Михаил Афанасьевич Ли: «Я — сын корейского народа!»

Марина БОЛОТБЕКОВА-ЛИ (г. Бишкек)

С раннего детства я понимала, что у меня необычная семья: мой папа — кореец, а мама — алтайка, поэтому каждое лето мы путешествовали через всю страну из Фрунзе (сейчас Бишкек) на Алтай — в Горно-Алтайск, а оттуда к папиным родственникам в Ленинград (Санкт-Петербург). К несчастью, мой папа — Михаил Михайлович Ли умер 50 лет назад, когда я была ещё маленькой, и только в зрелые годы я с горечью осознала, что почти ничего не знаю об истории своих корейских предков, при этом с каждым годом всё острее ощущаю их влияние на мою судьбу.

Интерес к истории моей семьи родился 2 года назад из случайного вопроса сына о депортации корейцев в Среднюю Азию, после которого я впервые поняла, что никогда не слышала семейных воспоминаний о депортации 1937 г. С поиска ответов на этот вопрос, я начала генеалогический поиск в интернете, забыв про усталость и сон, словно читая бестселлер с захватывающим сюжетом. Глубоко символично, что именно в прошлом году, в год 160-летия добровольного переселения корейцев в Россию, я узнала, что мои предки и по бабушкиной, и по дедушкиной линиям, были первопроходцами переселения и пришли в Российскую империю с первой волной переселенцев в 1860-х годах.

Всё, что я знала о папиных родителях, — это услышанные в детстве рассказы бабушки Елены Елисеевны Ли (до замужества — Хан), я была единственной и самой младшей внучкой, может поэтому бабушка отводила со мной душу — остальные внуки были уже совсем взрослыми студентами. В мои редкие приезды к бабушке, она рассказывала о детстве и юности на Дальнем Востоке, об учёбе в гимназии и Томском университете, о том, как после революции вышла замуж за моего дедушку — Михаила Афанасьевича Ли, и они уехали в Харбин, где родился папа. Вот так налегке, практически ничего не зная о моих корейских предках и их именах, кроме имени прадеда, которое узнала из бабушкиного отчества — Елисей Хан, я начала изучать не только историю своей семьи, но и историю корё сарам. Одно из первых упоминаний о прошлом дедушки я нашла в воспоминаниях В.В. Цоя — внука героя антияпонского сопротивления Петра Семёновича Цоя (Чхве Джэхёна), казнённого японскими интервентами в 1920 г. в Никольск-Уссурийске. В книге о своём деде В.В. Цой рассказал, что по инициативе Петра Семёновича в 1918 г. в Никольск-Уссурийском была открыта «корейская учительская семинария с обучением на корейском языке, её директором был Михаил Афанасьевич Ли, один из первых воспитанников П.С. Цоя».

Историк Ольга Борисовна Лынша в своих научных трудах об истории образования в г. Никольск-Уссурийский, в частности в «Истории Никольск-Уссурийской корейской учительской семинарии 1918-1923 гг.» писала: «Открытие Никольск-Уссурийской корейской учительской семинарии ознаменовало новый этап в развитии просвещения российских корейцев. Впервые на территории России было создано профессиональное учебное заведение, предназначенное специально для корейцев. До этого времени корейцы фактически были лишены возможности получить образование на родном языке. Начиная с начальной школы, образование велось на русском языке. Создание корейской учительской семинарии с учётом национальной специфики стало возможным только после весны 1917 г., когда в России было свергнуто самодержавие».

Благовещенская духовная семинария

В книге «История образования в Никольске-Уссурийском. 1882–1922 гг.» О.Б. Лынша подробно написала о роли моего дедушки в создании семинарии: «В мае 1918 г. II объединённый съезд корейских революционных организаций вынес постановление об открытии первой корейской учительской семинарии. Ив. Гоженский писал: «При режиме Колчака, благодаря энергичному действию М.А. Ли, молодого талантливого директора, открылась на средства правительства корейская учительская семинария». Так мой дедушка, после окончания Благовещенского духовного училища и Благовещенской духовной семинарии, поступивший в Московский коммерческий институт (МКИ), будучи слушателем (студентом) последнего курса экономического отделения МКИ, организовал открытие и возглавил первую корейскую учительскую семинарию. Московский коммерческий институт — первый в Российской империи экономический ВУЗ, ныне — это Экономический университет им. Плеханова. О высоком статусе выпускников МКИ того времени свидетельствовало «Положение о Московском коммерческом институте» от 1912 г., согласно которому слушатели, успешно закончившие экономическое отделение института, удостаивались звания кандидата экономических наук и получали «звание личного почётного гражданства».

Из фондов Центрального исторического архива г. Москвы

К сожалению, дедушка не закончил МКИ, как я узнала из студенческого дела дедушки, найденного в Госархиве Москвы, он был отчислен с последнего курса из-за неявки осенью 1918 г. Всё объясняется тем, что вернуться после летних каникул в Москву из Дальнего Востока, в короткий срок захваченного белогвардейцами, да ещё и через всю страну, охваченную гражданской войной, было попросту невозможно.

Организация семинарии осложнялась тем, что пришлась на годы гражданской войны, и решение о создании семинарии, принятое при большевиках, начало воплощаться только после смены власти уже при правительстве Колчака. Несмотря на все трудности, осенью 1918 г в здании Никольск-Уссурийского реального училища (у нового учебного заведения не было своего помещения) открылась Корейская учительская семинария — первое корейское специальное учебное заведение, которое сыграло важную роль в подготовке педагогических кадров для корейских учебных заведений. С самого начала работы семинарии, особо оговаривалось, что «…при наличии вакансий в семинарию могут быть приняты дети русских, а также других национальностей». При этом для учеников других национальностей изучение корейского языка, корейской истории, литературы и географии было необязательным.

Почти сразу после открытия семинарии возникли проблемы с её финансированием, потому что изначально семинария была открыта на добровольные пожертвования, но далее предполагалось финансирование за счёт кредитов от земства (местное самоуправление). О.Б. Лынша так описывает причины прекращения финансирования: «Однако вскоре ситуация осложнилась — земство отказалось поддерживать семинарию, поскольку Временное Сибирское правительство 30 июля 1918 г. утвердило постановление, по которому заведывание всеми средними учебными заведениями переходило к Министерству народного просвещения. Министр просвещения приостановил переход учительских институтов и семинарий в ведение земств. Вследствие этого Земская управа отказалась от содержания корейской семинарии. Добровольные пожертвования к концу 1918 г. иссякли, и семинария оказалась в безвыходном положении». В связи с чем, её первый директор М.А. Ли по решению педагогического совета в январе 1919 г. отправился в Томск, где находилось Министерство народного просвещения, для ходатайства перед правительством Колчака о принятии семинарии в ведомство народного просвещения.

В проекте постановления Министерства народного просвещения отмечалось, что «…забота о корейском населении российского правительства, выразившаяся в учреждении корейской учительской семинарии, несомненно, будет иметь значение и в смысле охраны корейцев от японского влияния, которое начинает распространяться в крае». Хлопоты по финансированию семинарии заняли несколько месяцев, во время которых М.А. Ли, решал финансовые проблемы семинарии в Омске, Томске и в результате в октябре 1919 г. правительство Колчака приняло семинарию на государственное содержание.

Как пишет О.Б. Лынша: «Благодаря многомесячным хлопотам М.А. Ли 2 октября 1919 г. в Омске Совет министров принял постановление учредить с 1 июня корейскую учительскую семинарию. М.А. Ли по каким-то причинам отказался от должности директора и не вернулся в Никольск-Уссурийский». К сожалению, на этом участие дедушки в работе семинарии закончилось — в ноябре 1919 года у бабушки с дедушкой родился первенец, обстановка вокруг накалялась, т. к. японские интервенты приближались к Никольск-Уссурийскому, и я полагаю, что из-за этого дедушка с бабушкой и новорожденным сыном эмигрировали в Харбин, куда еще летом 1917 года уехали бабушкины родители.

С победой большевиков и установлением советской власти на Дальнем Востоке, Корейская учительская семинария подверглась жёсткой критике и на её базе, после ряда преобразований был организован Никольск-Уссурийский корейский педагогический техникум (дата его открытия в различных источниках варьируется с 1925 по 1927 гг.), который сыграл огромную роль в образовании корейцев, подготовив сотни школьных учителей.

О жизни дедушки в Харбине мне было известно, только то, что у них с бабушкой родилось ещё четверо детей, но мне удалось узнать, что дедушка работал учителем в школе КВЖД (Китайско-Восточная железная дорога). Эту скудную информацию я узнала из архивной справки по материалам следственного дела репрессированного дедушки, но я не теряю надежды раскрыть и эту страницу в жизни моей семьи.

В 1935 г. после продажи КВЖД папина семья вернулась из Харбина в СССР, но уже в 1936 году дедушку арестовали в Алма-Ате, где бабушка и дедушка работали в школе, а дедушка параллельно ещё читал лекции в Сельскохозяйственном институте. Как папины родители попали в Казахстан мне ещё не удалось выяснить, одно точно известно — семья приехала в Среднюю Азию ещё до депортации 1937 г.

Читая о Харбинском деле НКВД, поражаешься масштабам этой трагедии, по приблизительным данным десятки тысяч бывших харбинцев были репрессированы, из них более 2/3 были расстреляны, а остальные приговорены к длительным лагерным срокам. У дедушки просто не было шансов не попасть под неумолимый каток репрессий, но к счастью, ему удалось выжить, пройдя нечеловеческие испытания.

В наиболее полной базе данных «Открытый список» о жертвах политических репрессий в СССР я нашла страницу, посвящённую дедушке, где узнала, что он родился в 1892 г. в селе Благословенном Амурской области. Согласно архивным справкам Архива Президента Республики Казахстан из материалов следственного дела и Управления Федеральной службы исполнения наказаний по Республике Коми по учёту архивного фонда Интинского исправительного трудового лагеря МВД СССР, почти через год после ареста дедушка был осуждён за шпионаж и антисоветскую агитацию в общей сложности на 10 лет, которые он полностью отбыл в зоне вечной мерзлоты — воркутинских лагерях, и в 1957 году был реабилитирован.

На той же дедушкиной странице из «Отрытого списка» в разделе «Репрессированные родственники» я узнала о трагической судьбе его племянника Георгия Павловича Ли, арестованного в 1937 году в Москве, куда приехал на соревнования шахматного общества «Буревестник». Обвинение было построено на том, что на шахматных соревнованиях обвиняемый встречался с «подозрительными по шпионажу лицами», на основании этого Георгий Павлович был осуждён на 10 лет лагерей по обвинению в шпионаже, но через 5 лет, уже в лагере, по новому обвинению в контрреволюционной деятельности и измене Родине, он был приговорён к высшей мере наказания и расстрелян в 1942 году. Георгий Павлович Ли также был полностью реабилитирован в 1956 году.

Последние годы я часто вспоминаю строгий и аскетичный дом дедушки с огромным кожаным диваном, толстыми подшивками ярких и красочных номеров журнала «Корея», прямую и сухопарую дедушкину фигуру, его суровость и немногословность, которые исчезали, как только речь заходила о Корее. Но больше всего мне запомнилось как часто, с искренней гордостью и дедушка, и папа говорили: «Я сын корейского народа!». В детстве я также этим гордилась, но уже после их ухода из жизни, взрослея на фоне советского воспитания в духе интернационализма, такая пылкая гордость вспоминалась уже с иронией, как проявление чудаковатости в характерах папы и дедушки. Сейчас, после изучения огромного массива информации о корё сарам из научных источников и воспоминаний, которые я нашла и проанализировала за 2 года, у меня растёт и крепнет чувство вины перед папой и особенно перед дедушкой. И только теперь я понимаю, почему в своих письмах дедушка обращался ко мне не просто по имени, а писал: «Здравствуй Марина Ли!», и почему дедушка и папа с гордостью говорили: «Я сын корейского народа!».

Выражаю огромную благодарность Ольге Борисовне Лынша за её научные труды, позволившие мне узнать о прошлом моего дедушки Михаила Афанасьевича Ли и его роли в создании первого корейского специального учебного заведения в России.

Из следственного дела Георгия Павловича Ли, я узнала, что его мать, сестры и братья на момент его ареста, проживали в Алма-Ате. Поскольку связь с дедушкиными родственниками была утеряна после его ареста, я разыскиваю родственников Георгия Павловича Ли, родившегося в Хабаровске в 1913 г., родители: отец — Павел Николаевич Ли (проживал в Томске, работал врачом, умер в 1920 г.), мать — Варвара Дмитриевна Ли.

Прошу откликнуться потомков родных сестер и братьев Георгия Павловича, их возраст указан по состоянию на ноябрь 1937 г.: Ли Прасковья Павловна — 40 лет, Ли Мария Павловна — 30 лет, Ли  Сергей Павлович — 32 года и Ли Константин Павлович — 26 лет. Вдова Георгия Павловича — Мирлин София Михайловна, которая добилась его реабилитации в 1956 году и сын Руальд Ли (1937 г.р.), ему было всего 5 месяцев, когда арестовали отца, выехали в Белоруссию, где я также разыскиваю их потомков.

Сокращённый вариант этой статьи опубликован в газете «Корё ильбо» от 17 января 2025 г.

***

Мы в Telegram