. Но тут явился разносчик еды, высокий, худой и сутулый. Вручил нам с Маком по лепешке и ушел, перелез через ворота. Я вышел во двор. Мне захотелось по-маленькому. Здесь, в муравь­ином городе, я еще не пользовался отхожим местом.

— Уборная находится слева от ворот! — крикнул пас­ тух. — Но ты можешь помочиться и там, где стоишь!

Я отыскал таулетную комнату, где стоял большой глиняный чан. На чан надо было взбираться по пристав­ ной лестнице. Посудина стояла на полу устойчиво. По­том я вернулся к Маку, который сидел в задумчивости.

— Что, — спросил я, вытягиваясь на циновке, — дума­ ешь, как бы поскорей спровадить меня? Не беспокойся, я долго тут не задержусь.

— Меня посещают разные мысли, — сказал Мак, про­ пуская мои слова мимо ушей. — Город наш, может быть, не так совершенен. Но мы довольны. У нас нет рабов и рабовладельцев. Каждый муравей наделен свободой, имеет пищу, кров. Чего еще желать? Но меня не покидает чув­ ство, что город разрушается.

— Разрушается?

— Ладно, давай спать, что ли? — Пастух со вздохом откинулся на спину.

— Послушай, я, пожалуй, поброжу по городу. Все рав­ но мне не уснуть. Как думаешь?

— Иди, — просто ответил Мак, и, пройдя к воротам, открыл задвижки. — Возьми на всякий случай. — Он подал мне треугольный медный жетон. — Только не потеряй.

— Что это? — спросил я.

— Мой служебный знак. Покажешь его, если попадешь в какую-нибудь переделку. И тебя отпустят. Но не лезь, куда не следует.

Пастух затворил за мной ворота.

* * *

Дома утопали в кофейной дымке. Наставшая ночь только приглушила светлые тона, и отчетливо были вид­ ны лица прохожих. Они все продолжали тащить на себе груз, — связки тростника, соломенные тюки, глиняные чаны, кувшины. На углу меня остановил один тип, коре­ настый, с красным лицом, попросил мелочь. Я ответил, что сам на мели. Через метров пятьдесят на моем пути возникли уже пятеро молодых ягтанов, среди них был и тот, краснолицый. Неизвестные взяли меня в кольцо. Я вывернул пустые карманы, при этом только жетон Мака оказался на моей ладони. Муравьи отпрянули с коротким испуганным визгом и в одну секунду исчезли, как будто их и не было. Я недоуменно огляделся по сторонам и спря­ тал жетон. Этот Мак не так прост, подумал я, продолжая путь. Вскоре я оказался в переулке, увешанном голубыми фонарями. Это было единственное место, где висели фо­ нари. Они висели, наверное, для красоты. Я увидел витри­ ну магазина с куклами. Куколки сидели в юбках — их то­ ченые голые торсы с круглыми большими грудями были сделаны безвестным мастером безупречно. Точно такие же магазины были и дальше. Неожиданно появилась ря­ дом тынега. Она мягко, но настойчиво, увлекла меня в дом.

— Прошу вас, господин, — запела нежным голоском муравьиха, — выбирайте.

— Выбирать?!

— Ай! Я уверена — господин сделает самый прекрас­ ный выбор.

— Но… — тут я потерял дар речи. До меня дошло — это же, черт возьми, публичный дом! Предо мной сидели семь или восемь молоденьких филей с антрацитовыми глазами и таинственными улыбками на губах.

— Только здесь, — продолжала мне нашептывать хозяй­ ка заведения, — вы можете сбросить груз тяжелого дня,отдохнуть и забыть все неприятности. Любая из наших красавиц успокоит и вдохнет в вас уверенность и жаждужизни. Прошу вас…

— Извините, но дело в том…

Юная филей встала и грациозно приблизилась.

— Ну, как вы ее находите? Не правда ли, мила? Подни­
мись наверх, Сизая Соломка, и приготовь все.

Филей с поклоном удалилась. Я дернулся было к вы­ ходу, но мадам загородила дорогу.

— Не туда, — захихикала она. — Идемте, я провожу вас.

— Случилось недоразумение, — пробормотал я. — Я во­ шел сюда, мадам, потому что вы, как говорится, затяну­ ли силком. Я не рассчитывал… Одним словом, я сегодня не готов. У меня нет денег. Давайте, в другой раз.

— Так уж я вам поверила, — хозяйка, не переставая улы­ баться, как если бы в шутку, обняла меня, похлопала победрам, пухленькие ее пальцы нащупали в моем кармане жетон. Переменившись внезапно в лице, тынега отпряну­ ла на шаг. — Ах, простите! Я позволила себе лишнее. По­жалуйста, проходите. Вы так редко бываете у нас, что я забыла… Прошу, вы окажете нам честь.

Плохо соображая, я поднялся по ступенькам лестни­ цы наверх. И очутился в маленькой комнатке.

— Ни о чем не беспокойтесь, — заворковала мадам и оставила меня одного. Я оглядел себя. Потертые джинсо­
вые шорты, чужие изношенные сандалеты, острижен как арестант. Что и говорить — шаромыга. Судя по поведе­
нию мадам, мой внешний вид ее нисколько не смутил. Зна­ чит, завсегдатаями этих мест могла быть самая разная
публика.

Вошла Сизая Соломка. Она сняла с меня одежду, под­ вела в угол и тотчас сверху на нас полил дождь. Мы иску­пались с юной филей совсем голые, а когда отошли в сто­ рону, душ сразу прекратился.

