Корё Сарам - Записки о корейцах

Хан В. С., Сим Хон Ёнг. Корейцы Центральной Азии: прошлое и настоящее. Глава 3. Формирование и развитие корейской диаспоры в Советской Центральной Азии

3 апреля 2015 • 2 661 просм. • Комментарии к записи Хан В. С., Сим Хон Ёнг. Корейцы Центральной Азии: прошлое и настоящее. Глава 3. Формирование и развитие корейской диаспоры в Советской Центральной Азии отключены

Корё сарам, Корееведение • , ,

2015-03-17 15-41-46 Скриншот экрана

§ 1. Выселение в Центральную Азию и адаптация к новым условиям. Формирование корейских колхозов

Республики Советской Средней Азии, а именно: Узбе­кистан и Казахстан, в 1937 году неожиданно должны были принять около 200 тысяч корейских переселенцев с Даль­него Востока. Значительную часть Средней Азии занимают степи, пустыни, полупустыни и горные массивы, малопри­годные для жилья. Если учесть неожиданность решения о депортации, сжатые сроки переселения, низкий уровень инфраструктуры края, отсутствие жилья, катастрофиче­ский недостаток материальных ресурсов и санитарно-меди­цинской помощи, можно понять, что эти среднеазиатские республики не были готовы к принятию такого количества переселенцев.

В силу того, что СССР находился в окружении капита­листических стран, советское руководство всегда опасалось возможности агрессии. Особую опасность представляли Германия и Япония, заключившие в 1936 году «антикомин- терновский пакт», а также Италия, примкнувшая к нему че­рез год. В 1935 г. Италия начала войну в Эфиопии, в 1936 г. Германия и Италия поддержали фашистский мятеж про­тив республиканского правительства в Испании. Захват в 1931 г. Японией Маньчжурии и начало в 1937 году войны за захват всего Китая создавали опасность на восточных рубежах СССР. Именно под предлогом государственной безопасности были насильственно переселены кажущиеся Сталину «ненадежными» корейцы из Дальнего Востока. Некоторые корейцы даже самоуспокаивали себя, что пере­селение в глубь материка, в Среднюю Азию, не связанную с международной политикой, было более лучшим выходом, нежели неспокойная жизнь в приграничной зоне и постоян­ные обвинения в шпионаже. Однако оказавшиеся в букваль­ном смысле брошенными в пустынных местах и заболочен­ных тугаях, переселенцы должны были вести тяжелейшую борьбу за выживание в условиях наступивших холодов, от­сутствия жилья, голода и эпидемий.

При переселении, осуществляемом по государствен­ным соображениям, ему должна была сопутствовать соответствующая административная, материально-техническая и финансовая поддержка. Однако подготовка к обустрой­ству переселенцев была крайне низка. Так, депортируемым корейцам, оставившим на Дальнем Востоке имущество, скот и урожай на корню, была обещана компенсация по при­бытии. Тем не менее, при исполнении данных обязательств нередко возникали случаи присвоения или невыплаты компенсаций.

Первой проблемой, с которой столкнулись переселен­цы, было отсутствие жилья. Необходимо было подготовить жилье перед скоро надвигавшейся зимой. Зиму пришлось проводить в шалашах, вырытых землянках, коровниках и конюшнях, заброшенных помещениях.

Сразу после переселения корейцев в Узбекистан и Ка­захстан корейские колхозы неоднократно обращались в различные республиканские и союзные органы с просьбой обеспечения строительными материалами. Однако зача­стую выделяемые материалы не доходили до корейцев. До­клады о подобных нарушениях с грифом «Совершенно се­кретно» огромным количеством шли в центральные органы в Москву[1].

Несмотря на тяжелое положение и многочисленные нарушения, переселенцы постепенно обустраивались. Нар- комзем УзССР проводил большую работу для расселения и хозяйственного обустройства корейских переселенческих колхозов на новых местах, а также вовлечению корейских хозяйств на новые осваиваемые земли уже существовавших узбекских колхозов. Также шел процесс организации обуче­ния детей и медицинского обслуживания корейцев, а также предоставления льгот переселенцам.

Правительство УзССР в постановлении от 11 ок­тября 1937 года[2] обратило внимание на традиционную склонность корейцев к растениеводству, нежели к ското­водству, в связи с чем выделило для них посевные земли с проведенными ирригационными работами площадью в 17639 гектаров. Корейцы были расселены по 6929 хозяй­ствам. В Верхне-Чирчикском районе количество корейских хозяйств, получивших поливные земли, насчитывалось 117, в Средне-Чирчикском — 2827, в Нижне-Чирчикском — 1686, в Калининском — 487, в Паст-Даргомском — 1388 и в Гурлен- ском — 474[3].

Всего в Узбекистане планировалось расселить 15065 семей, или 74313 человек. В процессе расселения корейских переселенцев возникали многочисленные отклонения от первоначального плана. Так, в начале количество районов расселения со смешанным местным населением составля­ло 7, но затем выросло до 44, из них в только 17 корейцы были размещены по принципу компактного проживания. По областям переселенцы были распределены следующим образом: Ташкентская область — 7 861 семья (37 321 чело­век), Самаркандская область — 1 940 семей (9 147 человек), Ферганская область — 1 197 семей (5 799 человек), Кара­калпакская АССР — 2993 семьи (12 831 человек)[4]. Кроме вышеуказанных, 99 семей (530 человек) были распределе­ны по приказу председателя Наркомзема по наркоматам и службам[5].

Хотя большинство корейских переселенцев было ох­вачено сельским хозяйством, некоторая их часть была на­правлены в районы рыболовства и горнодобывающей про­мышленности. Так, созданные еще на Дальнем Востоке корейские рыболовецкие хозяйства были распределены в Каракалпакскую АССР, где они стали работать на рыбных промыслах Аральского моря.

Между октябрем и ноябрем 1937 года в Узбекистане было размещено 9807 корейских семей, трудившихся ранее в сельскохозяйственном секторе, 700 семей рыболовецких хозяйств и 5800 семей рабочих и служащих.

В Казахстане корейские переселенцы были также рав­номерно распределены по разным областям. Согласно стати­стике (см. таблицу 2), в республике к середине декабря 1937 года была переселена 20 141 семья (95 421 человек) вместо планируемых 18 009 семей. Поэтому в докладе У. Исаева, председателя Совнаркома Казахской ССР, отправленном в адрес Совнаркома СССР, говорилось о требовании допол­нительной финансовой помощи по причине увеличения ко­личества переселенцев.

Таблица 6.

Распределение корейцев по районам согласно докладу Ю. Сыргабиева, заместителя председателя СНК Казахской ССР

Название Количество Название Количество
районов семей/душ районов семей/душ
1. Южный 8693/41425 3. Кустанайская 877/3919
Казахстан. область
Кармакчи 2545/12593 Кустанай 877/3919
Кзыл-Орда 1849/9144
Казалинск 978/4479 4.Западный 1339/8986
Яны Курган 1635/7982 Казахстан
Чимкент- 638/2132 Уральск 601/3015
Карагасский Гурьев Денгиз 1233//5971
Пахта-Аральский 157/749
Мирояновский 513/2232 5. Северный 2702/12031
Меркенский 84/409 Казахстан
Джувалинский 144/700 Таинга 1633/7171
Т юлькубасский 150/804 Шортанды 1069/4860
Название Количество Название Количество
районов семей/душ районов семей/душ
2. Актюбинская область Актюбинск Аральское море 1872/8847

974/3762

898/50806. Карагандинская область Караганда Астаховли2435/12317

1280/6666

1155/5651Всего: 20141/95421

Как и в Узбекистане, в Казахстане также были образо­ваны корейские рыболовецкие колхозы. Согласно докладу, переданному А. Вышинскому в конце января 1940 года, име­ется запись о том, что корейские переселенцы в Казахстане создали 61 колхоз из 14 600 семей в сельскохозяйственных районах, а 2 400 семей были распределены в 8 созданных рыбных колхозах[6]. Согласно той же записи можно узнать, что 3 530 семей корейских переселенцев были распределе­ны в различные организации и предприятия в горнорудных районах[7]. Корейские переселенцы также работали на гор­нодобывающем предприятии «Кируголь». Согласно мате­риалам НКВД УзССР можно узнать, что 5 декабря 1937 года переселенцы в количестве 51 семьи (187 человек) прибыли на шахту «Сулюкта», находившуюся около станции «Про­летарская», на которой базировалось предприятие «Киру- голь», а 19 декабря здесь уже насчитывалось 215 хозяйств[8].

Несмотря на имевшиеся препятствия в распределении переселенцев, в Казахстане удалось создать 28 самостоя­тельных корейских колхозов с 3378 семьями. Среди данного числа было создано 3 рыбных колхоза, промартель и распре­делено 157 семей; были созданы трудовые и административ­ные места в 1406 районах, где были распределены корейцы.

Из переселенного в Казахстан общего количества се­мей около 500 семей (2000 человек) по приказу Наркома внутренних дел от 5 ноября 1937 года были сформированы в рыболовецкие коллективы и переселены в Астраханский округ Сталинградской области. Часть распределенных в Сталинградскую область корейцев оказались без получе­ния компенсаций согласно утвержденной переселенческой программе. Из-за этого возникли трения между тремя сто­ронами — административными органами Сталинградской области (по запросу о финансировании для переселения корейцев), Сельскохозяйственным банком СССР (кото­рый получил приказ о предоставлении 100 000 рублей всем корейским переселенцам) и Совнаркомом Казахской ССР (утверждавшим, что всю сумму уплатили из Центрального Банка Москвы для переселения корейцев)[9].

