Он был в зените славы. По опросу «Советского экрана» стал лучшим актером года за фильм «Игла». Билеты на концерты Виктора Цоя перепродавали по 30-40 рублей. Его фотографии хранили, как реликвии, а магнитофонные записи крутили денно и нощно. Тем более, что он любил ночь. Ходил всегда в черном (помните, как у Чехова в «Чайке»: «Отчего вы всегда ходите в черном?» — «Это траур по моей жизни»). И это не казалось позой, выпендрежем, нарочитой загадочностью. Просто Виктор Цой и был загадочным. Ведь никто из поклонников даже не знал его отчества — Робертович. Многие даже не знали: Цой — это прозвище, псевдоним, «кликуха»? Ведь у ленинградских панков, из которых он вышел, каких только кличек не было…
Исполненный чувства собственного достоинства молчун, живущий немного в стороне от «тусовки». Как кот, который гулял сам по себе. И пластика-то у него была кошачья. Изящный, ловкий, с уверенной стойкой на сцене — как перед боем. А в бой — за то, что ему дорого в жизни, против того, что ненавидит, — Цой шел ежедневно, «Пожелай мне удачи в бою, пожелай мне удачи!..» — песня звучала на финальных кадрах «Иглы», когда смертельно раненный Моро, герой Цоя-актера, не торопился упасть на снег, а прикуривал сигарету и неровной походкой уходил в ночь. Он свято верил, что ночью с ним ничего плохого не может случиться. Ночь его хранила… Цой погиб утром. Точнее, в полдень, когда многократно воспетая им «звезда по имени Солнце» была в зените. Не справился с управлением своего темно-синего «Москвича-2141». Считают, что заснул за рулем. И врезался в рейсовый «Икарус». Ехал с рыбалки. Сына, как обычно, в этот раз с собой не взял. Словно чувствовал. Он вообще чувствовал много такого, чего другие не могут сформулировать.
…Немногие видели документальные фильмы «Йа-хха!» и «Рок», где сообщалось, в частности, что популярный у рок-фанатов Виктор Цой работает кочегаром в котельной. Еще меньше зрителей, посмотревших снятую на «Лен-фильме» дипломную картину «Город» о питерских тусовщиках конца 80-х. В гости к знаменитым «мить-кам» там приходил этот парень с самурайскими глазами в черном «прикиде». «Витюшка, братуха! -встречали его. — Спой нам что-нибудь свое». И он брал гитару.
Вообще-то свою первую песню Цой написал в восемнадцать лет (говорят, это была «Мои друзья всегда идут по жизни маршем — и остановки только у пивных ларьков…»), а в девятнадцать вышел на сцену. Был он тогда резчиком по дереву. Видимо, благодаря тому что крутился среди неформалов, и обосновался Виктор в популярной у завсегдатаев рок-клуба котельной, прозванной «Камчаткой». Там было больше времени заниматься любимым делом, чем на всякой другой работе. В 1982-м с помощью группы «Аквариум» он записал свою первую сольную акустическую программу «45». Совместно с «Аквариумом» — спасибо Борису Гребенщикову! -дал и премьерный концерт.
«- Электричка везет меня туда, куда я не хочу… Может, лучше и нету на свете калитки в Ничто».
…Цой говорил от лица как бы своих друзей. А получалось — от лица поколения. Пел о себе. А получалось — о каждом.
Когда в начале 70-х публика носила на руках Андрея Макаревича после концертов до гостиницы, Витя ходил всего-навсего во второй класс (возможно, и не знал «Машину времени»). Ему исполнилось лишь одиннадцать, когда всерьез заговорили о Борисе Гребенщикове, который заполнял созданным им «Аквариум» очищающей водой дерзких метафор. Так что Цой был одним из самых молодых лидеров рок-н-ролла (но успел активно поработать десять лет) — он моложе Игоря Сукачева («Бригада С»), Константина Кинчева («Алиса»), Олега Гаркуши («Аукцион»).
Что отличало этого «нашего Ми-ка Джаггера», чьими фотографиями сейчас завалены киоски (нравится ли это родным и друзьям певца?), от других «рокеров»? По сути он был прирожденным героем, закаленным, упрямым. Казалось, что Цой даже ощущает себя персонажем какого-нибудь приключенческого фильма. И в то же время — бесстрастная мимика, «холодный» вокал. Это очень впечатляло: колоритная внешность, суровое выражение лица — и странная уверенность в своих силах.
Да, персонаж певца (или, как нас учили в школе, лирический герой) готов выйти в любой момент из дома под холодный ливень, отправиться в дальний неизвестный путь, вступить в схватку — только хочет, чтобы о нем помнили друзья. Он таинственно улыбается своей безусловной победе, даже когда «сажает алюминиевые огурцы на брезентовом поле». И когда тонет, зная, где ближайший брод. Легкий путь ему чужд, его удел — риск. Но погибать зазря он вовсе не собирается, даже если гибель будет красивой — он обязательно должен выиграть, причем по большому счету… Вот и Моро из «Иглы», пытаясь спасти девушку-наркоманку, бросает вызов миру подпольного бизнеса, наркомафии, хотя понимает, что шансов на победу у одиночки нет. Однако отступать он не может. Не та натура. И даже получив удар ножом в живот, он оставляет последнее слово за собой…
Этот нашумевший и все еще не показанный по телевидению фильм Рашида Нугманова был попыткой снять с нынешней молодежи флер инфантилизма, заставить ее отрешиться от социальной пассивности, от статуса «нулевого поколения». Нет, Моро не читал мораль, никого никуда не призывал, а просто действовал. И это оказывало магнетическое воздействие. Дон Кихот не был любимцем Цоя. «Он не сконцентрирован, он слаб», — считал певец.
…Самобытен мир песен В. Цоя, построенных на незамысловатых, казалось бы, образах («сигареты в руках, чай на столе, коробка спичек пуста»), за которыми встает стиль жизни «поколения дворников и сторожей», их философия. Настрой неоромантический, экспрессивный — своего рода скорлупа для душевной боли лирического героя Цоя, в котором, как точно заметил один из рок-журналистов, борются и сосуществуют нежно влюбленный десятиклассник и уличный хулиган. Его исповедь, как правило, переходит в осмысление сути «детей застоя», в поиск корней их проблем и обид на жизнь:
» Мы хотели пить , не было воды ,
Мы хотели света , не было звезды ,
Мы выходили под дождь и пили воду из луж ,
Мы хотели песен , не было слов ,
Мы хотели спать , не было снов ,
Мы носили траур , оркестр играл туш «.
У каждого его строки рождают свои ассоциации — хотя хриплый голос Цоя ни на чем не настаивает. Подкупает честность. Для него это было тем, чем нельзя поступиться. «Нам за честность, — говорил певец в одном интервью, — могут простить практически все: и, скажем, недостаточно профессиональную игру, и даже недостаточно профессиональные стихи. Этому есть масса примеров. Но когда пропадает честность — уже ничего не прощают».
Он не любил притворяться, потому, видимо, и не мог стать лицедеем в привычном смысле слова. Хотя был актером в душе. Наверное, Цой не смог бы сыграть задиристого Д’Артаньяна, язвительного Сирано де Бержерака, фанатичного Павку Корчагина, хотя черты всех этих героев и заложены в нем. Виктор — как и его любимец Брюс Ли, великий мастер кунг-фу (Цой сам занимался каратэ), остававшийся на экране самим собой, живущим своей жизнью, -предпочитал никого не изображать. Ему нравилось, как и в ленинградской «тусовке», оставаться в кино загадочным «одиноким ковбоем», приходящим невесть откуда, помогающим слабым, павшим духом и вновь отправляющимся бороться за справедливость на земле, вставать в полный рост на баррикадах. Бездомный и неприкаянный, благородный и несчастный. Человек мостовой…
Несколько лет назад Цой вышел быстрой походкой — поверх сюжета — в финале фильма Сергея Соловьева «Асса» (этот персонаж, точь-в-точь как Цой, был парнем без прописки и специального музыкального образования, желающим работать в рок-музыке). И перед толпой, зажегшей в ночной темноте спички, как факелы единения, спел пророческие на тот момент слова: «Перемен! Мы ждем перемен! Перемен требуют наши сердца!..» Ощутимым знаком происходящих в искусстве изменений было уже само появление полуподпольной рок-звезды на официальном экране: не в качестве музыкального антуража, а в качестве героя нашего времени. Который пропускает через свое сердце общую боль и беду. Бескорыстный, милосердный герой, который не хочет победы любой ценой, не собирается никому ставить ногу на грудь. Он был нужен Времени очищения.
Цой был кумиром как школьников младших классов, так и их тридцатилетних отцов. Он не кривлялся. Был далек от политики. Не терпел жлобства. Его влияние на умы поколения еще предстоит оценить. Ведь не случайно возник палаточный городок на Богословском кладбище в Ленинграде, где похоронен Виктор, не случайно появилась «стена Цоя» на Арбате, не случайны рукописные «заклинания» на стенах — будто они способны вернуть потерянное навсегда.
…Он не мог жить медленно. Скорость его «Москвича» в тот роковой миг 15 августа 1990 года была не менее 130 километров в час.
Петр ЧЕРНЯЕВ
Источник: Журнал «МЫ», № 1, 1991 г.
Комментирование закрыто.