— Я здесь недавно, — молвили очень близко полные ле­
пестки куб. — Я еще не опытна, как другие, но пусть гос­
подина это не беспокоит. Господин останется доволен.

Я глядел в ее большие, кроткие глаза — они заворажи­ вали, грозили поглотить меня как песчинку. «Не кроется ли во всем этом какая-то хитрость? — слабо мелькнуло в моем затуманенном мозгу. — Не угодил ли я, сам того не ведая, в западню?» Треугольный медный жетон Мака таил в себе большую силу. Не послужил ли хитрец-пастух тем маяком, что заманил мое утлое суденышко на остров ко­ варных амазонок? Не пора ли, в таком случае, отчали­ вать? Пора. Но я не мог оттолкнуться от берега. Не было у меня никаких сил воспротивиться обвивающим мое тело горячим рукам и губам, шебчущим таинственные закли­ нания.

Вскоре я возвратился на перекресток. Сизая Соломка открыла мне секрет фонарей. Внутри тонкого бумажного колпака сидят живые светлячки, они-то и излучали непов­ торимый зеленовато-гулубой свет. Светлячки дорого сто­ или, их выращивал один коммерсант, который поставлял «товар» раз в неделю. А район этот так и назывался «Рай­ он голубых светлячков» и путан звали соответственно — голубыми светлячками.

Я стоял у дверей какого-то ресторана. Денег у меня не было, но вкусный запах пищи заманил внутрь. В боль­шой комнате посетители сидели на полу, и ели из глиня­ ных горшков. Я нашел свободное место. Хозяйка подала мне глиняную ложку.

— У нас три блюда, — сказала она. — «Остров седьмого греха», «Всполохи вечерней зари» и «Дикое сердце».

— А что это — «Остров седьмого греха»?

— Грибы, картошка, побеги одуванчика.

— А «Всполохи вечерней зари»?

— Грибы, картошка, побеги бамбука.

— А «Дикое сердце»?

— Грибы, картошка, побеги папоротника.

— Гм… Давайте-ка «Всполохи вечерней зари».
Тынега принесла горячий горшок и лепешку. Я стал есть.

— Ба! Черный Камыш! — зычный голос остановил мою трапезу. Толстяк-ягтан, сидевший неподалеку в окруже­ нии трех молоденьких тынег, вперил в меня пьяные зенки.

— Извините, — сказал я, проглотив кусок горячей кар­ тофелины. — С кем имею честь?
— Не узнает! — толстяк переглянулся со своими под­ружками. — Во дает! Так мы же с тобой неделю назад вон там, в углу сидели.

— Да ну?! — удивился я.

— Как же! — обиделся ягтан. — Мы ведь договорились.

— О чем?

— О светлячках.

— О светлячках?!

— Ну, конечно! Я тебе поставляю три десятка светляч­ ков в месяц. И ты мне платишь за десяток всего сто гале­тов, когда как с других я беру все двести. Таков был дого­вор.

— Извини, приятель, ты спутал меня с кем-то.

— Как спутал?! Ха! Ну дела! Слушай, давай, иди к нам, чего ты один сидишь?

Тынеги расступились, я подсел к ним, захватив свой ужин.

— Вот так-то будет лучше, — обрадовлся толстяк.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Желтый Банан. А коротко — Бан. И имя мое забыл! Мы же тогда одинаково пили.

— Слушай, Бан, вышло недоразумение.

— Какое недора… Ха! Мы с тобой сидели! Это такая же правда, как и та, что ночевал я вчера с Черной Сморо­диной.

— Не со мной, — возразила филей, сидевшая слева от Бана, — а с Белой Лилией.

— Да, — подтвердила Белая Лилия. — Но он так сильно наклюкался, что сразу завалился дрыхнуть. Нынче я пой­ду с Черным Камышом.

— Пожалуйста, — без всякой обиды произнес Бан.

— Нет, — возразила третья филей. — Он пойдет со мной. Не обращай внимания на моих подруг, Черный Камыш. Они балаболки. Меня зовут Красная Роза. Я тебе нрав­люсь?

— Нравишься, — ответил я.

— Тогда доедай и пошли.

— Сегодня я не могу, давай завтра.

— Обещаешь?

— Обещаю.- А как мы порешим со светлячками-то? — допыты­вался Бан. — Возьмешь ты их, Черный Камыш?

— Зачем мне они?

— Посадишь в фонари или куда еще.

— Нет, не нужно.

— Жаль.

— Слушай, Бан, у меня к тебе разговор. Пройдем на улицу.

Выйдя из ресторана, я предложил торговцу светляч­ками купить у меня часы. Завидя часы, Бан поразился.

— Забытая и редкая вещь, — молвил он и тотчас выло­жил двести галетов. — Я мог бы дать и больше, — сказал Бан, — но сейчас у меня дела идут неважно.

— Только никому ни слова.

— А чего ты боишься? Разве купля-продажа в городе запрещена?

— Мало ли…

— Хорошо, молчу.