Хотя первоначальный план распределения корейских переселенцев и заключался в их компактном расселении в определенных регионах, в реальности к ареалам их расселе­ния были добавлены дополнительные районы[10].

Прежде всего, нужно было переселить корейцев в райо­ны рисосеяния, где мог бы быть востребован их опыт в этой области, поскольку Казахстан был определен как одна из зон рисосеяния. Для этого необходимы были соответствую­щие ирригационные условия, что, в свою очередь, требова­ло огромных капиталовложений и времени. В связи с этим, председатель облисполкома Южно-Казахстанской области предложил расширить земли с ирригационными сооруже­ниями, распределив в них корейских переселенцев.

Как и в Узбекистане, в Казахстане также проводились различные работы по адаптации корейских переселенцев. Была создана программа по роспуску лесных совхозов и жи­вотноводческих колхозов и созданию территорий для посе­ления корейцев. Подобные меры были результатом поисков метода подходящего расселения корейцев, умелых земле­дельцев, но не обладавших опытом в животноводстве.

По этой причине 20 декабря 1937 года Председатель Совнаркома Казахской ССР У. Д. Исаев направил телеграм­му заместителю председателя Совнаркома СССР В. Я. Чу- барю, в которой говорилось о том, что прибывшие в Куста- найскую область 820 корейских семей ничего не привезли с собой с Дальнего Востока, непригодны к скотоводству и что необходимо их расселить в рисоводческих районах, для чего требуются средства для ирригационных работ[11]. Поэтому привыкших к земледелию корейцев концентрированно рас­селяли на юге Казахстана и на севере Узбекистана, то есть в местах наличия рисоводческих плантаций и возможности заниматься производством зерна, хлопка и сахарной свеклы.

Трудовое распределение корейцев шло непросто. Пра­вительства Казахстана и Узбекистана, занимавшиеся ор­ганизацией расселения корейских переселенцев, должны были представить в Совнарком СССР в Комиссию по во­просу хозяйственно-культурного обустройства корейцев при СНК СССР программу мер по расселению и обустрой­ству корейцев. 5 января 1938 года в СНК СССР было при­нято постановление «О мероприятиях по хозяйственному устройству корейских переселенцев в Узбекской ССР»[12], а 20 февраля 1938 года было принято аналогичное поста­новление[13] по Казахской ССР. Содержание этих докумен­тов носило достаточно подробный характер, но на практике их реализацию нельзя назвать осуществленной. Как писал заместитель Наркома внутренних дел СССР С. Жуковский в мае 1938 года в письме А. И. Микояну, «указы по расселе­нию корейцев не выполняются»[14].

Подготовленные центральным или республиканским органами программы зачастую выполнялись не сразу или со значительными задержками. Поэтому реализация планов по жилищному строительству, трудоустройству корейцев и выплате им социальных пособий затягивалась и не имела должного эффекта.

Другим заметным явлением стал второй этап пересе­ления — перемещение корейского населения, покидавшего первоначально регионы расселения и мигрировавшего, не­смотря на официальный запрет, в другие места, как внутри Казахстана и Узбекистана, так и между ними. Если говорить о внутренних миграциях, то их было два типа. Первый — это переселение корейцев в города в поисках работы. Это те, кто, являясь рабочими или служащими, был переселен в сельскую местность. Такая миграция особенно часто наблю­далась в ноябре-декабре 1937 года, сразу после первого эта­па расселения. Другим типом внутренней миграции было перемещение из мест первоначального расселения для вос­соединения с семьей, разлученной во время депортации.

Поскольку стихийная миграция корейцев-переселен- цев создавала препятствия для утвержденной программы их расселения, Председатель Совнаркома Казахской ССР У. Исаев предложил наркому СССР А. Микояну ряд мер по предотвращению ситуации самовольного перемещения корейцев[15]. Во-первых, предложенный пакет предполагал строгие меры по ограничению самовольного передвижения корейских переселенцев на территории каждого района и области республик вселения. Во-вторых, между переселен­ческим отделом НКВД СССР и наркоматом каждой респу­блики заключалось соглашение по осуществлению мер для сокращения средств по речным или железнодорожным пе­ревозкам для вовлечения корейцев для нужд каждой респу­блики. В-третьих, это создание штата комендантов НКВД в составе 19 человек для наблюдения за переселенцами, приезжавшими из Украины до конца 1938 года. Подобные предложения приводили к усилению контроля над пересе­ленцами.

Одним из факторов, значительно усложнявшим поло­жение по обустройству и трудоустройству переселенцев, являлось самовольное использование местными органами власти средств, выделенных на нужды переселенцев. На­пример, Наркозем Узбекской ССР выделил корейским пе­реселенцам машины, рабочий скот, строительные материа­лы. Однако и выделенные кредитные средства, и материалы были либо присвоены, либо растрачены. Согласно Поста­новлению Совнаркома УзССР от 17 июля 1938 года сред­ства, выделенные правительством на нужды по распределе­нию и расселению корейских переселенцев, как и средства, предназначенные для перераспределения корейских пересе­ленцев, были потрачены на общие нужды местных колхозов (например, в Верхне-Чирчикском, Пастдаргомском и дру­гих районах)[16].

Другим фактором, ухудшавшим материальное поло­жение корейцев, как и местного населения, было постоян­ное прибытие новых переселенцев. В 1938 году в Казахстан были переселены курды (802 семьи — 1325 человек), армя­не (309 семей), иранцы (2000 семей — 6000 человек) и тур­ки[17]. В частности, при вводе новых поселенцев, согласно се­кретному Постановлению Совнаркома СССР от 8 октября 1938 года «О переселении иранцев в Казахскую СССР из Азербайджанской СССР», организация жилищного вопро­са для иранских переселенцев должна осуществляться за счет неиспользованных материальных средств, выделенных для хозяйственного устройства корейцев, переселенных в Казахскую ССР[18].

В начале января 1939 года результаты по трудоустрой­ству корейцев были доложены председателю Совнаркома СССР Молотову. По данным на 1938 год, из выделенных корейцам 10 000 гектаров земли 4220 гектаров было отве­дено под рисоводство, 158 гектаров — под хлопок, 5632 гектара — под пшеницу и овощные культуры. Такая направ­ленность на растениеводство была признанием того, что корейцы достигли успехов в сельском хозяйстве. И уже пер­вые годы жизни корейцев на новых местах подтвердили их славу умелых земледельцев.

Но это признание давалось не в легких условиях. В силу объективных причин, а также бюрократических проволо­чек, постоянно ощущалась нехватка сельскохозяйственных машин, рабочего скота, удобрений и других материалов, не­обходимых для налаженного сельскохозяйственного произ- водства[19]. Несмотря на эти трудности, корейцы проявили выдающиеся способности в сфере сельского хозяйства и до­стигли высоких показателей производительности труда.

Колхозники-корейцы не только увеличили посевные площади риса и других зерновых культур, но и показали вы­сокую урожайность в производстве новых для себя техниче­ских культур, таких, как кенаф, и посева хлопка.

§ 2. Корейцы в годы Второй мировой войны

3.2.1 На фронтах войны

22 июня 1941 г. фашистская Германия напала на СССР. Началась Великая Отечественная война.

В большинстве случаев корейцев на фронт не брали. С началом Второй мировой войны их, как и другие, находя­щиеся на учете НКВД, народы, мобилизовали в так назы­ваемую «трудовую армию». Даже тогда, когда вся страна попала в беду и решался вопрос о судьбе Отчизны, Сталин лишил корейцев возможности выполнить свой граждан­ский долг, напоминая корейцам об их «неблагонадежности». Но ведь корейцы рвались не на теплые места, а в пекло боев. Запретив корейцев брать в действующую армию, сталин­ский режим нанес глубочайшее оскорбление достоинству всех советских корейцев. Но корейцы молча перенесли и эту пощечину. Никто не роптал, мирясь с судьбой. Да и не время было для обид, претензий и дискуссий. На карту была поставлена судьба страны. Главное теперь заключалось в по­мощи фронту.

И все же корейцам, прежде всего молодежи, удалось принять участие в боях на фронтах Второй мировой войны. Одни попадали в Советскую армию, изменив свои фамилии. Другие — студенты вузов прифронтовых городов — оказыва­лись на передовой вместе со своими однокурсниками. Тог­да зачастую уходили на фронт всем курсом. Третьи, обивая пороги военкоматов, райкомов комсомола и других органи­заций, всеми правдами и неправдами все же добивались от­правки на фронт. Четвертые призывались в качестве специ­алистов. В действующую армию удавалось попасть, прежде всего, тем корейцам, которые в силу различных обстоя­тельств оказались в разных городах России. Они были ото­рваны от основной массы корейцев, проживавших до 1937 г. компактно на Дальнем Востоке, а затем депортированных в Центральную Азию, и потому не попали под депортацию.

Один из тех, кто прошел дороги войны, — Ким Пен Гер (Ким Владимир Николаевич). Ниже приводится сокращен­ный вариант газетного интервью, которое я взял у Ким Пен Гера в 1994 г. в Ташкенте:

«Война меня застала в детском доме г. Свердловска, где я учился и жил, потеряв родителей в раннем возрасте. В июле 1941 г. после окончания 8-летней школы по реко­мендации райкома комсомола я подал документы в военную школу летчиков. Но на отборочной комиссии мне отказали в приеме, сославшись на ранний возраст, хотя моего товари­ща, который был младше меня, приняли. Я чувствовал ка­кую-то несправедливость, но объяснить ее не мог. Полгода я ходил в военкомат с просьбой отправить на фронт, но всегда получал отказ.

