По прочтении сжечь. Вашингтонская «магия»

• По прочтении сжечь
• По прочтении сжечь. Вашингтонская «магия»
• По прочтении сжечь. Пёрл-Харбор

ВАШИНГТОНСКАЯ „МАГИЯ»

18 июля 1941 года

Морской атташе – маленький, одетый со строгим изя­ществом, в английском духе – усадил Терано и Идэ в кресла у окна, выходившего на Массачусетс-авеню.

– Представляю, как вы измучились… – атташе по­качал головой, смазанной бриллиантином. – Не только физически, но и душевно, круглые сутки в нечеловече­ском напряжении. Помню, лет десять назад меня посы­лали в Рим с одним пакетом. Мы срочно меняли шифры…

– Я слышал об этой истории, – сказал Идэ. – У мор­ского атташе пропали документы, и ему пришлось…

– Да, он застрелился. И мне надо было ехать транс­сибирским экспрессом, потом через Москву и Берлин. Это было ужасное путешествие. Особенно когда ехал по Сибири. Целых десять дней ни одной спокойной ми­нуты. До сих пор вспоминаю и вздрагиваю.

– В Риме все произошло из-за учительницы язы­ка, – бесстрастным голосом произнес Идэ. – Он мог винить только самого себя.

Морской атташе пошевелил усиками:

– А с вами ехали красавицы?

– Какие-то ехали, – Терано махнул рукой, но нам было не до них.

Атташе наклонился вперед и шепнул:

– А Акияма находился далеко от вас?

– Какой Акияма? – удивился Терано.

Идэ тоже сделал недоумевающее лицо. Атташе обвел взглядом обоих и шепнул:

– Не знали?

– Что случилось? – Терано тоже перешел на ше­пот.– Я знал Акияма, который работал в Джакарте по линии специальной службы.

– Он самый. Но это… – атташе сделал многозначи­тельную паузу, – строго между нами. Он ехал с вами на одном пароходе. В числе пассажиров были два аме­риканских дипкурьера, они везли почту токийского по­сольства и харбинского генконсульства. В пути они свели знакомство с двумя очаровательными итальянками из шанхайского ночного клуба и не смогли устоять… Короче говоря, Акияма провел операцию.

– А кто эти дипкурьеры? – спросил Идэ. – Военные?

– Нет, чиновники государственного департамента. Среди взятых документов оказались копии нескольких телеграмм, отправленных американским посольством в Токио государственному секретарю. Одна из них доволь­но любопытная. Относится к началу этого года.

– А мы не перехватывали ее в свое время? – спро­сил Идэ. – Наш четвертый отдел…

– Нет, она нам была неизвестна. Очевидно, прошла по коду, который еще не удалось раскрыть аналитиче­ским путем.

Морской атташе прошел в соседнюю комнату и открыл небольшой сейф в стене, вынул кожаную папку, извлек из нее листок и передал Терано. Тот прочитал и показал Идэ.

На листке был напечатан текст телеграммы, переве­денной на японский язык:

27 января 1941 года

«Из Токио, от посла Гру

В Вашингтон, государственному секретарю[1]

Перуанский посланник в Токио сообщил чиновнику нашего посольства о том, что ему удалось узнать не только от японской стороны, но и из других источников о наличии намерения у Японии в случае разрыва отношений с Америкой неожиданно напасть на Пёрл-Харбор, бросив все силы и технику на проведение атаки. Сам перуанский посланник считает эти слухи абсурдными, но тем не ме­нее счел нелишним уведомить о них одного из моих подчиненных.»

Терано покрутил головой:

– Выходит, что уже пронюхали. Наверно, наши дип­ломаты выболтали.

– Ничего страшного. Перуанский посланник не при­дает этому слуху никакого значения. И сам Гру, по-видимому, тоже не верит. В прошлую субботу герман­ский морской атташе сказал мне, что недавно он имел откровенную беседу с видным американским адмиралом в отставке, близким к Белому дому. Тот заявил: японцы никогда не осмелятся напасть на Пёрл-Харбор – только сумасшедшие могут решиться на это.

Терано и морской атташе засмеялись.

– А еще что-нибудь интересное взяли? – спросил Идэ.

– Докладную записку Гру – его соображения отно­сительно уступок, которые американская сторона могла бы сделать нам. Очень ценный документ. Акияма сделал хорошее дело.

– Кроме этих итальянок еще кто-нибудь помогал ему? – спросил Терано.

– Один человек из штата пароходной прислуги. Стюард.

– Стюард? – переспросил Терано и посмотрел на Идэ. – А какой национальности?

– Подождите минутку, спрошу, освободился ли по­сол. Он с утра заперся у себя.

Морской атташе вышел из комнаты. Терано шепнул:

– А не тот ли стюард-филиппинец, который был в нашем коридоре? Со сплющенным носом?

Идэ наклонил голову и со свистом втянул воздух:

– Я несколько раз замечал, как он ходил взад-впе­ред по коридору… Мне показалось это подозрительным.

– Получается, что он наш человек. Ему было прика­зано помогать Акияма и заодно охранять нас.

Идэ кивнул головой:

– А нам об этом не сказали, чтобы мы не успокаива­лись.

В дверях показался морской атташе и пригласил Те­рано и Идэ пройти к его превосходительству.

Посол, адмирал Номура, несмотря на служебное вре­мя, был одет по-домашнему – в ночной халат. Он сидел за массивным столом из черного полированного дерева. Перед ним лежали продолговатые листки шелковистой бумаги, на них были начертаны китайские изречения и стихи – посол занимался каллиграфией.

Морской атташе подошел к столу и замер от восхи­щения:

– Хо-о… изумительно! У вашего превосходительства настоящий сунский стиль!

Посол поправил очки и прищурил единственный глаз.

– Ты ничего не понимаешь. Это тебе не покер. Рань­ше у меня получалось кое-что, а теперь нет силы в рос­черках. Не тот взмах кисти. Прошу сесть.

Посол отставил от себя малахитовую тушницу, поло­жил кисточку на подставку и, шаркая шлепанцами, на­детыми на босую ногу, подошел к дивану. Офицеры сели на стулья с высокими спинками.

– Спасибо вам за труды, – сказал посол и коротко поклонился.

Терано и Идэ вскочили и, держа руки по швам, согну­лись пополам. Посол жестом предложил им сесть.

– Вы выполнили чрезвычайно ответственное поруче­ние, – начал тихим голосом адмирал, четко произнося каждое слово, – и доставили все в полной сохранно­сти. Завтра уже пустим машинку в ход. Я не верю шиф­рам министерства иностранных дел. Самые крепкие и надежные шифры это наши, флотские. Скоро японо-американские переговоры вступят в острую стадию. И хо­рошо, что мы до начала этих чрезвычайно важных пере­говоров обеспечили безопасность нашей переписки с То­кио. Благодарю за отличное выполнение крайне важ­ного задания, за все ваши исключительные старания.

Посол чуть заметно двинул головой. Офицеры снова вскочили и ответили поклоном. Посол продолжал:

– Мне только что сообщили, что министром иност­ранных дел назначен адмирал Тойода. Ему будет очень приятно услышать о заслуге двух доблестных офицеров императорского флота.

Открылась дверь, и секретарь доложил о приходе католического священника Драута. Посол сказал:

– Проведи его в комнату рядом с библиотекой. Я пе­реоденусь.

Терано и Идэ откланялись и прошли в кабинет мор­ского атташе. Японка-горничная принесла виски и сифон с содовой водой.

Морской атташе плотно прикрыл дверь, затем вклю­чил радиоприемник. Передавали репортаж о матче бок­серов. Гости устроились на диване около радиоприемни­ка, атташе подсел к ним:

– Я вам рассказал относительно Акияма. Теперь вы должны поделиться со мной секретами. Как идет подготовка?

Терано стал рассказывать о состоявшемся 2 июля со­вещании под председательством императора. Было при­нято решение ввести войска в Индокитай и готовиться к дальнейшим действиям в южном направлении. Пока воз­держаться от нападения на Россию, хотя Гитлер требует этого. Очевидно, после падения Москвы начнется развал советского административного аппарата и командования войск. Турецкий посол в Токио в доверительном поряд­ке сообщил генералу Тодзио о том, что турки готовятся к вводу войск на Кавказ и в район Баку. Квантунская армия начнет в подходящий момент продвижение в глубь Сибири. Сейчас пока лезть в Россию не стоит. Надо сперва разрешить проблему нефти и каучука, то есть проблему Юга.

Морской атташе сказал:

– Вчера я был на банкете в шведской миссии. Со­ветник германского посольства сообщил, что бои уже начались на линии Днепра, а группа армий «Север» дви­нулась на Ленинград.

Репортаж о боксе кончился. Стали передавать объ­явления с музыкой.

– У нас начали готовить карты Ирана, – сказал Идэ. – Для будущего десанта на побережье Персидского залива.

Морской атташе осушил рюмку и громко вздохнул:

– И вот в такое время сидишь здесь, перебираешь дурацкие бумажки и шляешься по раутам и коктейль-парти. За мной ходят по пятам шпики из Эф-Би-Ай[2], ничего не дают делать. Я уже не раз просил отозвать меня. Особенно после истории с Кавабата и Йокоги.

– А что случилось с Йокоги? – спросил Идэ. – Ведь он опытный работник.

Атташе провел мизинцем по усикам:

– Угодил в западню. Ему подсунули матроса с «Пен­сильвании». Он завербовал матроса и купил липовые данные о крейсере «Феникс», а когда пошел на следую­щее свидание, его сцапали и засадили в тюрьму. Только благодаря послу удалось кое-как замять дело.

– У вас здесь интересная и очень нужная работа, – сказал Идэ. – И на Гавайях – тоже. Там надо пригото­виться как следует. Создать агентуру для массированных акций на земле. В нужный момент эта агентура специ­ального назначения сыграет большую роль.

Атташе внимательно посмотрел на Идэ. Узкая физио­номия с холодными, как у ящерицы, глазами внушала до­верие.

– В Гонолулу сидит генконсул Кита, он связан с на­ми. Очень толковый человек. Ему помогают два офицера флота, прикрывающиеся чужими фамилиями. Скоро у них прибавится работы. Кита будет занят систематиче­ским наблюдением за гаванью и аэродромами. Вы не по­ехали бы туда?

Идэ тихо откашлялся в руку:

– Я с удовольствием, но…

– Это можно быстро устроить. Посол поддержит ме­ня перед адмиралом Нагано, и вас откомандируют из моргенштаба в наше распоряжение.

– Мне бы не хотелось ехать на Гавайи в качестве чиновника генконсульства, – сказал Идэ. – За мной бу­дут все время следить. Меня смущает также, что я не знаю местных условий, скудный опыт…

Атташе остановил его жестом руки:

– О вашей работе в Бангкоке и Шанхае я слышал. Только на Гавайях придется действовать более мягко. Кое-чего нельзя будет делать…

Терано тихо рассмеялся.

– Когда у человека звание мастера дзюдзюцу чет­вертой степени, наверное, трудно удержаться. – Терано кивнул в сторону Идэ. – У него еще одно достоинство. Как подобает чистокровному кагосимскому воину, у него иммунитет в отношении женщин. Они вызывают у него тошноту.

Атташе улыбнулся:

– Значит, вкусы у нас расходятся. Я большой по­клонник золотоволосых красавиц. Но я имею с ними дело лишь после того, как они завербованы. А до этого даже не смотрю в их сторону.

– Где мы будем жить? – спросил Терано.

– Для вас заказаны номера в «Фэйрфаксе», недале­ко отсюда. Только там… – атташе показал на стены и потолок, – ни слова о деле. Где сейчас адмирал Яма­мото?

– Он был в Токио, когда мы уезжали. Уже закон­чили план атаки, но придется отшлифовать детали, это займет время. И надо провести несколько репетиций.

Атташе показал головой на дверь.

– К нашему адмиралу скоро приедет помощник – профессиональный дипломат. Они вдвоем начнут кру­тить голову Хэллу, будут тянуть до нужного момента. – Он повернулся к Идэ. – Итак, будем считать вопрос ре­шенным. Подумаем, под каким соусом послать вас в Го­нолулу. Может быть, сперва поедете куда-нибудь в Бра­зилию или Мексику, чтобы приобрести защитную окра­ску, и уже потом направитесь на Гавайи. Там такие красотки… Виноват, забыл, что они вас не волнуют.

– Вы не ответили на один вопрос, – сказал с улыб­кой Терано, – это не так важно, но все-таки хотелось бы узнать…

– Какой вопрос? – атташе тоже улыбнулся. – На­счет девочек?

– Нет. Кто тот стюард, который помогал Акияма?

– На пароходе? – Атташе наморщил лоб. – На­сколько мне помнится, Акияма говорил, что это был фи­липпинец, бывший боксер, с перебитым носом.

Терано и Идэ переглянулись.

19 июля

Начальник управления морских операций адмирал Старк положил телефонную трубку. На его одутлова­том лице с коротким носом появилась гримаса разоча­рования:

– Сборная тихоокеанского флота проиграла сборной армейцев. Счет: пять – два. Все шло хорошо до восьмо­го гейма, и вдруг они два хомрана закатили, мерзавцы.

Донахью с огорчением покачал головой:

– Наших тренировал радист с «Энтерпрайза», рань­ше был в команде «гигантов».

– Пусть он провалится к черту. Из-за него я про­играл сто долларов генералу Майлсу. – Старк набил трубку. – Так вот… Я сообщил секретарю президента обо всем, а он доложил самому. Молодцы, здорово об­тяпали джапов![3] Насчет награды… – Старк несколько раз пыхнул трубкой. – Вы провели дело настолько сек­ретно, что ради сохранения тайны придется пока воздер­жаться от награждения всех вас. Примерно через пол­года, после каких-нибудь маневров, представим всех к награде… придумаем предлог. Значит, этот код у них называется «пурпуровым»?

– Да. Пользоваться им будут посольства в Америке, Англии, России, Германии, Италии…

Старк перебил:

– Мне уже докладывал об этом Уилкинсон. Пере­хватом и обработкой телеграмм, идущих по «пурпурово­му» коду, будем заниматься мы и армейцы вперемежку: один день мы, другой – они, чтобы обеспечить беспере­бойность. Как часто джапы будут менять кодовые таб­лицы?

– В четные дни два раза, в нечетные – три.

– Перехватываемые японские телеграммы будем условно именовать… – Старк поднял глаза к потолку и решительно кивнул головой, – «магической информаци­ей»… или просто «магией». Перехватом и расшифров­кой «магии» у нас будет ведать отдел разведки скрытой связи. Уилкинсону уже даны указания. Он доложил мне, что непосредственно дешифровкой «магии» будет ведать капитан второго ранга Сэффорд. А ее переводами зай­мется секция переводов капитан-лейтенанта Элвина Крамера. Уилкинсон сказал, что начальник японского направления капитан третьего ранга Макколла уже приступил к формированию группы. Ты будешь состоять при начальнике разведывательного управления. Какие у тебя отношения с Уилкинсоном? В такой максимально доверительной работе надо, чтобы личные отношения между офицерами, посвященными в тайну, были безу­пречными.

Донахью пожал плечами:

– Мы с Уилкинсоном непримиримые враги за билли­ардным и картежным столами.

– Отлично. Но тебе придется быть непосредственно связанным с Сэффордом и начальником японского на­правления. Как у тебя с ними?

– Сэффорд – мой однокашник. Макколла я знаю мало. Человек он суховатый, педантичный. Но, говорят, умница.

– Надеюсь, вы сработаетесь. А в помощь Крамеру в группу лингвистов, которые будут переводить «магию», можно назначить твоего коллегу по операции… этого, как его… Блэка…

– Нет, Уайта.

– Какой у него чин?

– Старший лейтенант.

– Справится?

– Он великолепно знает японский, учился в Токио, в университете Кэйо, обладает незаурядными лингвисти­ческими способностями, светлая голова…

Адмирал оттопырил нижнюю губу:

– Это не характеристика, а дифирамб. У тебя при­вычка все преувеличивать. Какие у него недостатки?

– Недостатки? В упрек ему, пожалуй, можно поста­вить то, что он по характеру и образу мышления больше штатский, чем военный. Очень добросовестен, повышен­но эмоционален, иногда наивно принципиален.

– Я вижу, что твой дружок стал офицером по недо­разумению. Ну ладно, пусть занимается «магией». А ты будешь ведать специальными сводками для чинов выс­шего командования и Белого дома. – Старк выколотил пепел из трубки в пепельницу и откинулся в кресле. – Ну, как там мартышки? Готовятся? Мне кажется, что мы все-таки преувеличиваем опасность. А?

Донахью ответил после небольшой паузы:

– Я беседовал с некоторыми весьма осведомленны­ми людьми в Токио. По их мнению, японцы будут вся­чески пугать нас, делать вид, что пойдут на все. Но вряд ли решатся на войну.

– Я тоже так думаю. Если и начнут, то надо иметь в виду короткую схватку. Десять раундов им без нефти не выдержать. Значит, им надо начать с удара, чтобы послать нас в нокдаун. Куда же они должны ударить? Только по Пёрл-Харбору. Но они отлично знают, что в Пёрл-Харборе нельзя атаковать торпедами. Для торпед требуется глубина не меньше семидесяти пяти футов[4].

– А в Пёрл-Харборе не больше тридцати, – сказал Донахью. – Для того чтобы напасть на Пёрл-Харбор, японцы должны сперва углубить гавань в два раза.

Оба рассмеялись. Старк ударил кулаком по кожаной папке.

– Бог ниспослал нам удачу – мы стащили у японцев машинку и теперь будем регулярно читать «магию». И эта «магия» подтвердит правоту наших предположений относительно дальнейшей политики Токио. Они, конеч­но, помирятся с нашей помощью с Чунцином[5], чтобы освободить себе руки для нападения на северного со­седа.

На белом телефоне одновременно с гудением загоре­лась красная лампочка. Старк взял трубку и, выслушав то, что ему доложили, сказал Донахью:

– В секторе радиоразведки начали действовать две машинки, сделанные нами по японскому образцу. Быст­ро управились, молодцы. Уже приступили к перехвату «магии». Приготовь к вечеру первую сводку.

Донахью вскочил с кресла и щелкнул каблуками.

26 августа

Салон красоты был уже закрыт. Отдельных клиен­ток впускали только через террасу в той половине дома, где проживала Рут Кюн, хозяйка одного из лучших в Гонолулу косметических кабинетов. Этим ходом могли пользоваться только самые почетные клиентки.

В приемной сидели три дамы. Перед ними на лаки­рованном столике стояли бокалы с ананасным соком и тарелочки с солеными земляными орехами. Дамы ждали вызова в соседнюю комнату – вход в нее закрывала ки­тайская ширма с золотым шитьем.

– Я рада, что Эрни наконец-то переведут с этой га­лоши, – произнесла важная горбоносая дама, похожая на верблюда. – И именно на то самое судно, как пред­сказал хиромант.

Дама оглянула собеседниц, но они не откликнулись. Очевидно, потрясающая история с переводом ее сына на другой корабль уже была известна всему Гавайскому архипелагу.

Не дождавшись вопросов, горбоносая вынуждена бы­ла сама прервать паузу:

– Я рада, но в то же время боюсь, что надолго рас­станусь с моим мальчиком…

Ее длиннолицая соседка с тойтерьером на коленях изобразила удивление:

– Почему? Уезжаете отсюда?

Выдержав паузу, горбоносая ответила:

– Нет. «Лексингтон» уйдет, кажется, на Мидуэй. В ноябре.

Полная дама, курившая сигарету, сказала:

– Не надо убиваться преждевременно. Марджори то­же боялась, что ее муж окажется в подчинении у своего дядюшки, но все кончилось благополучно.

– Она имела право ужасаться, – заметила длинно­лицая. – Дядя Рональда – знаменитый на весь амери­канский флот людоед – питается жаренными в сухарях лейтенантами.

Из-за ширмы показалась высокая белокурая жен­щина с массивным бюстом – Рут Кюн, хозяйка салона. При виде тойтерьера она вытянула губы и наклонилась к нему, заскрипев корсетом. Песик лизнул ее в щеку. Рут сказала с легким немецким акцентом владелице песика:

– Вам этот цвет бровей очень идет. Подчеркивает цвет лица.

– Посмотрим, как оценит это мой магараджа, – от­ветила длиннолицая. – Он очень строгий критик.

– Муж – это еще не так важно, – вставила горбо­носая. – Надо, чтобы нравилось другим раджам. Когда вернется ваш тиран?

– В следующую среду.

Рут стала почесывать песика за ухом. Дамы загово­рили о вчерашнем событии в парке Моаналуа, где знат­ный турист из Европы, испанский маркиз, застал свою супругу со старшим артиллеристом с «Аризона» в поло­жении, не требующем пояснений, и подал жалобу коман­дующему тихоокеанским флотом. Затем стали говорить о капитане третьего ранга Риччи, на которого вдруг свалилось наследство от тети в Каире. По слухам, те­тушка нажила состояние не совсем приличным путем. У Риччи состоялась отчаянная пьянка, кончившаяся тем, что два офицера морской пехоты решили взобраться на крышу башни Алоха – их сняли с третьего этажа.

Беседу прервали вышедшие из-за ширмы массажист­ки – они пригласили клиенток. Рут чмокнула песика в носик и прошла к себе.

В столовой сидел ее отец – Бернард Кюн, крупный мужчина с серебристой шевелюрой. Рут поцеловала его в щеку и вопросительно подняла брови.

– Я пришел, Рутхен, без предупреждения, – Бернард погладил дочь по руке. – Экстраординарные обстоятель­ства. Сейчас сюда приедет на минутку один джентль­мен…

Рут сдвинула брови и покачала головой:

– Так не годится…

– Не беспокойся, деточка. Это местный японский ге­неральный консул Кита. Ему надо срочно поговорить со мной, а в обычном месте сегодня нельзя. Насчет слежки не бойся. Он заедет сюда только в том случае, если убе­дится, что за ним нет хвоста.

– Все равно – очень рискованно.

– Не волнуйся. – Он улыбнулся. – Как дела с сест­рой полковника Флинта?

– Завтра повезу ее смотреть рыб.

– В аквариум?

– Нет, на туристском пароходе со стеклянным дном. Потом меня пригласят к Флинтам на партию маджонга.

– Что нового?

– Ничего особенного. Капитан второго ранга Кри­стофер, по-видимому, получит назначение в Сан-Диего, а «Лексингтон» в ноябре направится на Мидуэй, только что слышала.

– Кто сказал?

– Мать лейтенанта Юстеса, который переведен на авианосец с минного заградителя «Оглала».

Кюн хмыкнул:

– Это очень интересно. Значит, оба авианосца – «Лексингтон» и «Энтерпрайз» – уйдут отсюда. Но это надо проверить как следует.

– Кстати, миссис Вандергрифт говорит, что ее муж не будет назначен к своему дяде – вице-адмиралу Лес­ли. А тот находится на Филиппинах.

– Вандергрифт плавает на «Хелене»?

– Нет, на миноносце «Кэссин».

Раздался тихий звонок. Рут вышла из комнаты и че­рез минуту вернулась вместе с японцем – худощавым, с резко выпирающими скулами, очень подвижным. Рут предложила ему кофе, но он помахал рукой перед но­сом. Она неслышно выскользнула из комнаты.

– Беспрерывное наблюдение за рейдом начнем че­рез две недели, – быстро заговорил японец. – А до этого надо будет срочно подготовить те посты, о которых мы говорили. Как дела у вас?

– Вполне нормально. – Кюн взял карандаш и на­бросал на бумажной салфетке план. – Посты учредим здесь и на возвышенности Вайанаэ, оттуда просматри­вается вся гавань.

– А в Калама?

– Скоро будет готово. В Раникае уже есть.

– А на Мауи?

– Пункт между Ровакула и Балеакала подготовлен.

Кита удовлетворенно хмыкнул:

– Особенно важен пост на Мауи. Там надежный человек?

– Родственник моей жены, немец. Он врач санато­рия в Кура.

– Устройте так, чтобы с ним мог держать прямую связь Нисина. Тот самый, которого вы видели в прош­лый раз.

– Помню. – Кюн улыбнулся. – Хорошо, что он по­хож на гавайца.

– Вот его запасной телефон. Но по нему надо го­ворить только кодом. Встречаться с ним можно у ки­тайца-ювелира на Кинг-стрит.

Кита написал номер телефона и адрес на бумажной салфетке. Кюн прочитал, вынул зажигалку и сжег бу­мажку в блюдце, затем аккуратно размял пепел кончи­ком карандаша.

– Вас привез сюда Нисина? – спросил Кюн.

– Нет. На нашей машине в таких случаях ездить рискованно. Я приехал на такси. Шофер – японец, мой человек.

Кита встал. Кюн провел его по коридорчику и от­крыл дверь на террасу. Кита подошел к машине, стояв­шей на другой стороне Калакауа-авеню под пальмами.

Как только машина двинулась, он спросил у шо­фера:

– Что сказал Нисина?

– Он связался с капитан-лейтенантом Идэ, и тот ждет вас сейчас на горной дороге около виллы Эспинозы за скалой, – четко отрапортовал шофер. – Нисина про­сил иметь в виду, что с прошлой недели около банано­вой фермы установлен новый пост военной полиции.

– Идэ хорошо прикрыт?

– Очень хорошо. Он из Вашингтона проехал прямо в Мексику, достал там мексиканский паспорт на имя Доминго Акино и, приехав сюда, устроился на ананасной плантации. Мексиканец японского происхождения.

Кита ударил себя кулаком по колену:

– Вот так они всегда делают. Держали от меня в строжайшем секрете, но потом увидели, что дело хлопот­ное, и подкинули мне. Хлопоты мои, заслуги их.

– Нисина сказал, что Идэ приказано работать са­мостоятельно, но он будет держать связь с вами.

Кита сердито дернул головой:

– Значит, будет лезть в мои дела. И мешать…

Проехав мимо пляжа Вайкики, они домчались до подножия Макапуу, затем повернули обратно и по гор­ной дороге поехали в сторону университетского поселка. На море виднелись огни проходивших пароходов. Со стороны острова Кауаи летел самолет с зеленым и красным огоньками. Оставив позади коттеджи профессоров, машина пошла вверх – в сторону Нууану-Пали. Кита приказал потушить фары.

Они проехали мимо опытного сада с ореховыми деревьями и плантации сахарного тростника, огороженной колючей проволокой, и остановились у скалы, выступаю­щей на дорогу. Из зарослей папоротника вышел чело­век. Шофер открыл дверцу, человек проскользнул в машину и, сев рядом с Кита, показал головой на шофера. Кита сказал:

– Мой связной, он в курсе всего.

Человек поклонился и назвал себя:

– Доминго Акино. Идэ.

Кита ответил поклоном:

– Мне сообщил о вас Нисина. Связь будем держать через него.

Идэ откашлялся в руку и подчеркнуто вежливо сказал:

– Мы будем держать прямую связь. Это санкциони­ровано.

Кита запротестовал:

– Это не совсем удобно. Такие встречи сопряжены с огромным риском.

– Ваши опасения понятны, но все равно мы должны встречаться лично. Не ночью, не так таинственно, как сегодня. Из Японии будут приходить в адрес генконсульства письма от моей матери. Переписка будет ка­саться ее переезда сюда – это мой личный код. Я стану сам получать письма. Вряд ли американские контрраз­ведчики заподозрят человека, который совершенно от­крыто среди бела дня будет приходить к вам за пись­мами, присылаемыми обычной почтой. Предельная хит­рость – это отсутствие всякой хитрости.

Кита сердито промычал:

– Если они начнут подозревать, я сейчас же прерву связь с вами.

Идэ пропустил эти слова мимо ушей.

– Значит, я буду ходить к вам. А они следят за вами?

– За генконсульством?

– 3а всеми, и особенно за вами.

– Мы приняли кое-какие меры. Один секретарь-практикант делает все, чтобы подогревать интерес к себе.

– Мне сказали в Токио, что вам удалось завербо­вать крупного джимена[6], чуть ли не самого Шиверса. Кажется, так зовут начальника местного отдела Эф-Би-Ай?

Кита фыркнул:

– Скоро на Гиндзе будут болтать, что я завербовал государственного секретаря Хэлла.

Идэ тихо сказал:

– Когда я работал в Шанхае, еще до начала войны с китайцами, нам удалось обработать двух европейцев, работавших в полиции сеттльмента. А потом оказалось, что они были подставлены к нам и дурачили нас.

– Значит, зона вашей деятельности… – начал Кита, но Идэ с вежливым поклоном перебил его:

– Ваша работа мне известна. Я не буду мешать вам, мы не будем дублировать друг друга. – Идэ посмотрел в окошко машины. – Поверните назад, я скоро выйду. Мне хотелось бы попросить вас составить список япон­цев, местных уроженцев, которых можно будет использовать. И не только жителей Оаху, но и других остро­вов. В первую же очередь японцев, проживающих около аэродрома Канеохэ и Соленого озера…

– Директивы по работе, – прервал его Кита, – я по­лучаю по соответствующей линии. А ваши…

Идэ повторил:

– Прошу составить список. Через некоторое время дипкурьер доставит вам нужные распоряжения. И еще прошу. К дочери хозяйки плантации, где я работаю, на днях приезжала одна японка. Недавно я ехал с ней на пароходе из Иокогамы. Судя по всему, она имеет широкий круг знакомств среди американцев и может при­годиться нам. И внешние данные подходящие.

– Как ее зовут?

– На пароходе она называла себя Хаями Марико. Слышали о ней?

– Нет. – Кита повернулся к шоферу: – Абэ, тебе из­вестна такая?

Шофер уклончиво ответил:

– Наверное, кто-нибудь знает.

Идэ продолжал:

– Я хотел бы познакомиться с ней через кого-ни­будь. С вашей помощью. Но сперва прошу собрать о ней сведения. Буду надеяться…

Посмотрев в окошко, Кита быстро сказал:

– Вылезайте здесь. За поворотом заправочная стан­ция и казарма, там не показывайтесь. – Он поклонился и сердито буркнул: – Берегите себя.

– Прошу извинить за хлопоты, которые я вам до­ставляю, – учтиво ответил Идэ. – Берегите себя.

Как только машина замедлила ход, Идэ поклонился и выскочил. Машина помчалась в гору – внизу, на­право от дороги, показалось море.

– Он будет здорово мешать мне, – Кита цокнул языком, – довольно бесцеремонный господин. Наверное, потребует, чтобы ему передали Нисина или еще кого-нибудь. И не нравится мне вся эта история с мексикан­ским паспортом. Может с треском провалиться.

– Но он опытный, – заметил Абэ, – работал в Шан­хае. Нисина сказал…

– Здесь не Шанхай, болван! – крикнул Кита. – Там на рейде стояли наши линкоры. Никакого риска. Там мог работать любой идиот. – После короткой паузы Кита сказал: – Наверное, придется отдать тебя этому Идэ.

Абэ повернулся к Кита и жалобно протянул:

– Лучше кого-нибудь другого…

– Будешь выполнять только отдельные его поруче­ния. Но ни слова ему о моей работе, слышишь? О том, из какой истории я тебя вытащил, никому не скажу. Понял?

Абэ молча кивнул головой. Кита ткнул его кулаком в плечо:

– Если сболтнешь что-нибудь, выдам с потрохами Баллиганту. Он тебя в два счета пошлет на горячий стул.

– Не скажу ничего.

– И особенно насчет того, что я встречаюсь с Баллигантом. Держать рот на замке. Понял?

Абэ хмыкнул и поклонился.

На всякий случай Кита решил немножко покружить. Машина еще раз объехала вокруг горы Тантал, затем промчалась по восточному берегу до храма мормонов и, повернув обратно, направилась по дороге через Куурау в город. Никакой слежки не было замечено. Когда ста­ли спускаться вниз к городу, Абэ сказал:

– А я знаю эту Хаями Марико. Она училась с моей сестрой в одной школе. А сейчас Марико студентка-медичка.

– Напиши об этом, – приказал Кита.

– В последнее время она часто приходит в аптеку на нашей улице. Кажется, покупает лечебные травы для своей бабушки.

– Чья аптека?

– Корейца Ан Гван Су на Маунакеа-стрит.

– Напиши обо всем и принеси мне завтра утром.

27 сентября

Ввиду особой секретности документов, идущих под грифом «магия», было приказано обходиться без стено­графисток и машинисток. Поэтому Т-бюро, как назвали группу японоведов-переводчиков при дальневосточном отделений разведывательного отдела штаба флота, на­поминало мужской монастырь. В дальний конец кори­дора на третьем этаже здания штаба, где размещалось загадочное Т-бюро, женщины совсем не заходили.

Тексты переводов поступали на стол к Уайту. Он их просматривал, вносил исправления и передавал в таком виде Донахью, а тот нес их к капитану третьего ранга Макколла или прямо к начальнику разведывательного управления Уилкинсону. От переводчиков требовалось только умение быстро и точно переводить с японского, а не способность печатать без помарок. Уайт получал уже порядком исчерканные тексты, сам тоже вносил по­правки и делал вставки. Не удивительно, что при виде очередных сводок «магии» Донахью вскидывал руки и стонал:

– И такую мазню представлять начальству! Убийцы!

Но начальство жадно хватало переводы расшифро­ванных японских телеграмм и упивалось содержанием текста, а не его внешним видом.

Флотские и армейские дешифровщики получили по две машинки «97» и перемалывали на них «магию». Флотские обрабатывали «магию», перехваченную в нечетные дни, армейцы – перехваченную в четные.

В бюро работали квалифицированные офицеры-линг­висты, обучавшиеся в Японии и прошедшие шлифовку у профессора-японоведа Колумбийского университета Ели­сеева, сына бывшего владельца крупнейшего гастроно­мического магазина в Москве. Но, несмотря на солид­ную подготовку, японоведам-переводчикам приходилось трудновато. Японские телеграммы писались латинскими буквами, то есть фонетическими знаками, и в этом заключалась опасность – в японском языке уйма одинако­во звучащих слов.

– Проклятый язык, – тихо ругался старший лейте­нант Пейдж, щупленький и лысый, в очках. – Это они специально выдумали, чтобы насолить всем, кто изучает их язык. Извольте догадаться, о чем идет речь. Орган, артерия, возвращение, срок, флагманский корабль, ваше письмо и так далее – все звучит одинаково: «кикан». Целых восемнадцать значений! Или «иси». Означает и камень, и врач, и желание, и наследник, и воля покой­ного… поди разберись, о чем идет речь.

– И еще смерть через повешение, – вкрадчивым го­лосом добавил старший лейтенант Крайф. За смазливую внешность и умение подлаживаться к начальству его прозвали Гейшей.

– Кто-нибудь из нас действительно повесится. – Пейдж вздохнул. – Вчера над одной фразой просидел битых два часа, потому что японский шифровальщик за­был указать долготу гласных, собака. А ведь слово «ко­то», если не оговаривать долготу гласных, может озна­чать тридцать три разных понятия…

– Все зависит от контекста, – сказал Уайт.

Пейдж мотнул головой:

– Он часто совсем не помогает. Приходится гадать. Кошмар какой-то.

Гейша похлопал себя по голове:

– Скоро у нас у всех вылезут волосы, как у Пейджа.

Капитан-лейтенант Шривер – чуть-чуть сутулый, с седой прядью – покосился на Гейшу и произнес:

– Волосы лезут у тех, кто думает. За свою шевелюру не беспокойтесь.

Шривер недавно вернулся из Токио, где был помощ­ником морского атташе. Его отозвали по требованию японского правительства за скандал, учиненный на бан­кете в турецком посольстве в присутствии премьер-ми­нистра принца Коноэ. В своем застольном спиче слегка подвыпивший советник германского посольства коснул­ся антропологических достоинств нордической расы и в связи с этим нелестно отозвался об американской нации. Шривер подошел к советнику и нанес ему прямой удар в подбородок. Нациста унесли в полуобморочном со­стоянии, а Шриверу пришлось в качестве «персона нон грата» через два дня покинуть Японию.

В дверях появилась высокая стройная фигура Донахью. Он помахал рукой, в которой держал красную сафьяновую папку.

– Ну, черные маги, пошевеливайтесь, – сказал он, подходя к столу Уайта. – Давайте продукцию. Бэтти ждет.

Бэтти и Хозяином офицеры называли между собой начальника управления морских операций амирала Старка – фактического главнокомандующего всех во­енно-морских сил Соединенных Штатов Америки. Его очень боялись – все знали, что Донахью приходится родственником супруге адмирала.

– Готова та штука? – спросил Донахью у Уайта.

– Какая? Из Токио в Гонолулу?

– Нет, вчерашняя маленькая, из Вашингтона.

– Сейчас проверяю.

– Кто переводил?

Уайт показал головой на Гейшу. Донахью поджал губы.

– В таком случае хорошенько проверь. В прошлый раз в твое отсутствие я взял у него «магию» – и …полу­чилась неприятность…

Пейдж тихо засмеялся. Гейша укоризненно покачал головой.

– А что случилось? – поинтересовался Уайт.

Пейдж, несмотря на протесты Гейши, рассказал. Ока­зывается, Гейша перевел «магию» и без визы старших – Уайта и Шривера – помчался к Уилкинсону и поднял шум. В депеше, присланной из Токио от министра ино­странных дел послу в Вашингтоне, содержался приказ купить географические карты у посла Порт-Салюта – они у него самые хорошие. Речь шла, таким образом, о том, что видный иностранный дипломат в Вашингтоне, состоящий в ранге посла, снабжает японцев картами, очевидно секретными. Немедленно переслали эту телеграмму в государственный департамент и в Эф-Би-Ай, но эти учреждения ответили, что такого посла в списке чле­нов дипломатического корпуса нет. В конце концов выяс­нилось, что речь шла вовсе не о после по имени Порт-Салют, а о датском сыре «порт-салют-амбассадор»[7]. Ми­нистерство просило купить и прислать этот сыр для бан­кетов в Токио.

– В этой «магии» не было знаков долготы, – объяс­нил Гейша под общий хохот, – и я спутал «тиидзу» – сыр с «тидзу» – географическая карта. Каждый может ошибиться, когда торопится.

– Когда торопится побежать к начальству и препод­нести сенсацию, – сказал Шривер. – Вот за это тебя и наказал бог.

– Макколла устроил ему великолепную головомой­ку, – Донахью расхохотался. – Даже охрип.

Он взял у Уайта телеграмму.

– Совсем неинтересная, – сказал Уайт. – Здешнее посольство просит прислать дюжину чайных сервизов для подношения иностранным журналистам. Указаны марки фарфора и расцветки.

– Наоборот, это очень интересно. – Донахью поло­жил «магию» в папку. – Это великолепная штука. Она свидетельствует о том, что посол Номура хочет умаслить наших газетных редакторов и обозревателей. Это не­спроста.

Уайт протянул другую телеграмму. Донахью сделал капризную гримасу:

– Я тут ничего не пойму, так разрисовано.

– Очень интересная штука. – Уайт поднял палец. – Исключительно важная. Когда будешь докладывать ее Хозяину, повторяй каждое слово два раза и притопывай, чтобы вбить ему в башку.

Донахью пробежал глазами текст.

«Из Токио, от министра иностранных дел

Генеральному консулу в Гонолулу

№ 83

Отныне вы должны сообщать нам о судах, по возможности учи­тывая следующее:

1) Акваторию Пёрл-Харбора разделить на пять малых зон.

По этим зонам сообщать предельно кратко.

Зона А – акватория между островом Форд и арсеналом.

Зона В – акватория южнее и западнее острова Форд.

Зона С – бухта Ист-Лох.

Зона D – бухта Мидл-Лох.

Зона Е – Вест-Лох и все проходы, ведущие к нему.

2) Относительно линкоров, крейсеров и авианосцев сообщать только о тех, которые находятся в гавани. Хотя это не так важно, но по возможности сообщайте, какие из них у причала, какие стоят на рейде, какие в доках. Кратко сообщайте класс и тип корабля. Если можно, сообщайте о случаях, когда к причалу пришвартовы­вают больше двух кораблей».

Пейдж выглянул из-за груды словарей и тихо про­изнес:

– Очень симптоматичная «магия». Готовятся.

– Вы переводили? – спросил Донахью.

– Нет, я, – ответил Гейша. – За точность ручаюсь.

– Начинают следить за Пёрл-Харбором, – сказал Уайт. – Надо предупредить нашу контрразведку.

Донахью пожал плечами:

– Это же обычные данные о местонахождении во­енных кораблей. Японцы всегда собирали эти сведения, мы тоже. Если будете кудахтать из-за каждого пустяка…

Гейша кивнул головой.

– Не надо делать сенсацию из каждой «магии», – быстро заговорил он. – У нас не газета.

Уайт хлопнул ладонью по папке и повысил голос:

– Неужели не видно, что японцев неспроста инте­ресует гавань Пёрл-Харбора. Тут ведь черным по бе­лому…

Донахью положил Уайту руку на плечо:

– Не ори, деточка. Ты ведь читаешь не всю «магию». Та, которая расшифровывается армейцами, тебе неиз­вестна, А я читаю все без исключения и имею более пол­ное представление. Японский министр иностранных дел адмирал Тойода уже известил посла Гру о том, что скоро в Вашингтон будет послан видный дипломат Курусу. А почему его посылают? Потому что в Токио усиливает­ся течение в пользу достижения компромисса с нами. Конечно, они будут выкидывать всякие номера, пугать нас, действовать на нервы, чтобы вырвать уступки, но мы не должны дать себя сбить с толку. Не паникуйте, мальчики! Сохраним ясную голову и не будем терять самооб­ладания.

Донахью щелкнул пальцами и, взяв телеграммы, по­шел к дверям. Уайт догнал его в коридоре:

– Но все-таки ты доложи как следует об этой теле­грамме в адрес Гонолулу…

Донахью прижал руки к груди и вздохнул:

– Имей в виду, Ники, сейчас идет огромный поток «магии». Она нас совсем захлестнула. Поэтому я докла­дываю Уилкинсону только самое важное, имеющее зна­чение для нашей политики и стратегии. А твоя «магия» насчет Гонолулу пойдет в общем бюллетене, где мы даем выдержки или конспективное изложение. Большего она не стоит.

– В таком случае я сам пойду и доложу, – сказал Уайт.

– Ты вбил себе в голову, что японцы хотят напасть на Пёрл-Харбор. – Донахью ласково потрепал Уайта по руке. – К твоему сведению, они не такие сумасшедшие. Глубина гавани примерно тридцать футов. А это значит, что проводить торпедную атаку против базы нашего ти­хоокеанского флота абсолютно невозможно. При сбрасы­вании торпеды погружаются на глубину не менее семи­десяти пяти футов. – Донахью понизил голос. – И кро­ме этого… позавчера в ресторане отеля «Уиллард» вто­рой секретарь японского посольства совсем упился и вы­болтал португальскому дипломату одну вещь: о том, что в Токио началась грызня между армейским и флотским командованием. Армейцы настаивают на том, чтобы ско­рее начать продвижение в сторону Урала, а флотские стоят за взятие только Приморья, Сахалина и Камчатки. Вот о чем думают сейчас в Токио, а ты лезешь со своей дурацкой «магией»… – Он остановился и поднес палец ко рту. – Постой, постой… Фу, черт, как же я не дога­дался, почему тебя так волнует эта штука. В Гонолулу проживает та самая японочка, которая ехала с нами. Забыл, как ее звали…

Уайт повел плечом:

– Мы начали переписываться, она очень умная со­беседница.

– Великолепно! Передай ей сердечный привет от меня. – Донахью погрозил пальцем. – Только смотри, не проговорись, что занимаешься «магией».

6 октября

В глубине сада японского генерального консульства в Гонолулу под огромным банановым деревом на цинов­ках расположились Кита и его партнер – местный япон­ский врач. Между ними стоял низенький столик для игры в го.

Партия складывалась хорошо для генконсула – две­надцать фишек противника в углу доски были обречены. Надо было только предупредить возможность контригры в центре – там фишки Кита были слишком разбросаны. Врач считался сильным игроком – в прошлом году во­шел в число призеров в соревнованиях на звание чемпио­на Гонолулу.

Кита взял фишку и занес руку над доской – он ре­шил начать комбинацию в центре доски. Сзади послыша­лось покашливание, захрустел песок. Кита поморщил­ся – опять отрывают. По дорожке шел Моримура – младший лейтенант флота, работающий здесь в качестве вице-консула под фамилией Ёсикава. С ним был незна­комец в широкополой шляпе, закрывающей лицо.

Подойдя ближе, незнакомец снял шляпу. Это был ка­питан-лейтенант Идэ. Он уже несколько раз заходил в консульство за письмами от матери – его приходы не привлекали внимания. В консульство приходило множе­ство японцев по всевозможным делам: для получения виз, оформления документов, поручительств и рекомен­даций. Кита знал, что Идэ снял квартиру где-то недалеко от ананасной плантации. Он работал в конторе планта­ции, в отделе упаковки грузов.

Кита и Идэ отошли в сторону. Идэ отвесил чинный поклон.

– Простите за невежливость, совершенную в прош­лый раз. Я очень огорчен, что так получилось. – Он еще раз поклонился. – У меня к вам просьба. Мне надо пере­слать морскому атташе в Вашингтоне один пакет. Но я могу поручить доставку его только офицеру флота.

Кита сухо ответил:

– Мне неизвестно, когда проедет через Гонолулу в следующий раз военный моряк. На днях здесь был капи­тан третьего ранга Накадзима, он шел на пароходе «Хикава-мару» в качестве бармена. Я виделся с ним.

– Достойно сожаления, что вы не нашли нужным из­вестить об этом меня.

– Через неделю проедет дипкурьер. Можете пере­дать мне пакет, я поручу ему…

Идэ покачал головой и тихо сказал:

– Обычному дипкурьеру я не могу доверить пакет с моим докладом о плане работы. И вам тоже не могу передать.

Кита вспыхнул:

– Не доверяете мне? Имейте в виду, мне поручают более серьезные вещи, чем ваши… бумажки.

– Я очень огорчен, что вы утаили от меня приезд ка­питана третьего ранга Накадзима. – Идэ опустил глаза и заговорил приглушенным голосом. – Вы нанесли ущерб моей работе. Прошу иметь в виду, когда вредят моему делу, я не колеблюсь ни одной секунды. У меня такое правило.

– У меня тоже правило – ставить интересы дела на первое место, и поэтому… – Кита оглянулся. Врач и Моримура куда-то ушли, очевидно, решили не мешать де­ловому разговору. Кита спросил резким тоном: – Боль­ше вопросов нет?

– Прошу извинить, что отнял у вас время. – Идэ поклонился. – Я только хотел, чтобы в наших отноше­ниях была ясность. Вы человек эмоционального склада, холерического темперамента, а я всегда держу себя в руках и никогда не срываюсь. Но если еще раз повторит­ся такая сцена, как сейчас, – чуть заметная улыбка тро­нула его губы, – я совершенно спокойно убью вас. Это я вам твердо обещаю.

– Угрожаете? – Кита сделал полшага вперед. – Я не из пугливых.

Идэ кивнул:

– Я знаю. Иначе вы не работали бы здесь. Но у ме­ня правило: если мне мешают, не колебаться. Я считаю своим долгом поставить вас об этом в известность. Мне не хотелось бы видеть ваш изуродованный труп. А я ра­ди дела уже прибегал к такой мере.

Кита усмехнулся и, вынув портсигар из кармана, за­курил.

– Я в курсе истории, случившейся с одним японским корреспондентом в Шанхае. Его труп без головы нашли на территории французской концессии.

Идэ засунул руку в карман и приподнял полу пид­жака – на брючном ремешке висел японский нож в де­ревянном футляре.

Со стороны веранды послышались детские голоса.

– Не будем поддаваться чувствам, – тихо произнес Идэ. – Дело прежде всего. Какие новости сообщил Накадзима?

Сделав несколько глубоких затяжек, Кита ответил уже спокойным голосом:

– У берегов Японии проведены большие маневры объединенного флота, заодно прорепетирована опера­ция «И».

– И как?

– Прошло хорошо.

– И торпедная атака?

– Об этом Накадзима не говорил.

Идэ улыбнулся, показав все зубы:

– Это же самое главное. Мне бы он сказал. Пока не решен вопрос о возможности торпедной атаки, нет смыс­ла затевать операцию.

Кита посмотрел на ручные часы:

– Я вас просил прийти сегодня потому, что мы вы­яснили кое-что насчет Хаями Марико.

Идэ поклонился.

Кита продолжал:

– Она студентка местного университета, покойный отец ее, японец, преподавал в колледже Оаху, мать – кореянка, работает в музее Бишопа. Мы узнали, почему девица ездила в Японию. Умер ее дядя в Нагоя, она ез­дила улаживать спорное дело о наследстве. Сегодня мо­жете увидеть ее. Отдел христианского союза молодежи устраивает прием в честь пастора Рамбоу, попечителя местной японской школы, уезжающего в Англию. Мы устроили так, что вас познакомят с девицей.

– Я боюсь, – Идэ поднес руки ко рту и откашлял­ся, – что мое появление может показаться странным…

– На этот счет не беспокойтесь. Сегодня там будет много народу, особенно японцев. Никто не обратит на вас внимания. Если только вы не будете резать кого-нибудь.

– Ехать сейчас? – спросил Идэ.

– Да. Вы просили дать вам надежного помощника для специальных поручений. Я вам передам Абэ. Он по­знакомит вас с Хаями Марико.

– А кто он?

– Шофер такси. Помните, в тот раз возил нас ночью.

– Ах, этот? Круглолицый такой. Он не болтлив?

– Нет, очень расторопен, смел, только вспыльчивый.

Идэ улыбнулся:

– Как вы? Ничего, если понадобится, быстро усми­рю. А вообще, я люблю несдержанных людей вроде вас. Они вспыхивают, но быстро отходят. В большинстве своем такие люди не умеют хитрить.

Кита громко рассмеялся.

– Моя вспыльчивость мешает мне в жизни. Но я не умею быть неискренним. – Он пошел рядом с Идэ по до­рожке, ведущей к боковым воротам. – Выйдете на ули­цу и направо, около китайской закусочной, увидите жел­тую машину Абэ, он отвезет вас.

Идэ поблагодарил генконсула и сразу же нашел ма­шину. Абэ поехал по Калакауа-авеню. Всюду были вывешены флаги, слонялись толпы гардемаринов во всем белом. Абэ объяснил: прибыло учебное судно из Сан-Диего с курсантами морского училища – для местных девиц наступил праздник.

– Ты американский японец? – спросил Идэ.

– Мои родители давно переселились сюда и приня­ли подданство, – ответил Абэ. – Я родился здесь.

– Родился в Америке, но нутро у тебя японское, – сказал Идэ, пристально смотря в зеркальце, в котором отражалась румяная физиономия Абэ. – Приемы каратэ знаешь?

– Нет, занимался боксом. Выступал на состяза­ниях…

– Бокс – детская забава. Пусть им занимаются ма­ленькие девочки. А каратэ – это для взрослых мужчин. Я научу тебя, как усыплять навсегда одним ударом. Чи­сто и красиво.

Особнячок, где происходил прием, стоял на пологом склоне Панчбола. Веселье было в разгаре. Почетные го­сти сидели на веранде вокруг пастора с красивой седой гривой, похожего на дирижера или скрипача. На всех красовались ожерелья из желтых цветов.

На поляне перед домом, прямо на пальмовых листьях, были разложены яства. В стороне стояли столики – там гостям наливали коктейли. Прислуживали полуголые га­вайки в ярких красных и желтых юбках. Несколько японских девушек вместе с гавайками – все они были в юб­ках из больших листьев – исполняли танец «хула-хула». Сбоку под деревьями сидели японцы в разрисованных рубашках и играли на гитарах со стальными струнами.

– Смотри, не спутай, – предупредил Идэ. – Меня зовут Доминго Акино, я – мексиканский японец.

Абэ кивнул и подошел к пожилой, густо набеленной японке в парчовом кимоно с серебристыми узорами, по­хожем на рыбью чешую. Японка поклонилась Идэ и при­гласила его к столику, где гостям подносили мягкие на­питки – фруктовые соки, кока-колу и тоник-уотер. За столиком стояла Марико в платье бананового цвета, в волосах торчали разноцветные орхидеи.

– Что прикажете? – спросила она. – Грейп-тоник или…

Идэ поклонился:

– Мы с вами ехали вместе на пароходе из Японии. Помните?

Марико округлила глаза от удивления.

– Ах это вы? Вспомнила… Очень рада вас видеть. Вы, кажется, болели и редко появлялись на палубе. А с вами ехал такой полноватый, с усиками. Он тоже здесь?

Идэ тихо рассмеялся:

– Ему не повезло. В Сан-Франциско попал в руки одной женщины, она обчистила его, и он повесился.

Марико покачала головой, но ничего не сказала.

– А я поселился здесь, работаю на плантации, – продолжал Идэ, – собираюсь выписать сюда старуху мать.

Он добавил, что у него здесь совсем нет знакомых, и он будет весьма счастлив, если его бывшая спутница по­может ему советами.

Марико налила в бокал апельсиновый сок и, опустив в него две соломинки, протянула Идэ. Ему следовало бы прежде всего обратиться в бюро японской колонии, но она, конечно, будет рада помочь ему, чем может. Они обменялись телефонами и адресами. Идэ сказал, что он родом из Нагоя, а Марико сообщила, что и ее покойный отец был уроженцем Нагоя.

– Выходит, мы почти земляки, – сказал Идэ и по­клонился.

На поляне начались танцы. К Марико подошел смуглый, красивый юноша, по-видимому филиппинец, и при­гласил ее. Марико извинилась и ушла с ним.

Абэ усадил Идэ на траву перед блюдами с угощением – фруктовыми салатами, цыплятами в кокосовом масле, лапшой с ломтиками каракатицы, печенными в зо­ле омарами и макрелью в сладком соусе. Молоденькая гавайка поднесла Идэ чашку с китайской рисовой водкой.

Перед верандой начался концерт. Сперва выступил хор детей, исполнивший японские, гавайские и англий­ские песенки, потом японец в самурайском одеянии – с наплечниками и длинными шароварами – стал показы­вать фокусы.

На краю поляны, где стояли машины, медленно про­хаживались за кокосовыми пальмами двое – специаль­ный агент Эф-Би-Ай Баллигант – брюнет, плотного тело­сложения, и его помощник Ригс – длинный, белобрысый, в темных очках.

Они следили за корейцем Ан Гван Су, костлявым стариком с тонкими вислыми усами, владельцем мага­зина восточных медикаментов. Кореец сидел в шезлонге рядом с толстой краснощекой американкой в красной шляпе.

– Прислали мне прямо домой, – просипел Балли­гант. – Может быть, это шутка, а может быть, и правда. Неужели этот кореец…

– Доложили начальнику? – спросил Ригс.

– Да. Шиверс говорит, что к анонимкам надо отно­ситься осторожно.

– А помните, в прошлом году нам тоже прислали анонимный донос на хозяина бара с Норд-стрит. И ока­залось, что все правда – раскрыли две опиекурильни.

Баллигант поскреб подбородок:

– Там-то понятно. Боялся мести со стороны содер­жателей притонов. А здесь… Почему не мог сам явиться?

– А что тут странного? – Ригс пожал плечами. – Тоже боится. Состоит в тайной шайке и опасается от­крыть свое лицо – вдруг мы зацапаем его и упрячем в тюрьму. И своих коллег боится: они не простят ему из­мены. А оставаться в шайке не хочет.

Баллигант просипел:

– Ан Гван Су до сих пор ни в чем не подозревался. Но в анонимке правильные сведения. В результате проверки выяснилось, что действительно его побратим три года тому назад ездил в Россию и прислал оттуда от­крытку, очевидно, с шифрованным текстом. Значит, Ан Гван Су связан с Москвой?

– Вполне вероятно, что оттуда приезжают на паро­ходах связные и передают задания. Пёрл-Харбор может очень интересовать красную разведку.

– Русским сейчас не до нас, – пробурчал Баллигант. – Зачем им шпионить здесь?

– Они могут передавать сведения другим развед­кам, обмениваться информацией. И кроме того, они мо­гут провести какую-нибудь диверсию, а потом свалить на других. Какие указания дал начальник?

Баллигант пожал плечами:

– Шиверс говорит, что придется заняться корейцем-аптекарем. В анонимке сказано, что в аптеке на Маунакеа-стрит по ночам появляются какие-то люди, и кореец часто ходит на пристань к прибытию пароходов. Неужели он действительно главарь русской агентуры на Гавайях?

Ригс прошептал:

– А вдруг мы раскроем здесь филиал красной раз­ведки? Вот это будет дело!

Баллигант тихо крякнул и вытащил из кармана пид­жака огрызок сигары.

16 октября

– Начало операции «Пир Лукулла» назначено на двадцать ноль-ноль, – объявил Гейша. – Явиться без опозданий. Форма полупарадная, можно обойтись без орхидей в петлицах. Духи – «Милорд» или «Денди», в случае крайней бедности – герленовская амбра. Выра­жение физиономии – максимально праздничное.

Он успел сбегать в парикмахерскую отеля «Мэйфлауер», взять у портного новый мундир и купить новую фуражку – весь блистал, как миноносец, принявший на борт президента.

Приглашение Уилкинсона поразило всех. До сих пор начальник управления не приглашал к себе домой под­чиненных. Он был всегда безупречно корректен, но не подпускал никого на близкое расстояние. Однако на этот раз изменил своему правилу из-за младшей сест­ры – медноволосой, длинноногой Дайаны.

Она считалась одной из лучших теннисисток столи­цы. В прошлом году в паре с бывшим адъютантом брата капитан-лейтенантом Пауэлом заняла второе место в состязании на первенство по морскому ведомству. Успех на корте привел к сегодняшнему торжеству – обручению. Церемония официальной капитуляции старого холостяка Томми Пауэла должна была состояться в до­ме Уилкинсона.

Приглашение получили некоторые подчиненные Сэффорда – дешифровщики и японоведы из Т-бюро Краме­ра. Короче говоря, приглашения удостоились только при­частные к «магии».

Пейдж не сразу нашел дом Уилкинсона – долго коле­сил по узкой улице мимо уютных старомодных особняч­ков, двухэтажных, увитых плющом, с оконными ставнями и крохотными палисадниками.

Уилкинсон жил в темно-зеленом домике напротив молельни баптистов – рядом с небольшим пустырем, где стояли легковые машины и автобусы. Здесь было очень тихо – машины проезжали редко. Можно было подумать, что это улочка какого-то захудалого городка, если бы не купол Капитолия, торчащий совсем недалеко над крышей отеля.

Звонка у входной двери не было – его заменял двер­ной молоток. Пейдж беззвучно рассмеялся:

– Это в его стиле.

Уайт усмехнулся. Особнячок в стиле эпохи колони­зации Америки, клумбы с георгинами перед крыльцом и дверной молоток действительно гармонировали с благо­образным, респектабельным Уилкинсоном, похожим ско­рее на пастора, чем на руководителя военно-морской раз­ведки.

Дверь открыла толстая негритянка, весьма миловид­ная, в белом, туго накрахмаленном чепчике. В передней стоял запах старинных духов, отдающих мускусом.

Гости уже были в сборе – сидели в полукруглой го­стиной, заставленной чиппендейлевской мебелью из крас­ного дерева, и на застекленной веранде, выходившей во внутренний дворик с газоном и подстриженными куста­ми шиповника.

Среди гостей Уайт узнал высокого, щеголеватого контр-адмирала Тернера, заместителя Старка. Рядом с ним сидел худощавый, смуглый, похожий на пуэртори­канца капитан третьего ранга Макколла.

Дайана – в парчовом японском троакаре, накинутом на вечернее платье, сверкая диадемой, напоминающей корону, – разносила гостям бокалы с коктейлями.

Она подошла к Уайту:

– Это дайкири, это манхэттен, а это би-энд-би. Ка­кой вам прикажете, адмирал?

Уайт отвесил старомодный поклон:

– Вы льстите, герцогиня. Мне еще далеко до адми­ральских звезд.

Дайана тряхнула головой:

– Сегодня для меня весь мир – райский сад и все люди – адмиралы.

Перед ними вынырнул и изящно изогнулся Гейша:

– И я тоже?

Дайана коснулась мизинцем его щеки:

– Нет, вы, Дик, сегодня настоящий принц.

– Монакский, – уточнил Шривер, беря бокал с под­носа. – Рулеточный.

– А вам? – обратилась Дайана к Пейджу. – Хотите олд фашн?

– Я плохо разбираюсь в коктейлях, – смущенно про­бормотал Пейдж. – Мне что-нибудь покрепче и поострее.

– Тогда идите в столовую. Там орудует Томми. Он подберет вам что-нибудь взрывчатое.

– Адмирал Пейдж, рекомендую замечательный кок­тейль, – сказал Гейша. – «Соленая собака». Делается из джина, грейпфрута и соли.

– Вместо джина лучше взять московскую водку, – предложил Шривер.

К ним подошел Донахью с пустым бокалом в руке. Он сморщил нос:

– Не будем омрачать сегодняшнее торжество ничем московским. Из всех водок признаю только датскую – аальборг аквавит. Великолепное питье. Незаметно сби­вает с ног.

Он взял бокал у Дайаны. Она высоко подняла под­нос и прошла на веранду. Донахью сделал глоток и по­чмокал губами:

– Германское управление информации уже объяви­ло, что исход войны на Востоке фактически решен. Вчера я был на коктейль-парти у германского военного атташе. Там говорили, что русские армии окружены в районе Брянска и за Смоленском. Дорога на Москву открыта.

– Ерунда, – сердито произнес Шривер. – Мне ут­ром сказал адъютант Уилкинсона, что русские стали снимать свои войска с Дальнего Востока – перебрасы­вают на фронт под Москвой.

– Русские, вероятно, узнали, что японцы не нападут на них, – сказал Уайт. – У русских ведь первоклассная разведка.

Донахью громко фыркнул:

– Будь у них хорошая разведка, они знали бы зара­нее о нападении Гитлера. Не дали бы застигнуть себя врасплох в то воскресное утро…

– Русские на этот раз, наверное, пронюхали, что японцы нападут на них, – заявил с авторитетным видом Гейша. – И поэтому заблаговременно убирают войска из Приморья. Вот-вот потеряют Москву, тут уж не до защи­ты Владивостока.

Уайт махнул рукой и пошел на веранду. Там Крамер спорил с дамами. Речь шла о том, как в прошлом году Америка предложила французам эскадренный миноносец самого новейшего типа в обмен на Венеру Милосскую. Сделка не состоялась – французы, несмотря на свое отчаянное положение, заартачились. Крамер заявил, что к миноносцу все-таки следовало бы добавить две подлодки. Мнения дам разделились. Одни считали такой обмен недопустимым; по мнению других, французам на­до было предложить не миноносец, а съестные припасы.

В разгар спора Уилкинсон и Дайана пригласили го­стей к столу. Уайт и Пейдж сели в конце стола недалеко от жениха и невесты – здесь расположилась молодежь, не старше капитан-лейтенанта. Гейша чувствовал себя в родной стихии: острил, рассказывал анекдоты, имитиро­вал известных джазовых певцов и показывал застольные фокусы. Он сорвал аплодисменты, когда вытащил из-за воротника Пейджа кружевной бюстгальтер.

С той части стола, где сидело начальство, доносились обрывки разговора – обсуждали последнюю весть из Токио о падении правительства принца Коноэ и о при­ходе к власти генерала Тодзио.

Тернер высказал предположение: смена кабинетов в Токио означает только одно – обострение грызни между придворными, армейцами и флотскими. Большинство сановников, окружающих императора, хотят добиться со­глашения с Америкой. Весь вопрос сводится к тому, как остановить войну в Китае, сохранив престиж Японии.

– Посол Номура тоже стоит за соглашение, – ска­зал Уилкинсон. – Ни один трезвый японец не желает войны с нами.

Пейдж толкнул локтем Уайта и шепнул:

– Обрати внимание на Макколла. Судя по его фи­зиономии, он не разделяет идиотского оптимизма началь­ства.

Донахью заговорил о том, что Квантунская армия уже увеличена вдвое и что первый отдел генерального штаба Японии приступил к разработке нового плана на­падения на Сибирь – предусматривается одновременный удар в нескольких направлениях.

Уайт и Пейдж не остались на танцы и отказались иг­рать в бридж. Донахью уговаривал Уайта поиграть с Уилкинсоном и Тернером – такой удобный случай позна­комиться поближе с начальством. Донахью отрекомендо­вал им Уайта как мастера бриджа.

– Надо завтра рано утром быть в бюро, – сказал Уайт. – Я звонил дежурному, он сообщил, что пришла целая пачка «магии».

Донахью положил руку Уайту на плечо:

– Очень жаль, что ты уезжаешь. Я говорил о тебе и супруге Тернера, она любит иногда вести умные бесе­ды о поэзии. Как твой эпистолярный роман с гавайской нимфой?

– Только что получил от нее письмо. Пишет, что познакомилась с одним японцем, который ехал с нами на пароходе из Иокогамы. Он устроился на плантации и решил поселиться в Гонолулу. Судя по всему, у него про­изошла какая-то личная трагедия, и он навсегда покинул родину.

– Кто этот японец? – спросил Донахью.

– Какой-то Акино, мексиканский подданный.

– Для чего она сообщает тебе об этом знакомстве? Чтобы ты начал ревновать?

– Она просто делится со мной всем, как с другом.

– Передай ей мой искренний, – Донахью приложил руку к сердцу, – от всей души привет. Но я все-таки ду­маю, она японская шпионка. Будь осторожен.

Маленькая гостиница, где жили Уайт и Пейдж, находилась недалеко, но они решили немножко проветрить­ся. За руль сел Уайт, потому что Пейдж выпил немного больше, чем следовало.

Они поехали по Массачусетс-авеню. Когда поравня­лись с японским посольством, Уайт замедлил ход. Толь­ко в одном широком окне был виден свет за спущенной шторой. Может быть, там трудился шифровальщик над очередной депешей, которая завтра появится на столе Уайта.

Домчавшись до морской обсерватории, поехали об­ратно в город, но другой дорогой – южнее парка Монтроз и кладбища Окхилл. Около моста Пейдж попросил остановить машину, чтобы раскурить трубку. Когда по­ехали дальше, он откинулся на спинку сиденья и прошамкал, держа трубку в зубах:

– И Хозяин, и Тернер, и наш Уилкинсон страстно хотят, чтобы японцы набросились на русских. И уже по­верили в это – приняли желаемое за действительное. Са­мый опасный вид заблуждения.

Уайт кивнул головой:

– То же самое и у армейцев. Там вся головка, начи­ная с генерала Маршалла, помешалась на этом. Ждет атаки японцев на Приморье. Убедили себя в этом. Инте­ресно, что думает президент?

Пейдж вынул трубку изо рта:

– Наверное, Маршалл и Хозяин подсовывают ему «магию» в соответствующем соусе и стараются сбить его с толку. Хорошо, что у Рузвельта ясная голова, но курс наших начальников меня очень тревожит. Все может кон­читься плохо.

– Может кончиться плохо, – машинально повторил Уайт.

5 ноября

Посольство напоминало маленькую усадьбу, затерян­ную в горах и оторванную от всего мира. Жизнь в усадь­бе была предельно однообразная, удручающе скучная. Ее обитатели – несколько десятков семей – до смерти надоели друг другу. Темы для разговоров были исчерпаны, нечего было обсуждать, не о чем было спорить и сплетничать. Все знали друг о друге все – вплоть до по­следних мелочей.

И до смерти надоели визиты в соседние усадьбы-по­сольства и миссии других стран. Каждый раз одно и то же – файфоклоки с чашками липтоновского чая и сыр­ными крекерами, коктейль-парти с бокалами, наполнен­ными смесью крепких и мягких напитков, и рауты с одними и теми же холодными закусками, которые надо есть стоя.

Каждый раз одно и то же. Все расписано раз и на­всегда. В каких случаях надевать визитку с брюками в полоску или фрак с цилиндром, до которого часа можно ходить в смокинге, когда надлежит надевать желтые пер­чатки, а когда – белые, когда полагается белый галстук-бабочка, когда черный, и какой угол визитной карточки надо загибать, и какие обозначения надо проставлять на карточке.

Рисивинг-лайн – у входа в зал выстраивается цепоч­ка, возглавляемая послом и его супругой, и замыкается третьим секретарем и его супругой. Этикетные поклоны и улыбки, рукопожатия и приветственные фразы, а спу­стя час-полтора снова рисивинг-лайн – на этот раз для прощания, – и снова этикетные поклоны и рукопожатия.

Ездить в гости в другие усадьбы и принимать гостей вменено в служебные обязанности. И это несколько раз в неделю, и каждый раз одно и то же, и так установлено раз и навсегда, во веки веков, пока на земле будут суще­ствовать дипломаты с их незыблемыми правилами дип­ломатического протокола.

Однообразную, убийственно скучную жизнь усадебки нарушали приезды почтальонов. Они доставляли вести с родины и всего мира, где шла жизнь, совсем не похожая на закостеневшие церемонии коктейль-парти и раутов.

Каждый раз, когда прибывали дипкурьеры из Токио, посольство оживало, словно всех спрыскивали волшебной водой, начиная с посла и кончая мальчишкой – мойщи­ком машин. Дипкурьеры привозили кроме официальной почты и писем от родных еще и то, без чего не может су­ществовать ни один японец на чужбине: сою, зеленый чай, бобовую пасту мисо для утреннего супа и прессо­ванные водоросли.

Но в первую очередь чинов посольства интересовали письма от друзей-сослуживцев. В этих письмах содержа­лись всякого рода ведомственные новости и те сведения, которые не попадали в токийские газеты. Самые интересные новости в Японии теперь передавались шепотом на ухо, а если в письменном виде, то только в письмах, которые миновали военную цензуру. Вот такие письма и доставлялись дипкурьерами.

Посол Номура был очень рад приезду своего старого знакомого из Шанхая, партнера по маджонгу, полков­ника Маруя. В последнее время в качестве дипкурьеров стали все чаще и чаще ездить военные – под видом чи­новников министерства иностранных дел. Только кадровым офицерам можно было доверить почту с секретами государственной важности.

Посол решил побеседовать с гостем наедине. Маруя – человек осведомленный, у него можно выведать многое. Они поехали на Арлингтонское военное кладбище. Оставив машину у ворот, пошли пешком по дорожке мимо изумрудно-зеленого холма с аккуратными рядами белых каменных плит.

– Очень похожи на костяшки маджонга, – заметил с улыбкой Маруя.

Номура окинул взглядом простиравшуюся впереди поляну с газоном – она была пуста.

– Боюсь, что скоро прибавится много новых костя­шек, – пробормотал он. – Все идет к началу большой игры. На большой доске, именуемой Тихим океаном.

– Посол Курусу прилетит к вам через несколько дней. Решили послать его на самолете.

Номура усмехнулся.

– Он, наверное, никогда не летал. Еще окочурится со страху. – Посол остановился, снял темные очки, тща­тельно протер их и снова надел. – Я не понимаю, о чем у нас в Токио думают. Твердят: никаких уступок, ни на вершок, и тут же: постарайтесь все-таки договориться с Хэллом, убедить его. А убедить его так же легко, как ка­менного будду. Нам уже не о чем говорить. Мы просто сидим и молчим и начинаем подремывать, особенно он.

– А он не курит?

– Нет. Мы оба некурящие. Он завел четки, сидит и перебирает их. А я смотрю на гобелен за его спиной – там изображены в хронологическом порядке все амери­канские президенты. Я запомнил их, проклятых, наи­зусть.

– Жалко, что вам нельзя играть в маджонг.

Номура вздохнул:

– Я не знаю, хотят ли наши действительно догова­риваться… Или, может быть, это все для маскировки?

– Мы, конечно, хотели бы договориться, – Маруя тоже вздохнул. – Наши условия предельно ясны и про­сты. Америка должна прекратить помощь Чунцину, при­знать пребывание наших войск в Китае и Индокитае и отменить запрет экспорта в Японию.

Номура сердито дернул головой:

– Неужели в Токио всерьез думают, что Америка проглотит такие условия? Мы требуем, чтобы Америка подчинилась нам во всем, ничего не получив взамен. Мы требуем от Америки капитуляции без единого выстрела. Это все равно что потребовать от партнера по маджонгу, чтобы он, не приступая к игре, признал себя проиграв­шим и уплатил деньги. Какой дурак может рассчитывать на это?

Маруя хмыкнул, но ничего не сказал. Номура спро­сил:

– Это правда, что среди флотских идет грызня? До нас дошли такие вести.

– Часть флотских – они группируются вокруг мор­ского министра – считает, что нам будет трудно вести длительную войну… все упирается в запасы нефти. А офи­церы морского генштаба целиком поддерживают своего начальника: устроим, дескать, американцам Цусиму по­среди океана, вторую, завершающую, около Панамы – и Америка поднимет руки. Адмирал Нагано и его сторон­ники считают, что мы сможем избежать затяжной войны.

– А как у армейцев?

– У них полное единодушие – рвутся в бой. К кон­цу ноября все будет готово – планы операций против Малайи, Бирмы, Филиппин, Индонезии и Индии будут отработаны до конца. Сейчас отшлифовываются послед­ние детали. Поэтому надо пока…

Номура усмехнулся:

– Пока надо ходить к Хэллу и смотреть, как он кру­тит четки. И считать президентов на стене. И тянуть все это до нужного момента.

После недолгого молчания Маруя задал вопрос:

– А как настроен Рузвельт?

– Он, к сожалению, настроен непримиримо. И вряд ли пойдет на какие-либо уступки, пока мы не согласим­ся убрать войска из Китая.

Маруя покачал головой:

– Выходит, что у нас нет никаких надежд.

– Нет, почему же… Кое-какая надежда есть. Иначе я уже давно бы настоял, чтобы меня отозвали. Надежда заключается в том, что довольно солидная часть амери­канских политиков, таких, как Трумэн, Гувер, как сена­торы Най, Тафт и другие, и слышать не хотят о вступле­нии Америки в войну – ни в Европе, ни в Азии. Они явно симпатизируют немцам и настроены в отношении нас довольно сочувственно. Они убеждают Рузвельта взять на себя роль посредника между Токио и Чунцином.

– И вас они, наверное, тоже обрабатывают? – улыб­нулся Маруя.

– Меня всячески обхаживают министр почт Уокер, банкир Барух и священник Драут. Все трое – убежден­ные японофилы. Они уверены в том, что как только мы договоримся с Америкой и заключим мир с Чунцином, то сразу же наши дивизии двинутся на Урал.

Оба рассмеялись. Дойдя до лестницы, ведущей к па­мятнику неизвестному солдату, они повернули обратно к воротам и вышли к берегу реки. Заходящее солнце осве­щало колоннаду памятника Линкольну. За ним поблески­вал обелиск Вашингтона, похожий на тесак.

– А где цветут наши вишни? – спросил Маруя.

– Вокруг обелиска. – Помолчав немного, Номура задумчиво проговорил: – В общем, моя задача – водить за нос американцев, тянуть с переговорами, пока армейцы не подготовятся окончательно и не выяснится судьба России. Тяжелая роль, более подходящая для театрального актера, чем для адмирала. Но ничего не поделаешь. Надо служить государю.

Маруя молча кивнул головой. Они сели в машину и медленно поехали в город. Маруя попросил проехать ми­мо резиденции Рузвельта. Машина направилась на Пен­сильвания-авеню и объехала Белый дом с юга. Флагшток был пуст – президент отсутствовал, очевидно, находился в загородной вилле. На большой поляне перед резиден­цией школьники играли в бейсбол.

Посол доставил гостя в отель «Уордман-парк».

– Обычно мы занимаем номера для наших дипкурье­ров в отеле «Фэйрфакс», но на этот раз я снял для вас номер в этом отеле. На третьем этаже живет сам Хэлл. Некоторых послов он принимает здесь в приватном по­рядке.

– Здесь, наверное, полным-полно шпиков, – Маруя улыбнулся. – Придется быть осторожным с бумажным мусором.

Маруя вылез из машины и поблагодарил посла за прогулку. Не успел Маруя отойти на несколько шагов от машины, как к ней подошел высокий, седой америка­нец во всем черном. Он только что подъехал на такси. Увидев посла, он помахал ему перчаткой. Номура при­казал шоферу открыть дверцу.

– Как поживаете, адмирал? – приветствовал он аме­риканца.

– Как поживаете, адмирал? – ответил тот.

Адмирал Пратт, старинный друг посла, сделал при­глашающий жест:

– Буду очень рад, если заглянете ко мне. Я тоже остановился в этом паршивом отеле. Мои домашние уеха­ли в Филадельфию, и я перебрался сюда. Мне надо ска­зать вам несколько очень важных слов, адмирал. В совер­шенно приватном порядке.

Пратт и Номура прошли к лифту через пустой холл. Пратт занимал маленький номер на пятом этаже в конце коридора. Окна выходили в грязный двор, забитый авто­фургонами.

Посол отказался и от виски, и от кофе. Друзья заго­ворили о прошлом – вспомнили то время, когда Номура был морским атташе в Вашингтоне и играл по воскре­сеньям в гольф с Праттом, работавшим в штабе. Пратт подробно рассказал о своей семье, о подагре и о том, как играет в кегли с морским министром Ноксом. Закончив неделовую, интимно-дружескую часть беседы, Пратт за­крыл дверь на ключ, накрыл телефон подушкой и, сев в кресло рядом с послом, похлопал его по колену.

– Плохи дела, дружище, очень плохи, – протянул он и покачал головой.

– Очень плохи, – согласился Номура. – Большая часть наших армейцев занимает непримиримую позицию. Но его величество искренне хочет найти почву для согла­шения. Любой компромисс лучше войны. Война между нами будет катастрофой для обеих сторон. Страшно даже подумать…

– Мы, военные, лучше всех знаем, что такое война. При современном уровне техники война – это драка, в которой погибнут обе стороны на радость другим. В вой­не между нами победителем окажется третий.

– Я делаю все, чтобы наметить путь к какому-ни­будь компромиссу, но ничего не получается. – Номура пристально посмотрел на Пратта. – Помогите мне… Вой­на между нами не укладывается в моем сознании. Это слишком чудовищно.

– Я говорил с Хэллом несколько раз… – задумчиво протянул Пратт. – Старик утверждает, что конгресс ни в коем случае не даст санкции на принятие условий, вы­двинутых вашими армейцами. Америка потеряет лицо, если признает за Японией право держать войска в Китае. Я с вами говорю, как друг… по своей инициативе. Надо найти какую-нибудь почву…

Номура кивнул:

– Надо придумать что-то. Хотя бы что-нибудь вре­менное. Лишь бы обе стороны сохранили лицо.

Пратт снова похлопал посла по колену.

– Надо придумать какой-нибудь модус вивенди… Приемлемую для обеих сторон формулировку. Будет ве­личайшим идиотством, если мы сцепимся. – Пратт пони­зил голос. – Между прочим, у нас имеются сведения о том, что русские стали убирать войска с Дальнего Восто­ка. Хотят остановить немцев у Москвы.

– Нам это известно, – так же тихо сказал Ному­ра. – Мы не думаем, что немцам удастся быстро спра­виться с русскими. Процесс ликвидации военной мощи России будет довольно затяжным.

– Но если между нами вспыхнет война, – Пратт поднес палец к носу, – ситуация может измениться ко­ренным образом…

– И не в пользу наших стран, – заметил Номура.

Пратт пододвинулся вместе с креслом к послу и тихо заговорил:

– Вам и нам надо сохранить свободу действий. Япо­нии ни в коем случае нельзя лезть в войну с нами и Анг­лией. Вы должны сохранить свой флот в целости. Это у вас главный козырь. И на будущей мирной конференции ваш голос будет звучать очень внушительно, подкреплен­ный новейшими линкорами и авианосцами. Мы поддер­жим вас в вопросе о Приморье и Сахалина.

Номура снял очки и посмотрел одним глазом на ста­рого друга.

– А как насчет Камчатки? – мягко спросил он.

Пратт скользнул взглядом по карте Америки, вися­щей на стене:

– Камчатка примыкает к нашей Аляске, доро­гой мой.

Номура тоже посмотрел на карту и тихо, но настой­чиво произнес:

– Камчатка примыкает к нашим Курильским ост­ровам

Пратт примирительным тоном сказал:

– Все эти вопросы будут стоять на повестке дня бу­дущей мирной конференции. Сейчас о них рано говорить. Сейчас надо думать о том, как избежать катастрофы на Тихом океане.

– Правильно! – согласился Номура. – Нам нельзя воевать ни в коем случае. Я буду прилагать все усилия, чтобы как-нибудь выйти из тупика. Я готов отдать жизнь за то, чтобы Америка и Япония… шли рука об руку, обес­печивая мир на Тихом океане… – Номура поднес мизи­нец к глазу и вытер слезу.

Пратт встал и положил ему руку на плечо:

– Надо непременно достигнуть компромисса, и в та­кой форме, которая обеспечивала бы сохранение прести­жа Японии в вопросе об эвакуации японских войск из Китая. Договориться в принципе, а насчет срока эвакуа­ции можно выработать эластичную формулировку. Давайте думать в этом направлении. Только прошу иметь в виду, что наш разговор совершенно неофициальный, приватный… все останется между нами.

Номура встал с кресла и поклонился.

– И надо еще подумать, – сказал он, – в какой форме Америка сможет отменить ограничения америка­но-японской торговли. Обе стороны должны взаимно наметить соответствующие компенсации… чтобы создать предпосылки для принципиального соглашения относительно почвы для компромисса.

Вместо ответа Пратт сложил большой и указатель­ный пальцы в виде буквы «о» и дернул подбородком – это означало: о’кэй. Он спустился с послом в лифте и проводил его до машины.

6 ноября

У Уайта заметно портился характер. Он стал раздра­жительным, разучился сдерживать себя, по малейшему поводу набрасывался на других, особенно доставалось Пейджу. И все из-за работы.

Ее было много, и надо было провертывать все сверх­срочно – начальство не любило ждать. Начальство не принимало никаких объяснений насчет того, что япон­цы, и особенно японский министр иностранных дел и пос­лы, когда заходила речь о сугубо деликатных делах, при­бегали к витиеватым оборотам, употребляя многоэтаж­ные глагольные наращения, затуманивающие смысл текста.

Адмирал Номура к тому же любил прибегать к тер­минологии профессиональных борцов. А многие термины нельзя было найти ни в одном японо-английском или тол­ковом словаре, даже у Такенобу и в «Котоба но идзуми», потому что составители этих словарей – почтенные фи­лологи – были круглыми невеждами по части борьбы.

– Ну, вот опять… – Пейдж снял очки и растерянно заморгал подслеповатыми глазами. – «Нодо» – это шея, а «ва» – это петля, следовательно, «нодова» – пет­ля на шее. Но что-то не получается.

Уайт шумно вздохнул:

– Надо по смыслу, по контексту. – Он повысил го­лос: – У тебя башка на плечах или что?

Пейдж виновато повел плечами:

– Номура пишет, что его «выталкивают из занятой им позиции с помощью нодова». Если на шее петля, то этого человека либо подвешивают, либо душат, но не вы­талкивают… Непонятно что-то.

После недолгого раздумья Уайт объяснил:

– Нодова – это такой прием, когда зажимают пальцами одной руки подбородок противника и отгибают ему голову назад, а другой рукой толкают в грудь и вы­ставляют с арены.

Пейдж выругался и стал по очереди проклинать по­сла, японских борцов, Уилкинсона и Макколла, Т-бюро и тот день, когда решил изучать японский язык в Ко­лумбийском университете, вместо того чтобы пойти на гомеопатический факультет Мичиганского университета. В заключение он проклял еще тот вечер, когда встретил Уайта на концерте и дал себя уговорить пойти в Т-бюро.

– Плавал бы себе на каком-нибудь кораблишке, ды­шал бы свежим морским воздухом и не видел бы этих чертовых телеграмм с проклятыми определительными предложениями длиной в несколько метров, потенциаль­ными залогами и всякими аффиксами. – Пейдж ударил себя по голове: – Идиот!

А Уайт проклинал Федеральное бюро расследований. Недавно из Эф-Би-Ай поступили данные о том, что брат жены Шривера участвовал в испанской войне на стороне красных и сейчас работает в Коминтерне. Уилкинсон немедленно распорядился отстранить Шривера от «магии» и попросил военно-морскую контрразведку про­вести расследование – не попали ли секреты Т-бюро к американским коммунистам.

Дело Шривера открыло глаза работникам Т-бюро. Оказывается, за ними следили агенты Эф-Би-Ай. Гейша клятвенно уверял, что частная переписка всех «магов» подвергается перлюстрации, все телефонные разговоры подслушиваются и за всеми ходят филеры.

– А скоро перейдут к другим мерам, – говорил Гей­ша, понижая голос до шепота, – всех нас раз в месяц будут вызывать в морской госпиталь и впрыскивать в од­но место специальную сыворотку из амитала, пентотала и коньяка. После инъекции человек немедленно засыпает и начинает выбалтывать во сне все, что у него на душе. И все это будет записываться стенографистками, прочи­тываться Хозяином и его ближайшими помощниками – Тернером, Ингерсолом и Уилкинсоном. Один экземпляр пойдет в личное дело, другой – в специальный отдел Эф-Би-Ай для вложения в личный формуляр, на обложке которого будет написана условная кличка каждого под­надзорного. Уайт получит кличку «Гремучая змея», Пейдж – «Тарантул», а я, наверно, «Божья коровка».

Вскоре после того как отстранили Шривера, Т-бюро лишилось и Гейши – правда, ненадолго. Макколла от­командировал его на время к армейским дешифровщикам, которым было поручено наряду с обработкой «ма­гии» заниматься еще изучением японских военных кодов. В качестве подсобных материалов фигурировали япон­ские радиограммы, перехваченные на китайском театре военных действий. Кроме того, армейским «магам» поручали еще расшифровывать материалы, получаемые от Эф-Би-Ай, – всякого рода криптографию, обнаруженную у арестованных японских агентов.

Специалисты по разгадыванию кодов нуждались в помощи людей, безупречно знающих японский язык. Японоведы должны были подсказывать, какая буква или слово может быть в том или ином месте расшифровы­ваемого текста, – без их консультации нельзя было строить правильные догадки.

У Гейши взяли подписку о неразглашении тайны ра­боты, выполняемой им у армейцев, но так как в подписке не было сказано, что при посещениях Т-бюро он обязан держать рот закрытым, он рассказывал Уайту и Пейджу о том, как вместе с армейскими криптоаналитиками охо­тится за тайнами.

Из его слов явствовало, что ему приходится выпол­нять примерно такую же работу, какую в свое время проделал французский ученый Шампольон. Даже, может быть, более трудную, так как египетские фараоны не за­нимались шпионажем против Соединенных Штатов Аме­рики.

Особенно Гейше понравилась работа по разгадыва­нию различных зашифрованных записей, найденных у японских шпионов.

Однажды он явился в бюро с сияющим лицом.

– Уважаемые джентльмены, я сделал величайшее открытие, – сказал он, садясь на край стола Пейджа. – Говорю об этом без ложной скромности и без всякого преувеличения. Не надо заранее скептически усмехаться. Такие усмешки видели и Коперник, и Галилей, и Ньютон. Я нашел ключ ко всей японской шпионской криптогра­фии. Отныне все кодированные записи японцев можно разгадывать так же просто, как открывать банки с сар­динами.

Уайт процедил сквозь зубы:

– Мне некогда слушать всякую ахинею. Провали­вайте.

Гейша посмотрел на Пейджа. Тот сперва замотал го­ловой, но потом сжалился:

– Ладно, валяйте. Только уложитесь в две минуты, пока курю трубку.

Гейша, конечно, не уложился, но Пейдж, а затем и Уайт выслушали его с должным вниманием.

Рассказ Гейши был довольно любопытен.

Оказывается, все японские разведчики, даже самые изощренно коварные, бесхитростны, как дети. Когда им нужно сделать какую-нибудь секретную запись, они не утруждают себя придумыванием нового способа, а упот­ребляют один из тех, что уже фигурирует в мировой де­тективной литературе.

Например, шпион Исидзака, пойманный в Сан-Диего в прошлом году, применял в своих донесениях о место­нахождении зенитных батарей примерно такой же метод иносказаний, который описан в рассказе Бейли «Сад фиалок».

У капитан-лейтенанта Кавабата, арестованного в мае этого года около Фресно, нашли письмо, зашифрованное таким же способом, как в «Украденном рождественском ларчике» Лилиан де ла Тур, где буквы заменяются пяти­значными величинами. Одни японцы пользуются мето­дом, упоминаемым Конан Дойлем в «Долине ужаса», – указывают порядковые номера страниц, строк и букв, а ключом берут справочник-ежегодник; другие применяют метод подстановок, как у Антони Уина в рассказе «Двой­ная цифра 13»; третьи пользуются методом, о котором говорится в «Самом крупном деле Френча» Крофтса,– зашифровывают на основе таблицы акций. А у двух япон­ских рыбаков, пойманных в начале года у Панамского канала, обнаружили записки, зашифрованные с помощью каталога цветочного магазина – точь-в-точь, как у Ага­ты Кристи в рассказе «Четверо подозреваемых».

– У Эдгара По в его «Золотом жуке»… – вставил Уайт.

Гейша перебил его с презрительной гримасой:

– Таких примитивных способов, как в «Золотом жу­ке» По или в «Глории Скотт» и «Красном круге» Конан-Дойля, теперь не употребляют даже дефективные мла­денцы.

– Значит, замечательное открытие лейтенанта Крайфа, – начал Пейдж, – заключается в том, что…

– Эйнштейну понадобилось целых полторы страни­цы для изложения теории относительности, – сказал Гейша, – а моя концепция требует всего три строчки и может быть сформулирована так: для разгадывания криптографии японских разведчиков надо просто перебирать в уме способы, упоминаемые в произведениях изве­стных детективных писателей.

– Значит, надо перечитывать всю эту галиматью о сыщиках? От таких книжек становятся… – Пейдж по­смотрел на Гейшу, – кретинами.

Гейша пожал плечами:

– Общеизвестно, что президент Рузвельт – большой поклонник этой литературы. Я не считаю его кретином.

– Вы скоро там кончите у армейцев? – спросил Уайт. – Мы тут задыхаемся от работы, а вы занимаетесь дурацкими кроссвордами и ребусами.

– Начальству виднее, – ответил Гейша. – Возмож­но, что мне предложат написать секретное наставление для наших криптоаналитиков. Вы получите экземпляр с автографом.

– Я предпочел бы вместо автографа иметь самого ав­тора, – сказал Уайт. – Мы тонем в потоке «магии», японцы просто взбесились.

В самом деле работы было очень много.

В первых числах ноября прошла куча длинных теле­грамм в адрес посла Номура. В них на все лады подчер­кивалось исключительно важное значение переговоров по поводу вновь сформулированных японских предложе­ний: 1) японские войска остаются в Китае и Индокитае на тот или иной срок, потом уйдут; 2) Америка должна уговорить Чунцин заключить мир с Японией.

Телеграмма из Токио от 4 ноября кончалась такими словами:

«…Исход переговоров окажет исключительно серьезное влияние на судьбу империи. Мы связываем судьбу империи с этими переговорами».

Принимая от Уайта переведенные телеграммы, Донахью произнес с улыбкой:

– Надеюсь, на этот раз не будешь спорить? Видишь, как они хотят добиться соглашения с нами. По поруче­нию президента адмирал Пратт вчера неофициально бе­седовал с Номура и вынюхал кое-что относительно на­строений в Токио.

– Но они выставляют явно неприемлемые предложе­ния, – сказал Уайт.

– У тебя светлая голова, но ты никак не хочешь по­нять. Джапы ведь хотят поторговаться, и это вполне по­нятно. Не могут же они сразу отказаться от всего, что получили в Китае. Все пойдет насмарку. Столько жертв, и все впустую. И потом, речь идет о престиже военных.

– Вот поэтому-то Япония и не может пойти на ус­тупки. Ей остается одно: броситься на нас.

Донахью вложил телеграммы в папку:

– Трезвый расчет диктует им другое. Что для них выгоднее – барахтаться без конца в Китае без всяких надежд на победу или пойти на уступки в Китае и оты­граться за счет России? Японские дивизии сейчас могут без труда пройти в глубь Сибири. Москва накануне паде­ния. Россия уже фактически в состоянии агонии.

Уайт покачал головой:

– Японские генералы осмотрительнее тебя. Они знают, что японские войска могут завязнуть в России, как немецкие. Получится второй Китай, только еще более сложный. Японские военные считают: для того чтобы за­ставить Чунцин капитулировать, надо разгромить Америку.

К Донахью подошел Пейдж.

– Вы ко мне? – спросил Донахью.

– Нет, я могу позже… – смущенно пробормотал Пейдж и, сняв очки, стал протирать их.

– Мы уже кончили разговор. – Донахью похлопал Уайта по плечу. – Насчет нападения Японии на нас мо­гу сказать вот что. В случае возникновения войны между нами операции будут происходить в Индокитае, на Фи­липпинах и в южных морях. Но самыми удобными меся­цами для операций на Юге являются октябрь и ноябрь. В декабре в Формозском проливе, на Филиппинах и в Малайе уже начинают дуть муссоны. Они делают почти невозможным проведение больших операций. Короче го­воря, мы умело затянули переговоры и заставили япон­цев пропустить время для нападения. Если дотянем до конца ноября, то окончательно обезопасим себя. Полу­чится совсем великолепно.

Пейдж замахал руками в знак несогласия. Уайт ска­зал:

– Нападать на русских им тоже нельзя. В Сибири уже морозы.

– Квантунская армия предназначена специально для зимних операций, – авторитетным тоном заявил До­нахью. – Она укомплектована уроженцами Хоккайдо и северных префектур Хонсю, а они не боятся холодов, так же как канадцы. Я только что прочитал копию донесения нашего военного атташе в Токио о маневрах в Нии­гата: там уже стоят холода, а пехотинцы на протяжении всех маневров щеголяли в одних кителях, словом, подго­товились для Сибири. – Он повернулся к Пейджу: – У вас что, дорогой профессор?

– Я хотел только сказать… – Пейдж откашлялся, – у нас много работы и нас мало сейчас, и без Шривера… совсем тяжело стало.

– Речь идет о том, что без Шривера мы погибаем, – пояснил Уайт. – Гейши нет, а молодые офицеры, кото­рых нам дали, это фактически стажеры. Мы были у же­ны Шривера. Ее брат был студентом, учился в Англии, поехал добровольцем в Испанию и убит. Что касается Коминтерна, то это плод зловещей фантазии молодчиков Гувера.

Донахью выпрямился и, подняв голову, сказал:

– Справедливость для меня важнее всего. Ваши об­ращения ко мне совершенно излишни.

– Ты должен…

Донахью сердито перебил Уайта:

– Прошу меня не учить Я уже ознакомился с досье, присланным из Эф-Би-Ай, и нахожу, что все так назы­ваемое дело Шривера высосано из грязного пальца. Шри­вера надо вернуть в благородную касту «магов». Дорогие мальчики, не волнуйтесь. Я дойду до Нокса, а если понадобится – до секретаря президента, но добьюсь вос­становления справедливости. Буду драться до победного конца!

Уайт с восхищением посмотрел на Донахью:

– Лишний раз убеждаюсь в том, что мой друг бла­городный и честный человек. Хотя, к сожалению, в во­просах политики…

Пейдж дернул его за рукав:

– С ума сошел! Все испортишь. Идем.

22 ноября

Они ехали по берегу у подножия Дайамонд-Хэда ми­мо опрокинутых вверх дном рыбачьих лодок и бамбуко­вых шестов.

– Где-то вот здесь, – сказал Кита, вглядываясь в темноту.

Проехали мимо полуобгорелого бунгало, окруженно­го каменной оградой. За песчаным холмом с тремя вы­сокими кактусами, похожими на людей с раскинутыми руками, Нисина остановил машину.

– Этот холм называют Голгофой.

Из сарайчика позади пальм вышел человек в плаще и замахал рукой, как будто писал что-то в воздухе. Кита вышел из машины и направился за ним к моторной лодке.

– Садитесь сюда, – Баллигант показал на сиденье у руля и бросил огрызок сигары в воду.

Кита сел, и лодка с тихим рокотом отчалила от берега.

– Я боялся, что опоздаю, – просипел Баллигант, – На меня взвалили это дело с убийством японца.

Кита кивнул. В газетах были опубликованы все под­робности. На пляж перед отелем «Моана» выбросило волнами труп японца Сугимото, служащего ломбарда на Бесел-стрит. У него были перебиты шейные позвонки и вывернуты руки, пулевых и колотых ран не оказалось.

– Имеются подозрения, – сказал, зевая, Балли­гант, – что с ним расправились воры, они сбывали ему краденое. В прошлом году к нам поступил донос одной женщины, она видела у Сугимото часы, украденные у ее подруги.

– Как здоровье вашей младшей дочери? – осведо­мился Кита. – Кажется, вывихнула ногу? Это очень му­чительно.

– Сделали просвечивание, ничего страшного. По­лежит недельку, и все. В следующий раз будет осторож­нее играть в баскетбол. – Баллигант протяжно зев­нул. – Спать хочется, вторую ночь без сна…

– Может быть, вашей дочке нужны какие-нибудь до­рогие лекарства? Я срочно выпишу откуда угодно. Не стесняйтесь, пожалуйста.

– Шиверс думает… – Баллигант покачнулся и по­вернул рулевое колесо – лодка дернулась в сторону, – фу черт, прямо засыпаю… У нас думают, что убитый был связан с контрабандистами.

– Держите меня в курсе этого дела. И все, что вам известно, сообщайте сразу в один прием, а не по частям. Вы режете информацию на ломтики, как яблочный пи­рог, и приносите по кусочку. Паршивая привычка.

Баллигант обернулся:

– Так ведь не все выясняется сразу. Я не нарочно.

– А как там с японцами на коралловых рифах?

– Ничего интересного, – Баллигант вытащил сигару и зажигалку, похожую на револьвер, закурил.

– Потуши сейчас же! – крикнул Кита. – Сигнал по­даешь, сволочь? – Он вытащил револьвер и приставил его к спине Баллиганта. Тот швырнул сигару за борт. Кита ткнул американца револьвером в спину, между ло­патками. Баллигант уронил зажигалку в воду и про­бормотал:

– Это не сигнал. Просто закурил, простите.

Кита отвел револьвер:

– Как с японцами, собирающими кораллы?

Баллигант бойко заговорил:

– Получено указание из Сан-Франциско попытаться завербовать кого-нибудь из рыбаков и выяснить, кто из них моряки-резервисты.

– Кого наметил Шиверс?

– Он приказал мне подумать и представить план. Я наметил Йосинака и Исимару.

– Исимару не надо. Лучше возьмите этого… как его? – Кита почесал висок рукояткой револьвера. – С татуировкой.

– Так это и есть Исимару. У него изображение тиг­ра на спине, а ниже пупа – два дракона. Тот самый, ко­торый проиграл свое судно в карты и хотел убить бан­комета.

– Исимару пока не трогайте, я сперва поговорю с ним. А как с корейцем, о котором вы говорили? Владе­лец аптеки, кажется.

– Очень любопытный субъект. Выяснилась масса ин­тересных вещей. В январе этого года он получил письмо из России, с Сахалина. Сейчас проверяем местные связи Ан Гван Су. У него большая клиентура среди местных корейцев и китайцев – он покупает у матросов торговых судов женьшень, панты и прочие медикаменты, в том чис­ле и наркотики.

– Среди этих матросов могут быть связные.

– Вполне вероятно. Но выследить их очень трудно.

– А кто из японцев поддерживает с ним связь?

– В загородный домик в Куурау к нему несколько раз приходила одна японка, сейчас устанавливаем ее личность. Возможно, что это просто интимная связь, а может быть, она приходит за бельем. По некоторым данным, она уходила от него рано утром с большими уз­лами.

– Может быть и то, и другое, – сказал Квта.

– Затем зафиксировано: его аптеку посещает одна молодая японка, студентка местного университета.

– Как ее зовут?

– Фамилия – Хаями, имя – Марико.

– Красивая?

Баллигант сплюнул в воду:

– Очень хорошенькая. Но вряд ли она любовница аптекаря. Заходит за лекарственными травами для своей бабушки-кореянки. Некоторые данные о ней заслужи­вают внимания. Ее дядя был известным адвокатом в Япо­нии, выступал на процессах левых. Недавно, после того как побывал в жандармерии, умер. Ему отбили легкие. Наверное, был связан с японскими и корейскими красны­ми. Вот почему связь этой студентки с Ан Гван Су весьма подозрительна. Можно полагать, что кореец связан с со­ветской разведкой и проводит работу по ее заданиям. В Вашингтоне очень заинтересовались этим делом. Гу­вер приказал не спускать глаз с корейца.

– Следите за ним и за студенткой и предварительно докладывайте мне. Никаких мер без моей санкции не принимайте.

– Но если прикажут в срочном порядке?..

Кита стукнул рукояткой револьвера о борт лодки:

– Сперва мне. Понятно?

– Понятно, – тихо сказал Баллигант.

– Прежде всего вы работаете у меня, и только потом у Сиверза. Это надо помнить всегда. – Кита посмотрел на ручные часы со светящимся циферблатом. – Повора­чивайте к берегу, к тому месту, где бассейн для ватер­поло.

Лодка мягко врезалась в песок. Кита спрятал револь­вер в задний карман брюк, надел перчатки, вынул из пиджака белый пакет, осторожно извлек из него лаки­рованный портсигар и передал Баллиганту:

– Вытаскивайте из портсигара деньги. Здесь двести. И отдельно на подарок дочке – пятьдесят.

Баллигант поклонился, вынул деньги и вернул порт­сигар Кита. Тот вложил портсигар в пакет и засунул в карман.

– Надо будет у нас тоже ввести это… – Баллигант усмехнулся. – На портсигаре остаются отпечатки паль­цев вместо расписки. И можно проставить потом любую сумму.

– Любую? – Кита вытащил пакет из кармана и раз­вернул его. На портсигаре было написано красной тушью: «250 долларов». – Сумма проставлена.

– Я не вас имел в виду, простите. – Баллигант при­ложил обе руки к груди. – Я просто так… в шутку. Не сердитесь.

– Не надо так шутить. – Кита тяжело дышал. – Ес­ли бы мы не были связаны работой, я прикончил бы вас как собаку за оскорбление. Я никогда не стану пачкать­ся, наживаться на таком дерьме, как вы… В следующую среду утром вам позвонят, будут говорить по коду «Фев­раль». – Сделав паузу, он смягчил голос: – Берегите себя, желаю скорейшего выздоровления вашей дочке. Я пришлю ей часики, а вы скажете, что выиграли пари.

– Мне хотелось бы выиграть еще зажигалку… – про­тянул с жалобной интонацией Баллигант. – Пришлось выбросить в воду, а я так привык к ней.

– Я подарю вам другую. Только не в виде револь­вера. Эта действовала мне на нервы.

Кита кивнул головой и быстро пошел в сторону двухэтажного дома за трибунами бассейна. Обойдя ограду, он вынул из кармана пальто электрический фонарик и направил свет на землю. За деревьями вспыхнул свет фар, бесшумно подкатила машина. За рулем был Абэ,

– Домой, – скомандовал Кита и сел рядом с шо­фером.

– Идэ приказал мне прибыть к нему в четыре ут­ра, – доложил Абэ. – Наверное, поедет в поселок около аэродрома Белоуз.

– Уже завел там агентов? А как у него дела в го­роде?

– Я возил его два раза на Ривер-стрит, затем к аэро­дрому Хикэм. А на прошлой неделе он ездил к Канеохэ, там у него тоже есть кто-то.

– Значит, в первую очередь расставляет людей око­ло аэродромов. Готовится к наземным мероприятиям.

– А Сугимото должен был действовать около аэро­дрома Эва.

– Какой Сугимото?

Абэ сделал удивленное лицо:

– Не читали? Его нашли мертвым.

– Этот Сугимото? Значит, он был связан с Идэ?

– Да. На прошлой неделе Идэ сказал мне, что Сугимото ненадежен, и предупредил через меня хозяина ки­тайского ресторана напротив таможни. Затем он прика­зал мне заехать за Сугимото и привезти его ночью к воротам парка Капиолани. И больше я его не видел.

– Шанхайские приемы. Не может отвыкнуть. А с Хаями Марико встречается?

– Он уже был у нее дома, познакомился с мамашей. Я возил какие-то книги, которые Идэ достал для нее. А самой Марико он поднес целый мешок японских целеб­ных растений. Она, кажется, хочет писать научный труд о старинной восточной медицине. Наверно, ее тоже прикончит.

– А может быть, и нет. Обо мне спрашивает?

– О вас нет, а о Моримуре несколько раз спра­шивал.

– Смотри, ничего не говори. Ни слова о том, что ви­дишься со мной. И насчет моих дел с Баллигантом. Если проболтаешься… выдам со всеми потрохами Баллиганту. Я ему сообщу, почему умер тот полицейский, и пред­ставлю доказательства.

Абэ замотал головой:

– Ничего не скажу.

Он вдруг круто затормозил. Кита чуть не ударился лицом о ветровое стекло. Машина уперлась в кусты па­поротника.

– Болван!

Кита ударил Абэ кулаком по голове. Абэ поклонился:

– Простите. Не хотел давить кошку… она черная.

– Ну и что?

– Черные кошки после смерти мстят. Это точно.

Они поехали дальше.

– В тот раз, когда везли того китайца, помните? – продолжал Абэ. – Мы раздавили черную кошку, и через два дня китаец утонул. Кошка отомстила.

Кита погладил нос и усмехнулся.

– Чуть не расплющил. – Немного погодя он спро­сил: – А сейчас раздавил?

– Нет, выскочила из-под колес. Еще бы секунда, и…

– Насчет сегодняшней поездки Идэ сообщи мне зав­тра. Достал билет на воскресный бейсбольный матч?

– Не успел.

– Хочешь пойти?

– Конечно.

– Я дам тебе свой билет.

Абэ поклонился, приложив лоб к рулевому колесу. Кита приказал остановить машину недалеко от памят­ника королю Камехамеха и пошел пешком в генконсульство.

28 ноября

Письмо Марико встревожило Уайта. Она сообщила, что Акино встретил ее на улице и сказал, что тот жень­шень, который она недавно дала одной знакомой япон­ке, оказался ядовитым – японка умерла по возвращении на родину. Если японская полиция известит об этом американскую, могут возникнуть большие неприятности. Марико купила женьшень в аптеке корейца, но к ответ­ственности могут привлечь не только аптекаря, но и ее. Акино прозрачно намекнул, что это дело он может ула­дить. Зато она в свою очередь должна помочь ему, когда это понадобится. Поведение Акино кажется ей странным.

Марико просила дать совет. Уайт показал письмо Донахью. Тот заявил:

– Явный шантаж, готовит вербовку. Твоя красотка в опасности. Если только не врет.

– Что же ей посоветовать? Только не шути, дело серьезное.

Подумав немного, Донахью ответил:

– Я хорошо знаю начальника морской контрразвед­ки в Пёрл-Харборе капитана второго ранга Уолша. Могу радиотелефонировать ему, чтобы он попросил Эф-Би-Ай взять этого японца под наблюдение.

– Но тогда и за ней начнут следить. Нельзя ли сде­лать так, чтобы она осталась в стороне?

– Я попрошу Уолша действовать самым деликатным образом. Так, чтобы твоя косоглазенькая наяда ничего не заметила. – Донахью пристально посмотрел на Уайта. – А ты не думаешь, что это начало комбинации против тебя?

– Против меня?

– Может быть, она хочет втянуть тебя в эту исто­рию?

– Какая чепуха! Я за нее ручаюсь.

– Никогда нельзя ручаться за женщин, а тем более за азиаток. Я боюсь, что она – японская Мата Хари.

Уайт рассердился:

– Я жалею, что показал тебе письмо. Обратился к тебе, как к другу, а ты…

– Ну ладно, не кипятись. – Донахью погладил Уай­та по спине. – Будем считать, что она чиста, как белая лилия, и не имеет пока отношения к японской разведке. Я сейчас позвоню Уолшу и попрошу взять ее под защиту. Как ее зовут? Я плохо запоминаю их дурацкие имена.

– Хаями Марико.

Донахью пошевелил губами и кивнул головой:

– Постараюсь запомнить.

Вечером того же дня через Т-бюро прошла телеграм­ма из Токио, адресованная генеральному консулу в Гон­конге.

«№ 111

«Ввиду крайнего обострения японо-американских отношений про­сим присылать без определенной периодичности донесения о воен­ных кораблях, стоящих на рейде Пёрл-Харбора, но не реже двух раз в неделю. Как вы уже, наверное, поняли, необходимо обращать особое внимание на сохранение секретности нашей переписки».

Телеграмму перевел Пейдж. Проверив ее и поставив в углу свои инициалы, Уайт сказал Пейджу:

– Донахью нет, его куда-то вызвали вместе с Макколла. Иди с этой «магией» прямо к Уилкинсону. Пусть включит ее в экстренную сводку.

Пейдж сел за свой стол и стал перекладывать слова­ри и справочники. Потом снял очки и смущенно буркнул:

– Иди сам, Ник. Не люблю ходить к нашему боссу. Чувствую себя кроликом перед гремучей змеей.

Уайт укоризненно покачал головой:

– Мне рассказывали, как ты провел одно дело в Кан­тоне под видом контрабандиста. Японцы тогда могли пре­спокойно пристрелить тебя, но ты не струсил. А тут боишься?

Пейдж молча пожал плечами. В это время явился Гейша. Он принес самую свежую «магию» из дешифровального сектора. Макколла приказал перевести ее вне очереди.

– А почему Макколла считает, что она такая экс­тренная? – сердито спросил Пейдж. – Он же не знает японский.

– Я перевел ему несколько последних слов, – при­знался Гейша. – В конце сказано: «сверхэкстренное из­вещение».

– Наверное, опять напутал, – процедил сквозь зубы Пейдж.

Гейша провел пальцем по животу – сперва горизон­тально, потом по вертикали.

– Клянусь самурайской честью: не напутал.

Уайт перевел телеграмму сам. Он провозился с ней долго, потому что в тексте были искажения – надо было переводить очень осторожно. Закончив перевод, Уайт приоткрыл окно и с наслаждением вдохнул прохладный воздух. Шел дождь, уже начинало темнеть. Пока Пейдж перепечатывал начисто перевод телеграммы, Уайт стоял у окна и смотрел на белую стену морского госпиталя на той стороне улицы. Из-за стены торчали голые деревья.

– Безобразие, – прошипел Пейдж. – Телеграмма от восемнадцатого ноября, а ребята Сэффорда расшифро­вали ее только сегодня.

– У армейцев еще хуже, – сказал Гейша. – Полков­ник Сатлер совсем растерялся. У них столько накопи­лось… Возятся еще с октябрьскими.

– Потому что расшифровывают все подряд, – заме­тил Пейдж. – Надо же делать отбор – пропускать в пер­вую очередь наиболее важные, а сводки о китайских фронтах, присылаемые из Токио, и отчеты о банкетных расходах можно откладывать пока в сторону.

Гейша развел руками:

– Тогда я должен сидеть там с утра до вечера и за­ниматься сортировкой «магии».

Он взял у Пейджа перепечатанный текст, пробежал его глазами и зачмокал губами:

– Потрясающая штука! Наверху обалдеют от вос­торга.

Текст телеграммы был таким.

«Из Токио, от министра иностранных дел

Послу в Вашингтоне

18 ноября

№ 2353

Относительно передачи по радио специального сообщения в слу­чае чрезвычайного положения.

В случае возникновения чрезвычайной ситуации (угрозы раз­рыва дипломатических отношений с вами) или прекращения международной связи в коротковолновую радиопередачу последних из­вестий на японском языке будут вставлены следующие фразы: если, речь будет идти об отношениях между Японией и Америкой – «во­сточный ветер, дождь», между Японией и Советским Союзом – «северный ветер, облачно», между Японией и Англией – «западный ветер, ясно».

Этот сигнал будет дан в середине и в конце прогноза погоды, передаваемого по коротковолновому радио. Фраза будет повторена дважды. Услышав эту радиопередачу, вы должны немедленно уни­чтожить шифры и прочие документы. Сообщение держать в строжайшем секрете. Передаем в порядке сверхэкстренного извещения.»

– Под «возникновением чрезвычайной ситуации», – сказал Уайт, – надо понимать внезапное нападение Япо­нии на одну из трех стран – Америку, Россию или Анг­лию. В этом случае у японцев не будет времени зашифро­вывать радиограмму. Из Токио просто дадут сигнал под видом сводки погоды. Такой сигнал можно будет при­нять по радиоприемнику.

– Теперь нас заставят следить за всеми японскими коротковолновыми передачами. Совсем погибнем, – вздохнул Пейдж.

– Нет, это не наше дело. Этим займется наша радио­разведка. – Уайт кивнул Гейше. – Возьмите у Пейджа «магию», посланную в Гонолулу, и эту и бегите к Уилкинсону. Обе «магии» ему понравятся, особенно насчет сигнала.

– Пахнет войной… Густо пахнет, – Гейша шмыгнул носом и выбежал из комнаты.

Как и следовало ожидать, «магия» о сигнале нападе­ния произвела большой эффект. Вскоре пришел Донахью, он широко улыбался:

– Спасибо, дорогие профессора, за великолепную штучку. Наверху поднялся тарарам. Гейша носится с та­ким видом, как будто он выкрал «магию» из кармана японского премьер-министра. Ну как, Никки? Твое мне­ние?

– Я думаю, – медленно произнес Уайт, – что обе «магии» связаны друг с другом и что скоро последует сигнал.

– Правильно, – согласился Донахью. – Будет сиг­нал «северный ветер». Нападут на русских, чтобы до­бить их.

– Немцы застряли под Москвой, – сказал Уайт. – Выдохлись. Неизвестно, что будет дальше.

Донахью уверенным тоном произнес:

– Немцы сейчас проводят перегруппировку своих сил, подтягивают резервы и на днях начнут генеральный штурм большевистской столицы. И над Кремлем подни­мется флаг со свастикой.

– Ты, как попугай, повторяешь нацистские реля­ции, – сказал Уайт.

Донахью протянул руку:

– Давай пари. Я ставлю на «северный ветер», ты – на «восточный», Проиграешь наверняка.

Уайт покачал головой:

– Нет, не проиграю. Мы неуклонно идем к войне с Японией. Ты же знаешь последнее японское предложе­ние. Оно прошло на той неделе в «магии».

– Я был занят эти дни другими делами. Что же они предложили?

– Они представили окончательный вариант соглаше­ния. Америка и Япония взаимно обязуются не увеличи­вать вооруженные силы на Юге; Япония уберет войска из Индокитая после заключения мира с Китаем; Америка не должна мешать японо-китайскому замирению; Япо­ния получает нефть и прочее с Юга.

– Это так называемое предложение «оцу», – пояс­нил Пейдж. – Явно рассчитано на то, что мы не примем его.

Донахью удивленно поднял брови:

– Но ведь сюда прилетел второй посол, и он вместе с Номура будет вести переговоры. Значит, Токио хочет продолжать переговоры. Если бы там не хотели этого, то не присылали бы Курусу.

– Его прислали для того, чтобы они вдвоем втирали очки Хэллу, – сказал Уайт.

Пейдж протянул Уайту «Чикаго трибюн» от 27 ок­тября. Красным карандашом было отчеркнуто следую­щее место в редакционной статье: «Каким жизненным интересам США может угрожать Япония? Она не мо­жет напасть на нас. Это невозможно с военной точки зрения. Даже наша база на Гавайских островах находится вне досягаемости японского флота».

– Вот так думают они, – Уайт кивнул в сторону До­нахью. – Но то, что позволительно газетному писаке, непозволительно штабному офицеру.

Донахью взял у Уайта газету и, просмотрев ее, дер­нул уголком рта. В комнату с шумом влетел Гейша. Он вытер платком лоб и шею.

– Все меры приняты, – доложил он. – Всем радио­станциям морского ведомства приказано отныне контро­лировать японские заграничные радиопередачи, включая объявления и тексты песенок. Я уже попросил записы­вать для меня японские танго и слоуфоксы. Такие же ди­рективы даны армейским радиостанциям и станциям ра­диоперехвата федеральной комиссии связи. Теперь бу­дем ждать сводку погоды. – Он взглянул с улыбкой на Донахью. – Я уже заключил пари на несколько дюжин бутылок олд парра. А вы?

Донахью пошел к дверям. У порога он обернулся и кивнул в сторону Уайта:

– Мы заключили пари. Вы все будете свидетелями Он проиграет и уступит мне свою желтую… лилию.

28 ноября

Оба посла сидели в угловом кабинете с большим электрическим камином. Они недавно вернулись от Хэлла. Номура успел облачиться в халат. Курусу был еще в визитке и серых брюках в черную полоску – строгий и чинный. Он держал в руках тетрадку.

Адмирал диктовал секретарю-драгоману:

– Таким образом, ответ американской стороны сво­дится к контртребованию, чтобы Япония признала четы­ре принципа. Признание этих принципов будет означать, что Япония принимает все американские требования: эвакуировать войска из Китая и Индокитая, упразднить все правительства на территории Китая, с тем чтобы чунцинское правительство стало единственным…

Перелистав тетрадку, Курусу швырнул ее на столик:

– Все равно не запомнить. Буду говорить и загляды­вать в нее. Правда, придется искать слова.

Номура показал на драгомана.

– Исида знает наизусть всю тетрадку. Он будет си­деть около вас и подсказывать. – Сделав несколько глот­ков из чашки с чаем, адмирал продолжал диктовать: – Новым является предложение относительно заключения коллективного договора о ненападении, причем в числе участников договора фигурирует Чунцин. Таким образом, принятие этого предложения обяжет Японию заключить мир с Чунцином и вообще поставит ее в унизительное положение… К этому прибавь то, что я продиктовал раньше, и перепиши все начисто.

Драгоман вышел из кабинета. Но тут же вернулся и сообщил, что Токио вызывает посла Курусу – у аппара­та начальник американского отдела министерства ино­странных дел Ямамото. Курусу взял трубку. Слыши­мость была неважная, но помогло то, что у Ямамото была отличная дикция. Номура взял отводную трубку.

Ямамото. Как дела со свадьбой? Повторяю: со свадьбой.

Драгоман шепотом пояснил Курусу значение слова «свадьба».

Курусу. Говорили примерно о том же, о чем вчера говорила Умэко. Как и до сих пор, большое влияние ока­зывает южный вопрос.

Ямамото. Южный?

Курусу. Да, южный. Одно время казалось, что свадьба – дело решенное. Как вы считаете… ребенок ро­дится?

Ямамото. Очевидно, родится, и очень скоро.

Курусу посмотрел на Номура. Тот покачал головой.

Курусу. Значит, вы считаете, что ребенок может родиться?

Ямамото. Я думаю, что родится крепкий ребенок. Вы сделали заявление по поводу сегодняшнего выступ­ления Кимико-сан?

Курусу. Нет, не сделали.

Ямамото. Насчет свадьбы все-таки не прекращай­те разговоров.

Курусу. Продолжать? Попытаемся.

После паузы Ямамото сказал:

– Так или иначе, но мы не можем продать гору.

Разговор кончился. Положив трубку, Курусу вздох­нул, поднес руку ко лбу и стал медленно массировать надбровье.

– В Токио не хотят уступать, – пробормотал он. – Сугияма и Нагано взяли верх.

– Надежд на свадьбу нет, – сказал Номура. – И по-видимому, родится ребенок. Это неизбежно.

Оба посла погрузились в молчание. На улице заиграл оркестр. Адмирал подошел к окну и отодвинул гардину. На той стороне улицы, перед закусочной, вокруг музы­кантов собрались люди. Но как только оркестр смолк и негритянка в форме офицера Армии спасения, отчаянно размахивая руками, начала проповедь, публика стала быстро расходиться.

29 ноября

Стенные часы в коридоре уже пробили четыре. Уайта клонило ко сну. Он налил из термоса черный кофе и вы­пил две чашки подряд. Потом пошел в туалетную и смо­чил лицо и волосы холодной водой. Пейдж тоже устал: он громко зевал, потягивался и яростно тер затылок.

Уже третью ночь подряд Уайт и Пейдж сидели до утра. Из дешифровального сектора «магия» поступала в течение всего вечера – надо было готовить материал для утренней сводки. Хозяин теперь требовал, чтобы первую сводку клали ему на стол не позже девяти утра.

Кофе и холодная вода отогнали сон. Уайт закончил редактирование всех телеграмм. Самыми важными были две – обе из Токио от министра иностранных дел.

Первая – от 22 ноября – гласила:

«Если можно будет разрешить все вопросы к 29 ноября, мы ре­шили ждать. Но на этот раз, подчеркиваем, это – крайний срок, изменен не будет. После этого дня события начнут развиваться авто­матически.»

А во второй – от 28 ноября – говорилось:

«Через несколько дней вам будет послано сообщение о точке зре­ния правительства, и на этом фактически переговоры будут закон­чены. Но вы не создавайте у американцев впечатления, что перегово­ры закончены.

Сообщите им, что ждете директивы правительства.»

Уайт ударил ладонью по столу:

– Утренняя сводка ошеломит нашего Хозяина и его вассалов. Японцы готовятся к прыжку. Как у тебя? Дай кодированный текст.

Пейдж возился с расшифровкой телефонного разгово­ра между Курусу и Ямамото.

– Все в порядке. Спасибо Шриверу, это он достал в Токио код «РИ» для телефонных разговоров. – Он пе­редал Уайту японский текст. – Из этого разговора видно, что со «свадьбой» ничего не получится. «Свадьба» – это соглашение. «Родится ребенок» – это разрыв. Токио не хочет «продавать гору», то есть идти на уступки.

– А кто такая Кимико-сан?

– Это президент Рузвельт, а Умэко-сан – Хэлл.

Уайт усмехнулся:

– Наша утренняя сводка разочарует начальство. Они с нетерпением ждут сигнала насчет «северного вет­ра», а дело идет к «восточному».

Пейдж потянулся и громко зевнул. Уайт предложил немножко прогуляться.

Они прошли мимо гаража Белого дома. Около статуи Боливара стояли полицейские в высоких резиновых сапо­гах. У здания Торговой палаты выстроились разноцвет­ные туристские и школьные автобусы. Их окатывали во­дой из шлангов негры-мойщики.

Уайт и Пейдж медленно прошлись по Пенсильвания-авеню до здания Национальных архивов и вернулись в бюро. Сейчас же явился дежурный солдат-негр и начал убирать помещение. Окончив уборку, он принес большой брезентовый мешок и стал ссыпать в него бумажный му­сор из корзин «магов».

Загудел телефон на столе Уайта. Звонил начальник японского направления Макколла:

– Опять просидели всю ночь, Уайт? Бедняжка. На рождество я вам устною недельный отпуск, походите на лыжах.

– Боюсь, что на рождество нам будет не до лыж. Утренняя сводка будет весьма зловещей. Свадьбы не бу­дет, родится большущий ребенок.

Макколла свистнул – он знал код «РИ»:

– Я приеду только к двенадцати. Передайте все Донахью, пусть скорей доложит Уилкинсону. Запись раз­говора Курусу с Токио включите в сводку.

Вскоре явился Донахью – прямо с теннисного корта, с ракеткой в чехле. Он бегло прочитал сводку и почесал подбородок.

– Как видишь, разрыв близок, – сказал Уайт.

– Судя по телефонному разговору Курусу – Ямамо­то, они не хотят прекращать переговоров, – сказал Донахью. – Тут же написано черным по белому: «Насчет свадьбы не прекращайте разговоров».

– Но в «магии» от двадцать восьмого говорится, что «фактически переговоры будут закончены».

Донахью поморщился:

– Почему ты истолковываешь текст так предвзято? Здесь сказано, что через несколько дней из Токио будет прислана телеграмма с изложением позиции Японии, и на этом данная стадия переговоров будет закончена. Мы дадим ответ, и снова начнутся переговоры, но уже на другой основе. Токио лихорадочно ищет почву для ком­промисса. Вчера ночью Номура беседовал с патером Драутом, потом с министром почт Уокером. И тому и другому он заявил, что будет продолжать встречи с Хэллом.

– И кончится это тем, что они бабахнут нас по баш­ке, – сказал Уайт.

– По базе тихоокеанского флота, – уточнил Пейдж.

Донахью взмахнул ракеткой:

– У вас какие-то чугунные головы. Мне надоело твердить вам одно и то же. Японцы не смогут напасть на Пёрл-Харбор, потому что там только тридцать футов глу­бины. Следовательно, торпедная атака исключается, а без торпед нет смысла нападать на линкоры.

Пейдж возразил:

– Англичане сбрасывали торпеды на полигоне глу­биной в сорок футов, а это почти столько же, сколько в Пёрл-Харборе.

– Сообщение об этих испытаниях мы получили толь­ко от агентов, – сказал Донахью, – подтверждений не было. На наш официальный запрос английское командо­вание не дало вразумительного ответа.

Донахью взял папку с телеграммами для сводки. Уайт показал на «магию», лежащую на столе:

– А эту возьмешь? Адресована генконсулу в Гоно­лулу.

– Она не войдет в сводку.

– Почему? Очень интересная.

Донахью махнул рукой и ушел. Уайт взял телеграмму со стола и пошел за ним. Он открыл дверь кабинета Уилкинсона. Тот сидел в кресле и читал газеты.

– Что у вас? – спросил Уилкинсон, подняв очки на лоб.

– Донахью не пожелал взять для сводки эту «ма­гию». Она представляет первостепенный интерес.

Уайт положил перед начальником телеграмму.

«Из Токио.

Генконсулу в Гонолулу

№ 113

Сообщите о кораблях, стоящих в следующих зонах: зона Пёрл-Харбора, залив Мамала в бухте Гонолулу и прилегающая аквато­рия. Просим собрать данные в совершенно секретном порядке.»

Уилкинсон прочитал телеграмму и положил ее на стол:

– Ничего экстраординарного. Такие задания посы­лаются многим японским консулам, находящимся около военных гаваней.

Уайт подошел вплотную к столу Уилкинсона и накло­нился вперед:

– Эта «магия» говорит о том, что японцы готовятся к нападению на Гавайи. Надо немедленно известить ад­мирала Киммела и генерала Шорта, чтобы были наго­тове.

– Мы послали позавчера им телеграмму о том, что японцы могут начать военные действия против Филип­пин, Таиланда, Борнео и на перешейке Кра. Можете не волноваться. – На благообразном лице Уилкинсона по­явилась улыбка. – Мы не спим. А вам надо пойти по­спать. У вас очень утомленный вид, Уайт.

Уайт повысил голос:

– При чем тут Борнео и Кра? Речь идет о Пёрл-Хар­боре!

Уилкинсон слегка поднял брови и откинулся в кресле. Потом спустил со лба очки и с любопытством уставился на подчиненного.

– Мне кажется, я сам знаю, что надо делать, – произнес он подчеркнуто спокойно. – И знаю, кому нуж­но посылать телеграммы.

Уайт крикнул:

– Нет, не знаете! Вы ничего не видите! Или видите, но ничего не делаете…

В кабинет вошел Донахью. Он схватил Уайта под руку и зашептал в ухо:

– Успокойся, Никки, считай до двадцати. Успокой­ся, ради бога.

Уилкинсон снова поднял очки на лоб и сложил руки на животе.

– Уайт, вы переутомились, я понимаю вас, – он со­чувственно кивнул головой, – сдали нервы. Держите себя в руках и не устраивайте припадков в служебное время. Сходите к невропатологу. Мы следим за япон­ским флотом. Наша радиоразведка уже заметила, что возрастает концентрация сил японского флота, они во­всю ведут ложный радиообмен, чтобы сбить нас с толку. Мы также обнаружили скопление самолетов на Формозе и перемещение авиации к югу от Японии. Мы вполне до­пускаем возможность нападения Японии на Филиппины и на английские или голландские владения. Но… японцы могут наброситься и на других. И вы знаете на кого. И эту альтернативу, весьма вероятную, мы, разведчики, не вправе сбрасывать со счетов.

Донахью погладил Уайта по плечу.

– Ты совсем издергался, Никки, и выбился из сил. Ходи со мной по утрам в манеж. – Он повернулся к Уилкинсону. – Получены сведения о том, что японцы уже утвердили план военной администрации в Сибири и сей­час в Токио идет тайная мобилизация всех переводчиков-россиеведов.

Уайт с трудом произнес:

– Простите… Я позволил себе…

Уилкинсон молча пожал плечами и обратился к До­нахью:

– Вчера Дайана потащила меня в Национальную галерею. Я собирался туда уже несколько лет, но никак не удавалось. Я не знал, что там есть Утрилло, две заме­чательные вещи… парижские переулки. Видел?

– Мне недавно сказали об этом, – ответил До­нахью. – Непременно схожу. Любопытная судьба у это­го замечательного мастера. Пока был пьяницей и бро­дягой…

– Это был Верлен от живописи, – заметил Уилкин­сон.

– Вот именно, он был форменным пропойцей, в пья­ном виде делал потрясающие шедевры и прославился на весь мир. А с тех пор как его прибрала к рукам богатая вдова и поселила в шикарном доме, он перестал писать. Говорят, теперь он только молится и пьет лимонад. Утрилло, увы, кончился.

Уилкинсон покачал головой:

– Жаль. Я очень люблю одну его картину. Написана, кажется, в тринадцатом году. Это – деревенская церков­ка с часами на башне. Изумительная серо-зеленая гамма.

Уайт вышел из кабинета и столкнулся у входа в бюро с Шривером.

– Энди! – воскликнул Уайт. – Как дела?

Шривер заметно осунулся, виски у него стали совсем белыми.

– Уилкинсон не хочет пускать меня обратно в бюро. Спасибо Донахью, устроил в контрразведку в Пёрл-Харборе. Буду помогать Уолшу. Контр-адмирал Тернер ска­зал мне: «Вы едете в самое безопасное место в мире».

За его спиной показалась голова Пейджа:

– А вы, Энди, тоже считаете Пёрл-Харбор безопас­ным местом?

Шривер засмеялся:

– Нет, не считаю. Я знаю, что японские адмиралы умеют выбирать места для ударов.

– А у нас наверху не понимают этого, – сказал Пейдж.

Уайт протяжно вздохнул.

– Такое впечатление, – произнес он глухим голо­сом, – как будто японцы изобрели страшное оружие. Направляют из Токио через весь океан невидимые лучи на наших начальников и усыпляют их мозги.

29 ноября

Кита получил условную телеграмму, означавшую, что 29 ноября прибудет тайный дипкурьер, с которым надо встретиться на пароходе.

По расписанию пароход «Акаси-мару» должен был прибыть в Гонолулу в девять часов утра – он шел из Кобе в Мексику, с заходом на Гавайи. Но пароход опоздал из-за шторма на три с лишним часа.

Кита поднялся по трапу. Его встретил помощник ка­питана с черной повязкой на глазу. Он провел генконсула к себе в каюту и ушел. Спустя минуту явился дипкурьер.

Кита видел его впервые. Дипкурьер назвался Огасавара. Сразу было видно – он не чиновник ведомства ино­странных дел, а офицер. И не ниже капитана второго ранга. Судя по раскрасневшемуся лицу, он выпил с утра.

– Какие у вас новости? – спросил Огасавара.

Кита ответил:

– Авианосец «Энтерпрайз» вышел из Пёрл-Харбора и направился на Уэйк.

– Когда вышел?

– Три дня тому назад.

– Это прекрасная новость. За нее надо выпить. – Дипкурьер достал из шкафа бутылку саке и наполнил чайные чашечки. – Я, очевидно, останусь в Мексике. Обратно все равно не успею.

Кита отпил полчашки:

– Значит, наши вышли с Курил?

– Да. Вы получите директиву о сожжении докумен­тов, и сейчас же после этого последует сигнал.

– Знаю. Мои люди уже дежурят круглосуточно у радиоприемника.

– Сигнал может быть передан и в виде телеграммы о назначении секретарей Касиваги и Минами – это будет означать, что мы начинаем. – Дипкурьер осушил чашку и громко икнул. – А может быть, не получите никакого сигнала, не до этого будет.

– Пожалуй, можно будет приступить к ликвидации документов, не дожидаясь телеграммы.

Дипкурьер кивнул и согнал с лица улыбку. Вытащив из кармана листок, он сказал:

– Давайте проверим пункты, откуда будут даваться сигналы подлодкам. У вас все готово?

– Когда начать подачу сигналов?

– С завтрашнего вечера. Значит так… – дипкурьер поднес листок близко к лицу и зажмурил один глаз: – С чердаков домов в бухте Раникай и в деревне Калама.

– Это на Оаху, а на Мауи – с пункта между Ровакула и Балеакала.

Дипкурьер спрятал листок в карман и спросил:

– Как дела у Идэ?

– Он мне не говорит, но, по-видимому, все хорошо.

– Передайте ему, что накануне событий ему сооб­щат через связного, что надо делать. Назовите мое имя, он знает.

– А он не будет сердиться, что я не устроил ему встречу с вами? У него тяжелый характер.

Огасавара рассмеялся.

– Не советую с ним ссориться. Очень решительный человек. Не постесняется даже вас… Будьте осторожны. Время такое, нервы у всех на пределе. – Он улыбнулся и поклонился. – Извините меня, я немножко выпил.

– Ну что вы, – Кита тоже поклонился. – Я тоже вы­пил. Только не надо путать: у трапа меня встретил чело­век с черной повязкой вместо белой. Значит, ударим?

– Да. – Огасавара сделал жест фехтовальщика, опускающего меч на голову противника. – Наверное, че­рез неделю.

– Тренировку закончили?

– Да. Несколько месяцев упражнялись в Кагосиме, сделали из бухты макет Пёрл-Харбора. Летали бреющим полетом над бухтой и тренировались в сбрасывании тор­пед и бомб. А Сакурадзима исполняла роль острова Форд.

– Технику сбрасывания на мелководье отработали?

– Научились сбрасывать на глубинах менее тридца­ти футов. К торпедам приделываем специальные стаби­лизаторы «Кай-два».

– Молодцы. Меньше тридцати! – с восхищением произнес Кита. Он рассмеялся: – Вот будет сюрприз для американцев – этого они никак не ожидают.

На прощание Огасавара сказал:

– Итак, ждите со дня на день. Все будет зависеть от погоды.

Сойдя с парохода, Кита поехал на Ривер-стрит; вы­шел из машины, покружил по переулкам и, убедившись, что за ним никто не следит, направился в китайский ре­сторанчик.

В маленьком зале на первом этаже сидели торговые моряки – европейцы и негры. Пройдя зал, Кита поднял­ся по крутой лесенке наверх. В крохотной, прокопченной каморке, устланной красными одеялами, сидел Баллигант. Столик перед ним был уставлен блюдами и пусты­ми жестянками из-под пива.

Кита бросил взгляд на Баллиганта и усмехнулся:

– Сегодня все пьют. И вы тоже, вижу, накачались.

Баллигант махнул рукой, задев бутылку. Она упала со столика.

– Пришлось утром выпить с одним человеком… по делу. – Он тяжело дышал и с трудом ворочал языком. – Но я… Я сколько бы ни выпил, не теряю сознания. На­следственная черта.

Кита похлопал себя по карману и строго насупился:

– Я принес деньги, но сегодня не дам. Не люблю пьяных.

– Я звонил вам потому, что у меня интересная но­вость, – прохрипел Баллигант. – Очень важная, но это исключительно секретно…

– Ну?

Вместо ответа Баллигант отвел глаза от Кита и стал барабанить пальцами по столу. Кита привстал и взмах­нул рукой, чтобы ударить Баллиганта по голове, но тот успел нагнуться. Тогда Кита двинул ногой по стулу, на котором сидел американец, и тот упал на бок вместе со стулом.

– Я вас слушаю, – сказал Кита. – Не забывайте, что я вспыльчивый. Наследственная черта.

Баллигант с кряхтеньем поднялся с пола, поставил стул и сел. Затем как ни в чем не бывало заговорил:

– Значит так. Имею одно сообщение без подписи о том, что готовятся диверсии на аэродромах Уилер и Хикэм. Задания насчет этих диверсий получил один чело­век в Вашингтоне от женщины, которая уехала на ма­шине. В сообщении приводится номер.

– Какой номер?

– Номер машины. В результате проверки выясни­лось, что это номер машины учительницы одного чиновника советского посольства…

– Советского?

Баллигант так энергично кивнул головой, что пошат­нулся.

– Затем отправитель анонимки пишет, что ему при­казали направиться в Гонолулу и явиться в аптеку…

– Какую?

– На Маунакеа-стрит, к корейцу Ан Гван Су. – Баллигант подмигнул и, показав большой палец, лизнул его. – Все карты сходятся. Начальство в Вашингтоне в восторге от этого дела.

Он крякнул и взялся за рюмку, но, взглянув на Кита, отдернул руку.

– Пейте, – разрешил Кита. – Очень любопытное со­общение, но к нам никакого отношения не имеет. А что по нашей части?

– Есть интересный факт… – Баллигант вылил остат­ки виски в рюмку и выпил. – Студентка Хаями Марико встречается с японцем, приехавшим несколько месяцев тому назад из Мексики. Его зовут Доминго Акино. Они встретились около той же аптеки корейца. Этот Акино…

Кита прервал его:

– В отношении Акино ничего не предпринимайте без меня. Сообщили начальству?

– Насчет того, что студентка связана с Ан Гван Су, сообщил. А насчет ее знакомства с Акино – нет.

– Об Акино своему начальству пока ничего не сооб­щайте. Все материалы о нем сперва показывайте мне. Я буду проверять сам. Может быть, Акино работает для китайской разведки или для той, в которой работает Ан Гван Су.

– Встречу зафиксировал мой агент, который следит за аптекой.

– Слушайте внимательно. – Кита поднял палец. – Сообщение этого филёра уничтожьте. Еще раз повторяю: за студенткой и Акино наблюдайте, но ничего не делайте. Дело корейца, кажется, очень интересное. Очевидно, со­ветская разведка что-то готовит против аэродромов. – Кита встал. – Деньги дам в следующий раз, когда буде­те трезвы. А сегодня… – Кита вынул из кармана ма­ленькую коробочку и передал Баллиганту. – Вот часики для вашей дочки. Только не забудьте сказать, что вы­играли пари.

Баллигант пробормотал слова благодарности и низко поклонился, по-японски. Когда он поднял голову, Кита в комнате уже не было.

3 декабря

После концерта Уайт, как условились, позвонил в бюро. К телефону подошел старший лейтенант Камбер­ленд, только что переведенный из Манилы.

– Приезжайте. Надо, чтобы вы посмотрели.

В бюро Уайт застал Пейджа и Камберленда – росло­го блондина, с добрыми воловьими глазами и большим подбородком. На столе Уайта лежала переведенная теле­грамма:

«Из Токио, от министра иностранных дел.

В Вашингтон послу

№ 2444

Нашим представительствам в Лондоне, Гонконге, Сингапуре и Маниле даны директивы прекратить пользование шифровальными машинками и уничтожить их. Шифровальная машинка, находившая­ся в Батавии, уже прислана обратно. Несмотря на директиву, содержавшуюся в телеграмме № 2447, посольство в Америке должно по-прежнему пользоваться шифровальной машинкой с шифром.»

Уайт сверил перевод с японским текстом – все было правильно.

– Макколла доложили?

– Да. Он совсем не удивился. Говорит, что теперь надо ждать нападения с минуты на минуту.

– Это ясно каждому нормальному человеку, – мед­ленно проговорил Камберленд.

– Но не нашему высокому начальству, – сказал Уайт. – Хотя… на этот раз и они поймут.

– Что поймут? – спросил Камберленд.

– Что Япония нападет на нас.

Камберленд пошевелил подбородком, как будто пере­малывал что-то.

– Я только что прочитал у адъютанта Уилкинсона разведывательную сводку, подписанную генералом Майлсом и утвержденную генералом Маршаллом. Хоти­те знать ее содержание?

Пейдж спросил:

– От какого числа?

– Сводка выпущена двадцать девятого – четыре дня назад. – Камберленд сделал паузу и опять пошевелил подбородком. – Знаете, что там написано?

– Говорите, не тяните, – рассердился Уайт.– У вас невозможная манера разговаривать. Вам надо ра­ботать в морге: там можно не спешить.

– Не остроумно. – Камберленд хмыкнул. – Сводка гласит, что в ближайшие три месяца Япония может на­пасть только на Советский Союз и что Япония искренне стремится к соглашению с Америкой.

– Так и написано? – вскрикнул Пейдж.

– Да. Нападет на Советский Союз, а с нами хочет договориться.

– Какое идиотство! – простонал Уайт и потер заты­лок. – А я считал Маршалла умным человеком. И он сейчас возглавляет нашу армию!

Камберленд продолжал:

– Я говорил с полковником Сатлером и адъютан­том генерала Майлса, – Камберленд любил точно указы­вать чины, – майором Кейзом. Все армейцы в унисон заявляют, что оперативный план американской армии, ут­вержденный еще летом, в июле, остается без изменений. Они исходят из того, что Япония непременно нападет на Советский Союз.

– Все помешались на этом, – сказал Уайт. – Мар­шалл думает так же, как «Чикаго трибюн» и финансист Барух. Этот Барух предложил на днях Японии заем в один миллиард долларов. Нашел время.

– А чему удивляться? – Пейдж фыркнул. – Барух за то, чтобы задобрить Японию. Для Маршалла, Баруха и для таких, как Трумэн и Тафт, важнее всего, чтобы разгромили Советский Союз. Для них это враг номер один. Ведь Тафт об этом прямо сказал уже спустя не­делю после нападения на русских. Он заявил, что для Америки победа коммунистов опаснее победы Гитлера.

– Донахью, может быть, заедет после театра. – Пейдж передал телеграмму Камберленду. – Покажите ему.

– Вряд ли Донахью приедет ночью, – сказал Уайт.

Пейдж усмехнулся:

– Он теперь заезжает и по ночам – ждет с нетерпе­нием сигнала, чтобы выиграть у тебя пари. И попросил Сэффорда, чтобы дешифровальщики пропускали «ма­гию» как можно быстрее.

– Наверное, в течение ночи еще придет какая-ни­будь телеграмма насчет сожжения шифров, – сказал Уайт. – Ее надо будет сразу же перевести.

Пейдж встал, потянулся и предложил Уайту пойти выпить что-нибудь. Они вышли на улицу и направились к стоянке машин. Пейдж сел за руль. Проехались по городу и остановились недалеко от почтамта, перед за­кусочной «Вайкики».

В небольшом полутемном зале было пусто. За стой­кой сидел толстый гаваец, похожий на старуху. Как только Уайт и Пейдж сели за столик, к ним подошел япо­нец в черном костюме с увядшей хризантемой в петлице. Он низко поклонился и показал в улыбке золотые зубы.

– Простите, я секретарь морского атташе при япон­ском посольстве капитан-лейтенант Ивасэ. Я видел вас один раз на приеме, – он поклонился Уайту. – Мне ска­зали, что вы были в Японии и хорошо знаете японский.

– Да, я путешествовал по вашей стране, но японского языка не знаю. – Уайт показал на свободный стул. – Может быть, подсядете к нам?

Пейдж с видом знатока спросил Ивасэ:

– Какой вам коктейль? Олд фашн или том коллинз – из джина, лимона и содовой?

– Здесь делают коктейль «землетрясение», – сказал Ивасэ. – Рекомендую. Смесь из пяти ликеров.

Пейдж кивнул головой и заказал молоденькому га­вайцу-кельнеру «землетрясение». Гаваец принес три ма­леньких бокала с красновато-зеленой жидкостью. Ивасэ сделал маленький глоток и скривил лицо. Потом тихо произнес:

– Очень неприятные новости. Ваш ответ ставит на­ше правительство в исключительно тяжелое положение, почти безвыходное… Хотя мы надеемся…

Пейдж вытянул губы и произнес тоном опытного, изощренного дипломата:

– Я думаю, что мы все-таки договоримся… модус вивенди… приемлемая альтернатива… – Он пошевелил пальцем. – Статус-кво анте…

Уайт поспешно закрыл рот рукой и отвернулся. Ивасэ покрутил головой:

– Я тоже надеюсь. Японское правительство не имеет ни малейшего желания затевать войну. Весь наш флот по-прежнему находится в порту Саэги. Вчера из Иоко­гамы вышел наш лучший океанский пароход «Тацута-мару». Он прибудет в Сан-Франциско двенадцатого декабря, а в Лос-Анджелес – пятнадцатого. Мы твердо на­деемся на мирный исход переговоров.

– Судя по всему, вы… – Уайт улыбнулся и поднял бокальчик, – решительный противник войны.

Ивасэ кивнул головой.

– Нас разделяет огромный океан, и если начнется война – она завяжется в основном на море. Это будет очень длительная, дорогостоящая война, и она ни к чему не приведет. Бессмысленная война. – Японец сделал не­сколько маленьких глотков и, поставив бокальчик на стол, быстро заговорил: – В ближайшие дни немцы во­рвутся в Москву; их танки примерно в тридцати кило­метрах от ворот Кремля. Уже началось повальное бегст­во жителей из Москвы.

Пейдж спросил:

– Если падет Москва, вы, наверное, ударите с Во­стока?

– В Сибири удобнее воевать, там суша, а не океан, – сказал Ивасэ и хихикнул.

Бармен включил электрическую пианолу – джаз ис­полнял танго, пела японка. Ивасэ закрыл глаза и стал покачиваться на стуле в такт музыке. Потом вынул пла­ток и вытер уголки глаз. Уайт сделал Пейджу знак гла­зами и показал пальцем на ручные часы. Пейдж подо­звал кельнера и расплатился с ним, решительно отводя руку японца.

– Вы наш гость, – сказал Пейдж, – а когда мы бу­дем в Токио, вы нас угостите коктейлем из ваших саке.

Они попрощались с японцем и вышли на улицу. Мо­росил холодный дождь, смешанный со снегом.

Они вернулись в бюро вовремя. Из отдела Сэффорда принесли самую последнюю «магию». Уайт перевел ее.

«Из Токио, от министра иностранных дел

В Вашингтон послу

№867

1. Все шифры, имеющиеся в Вашем посольстве, подлежат сож­жению, за исключением того, который используется для шифроваль­ной машинки, шифра «О» (ОИТЕ) и списка условных сокращений «Эл». Все остальные шифры подлежат уничтожению.
2. Немедленно прекратить пользование одной из шифровальных машинок и уничтожить ее.
3. По осуществлении указанных выше мер надлежит прислать условную телеграмму «Харуна».
4. Уничтожить все копии входящих и исходящих телеграмм и все прочие секретные документы в момент, который вы найдете под­ходящим, и способом, избранным по Вашему усмотрению.
5. Уничтожить все шифры, которые привез секретарь-шифро­вальщик Косака. Поэтому отныне отпадает необходимость в под­держании связи с Мехико, о чем говорилось в директиве № 860.»

– Донахью приезжал? – спросил Уайт у Камбер­ленда.

Камберленд открыл глаза и ответил сонным голосом:

– Капитан-лейтенант Донахью звонил и просил по­звонить ему домой, когда будет перевод… Я ему стал передавать содержание, но он положил трубку…

Пейдж беззвучно рассмеялся:

– Не положил трубку, а выронил. Он не привык к темпу вашей речи и заснул.

Уайт позвонил Донахью:

– Это я, Уолт. Имеется интересная штучка.

– Насчет ветра? – быстро спросил Донахью.

– Связана с ветром, но только не с тем, которого ты ждешь. Приедешь?

Донахью явился спустя минут сорок. От него пахло вином и женскими духами. Прочитав телеграмму, он зевнул и пожал плечами.

– Очевидно, одна из машинок испортилась, и при­шлют новую. Посмотрим, что будет дальше.

– По-твоему, снова ничего особенного? – спросил Уайт. – Директива о сожжении шифров и прочих сек­ретных документов тебя не волнует?

– Речь идет об уничтожении старых шифров и бу­маг. Такие аутодафе устраиваются время от времени в любом учреждении. А шифровальная машинка остает­ся, и «магия» будет поступать по-прежнему. И шифры «О» и «Эл» остаются в силе. Поэтому я не волнуюсь. – Увидев, что Уайт хочет что-то сказать, Донахью поднял руку. – К твоему сведению, наша радиоразведка на Гуаме перехватила сегодня японскую радиограмму, из которой явствует, что весь объединенный флот Японии находится во Внутреннем море и в порту Саэги. А от нашего морского атташе в Токио получено сообщение о том, что командующий военно-морской базой в Иокосука разрешил увольнение на берег матросам и офице­рам кораблей и они толпами шляются по улицам Токио и Иокогамы. Затем самый большой лайнер Японии «Тацута-мару» направился сегодня в Америку. Все это гово­рит о том, что рано поднимать панику. – Он повернулся к Пейджу и Камберленду. – Не волнуйтесь, мальчики, наверху все видят и все знают. Начальству с капитанско­го мостика виднее, чем вам из трюма. Спокойной ночи.

Он сделал знак Уайту. Они вышли из комнаты. До­нахью спросил:

– Есть что-нибудь от твоей нимфы? Письмо или те­леграмма?

– Нет. А что?

– Молчит?

– Да. А что?

– Очевидно, Уолш выполнил мою просьбу и устано­вил с ней контакт.

– Какой контакт? Я ведь просил тебя оградить ее от Акино, а не о том, чтобы Уолш…

– Он должен был встретиться с ней и расспросить обо всем. Но коль скоро он установит с ней деловую связь, ей уже никому нельзя будет писать без его санкции.

– Значит, и мои письма будут проходить через не­гласную военную цензуру?

– Конечно.

– Это безобразие! Я же тебя просил…

Донахью взял Уайта под руку:

– Не волнуйся. Она пришлет тебе письмо, но будет писать только о своих нежных чувствах к тебе. Для тебя это важнее. Дело в том, что я вчера получил радиограм­му от Уолша. Очевидно, он заинтересовался твоей Чио-Чио-сан, и все будет великолепно, если только ее не под­ставила к нам токийская разведка. Уолш сообщает, что этот японец Акино в высшей степени подозрителен. И зна­ешь, о чем еще говорится в радиограмме? О том, что Эф-Би-Ай в Гонолулу, кажется, нащупало советскую агентуру. Вот это будет великолепно!

– А к этому делу не пристегнут Марико?

– Вряд ли.

– Я ей напишу сегодня.

Донахью приложил палец к губам.

– О том, что я тебе сказал, как друг, ни слова. То, что мне сообщил Уолш, служебная тайна. Не подводи меня. Пиши ей только о любви.

Уайт повернулся и пошел в бюро. Донахью оклик­нул его:

– Можешь намекнуть ей, что скоро проиграешь па­ря и передашь ее мне. И что все будет великолепно!

3 декабря

Кита заканчивал обед – доедал ломтики соленых ово­щей, запивая их чаем, – когда к нему вошел Нисина. Он был сильно взволнован, у него часто дергалась щека.

– У меня срочная новость, – сказал он. – Оконча­тельно подтверждается – «Лексингтон» выйдет послезав­тра, в пятницу. Кюн говорит, что это совершенно точно.

– А куда направится?

– На Мидуэй. Он сопровождает транспорты, кото­рые доставят самолеты на остров.

– Значит, наши августовские сведения подтверди­лись. – Кита взял зубочистку в рот. – Очень хорошие новости, спасибо.

Дверь открылась. Показалась голова Моримуры. Он передал Кита запечатанный конверт:

– Абэ привез записку от Баллиганта. Очень срочно.

– А где Абэ?

– В саду.

– Пусть ждет.

Моримура и Нисина ушли. Кита извлек из конверта записку, написанную карандашом.

«Начальник контрразведки Уолш сообщил нам, что «наколол» японца Акино и следит за ним через японку-студентку Хаями. Мне теперь стало ясно: а) студентка с самого начала действова­ла по заданиям Уолша; б) Акино с самого начала был вашим чело­веком, но вы нарочно не говорили мне, чтобы проверить его работу через меня.

Я боюсь: а) студентка может вытянуть у Акино сведения на­счет вашей работы и наших отношений, Акино, наверно, что-нибудь знает; б) студентка ходят в аптеку Ан Гван Су, наверное, тоже по заданиям Уолша. Значит, он нацелился и на корейца и может выхва­тить это дело из-под моего носа.

Студентку надо немедленно вывести из игры, но сделать это чи­сто. Она опасна для всех нас. Если Акино провалится, он выдаст и вас, а потом и мне каюк. Надо предупредить катастрофу.

ЕЕЕ»

Прочитав записку, Кита сжег ее и пошел в сад. Абэ стоял у беседки за кустами магнолий.

– Идэ встречается с Хаями Марико? – спросил Кита.

– Да, позавчера днем заходил к ней. А вчера я опять возил к ней домой японские лекарства и книги.

– А он следит за ней? Не подозревает?

– Не знаю, мне ничего не говорил.

– Он не заметил слежки за собой?

– Кажется, нет. А то сказал бы мне.

– Как у него дела вообще?

– Собирается завести знакомства с японками на те­лефонной станции. Затем уже ездил два раза в сторону Кахуку. – Абэ усмехнулся. – Видно, торопится, хочет поскорее начать.

Кита плюнул на цветы.

– Начнет раньше времени и напортит. – Подумав немного, он приказал Абэ: – Передай ему сегодня же, чтобы связался со мной. Как можно скорей.

– Он собирался сегодня поехать на моторке на Мауи.

– На Мауи? – испуганно переспросил Кита. – По­старайся захватить его до отъезда. И сообщай мне все о нем и о Хаями Марико. Действуй.

Абэ поклонился, повернулся по-военному и побежал по дорожке к задней калитке сада.

4 декабря

После ужина в закусочной отеля Уайт поднялся в холл первого этажа и направился к портье, чтобы взять ключ от номера. Старичок портье подошел к полке с письмами.

– Мистер Уайт, только что одна дама оставила вам письмо, – сказал он. – Судя по всему, она приехала от­куда-то.

Уайт прочитал на конверте надпись: «Марико проси­ла доставить Вам в отель это письмо. Я выполняю ее поручение. К.».

Письмо Марико было очень коротко – она, очевидно, торопилась.

«Дорогой Ник!

Пересылаю с приятельницей мамы письмо, она жена военного, летит в Вашингтон.

Мне запрещено писать Вам. Меня вызывал к себе капитан Уолш. Он стал меня довольно грубо расспрашивать о характере моего зна­комства с Акино, сделал циничный намек, я рассердилась. Тогда он заявил, что я, вероятно, работаю в пользу других стран. Я ему на­дерзила и ушла. Акино тоже подозревает меня. За мной начали сле­дить – только не знаю кто: Уолш или Акино. Вчера ночью, когда я подъезжала домой на велосипеде, вдруг из-за поворота выскочила машина с потушенными фарами, чуть не сбила меня. Мне страшно. Может быть, меня хотят убить. Посоветуйте, Ник, как быть.

Ваша М.»

Уайт поднялся в номер и позвонил Донахью домой. Но там ответили, что его только что вызвали куда-то. Уайт нашел Донахью на работе. Выслушав Уайта, До­нахью сказал:

– Я читал телеграмму Уолша. Там очень любопыт­ное дело – нащупали гнездо русских агентов, и твоя девица, кажется, связана с главарем.

– Это дикая чушь! Уолш набитый дурак!

– Не ори. Я ответил Уолшу, чтобы он хорошенько проверил. Но я все-таки думаю…

– Я полечу туда сегодня же ночью.

– Не сходи с ума. Тебе не разрешат. Приезжай ко мне. От армейцев поступила интересная штука. Хлоп­нешься в обморок. Начинается новая глава истории!

– А что такое?

– По телефону нельзя. Лети сюда.

В кабинете Донахью, несмотря на поздний час, соб­рались почти все работники Т-бюро и дешифровального отдела Сэффорда. Все были очень возбуждены. Пейдж, Камберленд и Гейша сидели на диване в углу и спорили. Пейдж вскакивал и размахивал руками. Около них тол­пились дешифровщики.

– Получается великолепно! – Донахью ударил обе­ими руками по столу. – Час тому назад армейцы пой­мали японский сигнал, тот самый, о котором говорилось в «магии» от восемнадцатого. После передачи последних известий на японском языке для заграницы был дан вот этот сигнал. Он протянул Уайту листок со штампом в верхнем углу: «Совершенно секретно. Чрезвычайно срочно».

Уайт прочитал:

«4.1241 22.00 по Гринвичу

Токио, станция ГVЗW

Сводка погоды

В районе Токио сегодня ветер северный, постепенно будет уси­ливаться, возможна облачность. В районе префектуры Канагава се­годня ветер северный, облачно. В районе префектуры Тиба ветер се­верный, ясно, ожидается появление облаков, на море спокойно[8].»

– Ну, как? – спросил Донахью, играя золотым ка­рандашиком. – Нокаутирован? Ты проиграл пари.

К Уайту подошел Пейдж и стал рассказывать. Как только радиоразведка армейцев перехватила эту свод­ку погоды, полковник Сатлер сейчас же сообщил Кра­меру, а тот известил Донахью и Макколла, и все, кроме Макколла, помчались к Уилкинсону. Тот потащил всех к Тернеру – дальше пошло по цепочке вверх. Генерал Маршалл и адмирал Старк прибыли в Белый дом почти одновременно для доклада президенту и, узнав, что он за городом, поехали в Уорм-Спрингс. Еще не вернулись.

– А почему Макколла не побежал к начальству? – спросил Уайт.

Гейша скорчил гримасу:

– Он считает, что надо еще подождать, проверить как следует. В общем, сомневается. Он из породы тех, кто до сих пор сомневается в том, что земля круглая.

Уайт нахмурился и стал кусать губы. Гейша посмо­трел в сторону Пейджа и Камберленда и усмехнулся:

– Эти тоже не верят.

– Никки, у тебя очень кислая физиономия. – До­нахью рассмеялся. – Жалеешь, что проиграл свою наяду? Придется проститься с ней.

– Я считаю, что все это ерунда, – громко произнес Уайт. Голос его слегка дрожал. В кабинете вдруг стало тихо. Уайт продолжал: – Просто сводка погоды в обыч­ной токийской радиопередаче, а не условный сигнал.

Офицер из отдела Сэффорда прыснул и махнул ру­кой. Кое-кто засмеялся. Донахью покачал головой:

– Увы, Никки, на этот раз ты просто упрямишься. Не ставь себя в смешное положение. И боже упаси, не говори об этом начальникам. Я-то знаю тебя и твои чу­дачества, а они решат, что ты… что у тебя…

Он постучал согнутым пальцем по лбу, встал из-за стола и, высоко подняв голову, вышел из комнаты. Сле­дом за ним поднялся Гейша. Пейдж и Камберленд подо­шли к Уайту.

– Капитан третьего ранга Макколла сегодня ут­ром, – начал Камберленд, – предложил послать коман­дующему тихоокеанским флотом адмиралу Киммелу пре­дупреждение. – Потерев подбородок, Камберленд про­должал: – Предупреждение насчет возможности нападе­ния японцев. Но… знаете, что получилось?

– Ну?

– Представьте себе…

– Что? – Уайт топнул ногой. – Я вас когда-нибудь убью!

Камберленд потер подбородок и улыбнулся:

– Уилкинсон вежливо выслушал Макколла и отверг его предложение. Тогда Макколла пошел к контр-адмиралу Тернеру, но тот тоже сказал, что для тревоги нет оснований.

– Наши начальники будут всю ночь ждать сообще­ний о начале войны между Японией и Россией, – сказал сквозь зубы Пейдж. – Теперь они думают только об этом.

Они вышли в коридор. У лифтов толпились флотские и армейские офицеры, вызванные в неурочное время.

За дверью одной из комнат послышались звуки, по­хожие на револьверные выстрелы. Дверь открылась, на пороге показался раскрасневшийся Гейша. Он махнул рукой Уайту:

– Идите сюда и проходите прямо в кабинет контр-­адмирала Ингерсола. Там выставлено шампанское из банкетного фонда. С разрешения Хозяина. Там все соб­рались – Тернер, Уилкинсон, Сэффорд… Идите!

Кто-то втащил Гейшу в комнату и закрыл дверь.

– Уже начали праздновать, – усмехнулся Уайт. – По-моему, рановато.

Пейдж посмотрел на Уайта.

– Пойти выпить, что ли? – Он чмокнул губами. – Даровое шампанское. Хочу выпить за то, чтобы наши начальники поумнели и перестали бы дурачить самих себя.

Хлопанье пробок за дверью продолжалось.

5 декабря

Кита назначил Идэ встречу на втором этаже китай­ского ресторанчика на Ривер-стрит. Идэ явился точно в двенадцать.

Он чинно поклонился, принес извинение за совер­шенную в прошлый раз бесцеремонность и поблагодарил за все заботы – был безукоризненно учтив.

Но, закончив этикетную часть, резким тоном про­изнес:

– Вы передали мне Абэ, но все время вызываете его и даете разные поручения. Прошу больше не отвле­кать его. Он должен находиться у меня под рукой.

– Он мне тоже нужен, – сухо сказал Кита. – Я в по­рядке любезности представил вам возможность пользо­ваться иногда услугами Абэ. Но он мой человек, и я мо­гу распоряжаться им…

– Он уже посвящен в мои дела, следовательно, стал моим работником, – тихо произнес Идэ. – Я ему запре­тил являться к вам и предупредил: если ослушается, бу­дет уничтожен.

– Как вы смеете! – крикнул Кита. – Я решительно…

– Тише, – прошипел Идэ, – услышат внизу. Держи­те себя в руках. Абэ больше к вам не придет. С этим вопросом покончено. – Он вежливо поклонился. – Большое спасибо, я получил через Абэ японские консервы, очень тронут. Что вы хотели мне сообщить?

Кита взял себя в руки.

– А я благодарю за коралловое ожерелье для моей жены, большое спасибо. Должен вам сообщить неприят­ную новость. Эта студентка, Хаями Марико, с которой вы встречаетесь, связана с начальником контрразведки Уолшем.

– В отеле «Хавайан кинг», – сказал Идэ, скри­вив рот.

– Вы знаете?

– Я не такой уж разиня. Я приказал Абэ следить за ней, и он выследил. Значит, там явка контрразведки?

– Да. Девяносто девятый номер на втором этаже.

Идэ наклонил голову, как будто к чему-то прислу­шивался. Потом спокойно сказал:

– Придется ее немедленно зачеркнуть.

– Боюсь, что она уже сказала о вас и за вами уста­новлено наблюдение.

– Я ее еще не вербовал и никаких секретных раз­говоров с ней не вел. Вряд ли простое знакомство холо­стого мужчины с девицей может показаться американ­ской контрразведке подозрительным. Но все равно ее надо убрать. – Идэ пристально посмотрел на Кита. – Выходит, что вы подсунули мне американскую шпионку?

– Я не подсовывал ее. Вы сами просили.

– Вы должны были проверить ее.

– Ее завербовали после того, как она стала встре­чаться с вами. Это вы должны были проверить ее и раску­сить. А вы с непростительной…

Идэ перебил его:

– Во всяком случае, я благодарен вам за преду­преждение, приму меры.

– И как можно скорее. Проверяйте, нет ли слежки за вами. Берегите себя.

– Спасибо. И вы берегите себя.

Идэ откланялся и быстро ушел. Кита вызвал хозяина ресторанчика – японца и стал расспрашивать о том, что ему сказал Кюн при последней встрече. Разговор их прервал Моримура. Взглянув на него, Кита торопливо буркнул хозяину ресторанчика:

– Мы поговорим после. Идите.

Как только хозяин вышел из каморки, Кита опросил Моримуру:

– Началось? У вас такой вид…

– Я торопился. Идэ скоро придет?

Узнав о том, что Идэ уже был, Моримура с досады махнул рукой. Он только что с пристани, где виделся со связным – капитан-лейтенантом Томии, который заез­жал в Гонолулу на пароходе, идущем в Чили. Связной поделился самыми свежими новостями, просил передать их генконсулу Кита и Идэ.

Главные силы флота во Внутреннем море и части базовой авиации в районе Кюсю проводят с середины ноября ложный обмен радиограммами, чтобы создать у американцев и англичан впечатление, будто авианос­ное оперативное соединение вице-адмирала Нагумо находится в японских водах, а соединение тем временем на всех парах идет к Гавайям. Второго декабря из Иоко­гамы вышел пароход «Тацута-мару». Объявлено, что он направился в Сан-Франциско, с заходом в Гонолулу. Но капитану парохода вручили пакет, в котором содержался приказ: выйти в океан и начать делать петли с та­ким расчетом, чтобы к восьмому декабря оказаться у бе­регов Японии. В Токио и Иокогаме в последние дни по­явилось много матросов, якобы получивших увольни­тельные из военно-морской базы Иокосука. Матросы – переодетые солдаты гвардейской дивизии. Все эти меро­приятия должны дезориентировать американцев.

– Судя по местному командованию, – усмехнулся Кита, – они не ждут гостей.

Моримура сказал:

– Связной просил сегодня и завтра ночью давать предельно точную информацию о гавани с помощью бе­реговой сигнализации. И затем просил вручить Идэ вот эту зашифрованную записку – он знает шифр. Но запи­ску нужно передать только после того, как вы получите приказ о сожжении шифров.

Кита взял записку. Текст ее состоял из цифр и кон­чался тремя латинскими буквами QQQ.

6 декабря

Незадолго до полудня армейские дешифровшики пе­рехватили телеграмму из Токио за № 901 на имя посла Номура. Копия перевода «магии» была переслана для сведения в Т-бюро.

«Магия» гласила:

«1. Правительство тщательно рассмотрело предложения Америки от 26 ноября и в результате рассмотрения составило меморандум, являющийся нашим ответом Америке. Он будет послан телеграммой на английском языке.

2. Текст меморандума весьма большой. Будет разбит на 14 ча­стей. В полном виде текст вы будете иметь завтра, но точно пока сказать нельзя. Ситуация сейчас крайне деликатная. Прошу по полу­чении текста меморандума не оглашать его сразу.
3. Относительно времени вручения меморандума Америке вы будете извещены отдельной телеграммой. За это время просим пере­писать текст начисто и подготовиться к тому, чтобы передать мемо­рандум американской стороне сразу же после получения от нас указания.»

Затем стали поступать телеграммы с текстом мемо­рандума – в нем подводились итоги японо-американских переговоров. Текст меморандума был на английском язы­ке, перевода не требовалось. Поэтому армейские и флот­ские дешифровщики закончили обработку всех тринадцати частей довольно быстро – к девяти часам ве­чера.

Но четырнадцатой части с окончанием меморандума еще не было. Эта часть могла поступить в любой мо­мент. Поэтому всем работникам бюро было приказано от имени Уилкинсона сидеть на месте, никуда не ухо­дить. Субботний вечер был испорчен.

Приказание Уилкинсона передал всем Гейша. Он добавил:

– Придется, вероятно, сидеть до утра. Всем рекомен­дуется позвонить, куда надо, и отложить любовные сви­дания, назначенные на сегодняшний вечер.

Уайт дважды перечитал текст телеграммы № 901 и сказал Пейджу:

– Все ясно. Завтра из Токио пришлют телеграмму с точным указанием часа, когда следует вручить этот меморандум Хэллу. И в момент вручения будет объявлено о начале войны.

Камберленд что-то промычал. Пейдж смотрел на него и ждал. Наконец Камберленд изрек:

– Они сперва нападут, а потом провозгласят со­стояние войны.

– Это вошло у них в традицию, – согласился Пейдж.

Гейша наклонился к Уайту.

– А я сейчас был в секретариате Нокса. Ходят слу­хи, что японский объединенный флот под командованием адмирала Ямамото идет к Владивостоку. Уже прошел пролив Цугару.

Уайт покачал головой:

– Наверху ждут не дождутся… Sit pro ratione voluntas.

– А что это значит? – спросил Гейша.

– Из Ювенала, – объяснил Пейдж. – «Да будет во­ля моя вместо всяких резонов».

– Позвольте, сигнал же был, – сказал Гейша. – Мы перехватили его четвертого и вчера. И оба раза была сводка погоды насчет «северного ветра».

Вошел с папкой лейтенант из отдела Сэффорда.

– Какие новости? – спросил у него Пейдж.

– Из Лондона получено сообщение: крупное сое­динение японских крейсеров и транспортов направляет­ся к Малайе, – сказал лейтенант и вышел из комнаты.

– Эти сведения более правдоподобны, – Камбер­ленд кивнул в сторону Гейши, – чем его.

Гейша пожал плечами:

– Но разведывательная сводка, выпущенная шта­бом сухопутных войск неделю назад, остается в силе. Официальную установку армейцев разделяет и наше командование. И это теперь подтверждено перехвачен­ными сигналами. Японцы нападут на русских.

Пейдж потянулся и громко зевнул:

– Неужели придется вот так сидеть всю ночь и ждать окончания меморандума? А что делает началь­ство? Тоже сидит и ждет?

Гейша сказал, что все начальники: капитан первого ранга Уилкинсон, контр-адмирал Ингерсол и контр­адмирал Тернер – разъехались по домам. Первым уехал адмирал Старк; он сегодня пойдет с супругой в театр «Националь».

– А меморандум, над которым ребята Крамера кор­пели целый день, кто-нибудь из начальников читал? – спросил Уайт,

– Нет, – ответил Гейша, – Крамер отнес его Уилкинсону, но на нем все застопорилось. У армейцев тоже дальше начальника дальневосточного отдела полков­ника Банди не пошло. Ни Маршалл, ни Стимсон не чи­тали. Все ждут новостей по другой линии.

– А где Донахью? – удивился Пейдж, – Сегодня ни разу не заходил к нам.

Камберленд фыркнул:

– Ему не до нас. Все время торчит в отделе деши­фровки у капитана второго ранга Сэффорда. Оба ждут сообщений… о Владивостоке или Чите. Хотят узнать первыми.

– Час назад мне звонил корреспондент «Чикаго трибюн», – сказал Гейша. – Он узнал, что началось восстание в Сибири, повстанцы захватили Тюмень. В Москве идут уличные бои, город горит…

Раздался телефонный звонок. Уайт взял трубку. Звонили от Сэффорда – расшифрована новая «магия». Уайт попросил Гейшу сходить за ней. В телеграмме, да­тированной пятым декабря и отправленной генконсулом из Гонолулу министру иностранных дел в Токио, говорилось:

«1. 5-го прибыли три линкора, о которых сообщалось в нашей те­леграмме за № 239, посланной в пятницу утром. Предполагается, что эти линкоры 8-го выйдут из гавани.

2. 5-го «Лексингтон» и пять тяжелых крейсеров вышли из га­вани.
3. 5-го пополудни в гавани находилось: 8 линкоров, 3 легких крейсера и 16 эсминцев.»

Пейдж свистнул:

– «Лексингтон» вышел из Пёрл-Харбора! А до это­го ушел «Энтерпрайз». Там не осталось ни одного авиа­носца.

– И ни одного тяжелого крейсера нового типа, – сказал Камберленд.

Уайт захлопнул японскую книжку с яркой матерча­той обложкой и возмущенно произнес:

– Все начальники разъехались по домам и театрам, а нас держат. – Он кивнул головой Гейше. – Пойдите на рекогносцировку, узнайте, как дела.

Гейша вскоре вернулся с видом победителя. Он до­ложил, что флагманский адъютант Хозяина Уэллборн сперва вообще не хотел разговаривать. Но Гейша пока­зал ему фокус с канцелярскими скрепками, очень смеш­ной и не совсем приличный, специально для дам. Потом рассказал сногсшибательный анекдот насчет рим­ского папы и Греты Гарбо. Уэллборн совершенно раз­мяк от смеха и разрешил всем идти домой. А те, кто будут ночевать вне дома, должны оставить номера те­лефонов своих возлюбленных.

Уайт и Пейдж поехали в отель. Уайт прошел к себе и, приняв ванну, завалился спать. Его разбудил теле­фонный звонок. Снизу звонил портье: на имя Уайта при­шла телеграмма.

– Откуда? – спросил сердито Уайт.

– Из Гонолулу.

– Скорей принесите. Большое спасибо!

Негр-лифтер доставил телеграмму и получил два доллара. Отправитель – Айун Хаями. Уайт не сразу сообразил, что это мать Марико. Она сообщала, что вчера за Марико пришел молодой японец, она отпра­вилась с ним проведать подругу и с тех пор не возвра­щалась. Мать просила выяснить, не арестована ли Ма­рико. А может быть, стряслось более страшное. Необхо­димо принять срочные меры.

Уайт позвонил Донахью на квартиру. Тот еще не спал. Узнав, что это звонит Уайт, Донахью быстро спро­сил:

– Есть что-нибудь? Напали?

– Кто напал?

– Начали против русских?

– Нет, не об этом. Марико исчезла. Получил теле­грамму от ее матери.

– А я думал, что звонишь из бюро… Насчет твоей девицы говорил с Уолшем, он прилетел сегодня докла­дывать очень интересное дело. Обнаружена русская агентура во главе с хорошо замаскированным корейцем. А с твоей пассией Уолш порвал связь: подозревает ее.

– Он безмозглый идиот. Ее не могли арестовать? Может быть, Эф-Би-Ай? Надо срочно выяснить.

– Знаешь что?.. Там сейчас Шривер, он замещает Уолша. Вот это идея! Я позвоню ему и попрошу от тво­его имени разыскать ее. И скажу ему, что она твоя…

– Скажи, что она – моя невеста! – крикнул Уайт.

Помолчав немного, Донахью сказал серьезным тоном:

– Не думал, что дело зайдет так далеко… Ну что же, поздравляю, очень рад. Сейчас же закажу радио­телефонную связь и вызову Шривера. Можешь поло­житься на меня.

– Большое спасибо, Уолт. Ты – настоящий друг.

– Не волнуйся, Ник. Твою наяду найдем живой или ме… то есть найдем непременно. Спокойной ночи.

– А сегодняшнюю «магию» читал? Она означает, что разговоры закончены, дальше – «восточный ветер», «ураган».

– Не торопись с выводами. Сегодняшняя штука – изложение их позиции, подведение итогов перед новым этапом переговоров. Не пугай себя, Никки. Прими бром.

7 декабря

Начинался рассвет. Небо над океаном постепенно розовело и синело. Кита вытер лицо рукавом. Он был в фуфайке и холщовых штанах. Все остальные чины генконсульства тоже в грязных рубашках и штанах, испач­канных землей и копотью, напоминали дорожных рабо­чих или рыбаков, ремонтирующих шлюпки.

Жгли бумаги, папки, тетради и использованные ко­пирки на кострах, разложенных вокруг маленького пруда недалеко от задней веранды главного здания. Ра­боту начали после полуночи – как только получили из Вашингтона телеграмму с открытым текстом: «Сообщите, на какие торговые и географические журналы под­писаться на будущий год, список пришлите в трех экземплярах». Это означало: «Жгите все шифры и до­кументы, переходим на коротковолновую связь».

Пятилетний сынишка старшего шофера схватил пап­ку-скоросшиватель с красной кожаной обложкой и по­бежал к гаражу. Его догнал сын делопроизводителя – однолеток – и стал отнимать папку. Мальчишки упали на траву, завизжали. К ним подбежала машинистка, отняла папку и бросила ее в костер. На папке было вы­ведено тушью: «Секретные расходы за третий квартал».

На веранду вышел вице-консул Моримура и спросил у Кита:

– А как будет с портретом государя?

– Подождем. Все соберемся и совершим церемонию поклонения. – Кита показал на себя и на других. – В таком виде нельзя. Портрет будем предавать огню вместе с флагом.

Кита приказал всем чинам проверить личные архи­вы – письма от родных и знакомых из Японии и запис­ные книжки. Если там содержатся какие-либо сведения о положении в Японии – всё уничтожить. Ничто не дол­жно достаться противнику.

Нисина, сев на корточки, тщательно размешивал пе­пел потухшего костра. Он сказал подошедшей машини­стке:

– Я думал, что американцам покажутся подозри­тельными наши костры. А они совсем не обращают вни­мания.

– Полицейский, гаваец, спрашивал у привратника, а тот сказал, что жжет мусор и хворост. Полицейскому дали коробку сигар и альбом с эротическими гравюра­ми, и он ушел.

К Кита подошел Моримура:

– Там, у задней калитки, человек от Идэ. Говорит: Идэ не может прийти – просит передать, что надо.

– Кто этот посланец? Абэ?

– Нет, молодой японец. Сделал все три парольных жеста.

Кита вытер руки о штаны и передал Моримуре связ­ку ключей:

– Возьмите из стенного сейфа в моем кабинете ма­ленькую зеленую папку, там шифрованная записка на имя Идэ, которую привез позавчера связной. Дайте по­сланцу, пусть немедленно вручит Идэ.

– Что еще сказать Идэ?

– Пусть уничтожит все записи и бумаги. За каж­дый клочок, который попадется в руки врага, он отве­чает головой.

7 декабря

Уайт заснул только под утро, но вскоре его разбу­дил Пейдж. Он звонил из бюро:

– Я не хотел тебя будить и поехал сначала на ра­боту. Пришло окончание вчерашнего. Я уже вызвал всех, кроме Гейши – он не ночевал дома и оставил те­лефон своей бабушки. Заеду за тобой через полчаса.

Уайт принял холодный душ и, наскоро позавтракав, вышел на улицу. Его ждал Пейдж в машине.

Они поехали по совершенно пустынным улицам. У кафетерия около католической церкви выстроилась очередь желающих получить бесплатный воскресный завтрак. На лужайке сквера Лафайета резвились корич­невые белки. Негры-расклейщики, вооруженные щетка­ми на длинных шестах, мазали клеем стены домов и вывешивали новые объявления.

На столе Уайта лежали две переведенные телеграм­мы. Обе из Токио.

Первая – окончание меморандума, 14-я часть. В ней говорилось, что императорское правительство, убедив­шись в том, что дальнейшие переговоры бесполезны из-за позиции, занятой Америкой, прекращает таковые, о чем с сожалением извещает правительство Америки.

Вторая телеграмма гласила:

«Послу в Вашингтоне

№907

Чрезвычайно важная директива. Обоим послам надлежит пере­дать наш ответ американскому правительству (желательно государ­ственному секретарю) седьмого декабря в час дня по вашингтон­скому времени.»

Все столпились вокруг Уайта. Вошел Гейша с заспан­ным лицом и длинными узкими полосками пластыря на щеке. Уайт проверил переведенные телеграммы и поста­вил на них свой гриф.

– В час дня будет объявлена война, – хриплым от волнения голосом произнес Пейдж и вытер платком го­лову. – Они вручат Хэллу длиннущий меморандум и скажут: почитайте, сэр, эту писанину на досуге, и раз­решите объявить вам войну.

Камберленд покачал головой и хотел что-то сказать, но Гейша опередил его:

– Позвольте, в этой директиве сказано только: пе­редать в час дня меморандум. А насчет объявления войны ничего нет. Пейдж явно фантазирует.

– Точное указание часа вручения меморандума, – заговорил Камберленд, – означает… знаете что? Что в этот момент японцы начнут военные действия.

– Войны всегда начинаются в воскресные утра, – торжественно проговорил Пейдж.

– Как же они начнут военные действия здесь? – развел руками Гейша. – Адмирал Номура и его подчи­ненные выедут на лодках в Тайдл-бассейн и, гаркнув «банзай», дадут залп по Белому дому? Так?

Уайт хлопнул ладонью по телеграммам:

– Все ясно. В тот момент, когда в Вашингтоне бу­дет ровно час дня, они нападут где-нибудь. Но где?

Пейдж открыл атлас и нашел карту поясного вре­мени.

– Линия перемены дат… а это линия Гринвича…

– Нападение будет совершено там, – сказал Кам­берленд, – где в момент вручения меморандума в Ва­шингтоне будет раннее утро.

– Где будет уже достаточно светло, – заметил Пейдж, – чтобы было удобнее провести бомбежку.

– Когда у нас час дня, на Филиппинах час ночи, – сказал Камберленд. – Значит, не подходит. На Уэйке и Мидуэе тоже слишком рано, еще темно.

Уайт ткнул пальцем в карту:

– Вот тут будет семь тридцать утра – на Гавайях. Как раз подходит.

Пейдж кивнул:

– Правильно! В момент вручения меморандума они трахнут по Пёрл-Харбору.

– Если японцы и начнут военные действия против нас, – сказал Гейша, – то сперва разорвут дипломати­ческие отношения и лишь после этого объявят войну.

Пейдж показал на Гейшу:

– На него будут падать бомбы, а он будет твер­дить: не беспокойтесь, нам никто еще не объявлял войну.

Уайт взял обе «магии» и пошел к Донахью, но тот еще не явился на работу. Макколла был у себя – он не уезжал домой, ночевал в кабинете.

Прочитав обе телеграммы, Макколла сдавленным го­лосом произнес:

– Все ясно: война.

Уайт посмотрел на стенные часы:

– В час дня по местному времени, а в Пёрл-Харборе будет семь тридцать.

– Я тоже об этом подумал, – сказал Макколла и стал тереть виски.

Потом медленно встал, положил обе телеграммы в папку и взял под руку Уайта:

– Пойду искать кого-нибудь из командования. На­до скорей дать знать на Гавайи.

Уайт вернулся в бюро. Спустя некоторое время Гей­ша сходил к адъютантам Старка и сообщил, что никого из начальства еще нет. Уилкинсон и Ингерсол поехали в Маунт-Вернон играть в гольф, Тернер в церкви, а Хозяин ответил Макколла, что приедет в 9.30, после прогулки. Он, оказывается, еще совсем не читал вчераш­ние сводки и не знал ничего о меморандуме. Макколла побежал к армейцам. Там застал такую же картину – Майлс, Джероу и Банди в церкви, оттуда все поедут на стадион «Грифис», где будет интересный футбольный матч. А генерал Маршалл поехал кататься на лошади. Приедет на работу не раньше одиннадцати. Он тоже не читал вчерашних телеграмм.

– Как будто сговорились, – простонал Пейдж. – Через несколько часов начнется война, а начальство прохлаждается. Чудовищно!

– Их интересует одно: подтверждение той самой сводки погоды, – сказал Уайт. – Массовое помеша­тельство.

Из дешифровального сектора поступили еще три но­вые «магии». Уайт спросил:

– Насчет часа вручения меморандума была девять­сот седьмая?

– Да, – ответил Пейдж. – Есть продолжение?

– Девятьсот восьмая, девятая и десятая.

– Может быть, новые директивы?

Гейша вскочил и всплеснул руками:

– А вдруг насчет…

– Наверное, японцы захватили с воздуха Омск, – громко сказал Камберленд.

Все засмеялись. Телеграммы были короткие: их пе­ревели быстро.

В телеграммах № 908 и № 909 министр иностранных дел Того благодарил послов Номура и Курусу и всех чинов посольства за их усердную и самоотверженную работу.

А в телеграмме № 910 говорилось:

«После дешифровки наших телеграмм № 902, часть 14-я, 907, 908 909 и № 910 немедленно уничтожьте остающуюся у вас шифроваль­ную машинку и все шифры. Ликвидируйте также все без исключе­ния секретные документы.»

Уайт передал телеграмму Пейджу.

– Отнеси это Макколла. Надо сейчас же сообщить адмиралу Киммелу и генералу Шорту. Еще есть время. Сейчас десять, а на Гавайях половина пятого утра.

Пейдж выбежал из комнаты, за ним Гейша.

Уайт стал звонить Донахью домой. Донахью только что вернулся – после церкви был на теннисном корте.

– Уолт, скорей приезжай. «Восточный ветер». Со­вершенно точно.

– Сейчас приеду. Только не паникуй.

– Звонил в Гонолулу Шриверу?

– Да. Поднял его с постели. Он обещал принять срочные меры и просил позвонить ему позже.

– Когда?

– В восемь утра. Здесь будет половина второго дня. Сейчас приеду.

Уайт положил трубку. Вошел Пейдж, сел за свой стол и протяжно вздохнул.

– Послали предупреждение? – спросил Уайт.

Пейдж подпер голову руками и стал докладывать. Хозяин наконец-то прибыл на работу. Сейчас же к нему явился Макколла и предложил послать предупреж­дение на Гавайи. Но Старк сказал, что если и будет на­падение, то только на Манилу или Гуам, а там уже предупреждены. В общем, Макколла ничего не добился. Уилкинсон и Ингерсол еще не приехали в штаб. У ар­мейцев тоже царит спокойствие. Генерал Маршалл еще не закончил прогулку, он приедет не раньше половины двенадцатого. Ближайших помощников Маршалла тоже нет. Военный министр Стимсон и морской министр Нокс – дома, собираются к Хэллу, затем направятся вместе на стадион.

Уайт ударил кулаком по столу:

– Опоздаем! Не успеем предупредить Киммела и Шорта!

– Время идет… – Пейдж посмотрел на стенные ча­сы, потом на настольные. – Схожу еще раз к Маккол­ла. У меня сейчас лопнет сердце.

Он вышел из комнаты. Уайт позвонил Донахью до­мой. Женский голос ответил, что капитан третьего ран­га Донахью – Уайт не знал, что Донахью произведен в следующий чин, – поехал с визитом в бразильское посольство.

Уайт швырнул трубку и крикнул:

– Сволочи! Все сволочи!

Дверь открылась, показалась голова Гейши:

– Только что прибыл контр-адмирал Тернер, про­следовал к себе. Сейчас пришвартуется к столу. Попро­буйте, суньтесь к нему.

Уайт пошел в управление морских операций к адъ­ютанту Тернера и попросил доложить заместителю на­чальника управления, что у него очень срочное дело чрезвычайной важности.

Спустя несколько минут дверь бесшумно открылась. Вышел адъютант, за ним показалась изящная фигура Тернера. Он остановился в дверях, держа платок у виска.

– Мне сказали, что вы хотите сообщить что-то очень срочное и важное, – проговорил он с трудом и стра­дальчески поморщился. – О чем же?

– О предстоящем нападении японцев.

Тернер отнял платок от виска и громко спросил:

– Значит, сигнал был правильный?

Уайт махнул рукой:

– Речь идет не о том сигнале, о котором вы думае­те, а совсем о другом. С минуты на минуту японцы на­падут на нас… получен меморандум…

На лице Тернера появилась кислая гримаса:

– Ваши сводки я читаю и насчет меморандума знаю. Если у вас дело, идите к своему начальнику, Уилкинсону. У меня мигрень, а вы лезете…

Тернер сделал шаг назад и захлопнул дверь. Уайт посмотрел на адъютанта, прищурившего глаза, потом на дверь и громко сказал:

– Получился не тот ветер, а «восточный». Потому что вы все… – Он четко произнес непечатное слово и вышел в коридор.

***

[1] Все приведенные в повести расшифрованные радиограммы – подлинные.

[2] Эф-Би-Ай – сокращенно – Федерал Бюро оф Инвестигейишн – Федеральное бюро расследований США.

[3] «Джапы» – презрительная кличка японцев, употребляемая американскими расистами.

[4] Фут – единица измерения длины, равная 30,48 см.

[5] То есть правительством Чан Кай-ши, поддерживаемым американскими правящими кругами.

[6] Джимен – сотрудник Федерального бюро расследований (Эф-Би-Ай).

[7] Амбассадор – посол (англ.).

[8] Этот текст японской радиопередачи фигурирует в материалах Объединенной комиссии палаты представителей и сената США по расследованию событий в Пёрл-Харборе, работавшей с 15 ноября 1945 г, по 31 мая 1946г.

***

• По прочтении сжечь
• По прочтении сжечь. Вашингтонская «магия»
• По прочтении сжечь. Пёрл-Харбор

Telegram