* * *

Забор здесь был повыше тюремных. Я держал в руке соломенную кошелку, куда поместил горшок со «Всполо­хами вечерней зари», лепешку и кувшин браги. Все это я купил для Мака. Но по дороге к нему, — переползая тон­ нель «Дыру истории», — я вспомнил бедняжку-ягтана, плен­ника, из груди которого выросло дерево, и решил спус­титься вниз, к самому основанию города. Но не успел я постучать в ворота, держа наготове жетон Мака, как они тотчас отворились. Охранник, двухметровый детина, в повиновении склонил голову. «Веди к нему»- велел я как можно более твердым голосом. Муравей молча зашагал впереди по узкому коридору. Вскоре мы оказались среди леса переплетенных корней и лиан. К корням были приде­ланы ступеньки, ведущие вверх — на них и указал пастух: «Здесь». «Хорошо, ты можешь идти», — сказал я и поднял­ся по ступенькам в своеобразный грот. Там лежал старый ягтан. Увидев меня он дернулся, нашарил какой-то чере­нок и со злостью запустил в мою сторону. Черепок уда рился о толстый корень и упал к моим ногам.

— Мураши чертовы! — выругался хрипло ягтан.- Ухо­ дите прочь! Вон!

— Я вам не причиню зла, — произнес я негромко. — Слы­ шите?

Пленник сощурил глаза:

— Что тебе нужно?

— Ничего.

— А чего явился?

— Сам не знаю. Может, смогу вам чем-то быть полез­ ным.

— Подойди ближе.

Я подошел. Ягтан полулежал, полусидел на лежаке из закрученных корневищ. Из груди пленника выступало с десяток корней, толщиною в палец, которые, извиваясь, соединялись наверху с корнями потолще и мощнее.

— Кто такой? — прохрипел ягтан.

— Простой горожанин.

— За двадцать лет сюда не проскользнула ни одна мышь. Либо ты не тот, за кого себя выдаешь, либо там, вверху, потеряли бдительность.

— Вы правы — я прошел сюда незамеченным.

— Что у тебя в кошелке?

— Еда и бражка. Наверное, вам не повредит горячая вкусная пища?

— Пустое. Я уже давно не прикасаюсь к еде. Давай сюда брагу.

Я подал ему кувшин, и старый ягтан сделал несколь­ ко глотков.

— Хорошая брага, — пленник, учащенно дыша, вытер рот тыльной стороной ладони, поднял на меня уставшие глаза. — Я не знаю, кто ты, но у тебя мало времени. Если первый охранник тебя прошляпил, то скоро заступит вто­ рой, а тот так просто тебя не выпустит.

— Послушайте, — сказал я, — почему вас тут держат? Ведь в том особой нужды нет. Корни разрослись и питают дерево уже из самой земли.

— Уже около двадцати лет они водят меня за нос, -п рохрипел ягтан. — Обещают выпустить, но не выпуска ют. Я понял их замысел. Они попросту хотят держать меня в этой норе до конца дней моих. Теперь я и сам не хочу отсюда выходить. Я перестал принимать пищу. Все эти годы меня грела надежда встретиться с дочерью Солей. Но я уже никогда с ней не увижусь. — Муравей вновь при­ ложился к кувшину.

— А где сейчас ваша дочь? — спросил я.

— Не знаю, — молвил пленник. — Ей было несколько месяцев от роду, когда меня заточили сюда. С тех пор про­ шло девятнадцать лет. Следовательно, Солей — девятнад­ цать.

— А жена?

— До меня дошли слухи, что как я пропал, вскоре она умерла. Не вынесла разлуки. А дочь взяли родственники жены. У нас был замечательный дом…

— А что если, — сказал я, — устроить нам побег? Надо только срезать корни на спине и груди.

— Ничего не выйдет, — молвил с тяжелым хрипом яг­ тан. — Даже если каким-то чудом я освобожусь от этих проклятых корней, то не смогу двигаться. У меня отня­ лись ноги.

— Значит, пойдете на руках! — бросил я, и отобрав у него кувшин, начал ощупывать корни. — Успеете выпить потом.

— Что ты собираешься делать? — тусклые глаза плен­ ника забегали.

— Как тебя зовут? — спросил в свою очередь я, перехо­ дя на «ты».

— Ависим, — ответил тот.

— Ну и ну! Кто дал тебе такое странное имя?

— Родители, кто же еще. Хотя уже девятнадцать лет никто не зовет меня по имени.

— Вот что, Ависим. Пока я тут буду возиться, ты вспом­ ни, напряги память. Здесь должен быть второй выход — черный. А?

Я достал из потайного карманчика шорт припрятан­ ный ножичек. Раскрыл лезвие. При виде ножа Ависим за­ дышал еще учащенней, глаза его округлились.

— Спокойно, друг, — сказал я. — Как бы с тобой не слу чился удар раньше времени. Ты же крепкий ягтан. Терпелдвадцать лет, потерпи еще полчаса. — И принялся за рабо­ту. Осторожно и аккуратно я срезал первый корень.

— Ну что, вспомнил про выход-то?

— Есть выход.

— Прекрасно!

Не прошло, наверное, и десяти минут, как я срезал на его груди все корни. Ависим не верил своим глазам, оша­ лело трогал руками освободившуюся грудь.

— Запомни, приятель, — предостерег я его. — Ты должен вначале увидеть дочь, прежде чем помутится у тебя ра­зум. Понял? Давай-ка, приподними плечо… Вот так. По мере того, как буду срезать корни, ты поворачивайся на бок. Уловил? Что ж, приступим… — Больше всего я опасал­ ся, как бы не переломилось лезвие ножа. Но обошлось. Ясрезал все корни на его спине. Теперь пленника ничто не держало. Я его приподнял.

— У нас мало времени. Лезь мне на спину. Давай руку… Э-э-э, да ты, брат, легок как соломенная подушка.

С пленником на спине я сбежал вниз. Стояла тишина. Показалось — хлопнули ворота. А может, и не хлопнули вовсе. У страха, как известно, глаза велики.

— Куда теперь?

Ависим показал рукой вправо, и там, точно, была едва приметная дверь в стене. Она подалась внутрь и мы ока­зались в каморке с крутой лестницей.

— Ты там не уснул? — спросил я, нащупывая ногой пе­ рекладины и двигаясь вверх.

— Нет, — ответил Ависим полушепотом. — Кажется, эта лестница ведет в дом главного пастуха.

— Ну и ну!!! Впрочем, у нас нет другого выхода.

— Но сегодня охранник с женой на званом ужине. Если они еще не вернулись, значит, дома только дети.

— Надо же, на званом ужине… А ты откуда знаешь?

— За двадцать лет поневоле будешь все знать.

Наконец я преодолел все ступеньки и попал в прихо­ жую. Из-за ширмы доносился храп спящих муравьев. А дверь на улицу оказалась открыта.

— Ну-ка, спрячь голову, — сказал я и шагнул наружу.

О, провидение! Надо же такому случиться — мы чуть ли не лбами столкнулись с хозяином и его женой, возвращавши­мися с вечеринки. Главный пастух был изрядно пьян, а тынега меньше, но это не помешало ей сердито гаркнуть на всю округу:- Мелюзга проклятая! Чего тут шастаете?!

— Извините, — пролепетал я. — Ошибочка вышла. Мой приятель наклюкался, ему показалось, что это его дом.

— Проваливайте! — взревела тынега и, шатаясь, вта­щила мужа в дверь.

— Тысячу извинений! Тысячу извинений!

* * *

Я нес Ависима куда глаза глядят. С потоком пешехо­ дов я устремлялся то на верхние ярусы, то на нижние. И наконец я опустился у угла какого-то дома, чтобы пере­ вести дух. На нас никто не обращал внимания, все спеши­ли по своим делам. Должно быть, уже объявили тревогу и сыщики рыщут везде в поисках беглеца. Необходимо как можно дальше уйти от опасного места. Но куда идти?

— Слышишь? — подал голос Ависим за моей спиной. -Я, кажется, смогу идти сам.

— Да?! — обрадовался я. — Что же тогда я тебя тащил?! Вот хитрец!

— Правда, не совсем уверен… Я чувствую тепло в но­гах.

— Ну-ка, попробуй! Обопрись о мое плечо. Так… Здо­рово!

Ависим зашагал, сначала неуверенными шагами мла­ денца, затем все более крепко. Он прошел самостоятель­но целый квартал. И тут я заметил в стене дома треуголь­ную дыру парикмахерской Уллы. И сама подруга Мака вылезла нам навстречу.

— Привет, Улла! — окликнул я. — А мы к тебе в гости!

— Я спала, — ответила тынега. — Меня разбудил терп­кий запах сосны.

— В самом деле?! А я ничего не чувствую. Постриги моего приятеля, а то он зарос в своей провинции.

— А что он такой бледный, твой приятель?

— Майский Жук? Он, похоже, притомился с дорога?

— Ты права, Улла. Не найдется ли в твоем жилище по­ хлебки для него?

— Похлебка денег стоит, Черный Камыш.

— Какой разговор, Улла? Я заплачу.

— Пошутила я. Что мне, еды жалко? Давайте, входите. Кстати, Альпирий принес твои чоботы.

-А?

— Обувь, говорю.

— Я и забыл…

Мы вошли внутрь парикмахерской. Ависим опустил­ся на циновки и притулился спиной к стене, закрыл глаза.

— А я уже привык к этим сандалетам, — сказал я. — Ты своему Альпирию скажи, если ему нравится моя обувь, пусть поносит еще.

— Так и сказать? — спросила Улла, бросая вниматель­ный взгляд на старого беглеца.

— Конечно. Даже могу подарить насовсем.

— Ах! Он обрадуется. Модные чобары. До появления Альпирия я сама их поношу. Да вот же они, на мне.

И правда, на ногах Уллы были мои кроссовки, только почему-то без шнурков. Я не стал спрашивать, куда де­лись шнурки.

— Послушай, Улла, мой приятель, кажется, уснул. Ты погляди за ним. Мне надо на некоторое время отлучиться. Не выпускай Майского Жука никуда. Нынче тебе бы ус­ троить выходной, а? Вот тебе компенсация… — Я достал из кармана горсть монет, высыпал на ладонь тынеги.

— Не много ли ты даешь? — удивилась тарабарка.

— Ничего. Ты только присмотри за ним.

— Будь спокоен. Я позабочусь.

* * *

Чтобы не будить Мака, я не стал стучать в ворота тюрьмы, а просто перелез их, как это проделал недавно разносчик пищи. Но пастух вовсе не сдал, ходил по сто­рожке взад-вперед.

— Привет! — сказал я. — Чего бодрствуешь?

— Так, — буркнул Мак.- Держи, не пригодился, — я возвратил ему служебный жетон. Тот молча сунул жетон в карман. Хмур был Мак, явно не в себе. Может, ему уже донесли обо всем?

— Как прогулка? — спросил он.

— Ничего. А ты что такой невеселый? Случилось что?

— Случилось. Мак умер.

— Что?! — Я, пораженный, уставился на пастуха. — Как — умер?! Ведь ты Мак!

— Я не Мак. Меня зовут Ковыль Безымянный.

<!—[if !supportLists]—> -<!—[endif]—> Ковыль?.. Слушай, Мак, что на тебя нашло? Ведь ты и есть Мак, самый натуральный Мак!

— Я и Мак похожи. Я его сменщик. Меня вызвали.
Воцарилась тишина. Я сверлил Мака недоуменным свирепым взглядом:

— Валяй дальше! А как узнали, что он умер?

— Разносчик еды заметил

— Разносчик, говоришь? Так он приходил еще при мне!

— Он явился снова. Да ты не волнуйся, Мак наказал вывести тебя из города утром. Я все исполню.

— И когда он тебе это сказал? Мертвый, что ли?

— Он умер не сразу.

— Так бы и сказал, что хочешь от меня избавиться. За­чем ломать комедию?

— Меня зовут Ковыль Безымянный.

— Хорошо! Ковыль так Ковыль! — рассердился я. — А куда вы дели Мака?!

— Снесли на курган.

— На какой курган?!

— Куда относят умерших. Он станет там хворостом.

— Что за чертовщина?!

— Ты не беспокойся, ложись спать. До утра осталось совсем немного.

— Сам спи!

— Не сердись.

— Черт бы побрал тебя, Мак! Смеяться надо мной я не позволю! Я могу уйти и сейчас, раз на то пошло!

— Если тебе угодно называть меня Маком, называй.

— А ты Мак и есть, дуралей ты этакий! Только зачем морочишь голову? Случаем, не тронулся умом?

— Всякое бывает.

— Ты не против, если я по тюрьме похожу?

— А зачем?

— Чем болтать с тобой всякую ерунду, я пройдусь. Сон ты мне отшиб!

— Не обижайся, — Мак улегся на циновке. — Я уже не тот Мак. Мак, которого ты, Черный Камыш, знал рань­ше, действительно умер.

— Ну это… Не надо разводить философию. У всех жи­ вых существ какие-то клетки отмирают, организм с каж­дой минутой претерпевает изменения. К примеру, я тоже сейчас уже не такой, каким был два часа назад. Совсем нетакой!

— Ты, значит, не обижаешься? — спросил Мак.

— На дураков не обижаются, — ответил я. — Пойду, погляжу на ту девушку, Солей.

— Иди. Она на третьем этаже галереи. Угловая каме­ра. Только не задерживайся. Я тебе должен кое-что сооб­щить.

— Скажи сейчас.

— Нет, потом. А на меня не сердись. Спать буду.
Молодая тынега сидела в камере, прислонясь к стене и положив голову на колени. Густые светлые волосы зак­ рывали лицо. На ней были кофта и длинная юбка. Заслы­шав шаги, арестантка подняла голову. Я тотчас узнал в ней вчерашнюю незнакомку, что увлекла меня в комнату свиданий. Она меня тоже узнала и испуганно заморгала глазами.

— Солей, — позвал я, присаживаясь у решетки. — Это я, Черный Камыш.

— Ты работаешь пастухом? — спросила филей.

— Нет. Это мой приятель — охранник.

— Ты сердишься за вчерашнее?

— Нет.

— Мне показалось, что ты не такой ягтан, как все. Один вельможа хотел взять меня силой… И тогда я решила: пустьвначале меня полюбит тот, кто мне понравится… У тебя есть девушка? Не отвечай. Даже если есть, не имеет значения. Я спокойна. Я знаю, меня казнят.

— Тебе надо отсюда выбраться!

— Это невозможно.

— Я попробую что-нибудь сделать.

— Отсюда на свободу выходят очень редко.

— Тебя ждет отец.

— Отец?!

— Его зовут Ависим, верно?

— Да!!! — Солей схватила мою руку. — Ты виделся с ним! Отец пропал без вести, когда я была совсем маленькая. Но я догадывалась, что он жив. Как бы я хотела его об­нять!

— Ты встретишься с ним! А теперь я должен идти.
Мак спал у себя, свернувшись калачиком. Я потряс его за плечо.

— Прочь от меня! — вскричал пастух спросонья. — Про­тивные мураши!

— Мак, это я! Проснись же!

Пастух поморгал глазами, присел, вздохнул тяжело.

— Слушай, дружище! — заговорил я торопливо. — Там, наверху, Солей! Та юная тынега. Выпусти ее!

— Ничего нельзя сделать, — молвил устало пастух. — Если бы ты сказал об этом раньше. Но теперь поздно. Когда ты ушел гулять, — он посмотрел на меня строго, — пришли вельможи. Среди них был и тот чиновник, Серый Скво­рец… Видно, девка крепко насолила ему. Они огласили постановление. Солей казнят на рассвете. Ловко сработа­ли. Обычно разбирательство длится год. Вот оно, поста­новление. — Пастух поднял какую-то бумагу с циновки. -Хочешь взглянуть?

— Плевать на него! Мак, выпусти девушку!

— Не имею права. Тут уже закрутилось колесо.

— Колесо?!

— Поэтому я тебе и сказал, что прежнего Мака больше не существует. Я теперь должен исполнять приказ.

— Кто присутствует при казни?

— Обычно несколько чинуш. Но на этот раз будет один Серый Скворец.

— Слушай, Мак, найдется у тебя длинная веревка?

— Постой! — Мак прислушался. — С минуту на минуту явится Серый Скворец. Не будем терять время! Пошли!

* * *

Однажды вечером мне на улице встретилась Красная Роза. Она затащила меня в питейное заведение.

— Я тут давно сижу, — сообщила она, усаживаясь на циновки, — убиваю скуку. Вижу — ты идешь мимо… Эта забегаловка называется «Семь желаний». Но здесь никог­ да не сбываются желания… На днях я тебя видела с моло­ денькой тынегой, у нее симпатичная мордашка. Вкус у тебя есть. Ее имя Солей, верно? Живет она в провинции с от­ цом в старом доме. Вдвоем выращивают неплохой уро­ жай овощей. Так?

— В этом городе ничего невозможно скрыть, — сказал я.

— Это верно, — согласилась Красная Роза. — Полгода назад ты свою красавицу вытащил из реки и с нею вер­нулся в город, вместо того, чтобы бежать. Городские чи­ новники в замешательстве, не знают, как поступить, са­ жать тебя в тюрьму или нет? Ведь ты особенный муравей; в воде не тонешь, делаешь все, что заблагорассудится… Но на всякий случай они уволили Серого Скворца, и тот теперь, при каждой встрече с Солей, кланяется ей в ноги. Невиданное дело!…. Твоя суженная, говорят — отыскала отца, которого не видела целую вечность?.. Ну не смотри на меня так, — молодая муравьиха слегка сконфузилась. — Факт общеизвестен, но о подробностях все помалкивают… А я-то рассчитывала в тот вечер… Помнишь, когда сиде­ ли в компании с Баном, торговцем светлячков? Что у нас с тобой сложится роман. Но ошиблась. Увели кавалера прямо из-под носа. Я рада встрече, хотя ты, наверное, же­ лал бы скорей сбежать. Послушай одну историю, Черный Камыш… В ту пору я была совсем маленькая. Вышла как- то из дома и заблудилась в лабиринтах города. Я была напугана и плакала. Вдруг на моем пути возникает ка кой-то ягтан, опускается на корточки, разглядывает меня, улыбается. «Что, — спрашивает, — заблудилась? » «Ага», — отвечаю. «Ну, пошли!»- говорит и берет меня на руки. А дорогой рассказывает смешные сказки. Я уснула, а когда открыла глаза, то увидела, что нахожусь уже дома. Род­ные меня обнимают и плачут. Я выскочила на улицу, а незнакомца того и след простыл. Теперь я думаю, что тот мой спаситель — это ты. Пожалуйста, не возражай. Ты слы­ шал о перемещении во времени и пространстве? Когда я была маленькая, ты был уже зрелый ягтан, а когда я буду взрослой тынегой, ты станешь маленький, и я буду укачи­ вать тебя на руках. Представляешь?.. Слушай, Черный Камыш, я тебе должна кое-что сказать. Может, тебе пора оставить этот город? Разве ты не видишь, что он бьется на последнем издыхании? Что скоро все полетит в тартара­ ры. А недавнее происшествие разве не доказывает это? Когда в северной части города обрушились подпорки и под развалинами погибло восемьсот муравьев. Сейчас там возведена новая конструкция подпорок и свай. Ее приду­мал один ягтан, инженер. Полиция не торопится его арес­товывать, а сами горожане следят, чтобы его не схватили. Этот инженер сейчас сидит напротив меня и терпеливо слушает мою болтовню. Нет, правда, приятель, тебе пора отсюда сваливать…

Я оказался на самом верхнем этаже муравьиного го­ рода, где ни разу не бывал прежде. Я обозревал купол,заменявший жителям небо. Шлейф тумана окутывал вер­шину сосны. Если влезть на дерево, на самую ее верхоту­ ру, то можно было бы, пожалуй, дотронуться до самой материи купола, тонкой и хрупкой. Я стоял, запрокинув голову и открыв рот от изумления. Потом пересек пус­ тынную площадь и остановился напротив дома, который внешне ничем не отличался от соседних домов. Это и была канцелярия императора. На ступеньках крыльца сидела какая-то тынега.

— Не сыграешь ли со мной в кости? — подскочила она ко мне, блестя глазами.

Я вертел в руках кости, очень похожие на те, которы­ ми в далеком детстве играл с дворовыми ребятами.

— А как их кидают? — спросил я.

— Гляди! — Тынега отобрала кости, накрыла их ладоня­ ми, смешала и подбросила вверх. — Опять невезуха! Ви­дишь, упали «на живот». А надо, чтобы «на бок». Давай, кинь ты.

Я кинул. Обе кости упали «на бок».

— Ба! — удивилась муравьиха. — Вот же! С первого раза вышло! Везет же дуракам! Ну-ка, еще раз!

— Не хочу больше.

— Кинь за меня, прошу тебя!

Я кинул. Одна кость упала «на бок», другая «на жи­вот».

— Ну вот… — грустно вздохнула тынега. — Вечная не­везуха.

— Кости — предрассудки, — сказал я.

— Может, ты и прав, — она приблизила ко мне свое лицо в мелких морщинах. — Но если хочешь знать, я бы не жела­ ла вновь появиться в этом дерьмовом городе через пару тысяч лет даже в образе зачуханного воробья. Какой прок? А? Я вижу — ты меня не слушаешь. Я, конечно, пропусти­ла за воротник чуточку браги… А что прикажешь делать? Коммерция не идет… Вон, моя шляпная мастерская. Я де­лаю прекрасные шляпы, но их никто не покупает.

— Почему?

— А бес их знает? Не берут и все.

— Тогда, может быть, вместо шляп надо делать что-то другое?

— Легко сказать, — муравьиха со вздохом опустилась на ступеньки, вытянула толстые ноги. — Я мастерю толь­ ко шляпы, понятно? Черт побери! Не обогащения я хочу! А чтобы тынеги выглядели привлекательно. Чтобы приук­расить серую жизнь. Куда проще-то?! Купи шляпу и носи на здоровье. А цена самая символическая, всего пять га-летов за шляпу — это стоимость кувшина браги. Нет же, не хотят брать, они лучше будут мазать вонючей мазью свои пупки. Постой! — Она сорвалась с места, кинулась в свою мастерскую, — я глазом не успел моргнуть, как му­равьиха стояла уже предо мной со шляпой в руке:

— Красивая, не так ли?

Шляпа была соломенная с узкими полями.

— Бери. Я тебе так даю. Только замолви словечко им­ ператору.

— Ты знаешь, что я к нему? — удивился я.

— А то как же! Зачем бы ты тогда здесь торчал? Ну так замолвишь?

— А что мне ему говорить?

— Найдешь, что. Я бы сама к нему пошла, да долж­ность не позволяет. Гляди, не вздумай выбрасывать шля­пу. А, может, тебе лучше надеть ее? — Тынега водрузила шляпу мне на голову. — А тебе идет. Здорово! Надо бы попробовать делать шляпы и для ягтанов. Ну да ладно, ступай. Не бойся. Вали, в крайнем случае, все на Ивеллу. Это я.

Растворив дверь, Ивелла подтолкнула меня в спину.

* * *

Я очутился в просторной пустой комнате. Подождал некоторое время, но никто не являлся. И тут я увидел яг­танов, стоявших вверх тормашаками по трем углам по­мещения. Четвертый же угол пустовал. Обряженные в короткие штаны, муравьи стояли на головах без особого труда, задрав кверху ноги, и почти не шевелились, точно деревянные.

— Ну, чего глазеешь по сторонам?! — услышал я тут чей-то зычный окрик. — Занимай свободный угол!

В полном недоумении я поплелся в угол и там, с не­ скольких попыток, сделал стойку на голове, а ногами упер­ся в стену. Кровь тотчас прилила к голове, в носу засвер-било. Вскоре ягтаны один за другим плюхнулись на пол. Двое на четвереньках, как натуральные мураши, пополз­ли в сторону, юркнули в щель в стене. Третий ягтан, по­крупней, оставался лежать на полу, с шумом вздымая и опуская грудную клетку. За всем этим я наблюдал снизу, из неудобного положения, а когда пот залил мне глаза, я опустил ноги.

— Проклятый радикулит, — выругался толстяк и пере­
вернулся на живот. — Ну-ка, приятель, походи по мне, по­
топчи.

Я подошел к ягтану, скинул штиблеты, поставил ступню на его широкую коричневую спину, осторожно перенес на нее тяжесть своего тела, затем поставил вто­рую ногу, и, балансируя руками, заходил по туловищу.

— О-о-о-а-а-о-о-э-э-э-а-а… — закряхтел ягтан, прикрыв
глаза. — О-о-о-а-а-а… Хорошо. Э-э-э-о-о-о…

Я ходил по муравью, как канатоходец, расставив в стороны руки. С шестом было бы куда удобней и легче.

— А-а-а-э-э-э-а-а-а…- кряхтел ягтан, сжав зубы. — О- о-о-а-а-а…

Потоптав минут десять, я слез со спины императора. А это был, наверняка, император, а кто же еще? Я отсту­ пил на несколько шагов и стал ждать, что последует даль­ше. Ягтан лежал, продолжая кряхтеть, но уже тише, за­ тем вновь с усилием перевернулся на спину. Весь его жи­вот был в отпечатке узоров циновки.

— Кажется, ты мне сломал ребро. А-а-а-о-о-о-х… — Он пощупал себе грудную клетку. — Цело, вроде бы… Э-э-э-о-о-о… Садись, чего стоять-то.

Я сел. Из боковой двери появились три ягтана, при­ подняли императора, подложили под спину ему большойсоломенный валик. Четвертый муравей занес две дымя­щиеся кружки. Когда слуги ушли, император повел голо­вой туда-сюда, разминая шейные позвонки, и наконец от­крыл глаза. Посмотрел на меня. Глаза ягтана были темно-вишневые. Мне показалось, что я его раньше где-то встре­чал.

— Торговец Бан! Это ты?! — вскричал я, пораженный.

— Не так громко, — заметил император и отхлебнул из кружки. — Все меня путают с неким торговцем светляч­ ков. Я даже вызывал его из любопытства. Некоторое сход­ство, действительно, имеется. Э-э-э-о-о-о…Ребро, может, и правда, сломано? О-о-о-х. Так вот. У меня лицо квадрат­ное, у него же — удлиненное. У меня на голове еще есть
растительность, у него — нет. У него лицо умное, у меня — глупое. Единственное, что нас роднит, это голос. Хрип­лый, надсадный. Я сам удивлялся — неужели такое в при­роде может быть?! Да, еще тот больно охоч до смазливых тынег. А я свое уже отгулял, да и недосуг теперь. Хе-хе!.. Ты чего не пьешь? Неужели думаешь — я смогу выпить один сразу две кружки горячей браги? Пей, торопиться некуда. Вот, взгляни. — Император достал из кармана шта­нов медную монету, кинул мне. — Что ты видишь?

— Одна галета, — я недоуменно взглянул на собеседни­ ка.

— Верно. Кто изображен на ней, знаешь? Это Антель-мэй. Обыкновенный ягтан, придумал купол над нашим городом.

— Он жив?

— Его нет уже тысячу лет. Оборотная сторона моне­ты, как видишь, гладкая. А что, если поместить сюда твой портрет?

-?!

— Почему бы и нет? Не пустовать же месту.

— Разве нет более достойных муравьев?

— Есть. Но ты подходишь больше. Ты соорудил новую конструкцию подпорок для города. Хотя, все инженеры сидят в тюрьме. Как ты думаешь, почему тебя не посади­ли до сих пор?

— Об этом я и пришел спросить тебя.

— Видишь ли, так устроен мир. Один инженер постро­ ил купол для города, но всегда отыщется и другой, кото­рый захочет этот купол разрушить. Надо всегда быть на­чеку. Но я не преследую муравьев созидающих.

— Как бы не так, — возразил я. — А куда ты дел ягтана, придумавшего «Дыру истории» и тараканьи ловушки?

— Гм… — император задумчиво поскреб себе грудь. — Я и есть тот инженер. Ягтан по кличке «Мизинец». Но ник­то не знает, что это я… Так что будем делать-то с моне­той?

— Выходит, мы коллеги.

— Ага. Ну ответь же.

— Помести сосну.

— Сосну?

— Ветку сосны. Два ягтанских профиля на одной моне­ те — неинтересно.

— Может, это выход… А Серый Скворец теперь не у дел, — произнес император без всякого вступления. — Я дол­го думал, как быть с ним. В тюрьму не отправишь, как-никак вельможа. Устрою-ка я его сторожем пекарни… Скажи-ка еще вот что. Следует ли мне наказать Мака?

— Мака?! — я насторожился. — За что?!

— Ну… причина всегда найдется. К примеру, впустил в город чужака.

— Он не впускал. Я вошел сам.

— Выгораживаешь приятеля…Похвально. Но учти, вытащить его из воды ты уже не сможешь. Отныне, Чер­ный Камыш, тебе не удастся спасти ни одного муравья.

— Отчего же?! — Я смотрел прямо в глаза императору.

— Оттого, что я отменил смертную казнь. Понятно?
Наступила пауза. Я кожей почувствовал опасность.

Но мой собеседник вдруг хлопнул рукой себя по голому пузу и расхохотался.

— Ну, как, удивил? — муравей с трудом унял смех, вы­тер выступившие на глазах слезы. — Вот так-то! Вчера из­
дал указ. Только пожизненное заключение. И никаких каз­ней! Никаких! А насчет Мака я пошутил. Решил тебя про­
верить. Давай, выпьем еще по одной?

Появился слуга, занес полную кружку и ушел. Импе­ ратор сделал глоток.

— Наконец, мы подошли к главному вопросу, — ска­зал он. — Что скажешь, Черный Камыш, если я тебе пред­ложу занять мое место?.. Ну не пугайся ты так, приятель.

— Позволь…

— Зови меня Большой Бан, по-свойски. Устал я, зна­ешь, до чертиков, хочется отдохнуть. Так что бери канце­лярию в свои руки.

— Шутишь, Большой Бан.

— Не до шуток мне. Когда приступишь к своим обя­занностям, тебе придется увеличить налог на питейные заведения и пустить дополнительные средства на укреп­ление свай. Горожане работают не покладая рук — сам видишь. Надо усовершенствовать инженерные работы, у тебя это неплохо получается. Меня беспокоит скопление облаков под куполом. Облачный слой должен быть рав­номерным. Конечно, до окончательного разрушения ку­пола еще далеко. Но необходимо уже сейчас что-то пред­принимать. Каждую ночь мне снятся кошмары. Неровен час, тронусь умом. Дальше мне не выдержать. Ты и про­ должишь мое дело. Я не вижу другого выхода. Да и у тебя его нет. — Большой Бан, кряхтя, взглянул в сторону выхо­да. — Ивелла там по-прежнему кидает кости?

— Кидает.

— Упрямая, каких свет не видал. Помешалась на шля­пах. Вон, мастерскую под боком канцелярии устроила. Но это, как говорится, ее хобби. Она мой главный телохрани­ тель.

-?!

— Можешь на нее положиться, Ивелла знает свое дело. А обо мне не беспокойся. Я найду себе занятие. Буду баклажаны выращивать…

Снаружи донесся какой-то шум.

— Это горожане собрались, — сказал Большой Бан, — чтобы с тобой встретиться. Выйди же к ним!

Я открыл дверь и увидел, что вся площадь заполнена муравьями. Я вышел на крыльцо, и тотчас рокот голосов яростным морским прибоем обрушился на меня. Я огля­нулся на Большого Бана, который стоял в глубине комна­ты в выцветших коротких штанах, подпоясанных чем-то вроде бельевой веревки и одобрительно кивал мне. Я шаг­нул вперед. Толпа расступилась. Я шел по площади в сто­рону сосны — там, у дерева, стояла Солей в простенькой коричневой кофте и серой юбке. Для нее было бы почти невозможным пересилить себя и ступить на мой плот, рас­качивающийся на воде. Но и я тоже уже не мог больше находиться здесь. Плот ждал меня, или, быть может, вол­ны давно унесли его вниз по реке? Неожиданно среди тол­пы горожан возникли знакомые лица: парикмахерша Улла, Алытирий, Красная Роза, Черная Смородина, Белая Лилия. Поодаль, особняком, стоял пастух Мак. Он держал узел с лепешками и смотрел себе под ноги. Вид его был глубоко потерянный. Я улыбнулся и шагнул к Солей. Но в этотмомент Мак кинулся ко мне и начал, чего с ним никогда раньше не бывало, тискать меня в своих объятиях. И вме­ сто слов из чахлой груди его вырывалось глухое мыча­ ние.