6 марта 1942 г. меня направили в «трудовой батальон», где были поляки и русские, чьи родители были репрессиро­ваны. Стало ясно, что я, как кореец, тоже отношусь к небла­гонадежным.

Я обратился к директору детского дома, который поль­зовался большим авторитетом в городе, а также к команди­ру трудового батальона, который хорошо ко мне относился. Кроме того, каждую неделю я ходил в военкомат и всем там надоедал.

И вот в сентябре 1942 г. меня направили в военное училище лейтенантов, а в феврале 1943 г. всех курсантов отправили на Воронежский фронт. Мне присвоили звание сержанта и назначили командиром пулеметного расчета. 5 сентября 1943 г. во время наступления около села Михай- ловка Курской области я получил тяжелое ранение. По выз­доровлении меня направили на фронтовые курсы младших лейтенантов 1-го Украинского фронта. Войну я окончил в Восточной Пруссии, а демобилизовался в 1947 г.». За бое­вые заслуги Ким Пен Гер награжден орденом Отечествен­ной войны 1-й степени, медалью «За отвагу» и другими на­градами[20].

Под фамилией «Садыков» добровольцем на фронт ушел Ким Анатолий Борисович, воевавший в качестве раз­ведчика в частях 1-го и 4-го Украинских фронтов. Войну закончил в Праге, награжден орденами Отечественной вой­ны 2-й степени, Славы 3-й степени, медалью «За отвагу», а также медалью Чехословакии. На различных фронтах в ка­честве разведчика провоевал и Ан Сен Гын, награжденный орденом Славы 3-й степени, медалями «За победу над Гер­манией», «За победу над Японией» и другими наградами. Выпускник 1-го Ленинградского военного артиллерийского училища Пак Иван Яковлевич в годы войны был команди­ром батареи, начальником штаба дивизиона, помощником начальника штаба полка; награжден орденом Отечествен­ной войны 2-степени и медалями[21]. Всю войну, с 1941 г., прошел Цой Губе; воевал командиром отделения автомо­бильного полка, мобилизовался старшим сержантом в авгу­сте 1945 г. Награжден медалями: «За взятие Вены», «За взя­тие Будапешта», «За освобождение Белграда», «За оборону Москвы», «За победу над Германией»[22]. С 1943 по 1944 г. в рядах Советской Армии находился и Магай Алексей Бо­рисович[23]. В последний год войны был призван Афанасий Михайлович Ким, работавший в Чкаловской области[24].

Сведения о корейцах, покрывших себя боевой славой, приводит в своей книге Ким Сын Хва.

В 19 лет стал солдатом Валентин Иванович Цой, всту­пивший в августе 1941 г. в дивизию народного ополчения Ленинграда. А в октябре 1941 г. он принял боевое крещение. В ночь с 10 на 11 апреля 1943 г. он с группой разведчиков проникает на немецкие позиции; во время боя группа захва­тывает «языка». Особо отличился в этой операции младший сержант Валентин Цой. За эту операцию он был награжден орденом Красной Звезды.

В 18 лет встретил войну студент Московского институ­та химического машиностроения Степан Николаевич Тэн. В октябре 1941 г. он добровольцем вступил в армию и че­рез несколько дней отправился на фронт. Воевал в разведке. Вскоре он был награжден медалью «За отвагу» и послан в офицерское училище. Закончив его, Степан возвращается на фронт. Командует взводом, потом ротой. В январе 1944 г. гвардии капитан Тэн назначается командиром батальона в одной из частей 2-го Прибалтийского фронта. 18 марта 1944 г. он пал смертью храбрых.

На Западном фронте в частях генерала Голубева против немецких оккупантов сражался пулеметчик Михаил Тэн. Вот что сообщалось в корреспонденции ТАСС от 13 января 1942 г. о подвиге Михаила Тэна: «Во время последнего боя тов. Тэн со своим станковым пулеметом незаметно для вра­га пробрался на его территорию, замаскировался на крыше одного здания и стал поливать свинцом разбегавшихся в па­нике фашистов. Когда селение перешло в наши руки, около дома, где укрепился пулеметчик Тэн, валялось больше 100 трупов фашистских бандитов»[25].

11 корейских юношей ушли добровольцами на фронт из казахстанского города Гурьев. Домой возвратились лишь трое. Из них старший сержант Пак Тхя Гир, командир от­деления понтонного полка — позже доцент Ташкентского государственного университета. Он участвовал в прорыве Ленинградской блокады, освобождении Прибалтики, Поль­ши. Войну закончил в Германии. За ратный труд награжден орденами Славы 3-й степени и Отечественной войны 2-й степени, многими медалями, включая польскую медаль «За Варшаву»[26].

С 1943 г. на фронте Герман Сергеевич Хан, воевавший в зенитно-артиллерийском полку на 1-м Прибалтийском фронте. Войну Г. С. Хан закончил в Кенигсберге[27].

Неувядаемой славой покрыл себя Александр Мин, удо­стоенный высшей награды Родины за боевые заслуги — зва­ния Героя Советского Союза.

Перед войной Александр Мин учился в планово-кре­дитном институте в Саратове. В начале войны он добро­вольцем вступил в армию и через несколько дней отправил­ся на фронт.

Как смелого, находчивого солдата его зачисляют слу­шателем военного училища. В 1942 г., в чине лейтенанта, он вновь прибыл на фронт, командовал сначала взводом, потом батальоном. Александр Мин участвовал в боях на Западном, Центральном, 1-м Украинском и 1-м Белорусском фронтах. В июне 1943 г. он был награжден орденом Красной Звезды, в ноябре этого же года — орденом Отечественной войны 2-й степени, а в феврале 1944 г. — орденом Александра Невско­го. Незадолго до дня победы Александр Мин пал смертью храбрых. 25 марта 1945 г. Указом Президиума Верховного

Совета СССР ему было присвоено звание Героя Советско­го Союза посмертно[28]. Именем Александра Мина названа одна из улиц г. Ташкента и назван парк в г. Аккургане (Уз­бекистан)[29].

Был на фронте и мой дядя — брат мамы — Ким Са Ен (Ким Николай). В 1941 г., после окончания летной шко­лы, он вместе с другими выпускниками был отправлен на фронт. В одном из боевых вылетов он и его командир ока­зались в окружении 4-х немецких самолетов. Приняли ре­шение — идти на таран. Протаранив вражеский самолет, на выведенной из строя машине, под обстрелом преследующих немцев, они стали уходить из боя. Их, чудом оставшихся в живых, подобрали тяжелоранеными. За фронтовые заслуги Ким Са Ен был награжден 4-мя боевыми наградами.

Корейцы воевали не только на западном направлении (в войне с Германией), но и восточном — в войне с Япони­ей. Юрий Данилович Тен по личной просьбе был призван в Советскую Армию в марте 1945 г., служил в Тихоокеанском флоте, участвовал в войне с Японией, освобождал Корею; награжден орденами Красного Знамени, Отечественной во­йны 1-й и 2-й степеней[30].

Была еще группа корейцев, воевавших в секретной раз­ведке против Японии. Все они давали подписку о неразгла­шении тайны и никогда не носили наград. Лишь когда их дела были рассекречены, стала известной их деятельность в годы войны. По данным Кзыл-Ординского военкомата, только из этой области таких было 7 корейцев. Кан Бон Ен был призван в 1943 г. и направлен в школу военной разведки на Дальнем Востоке. По заданию командования он проникал через границу в Северную Корею и собирал информацию об японцах, в том числе и об японских военных частях. Не раз выполнял задания на территории Северной Кореи и Ким Ен Нам, награжденный орденом Красного Знамени и медалью «За победу над Японией»[31]. Дё Ман Гын в 1941 г. был при­зван из Кзыл-Ординской области Казахстана и прослужил один год лейтенантом в политуправлении Дальневосточно­го фронта, который удерживал нападение Японии на СССР. В 1942 г. был демобилизован, а в конце войны снова призван и направлен преподавателем восточных языков в Канскую школу военных переводчиков, где проходили профессио­нальную подготовку разведчики, которых забрасывали в тылы Квантунской армии — Корею и Китай[32]. Ю Сен Чер, с 1941 г. был призван в армию, учился в военной спецшколе, отправлялся на задания в Маньчжурию, работал военным переводчиком; награжден орденом Отечественной войны 2-степени, а также орденом Красного знамени Монголии[33].

В последние годы стала известной информация и об участии женщин-кореянок на фронтах войны. Так, Анаста­сия Ивановна Ким была зенитчицей, Евгения Николаевна Люгай служила в эвакуационном пункте[34], а сержант меди­цинской службы В. Лим спасла не один десяток солдатских жизней[35].

В настоящее время известно 372 советских корейца, во­евавших на фронтах Второй мировой войны[36].

3.2.2. В «трудовой армии»

Одной из наиболее малоизученных тем истории коре сарам является участие корейцев в «трудовой армии» (стро­ительных и рабочих колоннах) в годы Второй мировой войны. Работ, в которых затрагивается тема корейцев-тру- дармейцев, немного[37]. В большинстве из них сама тема ко­рейского участия в трудармии занимает лишь незначитель­ную часть: две строчки (Г. Н. Ким, Д. В. Мен), полстраницы (Б. И. Ким), одну страницу (Г. В. Кан), несколько страниц (Л. Б. Хван). Если же говорить о прорыве в научном осве­щении обсуждаемой темы, то он связан с работами россий­ского историка Н. Ф. Бугая.

О методологии подходов. Имеющиеся по теме работы можно разделить на две группы. Первая является строго академической — это публикации историков (Н. Ф. Бугай, Г. В. Кан), опирающиеся на архивные материалы и акаде­мические стандарты изложения. Вторая категория работ написана в публицистическом ключе (Б. Ким, Г. М. Ким, Л. Б. Хван). В качестве основного источника в них фигури­руют либо сами личные воспоминания бывших трудармей- цев, либо их запись в виде интервью.

Если говорить о личных воспоминаниях в целом, то от­носительно них всегда существует проблема верификации, что диктует взвешенный и осторожный подход к ним. При реконструкции исторических феноменов воспоминания не являются абсолютно достоверным источником («истиной в последней инстанции»), поскольку в них присутствует су­щественная доля субъективности: они персонифицированы, окрашены в эмоциональные тона; аксиологические установ­ки зачастую доминируют над гносеологическими принци­пами. Некоторые детали в них забываются или сознательно опускаются, а некоторые — гипертрофируются. Кроме того, нередки случаи, когда «единичное» и «особенное» обобща­ется до «общего», а ситуативное — до закономерного.

Поэтому для воссоздания исторической правды необ­ходим комплексный подход:

  • сопоставительный анализ воспоминаний ряда сви­детелей/участников (в зависимости от определения этого ряда могут быть получены и различные результаты); при­чем сбор и расшифровка устных историй должны осущест­вляться по научным методикам;
  • соотнесение результатов полевой работы с докумен­тально-архивными источниками.

Отдельно хотелось бы остановиться на проблеме за- данности, когда аксиологические установки начинают определять конструирование эмпирической базы и соот­ветствующих выводов. Наиболее рельефно такого рода за­данные установки выражены в работах Л. Б. Хван (а точнее, это одна работа, с небольшими вариациями). В условиях дефицита литературы по теме и ученого статуса автора, эти работы могут создать впечатление, что они выражают совре­менные научно-исторические взгляды по данному вопросу. Поэтому остановимся на них подробнее.

Обратимся к интерпретации документов. Приводя вы­держку из письма каменноугольного треста «Коспашуголь» о том, что он получил из Каракалпакской АССР 700 человек рабочей силы (достаточно нейтральный текст, характерный для производственной переписки), автор восклицает: «вду­майтесь: трудоармейцев «получали» как железнодорожный груз, а не «принимали как людей»[38].

Что же оскорбительного в термине «получать»? Он вполне употребим не только в отношении грузов, но и лю­дей — особенно в сводках, отчетах и деловой переписке, для которых характерны сухость, лаконичность и емкость используемой терминологии. В комментарии очевидна предвзятость: найти в сообщениях, касающихся «трудар- мии» (даже нейтральных), негативный подтекст.

В этом же документе, в связи с прибытием новых ра­бочих, содержится просьба о выделении продовольствия: «…В ближайшее время ожидаем дополнительно 300 чело­век — всего 1000 человек. В связи с этим просим прислать следующие продукты: рис, пшено, консервы, сухие ово- щи»[39]. По этому поводу автор пишет: «Бесплатных тру­довых ресурсов Трудармии было мало. Она хотела, чтобы тягловая «рабочая сила» везла с собой и прокорм. По смыс­лу документа можно уяснить, что даже вопросы организа­ции питания для прибывших трудармейцев лежали на их отправителях. И можно представить, какую скудную пищу им выделяли из не предусмотренных для них продуктовых резервов»[40].

Что означает «она хотела» применительно к «трудар- мии»? Подобная антропоморфизация социальных институ­тов в науке недопустима, т.к. выводит проблему организа­ции дистрибутивных сетей в советском обществе 40-х годов как некоторой объективной реальности за пределы научного анализа в сферу каких-то призрачных фантомов типа оду­шевленной «Трудармии», обладающей человеческими же­ланиями.

Непозволительными также являются отождествление просьбы с решением и экстраполяция конкретной ситуации на систему продовольственного обеспечения трудармейцев. Как известно, в военное время управленческая структура, в том числе и в сфере распределения, носила двойственный характер. С одной стороны, вся полнота власти на период войны была сконцентрирована в руках ГКО. А с другой сто­роны, резко увеличились права наркоматов, в том числе в сфере распределения ресурсов. Поэтому решение вопроса о снабжении рабочих и строительных колонн осуществля­лось не по линии «трудовая армия — отправители»[41], а по линии вертикального соподчинения (союзные, республи­канские, областные, районные органы) и горизонтальной координации (межреспубликанской и межведомственной). В силу этого, обеспечение трудармейцев осуществлялось из различных источников: из союзных фондов, по решению обкомов принимающих областей, по решению правитель­ства Узбекистана и т. д.[42] Если обратить внимание на то, кто отправитель письма (трест «Коспашуголь») и кто — получа­тель (Каракалпакский обком партии)[43], то видно, что они не находятся в отношениях иерархического подчинения. И в этом случае мы имеем более сложную цепочку реше­ний относительно обеспечения трудармейцев. Говоря же о «непредусмотренных продуктовых резервах» Л. Б. Хван не учитывает централизованную природу системы распреде­ления и перераспределения в СССР, тем более, в военное время.

Автор завершает свой комментарий по поводу прось­бы угольного треста о выделении дополнительного продо­вольствия следующим резюме: «Так средневековый палач требовал у родственников приговоренного к повешению мыло для смазывания веревки, чтобы смерть обреченного была менее мучительной»[44]. Для того, чтобы усилить об­личительный эффект, Л. Б. Хван использует аналогию; при этом нарушает правила ее использования как логической операции. Как известно, в умозаключении по аналогии на основании знания одних сходных свойств и признаков из­учаемых объектов делается вывод о возможном сходстве других свойств и признаков этих объектов. Причем общие сходные свойства и признаки должны быть того же типа[45]. Но в данной «аналогии» нет ни одного сходного признака, а тем более, одного и того же типа.

Об оправданности трудовой мобилизации корейцев в годы войны. Мне представляется, что необходимо разли­чать два аспекта данной проблемы. Первый аспект связан с вопросом о трудовой мобилизации в период Великой Оте­чественной войны вообще, а второй — с мобилизацией соб­ственно корейцев. Данное различение принципиально, т. к. эти два аспекта иногда смешиваются, и в равной мере рас­сматриваются как проявление репрессивной политики ста­линизма.

Если говорить о трудовой мобилизации корейцев, то она, безусловно, явилась по отношению к ним актом поли­тического недоверия со стороны властей. Корейцы готовы были защищать Родину с оружием в руках, так же, как они это делали в случае иностранной интервенции на Дальнем Востоке. Однако Сталин видел в них «пятую колонну», как и в некоторых других этнических группах. Тотальная моби­лизация в «трудармию» по этническому признаку фактиче­ски означала дискриминацию — отказ представителям неко­торых этнических групп в праве носить оружие и сражаться на фронте. Она принципиально являлась незаконной, т. к. нарушала статью 123 Конституции, которая гласила: «Рав­ноправие граждан СССР, независимо от их национальности и расы, во всех областях хозяйственной, государственной, культурной и общественно-политической жизни являет­ся непреложным законом. Какое бы то ни было прямое или косвенное ограничение прав или, наоборот, установ­ление прямых или косвенных преимуществ граждан в зависимости от их расовой и национальной принадлеж­ности, равно как всякая проповедь расовой или националь­ной исключительности, или ненависти и пренебрежения, караются законом»[46].

Однако политическая дискриминация корейцев как за­щитников Отечества не означает, что в годы войны они не могли быть использованы в качестве трудовых ресурсов, как и другие советские народы. Говоря о мобилизации корейцев в «трудовую армию», Л. Б. Хван пишет: «Их отрывали от семей …и бросали на ликвидацию «узких мест» — на рудни­ки, на строительство оборонных объектов, на предприятия, производящие стратегическую продукцию»[47]. Критиче­ский пафос данного предложения трудно понять, поскольку сотни тысяч представителей других народов центрально­азиатского региона (узбеков, каракалпаков, таджиков и др.), также «отрывали от семей»[48] и бросали на те же рудники и стройки. Так, к концу 1943 г. на оборонные предприятия и стройки РСФСР было мобилизовано более 155 000 жите­лей Узбекистана[49].

И здесь встает вопрос о трудовой мобилизации вообще. В условиях войны она была единственным условием побе­ды[50]. В связи с этим, нам представляется принципиально неверной ее интегральная трактовка некоторыми авторами как «карательной» политики, которая следила за тем, чтобы никто «не уклонился»[51], без учета конкретно-историческо­го контекста.

Так, Л. Б. Хван приводит Циркулярное письмо Нар- комюста СССР, Прокурора СССР и Комитета по учету и распределению рабочей силы при СНК СССР от 5 марта 1942 года, предписывающее принять меры против уклоне­ния граждан от мобилизации для работы на производстве и строительстве. Согласно письму, материалы об уклоняю­щихся должны передаваться в суд, по решению которого эти граждане направлялись на принудительные работы. Пред­варяя данное письмо, автор пишет: «Уклониться, избежать этой участи было невозможно. Государственная каратель­ная машина зорко следила за тем, чтобы ни один трудоспо­собный, не призванный в действующую армию гражданин ее не избежал»[52]. А в опубликованной в Интернете версии статьи она называет поступивший в Каракалпакскую АССР циркуляр «черным письмом»[53].

«Черным письмом» (вероятно, по аналогии с «черной меткой», уведомлением о смертном приговоре среди пира­тов и криминальных кругов) называется циркуляр военного времени, когда необходимо было мобилизовать все матери­альные и трудовые ресурсы, чтобы остановить и отбросить врага. Был ли данный циркуляр «черным письмом кара­тельной машины» или вынужденной и оправданной мерой?

Как известно, экономические потери, понесенные СССР в первый год войны, были огромны. На территории, оккупированной к ноябрю 1941 г., до войны проживало 45% населения страны, добывалось 63% угля, производилось 68% чугуна, 50% стали и 60% алюминия. В результате ок­купации и эвакуации промышленности выбыло из строя 303 предприятия, изготовлявших боеприпасы. Ежемесяч­ные потери от их остановки были колоссальными: 8,4 млн. корпусов снарядов, 2,7 млн. корпусов мин, 2 млн. корпусов авиабомб, 7,9 млн. взрывателей, 5,4 млн. средств воспламе­нения, 5,1 млн. снарядных гильз, 2,5 млн. ручных гранат, 7 800 т пороха, 3 000 т тротила и 16 100 т аммиачной селитры. В ноябре и декабре 1941 г. народное хозяйство СССР не по­лучило ни одной тонны угля из Донецкого и Подмосковного бассейнов. К декабрю 1941 г. катастрофически сократилось производство черных и цветных металлов, шарикоподшип­ников — основы военной промышленности: проката черных металлов — в 3,1 раза, шарикоподшипников — в 21 раз, про­ката цветных металлов — в 430 раз[54].

Мобилизация в ряды Красной Армии резко умень­шила число рабочих и служащих. Их численность сокра­тилась с 31,5 млн. к началу 1941 года до 18,5 млн. к концу года. С июля по ноябрь 1941 г. было эвакуировано на вос­ток страны свыше 10 млн. человек, более 1360 крупных предприятий[55].

В этих тяжелейших условиях каждая пара рук была на вес золота. Люди работали на износ, порой по 13-14 часов в сутки. На предприятия возвращались пенсионеры, за стан­ки вставали подростки. В деревнях женщины впрягались вместо быков и лошадей, они стали основной рабочей силой в шахтах и на лесоповалах. Были отменены трудовые отпу­ска, увеличен рабочий день, введены сверхурочные обяза­тельные работы. К выполнению сельскохозяйственных ра­бот привлекались служащие, трудоспособное население, не работающее на предприятиях промышленности и транспор­та, студенты, школьники 6—10 классов[56]. С осени 1942 г. к работе вынуждены были привлекать инвалидов 3-й группы, а также беременных женщин до 5 месяцев беременности.

Благодаря этим чрезвычайным мерам и титаническому труду всего народа «военная промышленность уже в пер­вой половине 1942 г. не только восстановила потерянные мощности, но значительно перекрыла их»[57]. Перевод всей экономики огромной страны на военные рельсы был осу­ществлен в течение года, в то время как Германии на это по­требовалось 7 лет. В кратчайшие сроки была решена задача, позволившая ликвидировать отставание топливно-энерге­тической и металлургической базы, обеспечить превосход­ство в вооружении, что в конечном счете обусловило ко­ренной перелом на карте военных действий и стало залогом победы над фашизмом. Называть эти меры «карательными» и оправдывать «уклоняющихся», в то время как миллионы людей на фронтах и в тылу жертвовали всем, чтобы перело­мить ход войны — значит, либо не понимать, что происходи­ло в эти годы, либо сознательно стоять apriori на позициях нигилизма относительно всего того, что имело место в 40-е годы.

Как и кем проводилась мобилизация корейцев в «трудар- мию»? Мобилизация корейцев в трудармию, как и мобили­зация в действующую армию, производилась военкоматами.

До недавнего времени не было ясно, на основе каких решений производилась мобилизация корейцев. В связи с этим высказывались самые различные мнения.

Так, с точки зрения Г. М. Кима, проведшего 3 года в «трудовой армии» (в Ухто-Ижемском лагере Коми АССР), таким документом явилось Постановление Государствен­ного Комитета Обороны[58] СССР № 2409 от 14 октября 1942 г., согласно которому на корейцев распространялись Постановления ГКО СССР о порядке использования нем­цев призывного возраста от 17 до 50 лет[59].

Здесь имеет место ошибка. Дело в том, что в данном постановлении корейцы не упоминаются. Полное назва­ние Постановления № 2409сс — «О распространении поста­новлений ГОКО № 1123сс и № 1281сс на граждан других национальностей воюющих с СССР стран». Япония, объ­явившая корейцев после аннексии Кореи в 1910 г. япон­скими подданными, на время принятия постановления не находилась в состоянии войны с СССР, хотя и являлась союзником Германии. Отношения между Японией и СССР регулировались подписанным 13 апреля 1941 г. договором о нейтралитете, который был денонсирован советским пра­вительством лишь 5 апреля 1945 г. Не случайно, что в тек­сте постановления указываются национальности только тех стран, кто официально был в состоянии войны с СССР. Читаем: «Распространить действие постановлений ГОКО … о мобилизации в рабочие колонны НКВД немцев-муж- чин, годных к труду, в возрасте от 17 до 50 лет — на граждан других национальностей воюющих с СССР стран — румын, венгров, итальянцев, финнов»[60]. В постановлении не указа­ны национальности других стран — сателлитов Германии, но не находившихся в состоянии войны с СССР: Болгарии, не объявившей войну СССР, хотя 1 марта 1941 г. она присоеди­нилась к Берлинскому пакту; Турции, подтвердившей в мар­те 1941 г. свой нейтралитет относительно военных действий против СССР.

О том, что граждане национальностей воюющих и не воюющих с СССР стран четко различались с точки зрения проводимых по отношению к ним мероприятий, говорят и другие документы. Так, в Приказе наркома обороны СССР № 0974 от 21 декабря 1942 г. в пункте 9 специально огова­ривается: «Призывников по национальности немцев, ру­мын, венгров, итальянцев, финнов в армию не призывать, а использовать в соответствии с Постановлением ГОКО № 2383сс от 7 октября 1942 г. (директива № М/5/4652 от 12 октября 1942 г.) и № 2409 от 14 октября 1942 г. (дирек­тива № М/5/4666 от 17 октября 1942 г.). Призывников по национальности болгар, китайцев, турок, корейцев, работа­ющих в промышленности и на транспорте, оставить на ме­сте, а остальных направить по нарядам Главупраформа для работы в промышленности и на строительство»[61].

С точки зрения Л. Б. Хван из Нукуса (Узбекистан), основным документом, связанным с мобилизацией ко­рейцев в «трудармию» был Указ Президиума Верховного Совета СССР от 13 февраля 1942 г. «О мобилизации на период военного времени трудоспособного городского на­селения для работы на производстве и строительстве»[62]. Действительно, по данному Указу на работы — в авиацион­ной, танковой, металлургической, химической и топливной промышленности, промышленности вооружения и боепри­пасов — были мобилизованы большие слои населения, но не все[63]. Во-первых, в нем речь идет о городском населении, в то время как абсолютное большинство корейцев проживало в сельской местности. Во-вторых, согласно Указу мобилиза­ция должна осуществляться «для работы по месту житель- ства»[64]. А ведь многие корейцы попали на объекты, распо­ложенные не по месту жительства — как в Узбекистане, так и в Казахстане, не говоря уже о РСФСР и Украине. В-третьих, в развитие этого Указа, СНК СССР в тот же день издал по­становление, согласно которому мобилизация населения производится исполкомами областных и городских Советов по решению СНК[65], в то время как мобилизация корейцев осуществлялась через военкоматы.

Поскольку корейцев в основном не брали в армию и они находились на особом учете, наряду с общими поста­новлениями по трудовой мобилизации, должны были быть директивы, непосредственно предписывающие, что с ними делать; чтобы военкоматы знали, кого отправлять на фронт, а кого — в строительные и рабочие колонны.

И такого рода постановления и распоряжения были.

Во-первых, еще осенью 1940 г. Главный военный совет при Народном Комиссариате Обороны[66] в постановлении по призыву в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию пред­писал призвать, но не направлять в армию, а зачислять в ра­бочие батальоны призывников из лиц турецкой, японской, корейской, китайской и румынской национальностей[67].

Во-вторых, если говорить о военном времени, то, судя по всему, документов, регулирующих трудовую мобилиза­цию корейцев, было несколько. Важнейший из них — Поста­новление ГОКО № 2414с от 14 октября 1942 г. «О мобили­зации в Узбекской, Казахской, Киргизской, Таджикской и Туркменской ССР военнообязанных для работы в промыш­ленности и строительстве железных дорог и промышлен­ных предприятий». Отдельной строкой в данном Поста­новлении в пункте 1 записано: «В том числе мобилизовать всех корейцев призывного возраста»[68]. Из мобилизованных должны были быть сформированы рабочие колонны, рас­пределявшиеся по различным наркоматам. Мобилизация возлагалась на НКО через местные военкоматы[69]. Поста­новление предусматривало при распределении мобилизо­ванных «частичную замену ими ныне работающих на строи­тельстве действующих предприятий лагерных контингентов НКВД»[70].

Другими мобилизационными документами являют­ся Постановление ГОКО № 2640 от 20.12.1942 г. и соот­ветствующий Приказ наркома обороны СССР № 0974 от 21.12.1942 г. о мобилизации во всех военных округах, в ко­тором корейцы, за исключением работающих в промышлен­ности и на транспорте, направлялись по нарядам Главупра- форма для работы в промышленности и на строительство; Постановление ГКО СССР от 5.12.1942 г. «О мобилизации в Узбекской ССР 2,5 тыс. военнообязанных корейцев и на­правлении их на строительство Узбекского металлургиче­ского комбината» и другие.

Дислокация и численность корейцев-трудармейцев. Вве­денные на сегодняшний день в оборот архивные документы не дают полной картины в этом вопросе, хотя и позволяют составить некоторое представление.

Первоначально, видимо, были планы об использова­нии мобилизованных корейцев только в республиках их проживания. Так, пункт 4 вышеуказанного Постановле­ния ГКО №2414с от 14.10.1942 г. предписывал: «Корейцев всех использовать только в пределах Узбекской и Казах­ской ССР»[71]. Однако известно, что корейцы работали и в РСФСР, и на Украине.

Если говорить о Казахстане, то в годы войны «из 37 544 карагандинских шахтеров различных националь­ностей добывал уголь 2 141 кореец, часть из которых была призвана в трудовую армию»[72] (по другим документам, на Карагандинских угольных копях в трудовых колоннах рабо­тали 2 622 корейца)[73].

Корейцы были задействованы и на строительстве Тур­кестано-Сибирской железной дороги. Об этом свидетель­ствует распоряжение ГКО от 10 января 1943 г. об оставле­нии на строительстве железной дороги до 20 февраля 1943 г. 500 корейцев, подлежащих отправке в Подмосковный угольный бассейн[74].

В архивном сборнике «История корейцев Казахстана» приведены 3 именных списка бойцов строительной колон­ны № 547 стройуправления НКВД СССР, прибывших из Гу­рьева[75]. В первом списке, по состоянию на 5.09.1944 г., было 10 корейцев; во втором, по состоянию на 18.10.1944 г. — 19 ко­рейцев; в третьем, по состоянию на 5.01.1945 г. — 27 корей­цев[76]. Кроме того, приведены частичные списки корейцев, работавших в нефтяной промышленности[77].

5 декабря 1942 г. вышло Постановление ГКО СССР «О мобилизации в Узбекской ССР 2,5 тыс. военнообязан­ных корейцев и направлении их на строительство Узбекско­го металлургического комбината»[78]. А 11 февраля 1943 г. военком ташкентского облвоенкомата дает предписание районным военкоматам о мобилизации на строительство комбината негодных к службе, но годных к физическому труду; выписываемых из госпиталей военнослужащих; во­еннообязанных, эвакуированных из западных областей; и «не явившихся на медосвидетельствование по приказу НКО № 882 корейцев, в возрасте от 18-50 лет»[79]. В октя­бре 1943 года секретарь ЦК КП (б) УзССР У. Юсупов дает распоряжение в ЦК КП (б) и СНК УзССР: «Прошу срочно дать указание Военкомату Республики и военному отделу ЦК о мобилизации корейцев призывного возраста, прежде всего квалифицированных плотников, каменщиков для ме- таллозавода»[80].

Из этого же письма мы узнаем, что корейцы работали на строительстве театра на Беш-Агаче в Ташкенте.

Мобилизованные корейцы работали и на строительстве электромеханического завода в Чирчике. По состоянию на 5 октября 1942 г. сюда были направлены из «корейских» колхозов «Красный Восток», «Новая жизнь», «Восточный партизан», им. Буденного и им. Стаханова по 20 человек и из колхозов им. Димитрова и им. ОГПУ — по 15 человек[81].

Документы говорят об участии корейцев на строитель­стве Нижне-Бозсуйской ГЭС, в карьерах Джизака, на шах­тах и строительстве цементного завода в Ангрене.

В России корейцы-трудармейцы работали от Подмо­сковья до Коми АССР.

В марте 1943 г. 5135 корейцев были направлены в Под­московный угольный бассейн в Тульской области[82]. На апрель 1945 г. в Тульской области насчитывалось 844 корей­ца, а во втором квартале 1945 г.-1027[83]. Данное увеличение численности корейцев связывается «с разрешением воссо­единения разрозненных корейских семей, мобилизованных в рабочие колонны и батальоны, а также с прибытием демо­билизованных корейцев-красноармейцев»[84]. В 1945 г. руко­водство НКВД СССР приняло решение все образовавшие­ся корейские семьи вернуть назад в Казахстан и Узбекистан.

В последние годы приводятся архивные данные по корейцам, очутившимся по мобилизации в исправитель­но-трудовых лагерях НКВД в Коми АССР. Согласно письму НКВД Коми АССР на имя наркома внутренних дел СССР Л. Берии «в республике имеются мобилизованных корейцев, немцев и болгар в лагерях — 13810 чел., а в шести исправи­тельно-трудовых лагерях корейцев и болгар насчитывается 1564 чел.»[85]. Н. Ф. Бугай дает также справку, что: «В ин­формационных документах НКВД Союза ССР той поры . указывалось, что на правах участников рабочих колонн и рабочих батальонов было занято 1500 граждан корейской национальности в Ухтинском лагере НКВД Союза ССР»[86]. Также указывается, что в 1945 г. 1500 корейцев срочно были переселены из Коми АССР в Казахстан и Среднюю Азию[87].

Есть данные, что корейцы-трудармейцы работали на Алтае (на лесоповале), на строительстве оборонительных сооружений под Сталинградом, оборонных объектов под Казанью, на шахтах Воркуты и Ленинградской области, в Пермской области, а также на Украине, на рытье окопов под

Харьковом и строительстве стратегической железнодорож­ной ветки.

Режим пребывания трудмобилизованных корейцев. В этом вопросе сложилась противоречивая ситуация. Из од­них воспоминаний трудармейцев следует вывод, что «тру- дармия» это работа под конвоем, в зонах, огороженных ко­лючей проволокой[88], а по воспоминаниям других, этого не было[89].

Так, Л. Б. Хван определяет трудовую армию как «за- проволочную жизнь», приводя фразы Кима Петра (или их авторскую версию): «Жизнь в зонах, бараках, огражденных и охраняемых с утра до вечера» и Ким Хак Сена: «Недалеко от нас в бараке жили женщины-немки. Они работали, как и мы, с утра до вечера под конвоем»[90].

Итак, была ли «трудармия» для мобилизованных ко­рейцев зоной за колючей проволокой и работой под конво­ем? И если да, то был ли подобный режим универсальным, или он был локальным? Чтобы ответить на данный вопрос, обратим внимание на следующих три обстоятельства.

Во-первых, корейцы работали как на «обычных» объ­ектах, так и в исправительно-трудовых лагерях НКВД; как вместе с «обычными» гражданами, так и с заключенными и «спецконтингентом», что могло породить и разные условия их быта и труда.

Во-вторых, наряду с общими положениями о режи­ме пребывания в строительно-рабочих колоннах, суще­ствовали и конкретные предписания по поводу отдельных категорий трудармейцев. К первой группе документов можно отнести инструкцию НКВД СССР от 24.12.1942 г. и директивное письмо, направленное в ноябре 1943 г. нар­комам внутренних дел республик, начальникам управле­ний НКВД СССР[91]; Положение о строительных колоннах

Наркомстроя[92] и др. аналогичные документы. Примером второй группы документов является «Положение о поряд­ке содержания, дисциплине и трудовом использовании мо­билизованных в рабочие колонны немцев-переселенцев»[93]. В связи с этим необходимо изучить вопрос: были ли пред­писывающие документы относительно корейцев, или на них распространялись только общие положения?

В-третьих, в данной ситуации мы также сталкиваем­ся с проблемой соотношения нормативных предписаний и практики. С одной стороны, есть положения о пребывании в рабочих и строительных колоннах. А с другой стороны, су­ществовала практика на местах, которая могла и не соответ­ствовать нормативным предписаниям.

В 2004 г. мною были проведены интервью с 6-ю быв­шими трудармейцами (Ч. Угаем, С. И. Хегаем, А. И. Ки­мом, К. М. Ли, Е. Н. Тяном и К. А. Кимом), проживавшими в г. Ташкенте. Никто из 4-х трудармейцев, проработавших, как и информанты Л. Б. Хван, в Ухто-Ижемском лагере, не подтвердил факта «особого режима».

Угай Черсик, ученый-историк, сообщил, что по прибы­тии в г. Ухту, перед распределением по местам дислокации, корейцы действительно провели двое суток в лагере с загра­ждениями из колючей проволоки и с вышками с часовыми. Но данный лагерь был перевалочным пунктом. Затем всех распределили по участкам. Сам Ч. Угай попал на буровую, где было 2 жилых барака и служебное здание. Все трудар- мейцы и даже жившие рядом заключенные, были «вольно- хожденцами», т. е. не охранялись. Так, они ходили в лес по грибы и ягоды, совершали «набеги» на соседние картофель­ные поля. И только уголовники-рецидивисты работали в со­провождении конвоя[94].

С.  И. Хегай, проработавший на различных участках того же лагеря, также не подтверждает наличие каких-ли­бо ограждений и охраны: «Территория не охранялась, так как бежать было некуда — везде лес»[95]. В. Г. Пак, также по­павший в Ухто-Ижемский лагерь, пишет, что на его участке проживало 200 человек: 20 заключенных, 50 немок и 130 ко­рейцев. «Руководили работами заключенные. И начальник участка, и прораб отрабатывали свой срок. Из охраны был только один сержант с погонами НКВД»[96].

Аналогичную информацию дают трудармейцы, очу­тившиеся в других регионах. Так, Чжен Ин-Су из Самар­кандской области попал по мобилизации в деревню Новая Бровячиха Алтайского края, где корейцы работали с заклю­ченными грузинами на лесозаготовке. Начальником бригад (двух грузинских и одной корейской) был некто Ульфамов, заключенный. Как вспоминает Чжен Ин-Су: «Никаких дру­гих начальников мы не знали. Был оперуполномоченный, но в лесу он никогда не появлялся, жил в деревне, куда с отче­том о работе ездил Ульфамов». Иначе говоря, и здесь корей­цы работали без охраны. Не было и колючих заграждений, т. к. бригады жили и работали в лесу: «Жили мы в землян­ках, которые сами и рыли. С каждым днем мы все дальше уходили в лес. И когда от землянок удалялись на приличное расстояние, то рыли новые. Туда же перевозился и вагончик, в котором жил Ульфамов и где готовилась еда»[97].

Как известно, трудмобилизованные корейцы работали и в самом Узбекистане. Как утверждает Е. Н. Тян, в Ангре­не, где корейцы работали на шахте и строительстве цемент­ного завода, они жили без охраны. Об этом говорит и тот факт, что они беспрепятственно сбегали в свои колхозы. Их находили и отправляли обратно в Ангрен[98]. К. А. Ким был отправлен в Джизак, где корейцы работали с узбеками в ка­рьере. Он также свидетельствует, что охраны и ограждений не было. И здесь корейцы без разрешения возвращались в свои колхозы, где их находили и отправляли назад на рабо­ты. О свободе их передвижения говорит и тот факт, что по ночам они совершали рейды к близлежащим селениям и от­лавливали собак и ишаков, поскольку выдаваемого рациона им не хватало[99].

Введенные в оборот архивные документы также гово­рят о том, что в местах, описываемых в данных докумен­тах, корейцы не работали в режиме особого контроля. Так, Н. Бугай приводит докладную записку замнаркома юстиции СССР Г. Пуговкина, в которой описывается порядок пре­бывания трудмобилизованных корейцев, немцев, финнов и др. в Тульском угольном бассейне: «При проверке работы судебных органов Тульской области по делам о нарушени­ях трудовой дисциплины в предприятиях Подмосковного угольного бассейна установлено, что особый режим содер­жания для работающих в шахтах не соблюдался…» (курсив наш — В. Хан)[100].

Или, в приказе от 12.07.1943 г. по СУ № 2 ОСМЧ «Строитель» (г. Беговат, строительство металлургического завода), куда были мобилизованы корейцы, отмечается де­зертирство, а также тот факт, что «начальники колонн, ко­мандиры отрядов, в обязанности которых входит постоянно бывать с трудармейцами, даже не знают, когда целые взводы у них внезапно исчезают»[101]. Конечно, в условиях колючей проволоки и охраны исчезновение целых взводов было бы невозможным.

Еще раз оговоримся, что условия пребывания корейцев в различных рабочих и строительных колоннах могли быть разными. Поэтому выработка более полных представлений о них нуждается в дальнейшей работе, как с документами, так и с информантами — бывшими трудармейцами.

Условия труда и быта. Большинство трудармейцев жило в бараках с нарами, землянках, кибитках или вагончи­ках. Питались они крайне скудно. Небольшим подспорьем был привезенный с собой рис, овес из конюшни (в обмен на деньги или вещи), грибы и ягоды летом, редкие посылки и денежные переводы из дома. Конечно, все это носило эпизо­дический характер. Поскольку нормы питания были крайне малыми, многие корейцы находились на грани истощения.

В методологическом отношении низкие нормы пита­ния трудармейцев нельзя рассматривать как изолированное явление, вне контекста военно-ориентированной экономи­ки, а также потерь 62%-63% валовой продукции сельского хозяйства в 1941-1942 гг. (по сравнению с 1940 г.)[102], в ре­зультате чего были введены лимитированные нормы потре­бления продуктов питания. На нормированном снабжении в годы войны находилось 77 млн. человек[103].

Из опубликованной литературы, а также воспоминаний трудармейцев можно вывести, что они работали на строи­тельстве заводов различного профиля, ГЭС, автомобильных и железных дорог, оборонительных сооружений и объектов культурного назначения; на рубке и сплаве леса, заготовке корма скоту, в каменоломнях и шахтах, на нефтяных буро­вых, на заготовке древесного угля и т. д.

Работали трудармейцы по 11-12 часов в сутки. Рядом с трудармейцами работали не только заключенные и «спец- контингент», но и местные жители. Так, Чжен Ин-су, рабо­тавший на лесоповале в Алтайском крае, пишет: «Валили лес в основном местные жители, большинство из которых были женщины. Среди них были и подростки»[104].

По воспоминаниям бывших трудармейцев Ухто-Ижем- ского лагеря Коми АССР, многие из них из-за постоянного голодания и тяжелой работы находились на грани выжи­вания. Известны жалобы на имя начальника лагеря, гене­рал-лейтенанта С. Бурдакова, на тяжелые условия. По до­кументам архивов Коми, в январе 1944 г. корейцы устроили забастовку. В течение двух дней до 200 человек не выходили на работу из-за ненормальных жилищно-бытовых условий. После ареста 7 руководителей забастовки работа была воз­обновлена[105].

3.2.3. Корейские колхозы в годы войны

Во время войны в корейских колхозах, как и в других, резко увеличились посевные площади и плановые задания. Так, с 1941 по 1945 гг. корейским колхозам «Авангард», «Большевик», «Гигант» (Казахстан) более чем в 3,5 раза увеличили посевные площади, «3-й Интернационал» (Казахстан), «Северный маяк» и «Политотдел» (Узбеки­стан) — более чем в 4 раза, а колхозу «Полярная звезда» и «имени Ленина» (Узбекистан) — более чем в 5 раз. За 4 года войны колхоз «Полярная звезда» поднял 1080 га целины[106].

Благодаря самоотверженному труду колхозников были значительно увеличены прежние показатели по валовому сбору и урожайности. Если в 1941-1943 гг. колхоз «Поляр­ная звезда» с каждого гектара сдавал в среднем по 23,6 цент­нера хлопка, то в 1944-1946 гг. — 39,4 центнера[107].

На всю страну прославился рисовод из колхоза «Аван­гард» Кзыл-Ординской области Ким Ман Сам, который в 1942 г. достиг мирового рекорда урожайности риса — свыше 150 центнеров с гектара. Такого урожая в последующие годы никто больше не получал. За внедрение передовых методов агротехники, обеспечивающих высокую урожайность риса, ему в 1946 г. была присуждена Государственная премия СССР, а в 1948 г. присвоено звание Героя Социалистическо­го Труда — высшая награда в СССР за трудовые достижения.

В Каратальском районе Казахстана из 3 861 награж­денных в 1946-1947 гг. медалью «За доблестный труд в

Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» было свыше 1000 корейцев[108].

Вклад корейцев в дело победы проявлялся многооб­разно. Организация массовых воскресников, взносы в фонд обороны страны, сбор средств на постройку самолетов, танков и бронепоездов, подарки для фронтовиков, помощь семьям советских воинов и многое другое — все это свиде­тельствует о патриотизме корейцев и их горячем желании внести свой вклад в защиту Родины.

Так, только 4 корейских колхоза Кзыл-Ординской об­ласти Казахстана («Большевик», «Гигант», «Кантонская коммуна» и «Авангард») в течение двух-трех дней после обсуждения призыва москвичей и ленинградцев о помо­щи фронту внесли более 350 000 рублей деньгами и на 105 000 рублей облигаций и сдали в фонд обороны 6000 пудов риса и 18 000 штук различных вещей. Председатель колхоза «Дальний Восток» Каратальского района Казахста­на Шин Хен Мун внес в фонд обороны 120 000 рублей.

В 1943 г. пять корейских колхозов Узбекистана — «По­лярная звезда», им. Ленина, «Правда», им. Свердлова и «Северный маяк» — внесли в фонд Советской Армии 6 мил­лионов рублей и отправили в подарок Советской Армии 695 посылок. Председатель колхоза «Северный маяк» Чир- чикского района Ташкентской области С. Г. Цой вместе со своей семьей внес на строительство самолета 1 миллион рублей[109].

Период войны — особое время в истории нашей страны. Весь народ от мала до велика поднялся на борьбу с захват­чиком. Каждый считал своим долгом внести свой вклад в дело победы. И эта победа добывалась не только на фронтах войны, она ковалась и в тылу, в шахтах, в научных лабора­ториях, на заводах и колхозных полях. Это время отмечено особым массовым трудовым героизмом. Достаточно ска­зать, что с 1942 по 1945 г. производительность труда в стране выросла в среднем более чем на 40%. Трудились не покладая рук, до изнеможения, практически все, в том числе и корей­цы. Такой моральный подъем и такой трудовой героизм со­хранился и в послевоенное время, когда нужно было страну возрождать из пепла.

В трудные для Родины годы корейцы сумели забыть и подавить в себе чувство унижения и обиды. Это очень важ­но для понимания самоотверженного труда корейцев. По­добное стало возможным потому, что в своей массе корейцы связывали случившееся с ними с недоразумением, ошибкой, а порой даже пытались оправдать целесообразность жест­ких мер, так как находились в плену сталинских домыслов о притаившихся повсюду врагах социализма. Они по-преж­нему верили в незапятнанность Сталина и в то, что живут в самой справедливой стране.

Кроме того, для корейцев, лишенных возможности вое­вать на фронте, их труд на земле был единственной возмож­ностью реализовать себя и добиться общественного призна­ния. И они полностью отдавали себя этому труду.

3.2.3.  Корейские хозяйства в послевоенный период

Вторая мировая война. СССР одержал победу в ней, но был вынужден заплатить за это слишком дорогую цену — бо­лее чем 20 миллионов жизней. Такое количество погибших привело к резкому уменьшению трудовых ресурсов в про­мышленности и сельском хозяйстве. По статистическим данным 1951 года, производство пшеницы составляло всего лишь 82%, семян подсолнуха — 65%, картофеля — 77%, ово­щей — 69% по сравнению с довоенным 1940 годом[110]. В этой ситуации правительство для пополнения скудных финансов пошло на такие меры, как увеличение налога на сельскохо­зяйственную деятельность, уменьшение дотаций и отмена льгот. Так, в 1952 году налоги по сравнению с предыдущим годом увеличились в 1,5 или 2 раза, а предоставлявшиеся учителям, врачам, сельскохозяйственным и горным специа­листам льготы исчезли совсем[111].

Эти непопулярные в народе меры не привели к проры­ву в сельском хозяйстве, а, наоборот, стали усугублять и так непростое положение в отрасли. Необходимость реформ в сельском хозяйстве становилась все более очевидной. Ре­организация в этой сфере означала изменения в советской системе сельского хозяйства, являвшейся результатом кол­лективизации прежних лет. Проводимая с конца 1928 года коллективизация возникла из логики возможности социа­листического крупномасштабного планового управления в сфере сельского хозяйства, так же как и в промышленности. В результате к середине 30-х годов российские деревенские хозяйства (сельская община) были реорганизованы в кол­хозы и совхозы.

В процессе коллективизации сельского хозяйства была установлена модель в форме машинного производства на селе, а также централизованного планирования и управ­ления с целью увеличения производительности аграрного сектора. Таким образом, внутри колхозов были резко сокра­щены мелкие и частные подсобные хозяйства. Типичным явлением 1930-х годов были машинно-тракторные станции (МТС). МТС занимались не только предоставлением тре­буемых колхозами близлежащих районов сельскохозяй­ственной техники, оборудования и специалистов, но также отчасти организационным управлением производственной деятельности колхозов и функцией контроля над общей ра­ботой. В этом процессе политотделы МТС также исполняли роль борьбы с факторами, вредившими коллективизации, тем самым допуская подмену изначальной функции МТС, для которой они были основаны. Послевоенный курс со­ветского правительства на восстановление и развитие села, пережившего трагедию мировой войны, в основном заклю­чался в слиянии (укрупнении) колхозов или трансформа­ции их в совхозы. Укрупнение колхозов было направлено на улучшение финансового состояния сельских производи­телей, увеличение посевных площадей, укрепление матери­ально-технической базы и увеличение находящегося в об­щей собственности поголовья рогатого скота[112].

Укрупнение колхозов привело к росту многонацио­нальных сельскохозяйственных коллективов в Средней Азии. Данный результат, с одной стороны, ставил своей целью претворение национальной политики по сплочению многонационального и поликультурного общества (пересе­ленцев и коренных жителей), а с другой стороны, тем самым была достигнута специализация производственной деятель­ности между различными этническими группами. Большая часть местных колхозов не смогли избежать убыточного управления, и было много случаев, когда благодаря слия­нию с корейскими колхозами большую часть их долга брали на себя корейцы.

Даже в условиях реорганизации сельского хозяйства коллективизация продолжалась в некоторых колхозах, на­пример, в Кзыл-Ординской и Талды-Курганской областях Казахской ССР, вплоть до середины 60-х годов. Необходимо отметить, что в этих областях процентное количество про­живавших в колхозах корейцев было довольно значитель­ным, что привело в районах их проживания к расширению ирригационного сельского хозяйства по сравнению с други­ми традиционными видами деятельности.

Для увеличения производительности колхозы активно приступили к расширению сельскохозяйственных земель посредством освоения степей. В северной и центральной части Казахстана были освоены целинные земли, и на про­тяжении нескольких лет подряд здесь культивировалась сахарная свекла, обладавшая высоким свойством уничтоже­ния сорняков, а в южной части, на землях с большим содер­жанием соли из-за пустынного климата, был посажен высо­коурожайный рис, эффективно удалявший соль из почвы[113]. Естественно, что корейские посевы риса сыграли огромную роль в освоении пустынных земель южного и юго-восточ­ного Казахстана, ранее ненужных по причине их солености.

Освоенные под рисоводство земли Казахстана были в основном сконцентрированы в Кзыл-Ординской, Алма-А­тинской, Чимкентской, Талды-Курганской областях. В част­ности, кзыл-ординский рис составлял 75% от общего уро­жая риса во всем Казахстане.

В Узбекистане культивация риса осуществлялась в юж­ном Приаралье и по берегу реки Сырдарья. Каракалпакская АССР и Хорезмская область также были рисоводческими ареалами. Можно видеть, что все они сконцентрированы в пустынной зоне. Как и в случае с Казахстаном, корейцы сыграли большую роль в освоении этих, ранее непригодных земель.

Надо отметить, что рис был не единственным занятием корейских переселенцев, где они достигли высоких показа­телей. В 50-х и последующих годах они добились значитель­ных успехов и в производстве таких экономически выгодных культур, как хлопок, сахарная свекла, лук, арбуз, кукуруза. Проявившие выдающиеся качества в производстве сельско­хозяйственной продукции корейцы получали звания Героев Социалистического Труда, различные ордена и медали. Их успехи стали движущей силой повышения производитель­ности труда практически во всех отраслях сельского хозяй­ства Средней Азии и Казахстана. Подвергнутые под выве­ской государственных интересов таким испытаниям, как насильственная депортация, борьба за выживание в новых условиях, ограничения на передвижение, лишение основ­ных гражданских прав, корейцы сумели не только выстоять, но и завоевать достойное место среди других народов СССР. Несмотря на все трудности, корейцы состоялись, прежде всего, за счет трудолюбия и результатов своей деятельности в различных сферах народного хозяйства. Эти достижения являются заслугой корейской диаспоры Центральной Азии и справедливо высоко оценены.

Корейцы, будучи депортированным, непривилегиро­ванным этническим меньшинством, имевшим ограничения на передвижения (они могли жить только в сельских ре­гионах Средней Азии; практически невозможно было по­кинуть колхоз), психологически должны были находиться в напряжении, ситуации мощного стресса. Проявленные корейцами способности и их экономические достижения в 40-е годы, в период «хрущевской оттепели» и реформы сельского хозяйства, были достигнуты, прежде всего, бла­годаря таким качествам, как трудолюбие и честность. Эко­номические успехи корейских колхозов повысили автори­тет корейской диаспоры в многонациональном обществе. Достижение высокой урожайности, выращивание хлопка на рисоводческих землях с удаленной соленостью, поставка кормов на пастбища при выращивании кукурузы имели рас­пространяющийся эффект увеличения производительности и видов хозяйственной деятельности для других народов. Сельскохозяйственный труд корейских бригад («кобонди») показал возможности арендного сельского хозяйства в со­циалистическом обществе и повысил возможности и шансы трансформации системы постсоветского общества после пе­рестройки.

Возможно, являвшаяся насилием со стороны государ­ства депортация корейцев пробудила в загнанных в колхоз корейских переселенцах потенциал к выживанию и стала основой для экономических достижений, уважения и вы­сокого социального статуса. Тем самым советские корейцы (коре сарам) дают ценный исторический урок достижения не «дарованного», а «добытого» своим трудом освобожде­ния от предопределенного сталинской депортацией недове­рия к депортированным спецпереселенцам.

§ 4. Коре сарам как новая субэтническая общность

3.4.1. Общая характеристика

В конце 30-х годов корейские национальные школы были реорганизованы в школы общесоветского типа с пре­подаванием на русском языке; на русский язык перешел и корейский педагогический институт в Кзыл-Орде. После смерти Сталина в 1953 г. негласно снимаются ограничения на передвижение корейцев; корейцы устремляются в горо­да, поступают в средние специальные и высшие учебные заведения, учатся и работают в интернациональных кол­лективах. Конечно, в условиях иноэтнического окружения и отсутствия контактов с исторической родиной неизбежно происходит трансформация или утеря многих компонен­тов культуры, которые сохраняются в гомогенном корей­ском окружении. Этнокультурная идентичность корейцев становится все более смешанной, включающая в себя ком­поненты традиционно корейской, русской, европейской и центрально-азиатской культур. Кроме того, она подвергает­ся все большей советизации. Облик советских корейцев как новой субэтнической общности становится все более опре­деленным.

Конечно, некоторые черты новой субэтнической общно­сти стали формироваться еще в царской России. Это касает­ся частичного овладения русским языком, принятия частью корейского населения православия и русских имен, изме­нения профессиональных занятий, материальной культуры (одежды, типа жилища, отчасти кухни), опыта проживания в иноэтнической среде. Однако большинство корейцев еще проживает компактно, тем самым сохраняя основные ком­поненты традиционной идентичности. Кроме того, вплоть до установления Советской власти (и даже включая 20-е годы) идет постоянная миграция корейцев из Корейского полуострова на российский Дальний Восток. Если в 1864 г. в России насчитывалось 140 корейцев, то в 1866 г. — 999, в 1879 г. — 6 766, в 1895 г. — 18 400, в 1911 г. — 62 529, в 1915 г. — 72 600, в 1917 г. — 84 6 78[114]. Иначе говоря, несмотря на определенный культурный адаптационный процесс ко- рейцев-старожилов, большую часть корейского сообщества на Дальнем Востоке составляли люди, прибывшие после 1900 г., особенно после оккупации Кореи Японией (1910 г.), и являющиеся носителями традиционной корейской иден­тичности и традиционного корейского образа жизни. Таким образом, в отношении новой субэтнической идентичности (например, российских корейцев) можно говорить лишь о некоторых ее чертах, причем в терминах начальных этапов становления.

Этот процесс становления не был завершен в рам­ках царской России, поскольку с 1917 г. он уже протекал в условиях советской России и, конечно же, обрел новые черты. Принадлежность к православию перестала быть адаптационной необходимостью; мало того, религиозность уже не приветствовалась новой властью. