ПЁРЛ-ХАРБОР
1
Стрелка часов неумолимо приближалась к цифре «1». Посол Номура ходил взад и вперед по кабинету. Он был одет для официальной встречи с Хэллом – в визитке и брюках в полоску, но на ногах оставались домашние туфли. Посол Курусу терпеливо сидел на диване и курил, но вскоре тоже не выдержал и стал кружить по комнате.
Телеграммы с текстом меморандума были доставлены в посольство с большим опозданием. Их получали в Вашингтоне в течение всего вчерашнего дня, но вместо того чтобы посылать телеграммы адресату по мере получения, администрация телеграфа накапливала их и доставила в посольство кипу депеш только к вечеру.
Расшифровка телеграмм заняла всю ночь. Затем надо было отпечатать текст меморандума начисто на английском языке для вручения американскому правительству. Однако прибегать к помощи машинисток было категорически запрещено. Токио специально предупредил об этом! Машинистки – особы женского пола, а этот пол не предназначен для хранения государственных секретов. Поэтому на рассвете воскресного дня – седьмого декабря – чины японского посольства в Вашингтоне, разделив между собой текст, засели за «ундервуды» и «ремингтоны» и стали печатать. Одни – указательными, другие – средними пальцами обеих рук.
Но в программу экзаменов на звание дипломатического чиновника не включено искусство машинописи. Поэтому печатание шло крайне медленно, и никакие поторапливания со стороны обоих послов не помогали. Наоборот, понукания нервировали и смущали переписчиков, пальцы их попадали не на те клавиши. А делать помарки было нельзя – в историческом документе, предъявляемом правительству другой страны, неудобно стирать резинкой буквы, а тем более забивать их. Приходилось вынимать испорченную страницу и закладывать новую.
Через каждые пять минут в комнату машинисток вбегали советник и первый секретарь, умоляющим шепотом повторяли: «Скорей, послы ждут!» – и сообщали, сколько минут осталось до часу дня – на этот час назначена встреча послов с государственным секретарем для вручения документа.
Готовые страницы по одной передавались в кабинет, где находились Номура и Курусу. Там в последний раз проверяли, нет ли опечаток, и некоторые страницы отсылали обратно для перепечатки.
К часу дня закончить печатание документа не удалось. Послу Номура пришлось попросить Хэлла отложить встречу до 1 часа 45 минут. Последняя страница меморандума была отпечатана ровно в 1 час 55 минут. К этому времени все посольство уже знало содержание трех последних телеграмм, полученных утром, – о том, что правительство благодарит всех за труды и приказывает уничтожить то, что до сих пор береглось как бесценное сокровище – шифровальную машинку и шифры.
Советник посольства, проверяя на ходу последнюю страницу, вбежал к послам. Номура схватил страницу, запихнул ее в папку и, вкладывая папку в портфель, заковылял к лестнице. Советник накинул на плечи адмирала пальто, кто-то из чиновников подскочил к послу со шляпой, но тот отмахнулся. Когда Номура усаживался в машину рядом с Курусу, подбежали с перепуганными лицами секретарь-драгоман и старшая горничная. В руках у горничной были ботинки – Номура чуть было не поехал к Хэллу в шлепанцах. С помощью горничной адмирал надел и зашнуровал ботинки. Курусу вдруг стал хлопать себя по карманам – обнаружил, что нет платка. Номура сердито крякнул и приказал шоферу ехать.
Послы прибыли в государственный департамент в начале третьего. Их заставили ждать 20 минут. За это время государственный секретарь закончил чтение последней сводки с полным текстом документа, который ему должны были вручить японские послы.
Войдя в кабинет Хэлла, послы молча поклонились и подошли к столу. Хэлл молча показал им на кресла, и они сели. Номура открыл портфель, извлек папку и протянул ее Хэллу. Тот раскрыл папку, сделал вид, что читает текст, небрежно перелистал страницы меморандума и, захлопнув папку, слегка дрожащим голосом произнес:
– За полвека моей государственной деятельности я не видел еще подобного документа, наполненного таким количеством… – он вдохнул воздух и посмотрел в упор на адмирала, – гнусной лжи и грубых искажений.
Хэлл слегка привстал и дернул подбородком. Послы поднялись, оправили фалды сзади, молча поклонились и пошли к дверям. Выйдя в коридор, они увидели, что их ждет лифт – старичок лифтер держал дверцу открытой. Он, очевидно, знал, что на этот раз послы не задержатся.
Номура и Курусу спустились вниз, в холл, и взяли у гардеробщика пальто. Никто из чиновников азиатского отдела не провожал их.
Вернувшись в посольство, послы поднялись по главной лестнице и прошли в гостиную. Номура швырнул пальто на рояль, а Курусу прямо в пальто плюхнулся в кресло, засунул руку в карман и нашел там платок.
В гостиную вошел морской атташе и оставил дверь открытой. В соседней комнате гремел радиоприемник: передавали сообщение о налете японских бомбардировщиков на базу тихоокеанского флота США.
Жена советника с поклоном вошла в комнату, поставила на столик чайник и чашечки и, поклонившись, вышла. Номура налил чай себе и Курусу. Оба стали пить с громким прихлебыванием, послав к черту западный этикет.
Со стороны коридора доносилось гудение электрической бумагорезки. В ней перемалывались шифранты и дешифранты. Номура посмотрел на портрет императора над роялем, встал и поправил сзади фалды. Курусу снял пальто и тоже встал навытяжку. Оба посла одновременно отвесили поясной поклон изображению императора в парадном мундире и в каскетке с белым султаном.
2
Донахью посмотрел на часы.
– Сейчас без четверти два. По гавайскому времени – восемь пятнадцать утра.
Уайт с нетерпением ждал. Сержант-телефонист отнял трубку от уха и доложил:
– Готово. У аппарата капитан-лейтенант Шривер. Слышимость неважная.
Донахью взял трубку:
– Это вы, Шривер? Говорит Донахью. Слышите меня? Передаю трубку Уайту, он сходит с ума.
Уайт схватил трубку, взглянув с благодарностью на своего друга. Тот сделал для Уайта все – добился в конце концов разрешения у контр-адмирала Нойза использовать его личный телефон особого назначения.
– Энди, доброе утро! Это я, Уайт. Как дела насчет… Алло, алло!
Уайт подул в трубку, но ничего не было слышно. Затем раздался какой-то свист, потом треск, опять свист и наконец сквозь шум донесся голос Шривера:
– Алло, это Ник? Разговор прекращаю, у нас ад…
– Что?
– Ад, ад! Японские самолеты… минут десять тому назад начали. Все горит, все к черту!
Снова затрещало в трубке – все громче и громче. Уайт повернулся к Донахью и крикнул:
– Японцы бомбят Пёрл-Харбор! Недавно начали.
– Бомбят? – Донахью приоткрыл рот и поднес руку ко лбу. Потом потряс головой. – Н-не понимаю… Ведь был же сигнал… тот самый. Мы не могли спутать.
– Нет, спутали! – заорал Уайт.– Спутали!
– Надо сообщить, – пробормотал Донахью. – Идем.
Донахью побежал к Уилкинсону, а Уайт – в бюро. Дверь бюро была закрыта на ключ, все куда-то ушли. Вероятно, уже узнали обо всем и помчались в управление связи или в адъютантскую Хозяина.
Уайт направился в дешифровочный сектор. У лестницы его окликнул Донахью:
– Никки, мне приказано лететь на Гавайи. У Уолша гнойный аппендицит, его отвезли в госпиталь. Я сказал насчет тебя. Будешь допрашивать пленных японцев.
– А ты?
– У меня будет другое дело.
– Какое?
– После скажу.
– Когда летим?
– Через несколько часов. Приказано взять еще одного знающего японский. Кого возьмем?
– Пейджа.
– Великолепно. Разыщи его и лети ко мне.
Уайт протянул ему руку.
– Уолт, спасибо тебе за все, ты настоящий друг.
Донахью скорчил гримасу:
– Соберись поскорей.
3
Уже светало, когда они прилетели на аэродром в юго-западной части острова Оаху. Этот маленький учебный аэродром пострадал не так сильно, как другие. Их встретил Шривер. Он был без фуражки, в рубашке морского пехотинца и в брюках, изодранных и испачканных кровью и копотью. У остальных чинов флотской контрразведки был такой же вид.
– Ранены? – вскрикнул Донахью, спрыгнув с трапа на траву.
Шривер устало улыбнулся:
– Нет, помогал перетаскивать убитых и раненых.
– Арестовали того корейца?
– Какого?
– Как какого? Главаря красной агентуры.
Шривер дернул плечом:
– Ах вы вот о чем. Это дело ведет Эф-Би-Ай. Не знаю.
Донахью хлопнул себя по бокам:
– Как не знаете? Это же очень важное дело!
– Сейчас надо заниматься не этим.
– Везите меня прямо в Эф-Би-Ай.
Шривер показал на машину:
– Хорошо. Мы поедем не в Пёрл-Харбор, там сейчас орудуют санитары, саперы и пожарники, а в Гонолулу. Моя оперативная группа обосновалась в здании японской школы. Я держу связь с армейской контрразведкой и местным отделом Эф-Би-Ай.
По дороге в Гонолулу Шривер рассказал о том, как все произошло вчера, седьмого декабря.
Утро выдалось замечательное – ни одного облачка, никакого ветра. Гавань напоминала озеро в парке. Как положено в воскресенье, сигнал побудки на кораблях дали позже – в семь. После утренней поверки большинство офицеров и матросов собирались сойти на берег. На набережной и на всех улицах, ведущих к причалам, столпились легковые машины, автобусы и грузовики. Во многих машинах сидели женщины и дети. Они приехали встречать мужей и отцов.
Сигнал подъема флага был подан без пяти восемь. Прозвучали горны. И как только они замолкли, над островом Форд послышалось жужжание. Через несколько секунд со всех сторон показалось множество самолетов. Все они летели прямо к гавани, плотно забитой кораблями. Она напоминала раковину кухонной мойки, заставленной посудой после званого ужина.
Только успели подумать, что это за самолеты, как вдруг некоторые из них стремительно снизились. На их крыльях отчетливо виднелись красные круги – японские опознавательные знаки. И в тот же момент посыпались бомбы и торпеды на линкоры, пришвартованные друг к другу у причалов острова Форд. Затем – на остальные корабли, стоящие на рейде и в доках. Через несколько минут взорвался линкор «Аризона». Его артиллерийский погреб взлетел на воздух. Нефть, выброшенная во все стороны из цистерн, воспламенилась. Четыре торпеды попали в «Оклахому» – там перед поверкой открыли все двери и люки. Их не успели задраить. Линкор перевернулся на глазах у всех килем вверх, почти никто из экипажа не спасся. Гавань, где несколько минут назад царило безмятежное спокойствие воскресного утра, мгновенно превратилась в бурлящий, полыхающий кратер гигантского вулкана.
Одновременно с налетом на корабли были атакованы аэродромы армейской и флотской авиации. В последние дни в Гонолулу распространились слухи о том, что на всех островах готовится нападение японской «пятой колонны» на военные объекты. Поэтому на всех аэродромах самолеты были установлены аккуратными, плотными рядами, чтобы их легче можно было охранять от диверсантов.
Но вместо земных диверсантов нагрянули небесные. Они расстреливали в упор и сжигали на земле самолеты, расставленные так, чтобы служить идеальными мишенями. Аэродромы Хикэм, Эва, Уилер, Канеохэ, Бэлоуз и Халеова превратились в огромные костры, роль хвороста в которых выполняли несколько сот американских самолетов.
Атаки с воздуха продолжались до 9:20. Сделав все, что можно было сделать, японские самолеты улетели. Базы тихоокеанского флота Америки как не бывало. Теперь это бухта, забитая железным ломом и трупами.
Потери еще подсчитываются. Уже известно, что убито и ранено около четырех тысяч моряков и армейцев; потоплено четыре линкора и четыре основательно потрепаны; несколько крейсеров и эсминцев тоже пострадали. Японцы потеряли два десятка самолетов и несколько подлодок. В общем, американский флот получил удар в челюсть в первые же секунды схватки. Какое счастье, что двух авианосцев и пяти тяжелых крейсеров нового типа в это утро не оказалось в гавани!
Рассказ Шривера потряс всех. Донахью спросил:
– Сколько взято в плен?
– Кого? – спросил Шривер.
– Японских офицеров и солдат.
– Ни одного. Но по приказу из Вашингтона взяли в плен почти всех местных японских жителей. На них отыгрываются.
– У меня вопрос, Энди, – сказал Уайт. – Здешнее командование было предупреждено о возможности нападения?
Шривер ответил:
– Адмирал Киммел получил двадцать седьмого ноября телеграмму от Старка о том, что переговоры зашли в тупик и что японцы могут предпринять агрессию в отношении Филиппин или владений Англии и Голландии в южных морях.
– А против Пёрл-Харбора? – спросил Пейдж.
– Нападение на базу тихоокеанского флота совсем не предусматривалось.
– У нас считалось… – начал Донахью, но Уайт перебил его:
– И больше не было никаких предупреждений?
Шривер невесело усмехнулся:
– Было. Двадцать девятого ноября генерал Маршалл прислал нам для сведения разведывательную сводку штаба сухопутных войск. В ней говорилось, что в течение ближайших месяцев Япония нападет на Россию.
– Гениальная сводка, – процедил сквозь зубы Пейдж. – За одну эту сводку надо Маршалла, Джероу, Майлса и прочих генералов отдать под суд.
– Значит, никаких предупреждений насчет возможности нападения на Пёрл-Харбор не было? – продолжал допытываться Уайт.
– Были еще два. – Шривер кивнул в сторону Донахью. – Вы, наверное, знаете.
– Знаю, – сказал Донахью. – Как только мы перехватили «магию» о том, что в час дня японцы предъявят нам ультиматум и что из Токио предложили уничтожить шифровальную машинку, генерал Маршалл приказал командующему Гавайским военным округом генерал-майору Шорту принять меры предосторожности. Адмирал Старк, тот вообще не счел нужным предупредить адмирала Киммела…
– Шифровка Маршалла пришла сюда вполне своевременно, – сказал Шривер. – Спустя шесть часов после налета японцев…
– Сволочи! – крикнул тонким голосом Пейдж. – Четыре тысячи убитых и раненых и погибший флот на их совести! Их надо…
– Только без истерики, – остановил его Донахью. – Надо разобраться как следует.
– Да, надо разобраться как следует, – сказал Уайт. – Виновата в первую очередь верхушка нашего армейского и флотского командования.
– Какие-то идиоты вбили себе в голову, что малая глубина Пёрл-Харбора исключает возможность торпедных атак, – сказал Шривер. – Но японцы доказали обратное. Наши линкоры пострадали больше всего от торпед.
– Одни идиоты успокаивали себя, – подхватил Пейдж, – а другие идиоты повторяли это.
– Слушайте вы, Пейдж, – вспыхнул Донахью.
Уайт крикнул:
– Молчи, Уолт! Шривер и Пейдж правы, абсолютно правы! Наши начальники проявили стратегическое недомыслие…
– Политическую и стратегическую слепоту! – крикнул Пейдж.
– Правильно! – сказал Уайт. – Материалов у нас было больше чем достаточно. Подумать только! Ведь мы изо дня в день читали архисекретные японские телеграммы, из которых было видно, что Япония готовится к нападению на нас. Даже самый беспросветный кретин мог понять, что готовится атака, и именно на базу тихоокеанского флота.
– А этого Старк и компания не понимали, – сказал Шривер. – У них был затуманен рассудок. И у вас тоже, Донахью. Не отмахивайтесь. А рассудок у наших шефов был затуманен потому, что они страстно хотели нападения Японии на некую страну. И эта страсть ослепляла их.
Донахью усмехнулся:
– А я распинался перед начальством за вас, Шривер, доказывал, что у вас стопроцентный американский образ мыслей. И добился того, что вас назначили сюда. Но с такими убеждениями, как у вас, неудобно быть в контрразведке.
Шривер отвесил поклон:
– Могу вас успокоить. Я уже подал рапорт, чтобы меня послали на театр военных действий. Сидеть здесь и с храбрым видом допрашивать японских парикмахеров и прачек я не намерен.
Матрос-шофер круто затормозил машину. На дороге стояли офицеры и солдаты в шлемах. Шривер предъявил служебное удостоверение, а Донахью, Уайт и Пендж – специальные пропуска на Гавайи, выданные им в Вашингтоне. Машина поехала дальше.
Уайт сказал:
– Наши шефы сами сбили себя с толку – ждали другого ветра.
– Но ведь были же сигналы, черт возьми! – крикнул Донахью. – Четвертого и пятого, два дня подряд. Бесспорные сигналы.
– Мы не знаем, в чем дело, – сказал Пейдж. – Надо будет разобраться в этом. Или мы перепутали, или японцы перепутали, или они подсунули нам дезу[1].
– Чушь, – возразил Донахью. – Тогда надо признать, что вся «магия» была дезой.
Шривер мотнул головой:
– Нет, «магия», конечно, не была дезой. Такой вывод абсурден.
– В общем, неизвестно, в чем дело, – сказал Уайт. – Но ясно одно: наши стратеги смотрели в другую сторону и подставили Пёрл-Харбор под удар. И все это получилось потому, что они, так же как Трумэн, Тафт, Най и другие, ненавидят Россию и готовы терпеть нацистов.
– Это верно, – подтвердил Шривер. – Они напрягали зрение, чтобы разглядеть во мраке ночи очертания японских бомбардировщиков и авианосцев, подкрадывающихся к Владивостоку, и старались не думать о том, что японцы могут подкрасться в другом направлении…
– Ключ вопроса заключается в отношении к нацистам, – сказал Пейдж. – Наши шефы считают, что гитлеровский рейх им ближе, чем красная Россия.
Донахью пожал плечами:
– Ну и в компанию я попал! Не флотские офицеры, а свихнувшиеся комнатные демагоги с Гринидж-виллидж.
– Не мы свихнулись, как такие; как вы, – отпарировал Шривер. – Мы рассуждаем, как нормальные, честные люди, для которых борьба с коричневой чумой – священная обязанность.
– Фюрер и дуче через несколько дней объявят нам войну, это неизбежно. Короче говоря, – Пейдж взмахнул рукой, – я сегодня же подам рапорт. Буду проситься в азиатский флот.
– Я тоже, – сказал Уайт. – «Магия» кончилась. Теперь надо воевать. Поедем на Гуам или Филиппины.
Он наклонился к Шриверу и тихо спросил:
– Что-нибудь выяснил! насчет Хаями Марико?
Шривер ответил шепотом:
– Я разговаривал с ее мамашей. Оказывается, за Марико приходил какой-то японец, кажется, студент. И больше она не возвращалась. Откровенно говоря, боюсь за нее. Не расправился ли с ней Акино.
Уайт схватил Шривера за руку:
– Надо скорей взять Акино!
– Ищем его. Вчера днем взяли генконсула Кита и его помощников. Они говорят, что не знают, кто такой Акино. Не понимаю Уолша. Он поверил этой истории с корейцем-аптекарем и решил, что действительно раскрыли советскую шпионскую организацию. И думал только об этом. Не замечал, что у него под носом орудуют настоящие шпионы. Спасибо Макколла, мы получили от него копию «магии» от третьего декабря – копию телеграммы здешнего генконсула об условных сигналах для подлодок.
– Условные сигналы насчет состояния гавани? – спросил Пейдж.
– Да. Я сразу же установил наблюдение за домами и яхтами в Раникай и Калама и обнаружил подозрительного немца – члена нацистской партии Кюна. При аресте у него нашли кодированные записи, и он признался во всем. И дочка его – хозяйка косметического салона – тоже японский агент. У Эф-Би-Ай, оказывается, уже давно имелись сведения о Кюне, но на него смотрели сквозь пальцы. Гувера интересуют не нацистские шпионы, а другие…
– Он тоже порядочная… – Пейдж не договорил.
Из домика у развилки дорог показались люди в штатском и приказали остановиться. Это были сотрудники Эф-Би-Ай и полицейские. Они проверяли очень тщательно – даже обыскали машину. Заявление Шривера о том, что он исполняет обязанности начальника флотской контрразведки на острове Оаху, не произвело никакого впечатления на подчиненных Гувера. Зато записочка с подписью Эдварда Тама, заместителя начальника Эф-Би-Ай, которую предъявил Донахью, возымела действие. Ему немедленно дали машину, и он умчался в город, сказав Уайту, что остановится в отеле «Сарфрайдер».
Полицейский инспектор позвонил куда-то и сообщил номер удостоверения Шривера и его приметы. Спустя полчаса прибыл уполномоченный отдела Эф-Би-Ай в Гонолулу – коренастый брюнет с хриплым голосом; от него разило виски. Он представился: специальный агент Федерального бюро расследований на Оаху Сидней Баллигант.
Подойдя к Шриверу, он сказал:
– Мы как раз ищем вас, капитан. К вам в школу привезли Кита и прочих. И Кюна с дочкой. – Он сипло захохотал. – Надо всех заставить сделать харакири.
– А Акино? – спросил Уайт.
Баллигант покосился на Уайта и буркнул:
– Не все сразу. Еще не поймали.
– А Хаями Марико, студентку?
– Нет.
Шривер скомандовал:
– Поехали!
Все сели в маленький грузовик и направились в город. Пейдж сказал:
– Донахью, наверное, будет допрашивать здешних начальников. Чтобы свалить на них всю вину.
– Расследование надо начать в Вашингтоне, – сказал Уайт. – И первыми надо допросить Маршалла и Старка. У них было достаточно времени, чтобы предупредить местное командование.
Шривер вытащил из заднего кармана брюк замусоленную записную книжечку.
– Нападение японцев вовсе не было неожиданным. Мы могли в значительной степени смягчить бедствие, если б приняли нужные меры. У меня тут кое-что записано.
4
Шривер стал пояснять свои записи.
Первый факт.
Седьмого декабря около четырех утра – за четыре часа до нападения – тральщик «Кондор» обнаружил в двух милях от Пёрл-Харбора японскую подлодку. Началась охота, в ней приняли участие эсминец «Уорд» и патрульный бомбардировщик. В 6.53 командир эсминца известил о потоплении японской подлодки дежурного по району. Тот доложил об этом оперативному дежурному штаба флота. Но почему-то адмирал Киммел узнал о потоплении японской подлодки только за несколько минут до начала воздушной атаки.
Второй факт.
Седьмого декабря в 6.50 с авианосца «Энтерпрайз», находившегося в двухстах милях от Пёрл-Харбора, было замечено большое соединение самолетов, летевших в сторону Гавайев. Командир авианосца контр-адмирал Гонзалес не счел нужным проверить, что это за самолеты. Потому что Гонзалес – близкий друг Ингерсола и Тернера, – вероятно, знал от них о сигнале в виде сводки погоды и ждал нападения японцев, но только не на Америку. Он никак не мог допустить, что эти самолеты – японские. Пошли Гонзалес свои самолеты на перехват японских, и утро седьмого декабря в Пёрл-Харборе было бы совсем иным.
Третий факт. Самый вопиющий.
Накануне японского налета штаб противовоздушной обороны распорядился, чтобы все радарные установки к 7.00 прекратили работу, так как наблюдение за воздушной обстановкой в это воскресенье было поручено радарному пункту около аэродрома Моклеове.
Радиометристы были точны. Ровно в семь, и не минутой позже, они выключили свои станции, собрали планшеты, заперли в сейфы бумаги и отправились на воскресный отдых.
Кроме установки возле аэродрома Моклеове работать продолжал лишь один пункт – радар на горе Опана, самой северной точке острова Оаху. Здесь специалист третьего класса Джозеф Локкард обучал работе на станции рядового Джорджа Эллиота.
Они уже собирались выключить радар и последовать примеру товарищей, когда в 7:02 Эллиот заметил на экране движущиеся точки. Их было очень много, и они быстро приближались с северо-востока. Более опытный Локкард тут же заменил стажера и сам сел за радар. Эллиот перешел к планшету.
Они посовещались немного, после чего телефонировали в информационный центр в форт Шафтер. На вызовы по боевой линии никто не отвечал – пришлось переключиться на общий телефон.
Трубку снял капрал Макдональд. Зевая на каждом слове, он спросил, какого дьявола им надо, обозвал их болванами и посоветовал не портить утренний сон начальству в день отдыха.
Локкард и Эллиот не выпускали из поля зрения таинственные цели. Это могли быть только самолеты. Они находились уже примерно в 130 милях от Оаху и летели со скоростью 150 миль. Забыв о завтраке, радиометристы с ужасом наблюдали за экраном.
В 7:15 Эллиот схватил телефонную трубку и снова позвонил в информационный центр. После долгих препирательств Макдональд наконец смилостивился.
– Ладно, соединяю с дежурным. Только потом на себя пеняйте, болваны вы эдакие!
Эллиоту ответил лейтенант Кермит Тайлер, только что принявший дежурство. Спокойно выслушав Эллиота, сказал: «О’кэй!» – и положил трубку. Перед дежурством Тайлер от кого-то слышал, что из Калифорнии должны прилететь бомбардировщики «Б-17», направляющиеся на Филиппины, и самолеты с авианосца «Энтерпрайз», идущего к Гавайям.
Это произошло в 7:29.
Эллиот и Локкард следили за самолетами до тех пор, пока они не приблизились на 22 мили к Пёрл-Харбору. После этого вместо изображений на экране замелькали какие-то полосы, пунктиры и пятна – цель исчезла.
В течение целого часа радар Локкарда и Эллиота показывал японские самолеты, летевшие на Пёрл-Харбор. Но никаких мер не было принято, абсолютно никаких.
– Надо всех судить, – сказал Пейдж, – и вашингтонских, и местных командиров. За преступную беспечность.
– И вынести беспощадный приговор, – сказал Шривер, запихивая записную книжку в карман.
5
Во дворе школы сидели на скамейках и прямо на земле арестованные японцы. Среди них были дети, подростки и старухи. Всюду чемоданы, узлы, ящики – имущество, которое им разрешили взять с собой.
В углу двора соорудили отхожее место для арестованных – бамбуковые шесты с прибитыми к перекладине соломенными циновками. Оттуда шла нестерпимая вонь.
Возле большой бочки с водой посередине двора лежали вповалку на одеялах молоденькие девицы в одинаковых серых платьях.
– Телефонистки, – сказал Шривер. – У нас в Гонолулу большинство телефонисток японки; они знают и английский, и восточные языки. Многие из них уроженки Гавайев, никогда не были в Японии, американские подданные со дня рождения. Я сомневаюсь, что эти юные создания – шпионки и диверсантки, но местное Эф-Би-Ай уверено в том, что они состояли в «пятой колонне». У сотрудников Эф-Би-Ай так много работы сейчас, что им пришлось передать часть девочек мне.
– Надо заниматься настоящими врагами, – сказал Пейдж, – а не этими соплячками. Отпустите их домой.
Шривер развел руками:
– Из Вашингтона приказали интернировать всех японцев поголовно. Их родителей тоже схватили и отвезли в лагеря. Надо сделать так: для проформы допросить девочек, снять с них обвинение и перевести на положение обычных интернированных.
У входа в школу Шривера встретил лейтенант морской пехоты и бойко доложил:
– Чинов консульства поместили в классах на втором этаже, а Кита – в физическом кабинете. Он требует, чтобы ему дали японские консервы и чай. Грозится объявить голодовку.
– Дайте ему все, что он просит, кроме цианистого калия. Пусть лопает осьминогов и морских ежей сколько влезет. Мне надо установить с ним перед допросом хорошие отношения.
– А мне давайте Кюнов – папу и дочку, – сказал Пейдж. – Я им выложу свое мнение о Гитлере и Геббельсе.
– Прошу вас, сперва займитесь девочками. – Шривер улыбнулся. – Допросите их всех вместе, пусть отвечают хором, нараспев, составьте подобие протокола, накормите сосисками и мармеладом, и мы отправим их в парк Моаналуа. Там лагерь для интернированных. Оттуда через справочное бюро они разыщут своих мамаш.
Уайт вызвался допросить Локкарда и Эллиота и записать их показания.
– Ладно, но сперва займитесь поисками Акино и студентки. – Шривер подозвал сержанта морской пехоты. – Зигмунд, поедете со старшим лейтенантом Уайтом, выполняйте его приказания, как мои. Проверьте личное оружие.
– А как мы будем искать Акино? – спросил Уайт. – С чего начать?
– Сержант Зигмунд Астемборский в курсе дела. Садитесь в машину, побывайте во всех местах, где собраны японцы, и проверьте списки. – Шривер положил руку Уайту на плечо. – Я искал Марико во всех списках и не нашел. А мы ведь взяли под стражу почти всех японцев. Очень боюсь за ее судьбу. Надо быть готовым к худшему.
Красивый сероглазый сержант сказал:
– В первую очередь поедем в японский клуб на Нууану-авеню, потом в ресторан «Кантьоро». Там находятся те, кого взяли сейчас же после налета. Начнем с них. А потом заедем в аптеку Ан Гван Су, может быть, он что-нибудь знает.
6
В японском клубе и ресторане «Кантьоро» Акино и Марико не оказалось. Заехали и в аптеку на Маунакеа-стрит. Выяснилось, что корейца – владельца аптеки – арестовали три дня назад и что Хаями Марико в последнее время совсем не показывалась. Весь день Уайт и сержант Астемборский ездили по всем пунктам, где были собраны японцы, и проверяли списки.
К вечеру они вернулись в школу. Во дворе еще сидели японцы, женщин и детей уже не было – Пейдж уже рассортировал большую часть задержанных. Уайт прошел в учительскую на третьем этаже и нашел там Шривера. Он брился.
– Ну, как? – спросил Шривер и, не дожидаясь ответа, добавил: – Сейчас поехали за Акино.
– Нашли его? – вскрикнул Уайт.
– Я припугнул Кита, и он сказал, где прячется Акино.
– А где Марико? – с трудом выговорил Уайт.
– Узнаем от Акино. Идите подкрепитесь, может быть, придется провести еще одну бессонную ночь. Между прочим, я проверил по всем линиям и выяснил, что Марико никакого отношения к секретной работе ни у нас, ни у японцев не имела. Но Уолш почему-то считал ее японским агентом, а Кита и Акино – нашим.
Уайт пошел в подвальный этаж, где была устроена столовая, выпил две чашки густого черного кофе и сейчас же вернулся наверх. Он спросил у Шривера:
– Как вы ухитрились откупорить Кита?
– Я предъявил ему копии его шпионских телеграмм о состоянии гавани и сказал, что общественное мнение Америки крайне возбуждено предательским нападением на Пёрл-Харбор и гибелью многих тысяч мирных жителей в результате взрыва складов с боеприпасами…
– А сколько погибло?
– Насчет взрыва складов и гибели жителей я сымпровизировал. Я сказал еще, что американцы требуют предельно сурового наказания тем, кто, прикрываясь дипломатической неприкосновенностью, проводил шпионскую работу и обеспечил успех бандитского нападения. Поэтому придется вас, уважаемый генеральный консул, отправить на электрический стул. Это почти неизбежно. Он тогда спросил, почему я употребил слово «почти». Я пояснил: если он ответит на некоторые наши вопросы и окажет тем самым содействие в выяснении некоторых фактов, то сможет рассчитывать на нашу признательность, которая выразится в том, что мы приложим все старания к тому, чтобы… и так далее. Словом, наша беседа пошла в нужном направлении. Затем мы пообедали вместе, нам привезли обед из китайского ресторана. Потом я опять стал говорить о том, что общественность требует его смерти и какие мнения высказывают конгрессмены. В конце концов к вечернему чаю Кита спустил флаг – стал понемногу выдавливать из себя показания. Сказал, где надо искать Акино. Мы послали людей. Недавно мне позвонили – Акино арестован.
Уайт стал рассказывать о своих безуспешных поисках. Его рассказ был прерван шумом машины, въехавшей во двор, криками и звоном разбитого стекла. Шривер торжественно объявил:
– Акино-сан, собственной персоной!
7
Уайт подскочил к окну. У входа происходила свалка – несколько солдат пытались утихомирить японца. Несмотря на отчаянное сопротивление, его втащили в здание.
Спустя несколько минут японца приволокли в учительскую. Двое солдат крепко держали его за руки, третий – за шиворот. За ними вошел тяжело ступая Баллигант. Во рту у него торчала огромная сигара.
– Этот самурай здорово дерется, – прошамкал Баллигант и вынул руку из кармана – она была обвязана платком.
– Вы ранены? – спросил Шривер.
– Чуть не откусил палец. – Баллигант вынул сигару изо рта и облизал ее. – Мы стали обыскивать его в машине…
Уайт пристально вглядывался в арестованного и вдруг громко вскрикнул:
– Вот так встреча! Старый знакомый!
– То есть как? – удивился Шривер.
– Это не Акино, а капитан-лейтенант Идэ. Мы с ним ехали однажды…
– В Японии? – спросил Шривер.
– Нет, на пароходе. Помните тридцать девятую каюту, капитан-лейтенант Идэ?
Идэ вытянул шею и пристально посмотрел на Уайта. Тот продолжал:
– С вами еще ехал капитан-лейтенант Терано. И вы везли сокровище в чемодане…
Идэ вздрогнул и скрипнул зубами. Уайт понизил голос до шепота:
– Вы клали ниточку около чемодана… и наклеивали бумажку. Она была в нижнем ящике ночного столика.
Идэ дернулся и громко застонал сквозь стиснутые зубы. По его щекам покатились слезы.
– Держите крепче, – сказал Баллигант солдатам и, вытащив из кармана клочок бумажки, протянул ее Шриверу. – При обыске нашли у него. Не хотел отдавать – орал, будто его режут…
Издав отчаянный вопль, Идэ лягнул изо всех сил стоящего сзади солдата, выдернул правую руку и бросился на Шривера. Тот отшатнулся и, повалив стул, упал на пол. Идэ подмял его, выхватил бумажку и запихнул в рот, но Уайт успел вырвать половину листочка. Баллигант и солдаты навалились на Идэ и оттащили его в сторону. Японец вдруг перестал сопротивляться, весь обмяк, будто из него выпустили воздух. Его подняли, держа за руки и ворот пиджака, и бросили на стул. Баллигант размахнулся и ударил Идэ по щеке.
– Не смейте! – крикнул Шривер. – Отойдите в сторону.
Уайт передал Шриверу клочок. На нем были написаны пятизначные цифры и три буквы QQQ.
– По-видимому, очень важный документ, – сказал Шривер. – Жалко, что половина пропала. Скажите, Идэ, что тут написано?
Идэ пошевелил губами, сплюнул кровавую слюну и произнес не разжимая зубов:
– Такие вопросы японским офицерам задают только идиоты.
– Не скажете?
– Нет.
– Будете отвечать на вопросы?
– Прикажите, чтобы освободили руки. Я офицер, а не бандит.
– Не будете буйствовать?
– Нет. Обещаю.
Шривер приказал Баллиганту и солдатам отойти на шаг от Идэ.
– Где Хаями Марико? – спросил Шривер.
– Наверное, мертва, – спокойно ответил Идэ.
– Вы убили ее?
– Я поручил это японцу Абэ.
– Где он?
– Не знаю. Он должен был отвезти ее на Вайанаэ и потом закопать в чаще.
– Зверь! Убийца! – крикнул Уайт и замахнулся, но Шривер схватил его за руку.
Идэ не шевельнулся. Сидел с закрытыми глазами.
– Я сейчас спрошу у Кита, – сказал Шривер. – Он, наверное, знал, что Идэ собирается убить Марико.
– А он скажет? – спросил Уайт.
– Скажет. – Шривер повернулся к Баллиганту: – Уведите его в комнату напротив. Не спускайте с него глаз. На вашу ответственность. – Он кивнул солдатам: – А вы встаньте в коридоре перед дверью.
– Не убежит, – буркнул Баллигант. – А если побежит, пристрелю.
Он увел Идэ из комнаты. Тот двигался, как кукла, не сгибая ног.
– Я поговорю с Кита, – сказал Шривер, – постараюсь еще что-нибудь узнать, Потом вы с Зигмундом снова поедете искать.
Он вышел в соседнюю комнату. Уайт стал ходить из угла в угол. Где-то включили радио – играли на гавайской гитаре. Громко запел мужчина. Затем стали передавать последние известия. Вдруг за дверью послышался громкий топот, грохот опрокидываемых стульев, крики, хлопанье дверей. Уайт подбежал к окну – во дворе никого не было, стояли пустые машины и грузовики.
Дверь распахнулась, на пороге показался Баллигант. Он держал руку, обвязанную платком, у лба. Из соседней комнаты выбежал Шривер. Баллигант махнул рукой и прохрипел:
– Выбросился… на скалу…
Шривер схватился за голову: – Жив?
Баллигант покачал головой и что-то пробормотал, Шривер оттолкнул его и выскочил из комнаты. Баллигант бросил взгляд на Уайта, потом на дверь, ведущую в комнату, где находился Кита, и вышел в коридор.
Шривер вскоре вернулся и бессильно опустился на стул.
Идэ выбросился из окна, стукнулся головой о выступ скалы, скатился по каменистому склону к берегу и умер, не приходя в сознание. Непонятно, как он мог так быстро подбежать к окну, перед которым были нагромождены столики и табуреты, вскочить на подоконник, поднять тростниковый полог и открыть окно.
– А где Баллигант? – спросил Уайт.
– Я приказал найти его и привести сюда. – Шривер пошарил в кармане и вытащил клочок бумажки. – Надо будет расшифровать эти цифры. И эти три буквы в конце.
– Может быть, насчет Марико?
– Нет, наверное, о более секретных вещах. Поезжайте немедленно в сторону Вайанаэ, там бамбуковые заросли. С вами поедут сержант Астемборский и три солдата морской пехоты. Постарайтесь разыскать убийцу.
– Надо найти Марико! – Уайт побежал вниз.
В машине его ждал сержант Астемборский. В другой машине сидели солдаты с автоматами и лопатами.
8
– Дуй прямо к старым казармам третьей роты! – приказал шоферу Астемборский. – Потом поверни налево после лужайки, помнишь, где весной сенатора укусила обезьяна. Только не свались в темноте куда-нибудь. – Посмотрев на Уайта, он энергична тряхнул головой. – Найдем обязательно, старший лейтенант, все будет хорошо. Богоматерь поможет, вот увидите.
Он щелкнул пальцем по кобуре и стал подробно рассказывать об одном из своих предков – Збигневе Астемборском, который прибыл в Америку вместе с Костюшко и сражался в войсках Вашингтона. У Збигнева тоже украли невесту, но он догнал разбойников, спас девушку и женился на ней.
Свое повествование, немного смахивавшее на сюжет ковбойского фильма, сержант закончил фразой:
– И вашу невесту тоже найдем, и всех бандитов, – он ударил кулаком по кольту, – перебьем, как фазанов. Вот увидите.
Проехав мимо виллы бывшей киноактрисы, машина свернула на нижнюю дорогу и спустя минут двадцать оказалась в японском поселке.
Сержант и солдаты выскочили из машин и побежали, освещая дорогу электрическими фонариками. Большинство домиков лишилось хозяев – японцев уже увезли, – всюду валялись обломки мебели, старые чемоданы, осколки посуды. В поселке остались только корейцы, служившие у японцев. Их подняли с постели и стали расспрашивать. Один из них вспомнил, что позапрошлой ночью в лесу около ананасной плантации стреляли.
Уайт решил проехать на плантацию. Она находилась близко. Пришлось разбудить хозяина плантации, толстого китайца, и его служащих. Все они заявили в один голос, что никаких выстрелов не слышали и никаких подозрительных людей не видели.
– Давайте поищем в бамбуковом лесу за плантацией, – предложил сержант.
Уайт упавшим голосом ответил:
– Боюсь, Идэ сказал правду… Ее закопали где-нибудь.
Сержант махнул рукой:
– Она жива и ждет вас!
Уайт взял у сержанта записку с номерами телефонов и позвонил из конторы плантации Шриверу. Тот сообщил: Кита знает лишь то, что Идэ в последние дни следил за Марико. Что же касается записки, найденной у Идэ, то расшифровать ее здесь некому – придется послать в Вашингтон.
Уайт вышел из конторы на поляну, сел на камень и обхватил голову руками. Сержант взял у китайцев большие бумажные фонари и факелы и пошел с солдатами в лес. Спустя часа полтора они вернулись ни с чем.
– Есть еще бамбуковая роща за обсерваторией, – сказал бодрым голосом сержант. – Там надо непременно посмотреть. Скоро начнет светать. Поехали туда.
– Может быть, проверим вон тот старый колодец, – предложил один из солдат, показав в сторону высоких кокосовых пальм. – Могли бросить туда.
Сержант поспешно прервал его:
– Она жива! Садитесь в машины. Хорошенько обыщем чащу.
Уайт молча влез в машину. Когда проезжали мимо казарм около зенитной батареи, сержант сказал Уайту:
– Это казармы моего батальона. Разрешите забежать на минутку.
Уайт с безучастным видом кивнул. Сержант побежал к воротам и скрылся за бамбуковым забором. Со стороны моря послышалось гудение самолетов. Они быстро приближались. Солдаты соскочили с машин и стали у обочины дороги. Уайт, не меняя позы, сидел в машине. Самолеты с воем пролетели над казармами и исчезли за горой.
Услышав, что его зовут, Уайт поднял голову. У машины стоял сержант.
– Узнал… Вчера вечером… – задыхаясь проговорил сержант, – офицер из контрольно-наблюдательного… На днях поймали… молодого японца, сидит под стражей у них… у него нашли веревку…
Уайт крикнул:
– Скорей туда!
9
Контрольно-наблюдательный пункт «М» находился в пятнадцати минутах езды. Уайт и сержант спрыгнули с машины и побежали к бунгало, возле которого стоял матрос-часовой. В комнате дежурного сидел негр-капрал. Он сказал Уайту, что шпион содержится в палатке около столовой. Уайт спросил, где начальник. Капрал ответил, что командир пункта лейтенант Мэлиган, разумеется, спит, потому что сейчас четверть четвертого ночи. Уайт позвонил лейтенанту. Пришлось звонить дважды. Наконец он услышал в трубке сонный голос:
– Что там?
Уайт назвал себя, объяснил, в чем дело, и попросил разрешения поговорить с задержанным.
– Пожалуйста, – сказал зевая лейтенант. – Я бы давно сдал его куда надо, да нам сейчас не до него. Мы еще не допрашивали как следует… Он дурака валяет, и девица тоже.
– Девица?
– Да, она выгораживает его, болтает всякую ерунду – будто бы они заблудились. Она его сообщница.
Уайт покачал головой:
– Значит, это не то, что я ищу…
– Может быть, возьмете их? Отдам даром.
– Нет, я должен ехать искать дальше. Простите за беспокойство.
Уайт передал трубку дежурному и пошел к выходу. Сержант потянул его за рукав и шепнул:
– Все-таки взглянем на него, поговорим. Может быть, он видел кого-нибудь?
Капрал встал, взял с полки большой электрический фонарик и широко улыбнулся:
– Возьмите этого шпиона, на кой он нам дьявол нужен. Приходится охранять его, кормить – возня с ним.
– Ну-ка покажи, – сказал сержант. – Понравится – заберем.
Капрал вышел из бунгало, Уайт и сержант последовали за ним. Палатка находилась рядом с гаражом. Ее охраняли два солдата. Капрал вошел в палатку и осветил фонариком японца, совсем молодого, с синяком под глазом, в изодранной рубашке.
– А шпионка в той половине, – капрал осветил полог, деливший палатку на две части.
Сержант откинул полог. Луч фонарика пополз по походной кровати, на которой лежала, накрывшись дождевиком, женщина. На земле валялась соломенная сумочка.
– Встать! – гаркнул капрал и ударил ногой по кровати.
Женщина повернулась, скинула с себя дождевик и поднялась, прикрывая глаза рукой от света фонарика.
– Встать! – снова крикнул капрал. – Живо!
Женщина встала с кровати и пошатнулась, не отнимая руки от глаз. Направив на нее луч, капрал скомандовал:
– Открыть морду! Живо!
Она опустила руку. Глаза были закрыты. Уайт ахнул и дрожащим голосом произнес:
– Марико-сан, это я, Ник…
Она тихо вскрикнула, сделала шаг вперед, упала прямо на руки Уайту и заплакала, уткнувшись лицом в его рукав. Уайт повернул голову в сторону сержанта. Тот поднял кулак с отставленным большим пальцем, подмигнул и выскользнул из палатки.
– Уберите фонарь, – строгим голосом сказал Уайт капралу. – Это моя родственница, а не шпионка. А того арестованного я тоже возьму и сдам в контрразведку.
10
Уайт и Марико прошли в учительскую к Шриверу. Тот встал из-за стола и подошел к ним, протянув вперед руки:
– Итак, счастливый конец! Поздравляю!
Марико поклонилась по-японски:
– Простите, столько хлопот из-за меня… Большое спасибо.
Шривер оглядел ее с нескрываемым восхищением, потом перевел взгляд на Уайта:
– Теперь ясно, почему вы так усердно искали. Я бы на вашем месте тоже…
Уайт перебил:
– Как дела у Пейджа?
– Допрашивает Кюна! Тот признался во всем.
– А Донахью?
Шривер рассмеялся:
– Увы, у него горькое разочарование. Он ведь приехал снимать пенки с сенсационного дела о советской шпионской сети на Гавайях. А все оказалось мыльным пузырем. Он выклянчил у меня шифрованную записку, взятую у Идэ, и улетел в Вашингтон. Не возвращаться же с пустыми руками.
– А что с Кита?
– В общем, закончил свою исповедь. Под конец, собака, признался, что был в курсе всего… Знал, что Абэ должен был убить Марико-сан.
– Меня? – Марико удивленно вскинула брови и повернулась к Уайту. – Не может быть… Я давно знаю Абэ, он такой смирный…
Она рассказала, как все произошло. Абэ пришел к ней поздно вечером и со слезами на глазах сообщил, что его сестра, с которой она училась в школе, пыталась повеситься. Ее вынули из петли и отвезли в больницу. Она хочет увидеть Марико и что-то сказать ей. Очевидно, объяснить, почему она хотела покончить с собой.
Абэ и Марико поехали на попутной машине, слезли около полигона и стали искать дорогу через бамбуковый лес, чтобы пройти поскорее в больницу, но сбились с пути и, наткнувшись на проволочные заграждения, повернули обратно, решив пойти по старому шоссе мимо военной радиостанции. Вскоре их нагнали солдаты, набросились на Абэ и потащили обоих в штаб батальона, а потом бросили в палатку.
– Благодарите Кита и генерал-майора Шорта, – сказал улыбаясь Шривер. – Это они спасли вас.
Он рассказал, что незадолго до нападения на Пёрл-Харбор Кита пустил через своих агентов слух о готовящемся нападении японской «пятой колонны» на аэродромы, военные склады и радиостанции. Слух облетел Гонолулу, Пёрл-сити и другие населенные пункты, и генерал-майор Шорт приказал частям, расквартированным на островах, принять чрезвычайные меры предосторожности и задерживать всех мало-мальски подозрительных японцев в случае появления их около военных объектов.
– Вот почему вас и схватили, – сказал Шривер. – Если б не Кита и Шорт, этот Абэ завел бы вас в лес и спокойненько прикончил.
Марико чуть заметно вздрогнула и закусила губу. Уайт взял ее руку и вздохнул.
– Наверное, Кита не все сказал, – заметил он. – Надо его еще потрясти.
– Возможно, что у него еще кое-что осталось, – согласился Шривер. – Но главное он уже сказал. Я дал ему бутылку бренди – гонорар за ценные показания.
– Действительно ценные?
– Могу рассказать вам обоим. Марико-сан тоже будет интересно послушать, речь идет и о ней. Но сперва идите вниз и подкрепитесь.
– Закажем кофе и омлет с крабами, – предложил Уайт. – Вы, наверно, голодны. И возьмем еще пирог, потом шоколад…
Марико покосилась на Уайта и сказала с улыбкой:
– Сперва интересный рассказ, потом омлет с крабами.
11
Шривер рассказал следующее.
Работник 3-го отдела морского генерального штаба Японии капитан-лейтенант Идэ прибыл в Гонолулу из Мексики под фамилией Акино с заданием создать на Гавайских островах специальную агентуру для проведения диверсий в нужный момент.
Идэ связался с Кита – руководителем агентурной сети, основной задачей которой было непрерывное наблюдение за Пёрл-Харбором.
Кита дал Идэ сведения о Марико и уступил своего агента – шофера Абэ. С помощью последнего Идэ познакомился с Марико, имея в виду использовать ее в своей работе.
Кита, встречаясь с Абэ, получал от него сведения о работе Идэ. В то же время он был и в курсе мероприятий местного отдела Эф-Би-Ай – поддерживал тайную деловую связь с начальником японского сектора гонулулского отдела Эф-Би-Ай Баллигантом.
Чтобы обеспечить успех в работе своей агентуры, Кита решил пустить Эф-Би-Ай по ложному следу. Ничего не сказав Баллиганту, он подбросил ему анонимку, навлекшую подозрения на старика корейца, владельца аптеки.
Расчет Кита оправдался полностью. Эф-Би-Ай клюнуло на приманку, потому что Гувер и его подчиненные только и мечтали о раскрытии «резидентуры красной разведки».
В ответ на донесение гонолулского отдела Вашингтон приказал не спускать глаз с корейца-аптекаря.
Когда начинаешь подозревать кого-нибудь в чем-нибудь и страстно желаешь, чтобы твои подозрения подтвердились, активно начинает работать «творческое воображение», не нуждающееся в фактических данных; оно само создает факты – «творит» их.
Материальным результатом «творческого воображения» работников Эф-Би-Ай явилось пухлое досье, где концентрировались все бумаги, касающиеся «филиала Гепеу» в Гонолулу.
Затем Кита подбросил тому же Баллиганту анонимку относительно человека, которому какая-то женщина, якобы имеющая отношение к советским дипломатам, передала задание провести диверсии на Гавайях и явиться на конспиративную квартиру в Гонолулу – в аптеку корейца. Эта анонимка вызвала фурор в Вашингтоне.
Направляя подозрение Баллиганта на аптекаря, Кита рассчитывал на следующее: во-первых, наблюдая за аптекой, Баллигант узнает, что туда приходит за лекарствами Марико; во-вторых, начав наблюдение за Марико, он установит, что она встречается с Акино, то есть с Идэ, и в-третьих, Баллигант начнет следить за Акино-Идэ.
Кита вовсе не имел в виду проваливать работу Идэ. Поэтому он приказал Баллиганту все, что тот будет узнавать об Идэ, докладывать не своему начальству, а ему – Кита. Таким образом он хотел контролировать деятельность Идэ через Баллиганта.
Все шло хорошо до того дня, когда вдруг выяснилось, что назревает катастрофа и что источником беды, как это бывает часто, является женщина, в данном случае студентка Хаями Марико.
Баллигант узнал от начальника пёрл-харборской контрразведки Уолша о том, что тот решил использовать Марико для агентурной работы и что Акино-Идэ взят на мушку. Баллигант немедленно известил обо всем Кита, тот предупредил Идэ – и шоферу Абэ было приказано завести студентку в лес, задушить и закопать. Первую часть задания – выманить жертву из дому – Абэ выполнил успешно, умело изобразив горе. Но по причинам, не зависящим от него, ему не удалось довести дело до конца.
12
В середине рассказа Шривера в комнату бесшумно вошел Пейдж. Прижав руку к сердцу, он молча поклонился Уайту и Марико и сел у дверей. Как только Шривер кончил говорить, Пейдж погрозил пальцем Марико:
– В следующий раз, когда за вами придет молодой человек, вы будете более осторожны.
Марико покраснела и, посмотрев на Уайта, сказала:
– Из этой истории я сделала вывод: не верить мужским слезам.
– Все-таки, Энди, не совсем понятно… – Уайт покрутил головой. – Вы говорите, что Кита все рассчитал и предусмотрел, но ведь, направив внимание Баллиганта на аптеку корейца, он должен был знать, что Марико неминуемо попадет в поле зрения Эф-Би-Ай и что наблюдение за ней наведет Баллиганта на Идэ. А Кита не имел в виду проваливать Идэ и поэтому запретил Баллиганту докладывать своему начальству о нем. Но начальство Баллиганта могло узнать о встречах Идэ с Марико из других источников, и тогда вся комбинация с анонимками могла обернуться против самого Кита. И вообще она очень запутанная и рискованная… слишком много накручено.
– Это верно, – согласился Шривер. – Но разведывательные комбинации часто бывают запутанными и, как правило, связаны с риском. Риск ведь присущ любому более или менее серьезному делу. Жизнь без риска – это шампанское без пены.
– А как с Баллигантом? – поинтересовался Пейдж.
– Ищут. – Шривер почесал голову. – Я допустил ошибку… При нем сказал Нику, что пойду и спрошу у Кита. Баллигант сразу смекнул, что Кита стал давать показания и может выдать его. А что, если и Идэ знает о нем? И Баллигант решил не мешать Идэ – позволил ему вскочить на подоконник, открыть окно и выброситься. И после этого сам исчез. Я думаю, он удрал на служебном самолете в Вашингтон.
– В Вашингтон? – удивился Уайт.
– Да. Он на очень хорошем счету у руководства Эф-Би-Ай. Постарается доказать начальству, что установил связь с Кита для проведения комбинации и еще не успел доложить об этом. Его, наверное, простят – такие «опытные» работнички нужны Гуверу.
– Почему Идэ покончил с собой? – спросил Пейдж. – Ведь он же не дал никаких показаний. Совесть его была чиста.
– Это я виноват, – сказал Уайт. – Не надо было этого делать… Из моих слов он понял, что мы стянули у них тогда машинку «девяносто семь». Самурайская честь не могла примириться с этим.
– И вдобавок сегодня взяли у него шифрованную записку, – сказал Шривер. – Он обязан был уничтожить ее, а не таскать с собой, как носовой платок. Он не мог простить себе этого.
– Итак, все выяснилось, все тайны получили разгадку. – Уайт повернулся к Марико. – И даже ваша…
– Какая? – спросил Пейдж.
Марико рассмеялась:
– Почему я пошла ночью с молодым человеком.
Шривер поднял руку:
– Не торопитесь, леди и джентльмены, не все тайны разгаданы. При прощании со мной Донахью сказал, что надо непременно, ценой любых усилий, раскрыть две тайны. Первая: что же написано в шифрованной записке, найденной у Идэ? Наверное, три буквы «кью» в конце шифровки имеют чрезвычайно важный смысл. И вторая тайна: почему четвертого и пятого декабря был подан тот сигнал в виде сводки погоды, а на деле – ударили в другую сторону? Вот две тайны, которые надо непременно разгадать. И он не успокоится, пока…
– Эти две тайны можно будет разгадать только после войны, – сказал Пейдж. – И только после нашей победы.
– Пёрл-Харбор… – тихо произнес Уайт. – Это название станет теперь нарицательным, так же как Ватерлоо, Седан и Цусима. Для меня Пёрл-Харбор отныне будет ассоциироваться с преступной беспечностью.
– А для меня с чудовищным просчетом, – сказал Пейдж.
– Пёрл-Харбор еще раз напомнил всем, – Шривер поднял палец, – что хорошая разведка – половина победы. Японцы действовали наверняка, потому что знали о состоянии гавани ничуть не меньше адмирала Киммела.
После недолгого молчания Пейдж деловито сказал Уайту:
– Ты должен немедленно подать рапорт и добиться разрешения жениться на Марико, иначе ее интернируют. – Он поправил очки и провел рукой по лысине. – Если ты боишься… я согласен.
– Можешь не приносить себя в жертву, – засмеялся Уайт. – Скоро получишь приглашение на свадьбу. Какой коктейль тебе приготовить?
Пейдж ответил тоном знатока:
– «Соленую собаку».
ЧЕРЕЗ ГОД ПОСЛЕ ВОЙНЫ
1
Уайт был тяжело ранен в самом конце войны – на Окинаве. Его отправили на Гуам, оттуда – на Гавайи. Выходила его Марико – дала ему два литра своей крови.
– В моих жилах теперь течет кровь англосаксонская, японская, корейская и, наверное, еще какая-нибудь, – говорил Уайт. – Получился настоящий коктейль.
Он вышел в отставку в чине капитан-лейтенанта и спустя год после окончания войны приехал в Японию. Марико настояла на том, чтобы поселиться недалеко от Токио в маленьком одноэтажном домике европейского типа, рядом со старинным буддийским храмом.
Однажды раздался телефонный звонок. Уайт снял трубку. Сперва он не узнал, кто с ним говорит по телефону. Оказалось, что это контр-адмирал Донахью, только что прибывший в Японию с комиссией по обобщению опыта стратегических бомбардировок. Он должен опросить нескольких японских генералов и адмиралов, имевших отношение к противовоздушной обороне. Донахью случайно узнал, что Уайт в Японии, и решил навестить друга.
Донахью приехал через два часа.
– Ай как жалко, – сокрушался Уайт. – Марико на весь день уехала в Токио по моему поручению – делать выписки из старых газет в библиотеке.
Донахью мало изменился – остался таким же изящным, юношески стройным. Правда, в волосах появилась седина, но она очень шла ему. Он обнял Уайта за плечи:
– Я сейчас проезжал около речки, мимо маленькой гостиницы на холме, и вспомнил… Это, кажется, та самая гостиница, где к нам в ванную ввалились дамы. Помнишь?
Уайт кивнул:
– Та самая. Теперь там веселое заведение для наших солдат.
Донахью похлопал Уайта по спине:
– А ты, старина, в этих очках прямо великолепен, похож на маститого ученого. Очень рад за тебя. Мне говорили, что ты будешь преподавать в гонолулском университете. Стал историком?
– Да, собираю материалы по истории тихоокеанской войны.
Донахью поинтересовался, в каких операциях участвовал Уайт, потом стал рассказывать о себе – сначала служил в Вашингтоне, потом был назначен в КОССАК – объединенный англо-американский главный штаб в Лондоне, долгое время состоял при Эйзенхауэре, а незадолго до конца войны вернулся в Вашингтон – получил назначение в плановый отдел управления морских операций.
– Мне показывали стенограмму твоей речи на банкете в честь адмирала Ингерсола, – сказал Уайт. – Решительно не согласен с тобой, Уолт. Я считаю выводы объединенной комиссии конгресса правильными. А обвинения, которые выдвигаются теперь против Рузвельта, совершенно абсурдны. И как только язык поворачивается говорить такое!
– Видишь ли, Никки, – мягко заговорил Донахью, наливая виски в бокал с ананасным соком. – Комиссия старалась всячески замять дело, боялась шума. А должна была вести себя иначе. Ведь она была создана не для того, чтобы почтить память павших в Пёрл-Харборе, а для того, чтобы выяснить и сказать Америке всю правду, голую, нелицеприятную правду. А она, эта правда, в том, что Пёрл-Харбор – дело рук Рузвельта. Дай договорить, не мешай. Рузвельт знал, что большинство конгресса против того, чтобы Америка влезала в войну вообще. А он хотел во что бы то ни стало выступить на стороне Англии и России – в Европе и на стороне Китая – в Азии. Это он приказал Хэллу идти на обострение отношений с Японией, вести дело к разрыву. Читая ежедневно «магию», Рузвельт знал, что японские военные тоже настроены решительно. Он действовал наверняка – требовал от Японии, по существу, полной капитуляции, отлично зная, что Япония не пойдет на политическое харакири. Он убрал из Пёрл-Харбора авианосцы «Энтерпрайз», «Лексингтон», «Саратогу» и пять тяжелых крейсеров нового типа и как бы пригласил японцев: «Господа, пожалуйста, ударьте по базе тихоокеанского флота, успех обеспечен». И добился того, что Япония нанесла удар по Пёрл-Харбору. Эффект получился именно такой, на какой он рассчитывал. Америка была потрясена и возмущена коварным нападением, конгресс – тоже. Рузвельт сразу же обеспечил себе всеобщую поддержку и ринулся в войну против Германии и ее союзницы Японии. Без Пёрл-Харбора он не смог бы ничего этого сделать. Это был великолепный ход. Недаром Рузвельт был крупнейшим политиком нашего времени.
– Ты хочешь сказать, что он сознательно подставил под удар наш тихоокеанский флот?! – воскликнул Уайт. – Это же несусветная чепуха!
Донахью сделал маленький глоток из бокала.
– Ты рассуждаешь как профан. Что мы потеряли в то утро? Под японские бомбы и торпеды попали восемь старых линкоров, из них шесть через некоторое время вернулись в строй. Все крейсеры уцелели. Затонули два эсминца и совсем старая галоша «Юта», которую можно было бы поднять, но решили не возиться с ней. Вот и все наши потери…
– А четыре с половиной тысячи убитых и раненых?– закричал Уайт и стукнул кулаком по столику. Пепельница упала на пол. – Это ерунда? Выходит, Рузвельт хладнокровно принес их в жертву ради своей политики!
Донахью поднял пепельницу с пола и ответил ровным голосом:
– История требует жертв. Большие политики, такие, как Рузвельт, никогда не были мягкотелыми слизняками. Я воздаю должное Рузвельту. Подсунув японцам Пёрл-Харбор, он выбил почву из-под ног всех наших изоляционистов. Это у него великолепно получилось – удар в стиле короля тенниса Тильдена.
Уайт осторожно погладил ушибленный кулак и усмехнулся.
– Все понятно. Рузвельта надо скомпрометировать посмертно. Оплевать его имя, смешать с грязью. И все потому, что Рузвельт проводил политику сотрудничества с Москвой в борьбе против наци. Я помню его слова, могу точно процитировать: «Американский народ рад и гордится тем, что находится в союзе с храбрым народом России». Так заявил он – один из самых выдающихся президентов в истории Америки. И он смотрел далеко вперед, как подобает великому человеку. Он считал, что без полного искоренения германского милитаризма нельзя будет обезопасить человечество от новой войны. Помнишь его выражение «незавершенный мир»? Под этим он подразумевал сохранение остатков войны. Он неоднократно предупреждал, что надо обезвредить нацистов до конца, не оставлять у них ни одной частицы военной мощи, иначе они опять поднимутся, накопят силы и обязательно снова нападут на миролюбивые народы. Он вам завещал продолжать дружбу с Россией, чтобы не допустить возрождения германского милитаризма. Но тот, кто поселился в Белом доме после Рузвельта, хочет полностью зачеркнуть его политику. Вот почему благословляющие нынешний курс решили опорочить память Рузвельта, а заодно замазать и свалить на него свои непростительные ошибки и просчеты. Вот почему создается гнуснейшая легенда о том, что Рузвельт сознательно и хладнокровно организовал Пёрл-Харбор. Какая невероятная клевета!
Донахью осушил бокал и, откинувшись на спинку кресла, улыбнулся. Но глаза его оставались серьезными.
– Узнаю тебя, Никки. Такой же, каким был и прежде… совсем не повзрослел. Эмоциональный, сентиментальный, сумбурный, наивный. И судя по всему, стремительно катишься влево. Придется поговорить с твоей женой, чтобы удержала тебя. – Донахью похлопал Уайта по руке. – Но наши идейные разногласия не должны отражаться на нашей старой дружбе.
Уайт кивнул головой:
– Хочу надеяться…
– Все-таки смешно, – продолжал с застывшей улыбкой Донахью, – смешно, что ты защищаешь Рузвельта. Уж кому-кому, но не тебе…
– Почему?
– Потому что ты работал по «магии» и великолепно знаешь – Рузвельт ежедневно читал наши сводки и был в курсе того, что японский генконсул в Гонолулу регулярно осведомляет Токио о состоянии гавани. Рузвельт знал, что готовится нападение на Гавайи. Но он не счёл нужным предупредить как следует Киммела и Шорта. Сделал это умышленно.
– Чушь! – крикнул Уайт. – Предупреждение о предстоящем нападении должны были своевременно сделать Маршалл и Старк, стоявшие во главе армии а флота, это входило в их прямые обязанности. А они этого не сделали. Виновны они.
Донахью посмотрел на ручные часы:
– Мне надо ехать… Знаешь к кому? Помнишь Терано, у которого мы тогда… коренастого, с мордой жуира?
– Помню.
– Он работает сейчас в демобилизационном департаменте, разбирает архивы. Передает нам документы бывшего морского генерального штаба. Я доеду к нему выяснять тайны.
Уайт улыбнулся:
– Тайну сигнала о нападении…
– Да, и тайну зашифрованной записки с тремя «кью» в конце. Терано может помочь, если только захочет. – Донахью встал. – Передай привет очаровательной миссис Уайт. Жаль, что так и не повидался с ней. Рад был себя увидеть, дорогой Ник! Надеюсь, встретимся в Америке.
2
– Так что вот, дорогой мой, – Донахью вынул трубку изо рта и пустил струю дыма в потолок, – вы в моих руках. Могу удавить вас, как котенка, в любую секунду. Извините за грубое сравнение, но это действительно так.
Терано провел тыльной стороной ладони по подбородку и опустил глаза. Спустя несколько минут он поднял голову и посмотрел на Донахью.
– Я умру сегодня вечером… – медленно заговорил он. – Хотя нет, надо закончить опись бумаг по операции у Маршальских островов. И объяснить все помощнику. Это займет у меня… – он подсчитал на пальцах. – Можно будет умереть в пятницу.
Донахью поднял руку в перчатке:
– Не торопитесь, я не гоню вас. Я ничего не имею против того, чтобы вы жили еще сто лет. Могу дать торжественное обещание: никогда не выдам вас.
Терано пожал плечами:
– Операцию по изъятию вы проводили вдвоем, значит, обо всем знает и ваш помощник. Знают об этом и другие – все причастные к операции, и все, кто читали ваш отчет. Круг посвященных довольно широк.
– Нет. Операция была сверхсекретной. Поэтому отчет о проведении операции я делал устно – никаких документов не осталось. Те, кто помогали нам по технической части во время операции на пароходе, не знали вашего настоящего имени. И в устном докладе адмиралу Старку я тоже не называл вас, и он не спрашивал. Ваше имя известно только мне и моему бывшему помощнику. Но он не скажет, это я гарантирую. О том, что мы читали все японские телеграммы, которые зашифровывались на машинке «девяносто семь», мы через некоторое время объявим на весь мир. Но никто не сможет узнать, где мы взяли машинку. Ведь она была послана не только в Вашингтон.
– Ее послали еще в Лондон, Берлин, Рим и Москву, – пробормотал Терано, – затем в Батавию, Манилу, Сингапур и Гонконг…
– Значит, операцию с машинкой могли провести где угодно. Так что не беспокойтесь, никто не узнает. – Донахью засмеялся. – Можете жить и после пятницы.
Терано встал и поклонился:
– Вы мне возвращаете право на жизнь. Не знаю, как благодарить вас.
– Я делаю это вовсе не потому, что меня очаровали ваши глаза. А вот почему. Мне надо непременно выяснить две тайны, о которых я говорил в самом начале нашей интимной беседы. Повторяю. Первая – тайна записки, которая была переслана капитан-лейтенанту Идэ через офицера, приезжавшего в Гонолулу за два дня до начала войны. Вторая – почему получилась такая ерунда с сигналом, поданным в виде сводки погоды четвертого и пятого декабря, то есть перед самым нападением на нас. Ведь сигнал гласил о другом… Вы должны выяснить это лично для меня. И как можно скорее: я тороплюсь обратно в Америку.
Терано наклонил голову набок:
– Насчет сигнала о нападении выяснить нетрудно. Это можно сделать через бывших чинов первого отдела моргенштаба. Но с первой тайной будет труднее, потому что все, кто были в курсе наших специальных мероприятий на Гавайях, погибли.
– Значит, нить утеряна? Жалко… – Донахью вынул из кармана конверт. – Все эти годы я хранил записку. Никто из наших криптоаналитиков не мог разгадать. Особенно меня интригуют три буквы в конце.
Терано задумался. Он тер шею, мычал, поднимал глаза к потолку. Он мучительно вспоминал и вдруг хлопнул себя по лбу:
– Как это я раньше не догадался? Надо будет разыскать кого-нибудь из «института Усигомэ», специальной криптографической группы при моргенштабе. Они знали все коды. Дайте записку. У вас осталась копия?
Донахью передал Терано конверт.
– Итак, обещаю вам, – Донахью приложил два пальца к сердцу, – никогда не называть вашего имени. Слово американского офицера.
Терано вскочил и низко поклонился. Донахью прищурил глаза и щелкнул пальцами:
– Вот что, на всякий случай. Напишите в виде заявления и подпишите: такой-то, занимавший перед войной и во время войны такие-то посты.
Терано подошел к столу и взял авторучку:
– По-японски?
– Нет, по-английски.
– Кому адресовать?
– Без адресата.
– Что писать?
– Напишите, что вы помните, как покойный Идэ незадолго до начала войны прислал вам секретное письмо из Гонолулу через… назовите чье-нибудь имя. Только настоящее.
Немного подумав, Терано сказал:
– Можно назвать капитана третьего ранга Янагидзава. Он недели за две до начала войны вернулся в Японию из Америки и проезжал через Гонолулу.
– А где он сейчас?
– Погиб на Сайпане.
– Великолепно. Значит так. Напишите, что Идэ в письме, пересланном вам через этого Янказа… как его… сообщил, что самым активным среди его агентов является местная студентка, японка… Как ее? – Донахью щелкнул пальцами. – Хайами… или Хайамэ Марико…
– Хайами?
– Ну может быть, я не совсем точно произношу.
– У нас нет фамилии Хайами или Хайамэ. Надо уточнить, а то получится странно – японец путает японскую фамилию.
– А Хаэми есть?
– Тоже нет. Есть Хаяма, Хаямэ и Хаями.
– Что-то в этом роде… А, черт! – Донахью махнул рукой. – Ладно, отложим. Мы еще с вами увидимся. Как только выясните что-нибудь, сейчас же звоните в штаб – старшему адъютанту Макартура, меня разыщут. А себя называйте на всякий случай условно… Куросиво. Поняли? Итак, жду.
Он приветливо улыбнулся японцу и протянул ему руку в перчатке.
3
Уайт решил прогуляться и закрыл наружную дверь за собой. К крыльцу подкатил черный «бьюик». Рядом с шофером сидел Донахью с огромным букетом.
– Я на минутку, Никки, – сказал он. – Вылет самолета отложили до завтрашнего утра. Я привез орхидеи для твоей жены. Их доставили сегодня на самолете с Филиппин для миссис Макартур. Я обедал у них и выклянчил у нее половину.
Уайт провел Донахью в столовую и поставил цветы в вазу.
– Спасибо, Уолт, Марико будет потрясена. Такие богатые букеты можно видеть только в домах миллиардеров, и то не каждый день…
Уайт предложил гостю вино, но тот попросил кофе.
– Я скоро поеду в Испанию, – сказал Донахью, – и хотел бы оттуда прислать твоей жене медальончик или камею и выгравировать на этой штучке ее имя и фамилию иероглифами.
– Но Марико теперь миссис Уайт, а Уайт пишется фонетическими знаками, а не иероглифами.
– Нет, мне нужна ее японская фамилия, которую она носила в те дни, когда мы встретились на пароходе. Хочу, чтобы мой подарок напомнил ей тот рейс. Ее девичья фамилия была, кажется, Хай…ами?
Уайт написал иероглифы на листочке.
– Нет, Хаями. Пишется двумя иероглифами, первый – «хая», второй – «ми». А Марико – тремя иероглифами.
Донахью подул на листочек, осторожно сложил его и засунул в бумажник.
Уайт поставил перед Донахью чашечку кофе и достал с полки небольшой альбом.
– Забыл тебе показать утром. Мы снялись тогда на память на аэродроме в Сан-Диего перед вылетом в Австралию. Наш квартет.
Донахью стал разглядывать маленькую потемневшую фотографию.
– Это, кажется, Камберленд. Где он?
– Погиб в бою в Коралловом море.
– А Шривер?
– Погиб у Гуадалканала.
Донахью сделал глоток из чашки.
– А где Пейдж? Наш боевой, шумный, лысый Пейдж?
– Командовал эскортным судном, сопровождавшим караван, и погиб около Мурманска.
Донахью с восхищением чмокнул губами:
– Великолепный кофе! Наверное, джава-бленд?
– Нет, простой максуэл.
– Значит, ты умеешь заваривать. Это тонкое искусство. – Донахью сделал несколько глотков. – А мы с тобой, хвала всевышнему, случайно уцелели. Ты один раз был ранен?
– Нет, два.
– Я тоже чуть не погиб. В Лондоне в сорок третьем на улице… как ее… На ней большой букинистический магазин.
– Чаринг-кросс.
– Да, на ней. Меня чуть не раздавил пьяный шофер, еле успел отскочить в сторону, а моя дама…
Зазвонил телефон. Уайт взял трубку и, утвердительно ответив, передал трубку Донахью.
– Кто? – спросил Донахью.
– Это я, Куросиво. Я выполнил ваш приказ – узнал все. Нашел человека, который расшифровал записку, посланную в адрес Идэ из третьего отдела.
– Ну?
– В записке говорится: «Наземных выступлений не предпринимать до тех пор, пока не будет дан сигнал по радио: «Старый пруд, прыгнула в воду лягушка».
– Ну?
– Вот и вся записка.
Донахью фыркнул:
– А почему надо было умирать из-за такой чепуховой бумажки?
– Он не выполнил приказа.
– Какого приказа?
– В конце записки три «кью». Они означают: «По прочтении сжечь». А он этого почему-то не сделал. И поэтому казнил себя.
– Понятно.
– А вторая тайна еще проще. Насчет сводки погоды, которую должны были передать в качестве сигнала нападения.
– Ну?
– Я выяснил совершенно точно. Четвертого и пятого декабря никаких сигналов не подавали.
– Как? Была же…
– Четвертого и пятого передавали по станции Джэй-Ви-Три Даблью сводку погоды относительно северного ветра. Но это был вовсе не сигнал, а простая сводка погоды, которая шла вслед за последними известиями в обычной токийской коротковолновой передаче для заграницы.
– Не может быть… Непонятно… Проверили как следует?
– Проверил с помощью бывшего полковника Мураи из осведомительного отдела ставки, он ведал всеми нашими радиопередачами для заграницы перед войной. Он разыскал в архиве копию сводок погоды, переданных четвертого и пятого. Я переписал текст: «В районе Токио сегодня ветер северный, постепенно…»
– Ладно, понятно.
– Вот эту сводку вы приняли за…
– Понятно. Завтра утром позвоню.
Донахью повесил трубку.
– Еще чашечку? – предложил Уайт.
– Нет. Я еду, меня ждут.
Уайт с улыбкой взглянул на Донахью:
– Не хочешь поделиться со своим старым другом?
– Ах, да… Выяснилось, что записка на имя Идэ была ерундовая, а три буквы в конце означали, что записку надо уничтожить сразу по прочтении. Ну, я поехал, у меня куча дел.
– Постой, – в голосе Уайта звучало удивление. – А как же со второй тайной? Насчет сигнала…
Донахью покачал головой и вздохнул:
– К сожалению, не удалось выяснить. И видимо, никогда не удастся. Все, кто были причастны к подаче такого рода сигналов, погибли во время войны.
– Значит, это навсегда останется нераскрытой тайной?
– Выходит, что так. – Донахью снова вздохнул. – Никки, дорогой, жизнь – это цепь разочарований, заблуждений и тайн. Искренний, от всего сердца, привет твоей жене. Смотри, береги ее. Буду бесконечно рад, если цветы понравятся ей. Прощай.
Уайт проводил контр-адмирала до машины и помахал вслед рукой.
Вернувшись в дом, Уайт вскипятил воду на спиртовке и заварил в маленьком чайнике зеленый чай. Он удобно устроился в кресле, медленно выпил чашечку и закрыл глаза. Его разбудил телефонный звонок. Звонила Марико. Она задержалась у Норы, сестры Пейджа, врача стоматологической клиники для членов семей американских военнослужащих, помогала Норе переехать в другой флигель. Все выписки, которые Уайт попросил сделать, закончены. Скоро приедет. Уайт сказал, что Донахью еще раз заезжал и оставил для нее сказочно роскошный букет из разноцветных орхидей – выпросил у супруги генерала Макартура.
– Ой какая прелесть! – воскликнула Марико. – Вот это действительно светский человек! Учись у него. Ты бы никогда не догадался…
– Я незнаком с миссис Макартур.
– А он взял и познакомился и попросил для меня…
– Ему это легче, чем мне. Генерал Макартур – один из совладельцев «Дженерал электрик», а контр-адмирал Донахью теперь зять вице-директора «Интернейшнл никел». Они из одной хунты. Между прочим, ему звонили сюда и разъяснили тайны. Те самые. Вероятно, звонил Терано. Помнишь?
– Правильно разъяснил?
– Судя по репликам Донахью, правильно. Тайну трех «кью». Помнишь?
– Да. А тайну сводки погоды?
Уайт засмеялся:
– Думаю, ему объяснили все. Исчерпывающе. Но он сказал мне, что эту тайну выяснить не удалось – все посвященные в нее убиты. Сообщив это, он передал тебе привет и тихо-тихо смылся.
– Значит, ничего не сказал тебе?
– Ничего. И я промолчал. Ведь мы с экс-полковником Мураи твердо условились никому не говорить о наших разговорах. Поэтому я и не сказал контр-адмиралу, что мне известно все о том, как наши начальники тогда сами себя одурачили.
После паузы Марико сказала:
– Надо было все-таки сказать ему, не называя Мураи, что мы все знаем. Он был так любезен, специально привез мне орхидеи, это такая редкость… а ты скрыл от него…
– Рано или поздно он все узнает. Мы с ним еще непременно сцепимся. Его и таких, как он, надо бить и разоблачать без всякой пощады! В тот раз они довели Америку до Пёрл-Харбора, а сейчас, если не помешать им, могут привести нас к еще большей катастрофе.
– Правильно, Ник! Ты у меня самый умный, самый красивый и самый сильный человек на свете.
– И самый голодный.
– Скоро приеду. Куда поставил орхидеи?
– Выбросил. Они пахли недобрыми замыслами.
После маленькой паузы Марико сказала:
– И хорошо сделал. Я нарву полевых цветов и привезу.
Кратово. 1961 г.
***
[1] Деза – дезинформация.
***
Комментирование закрыто.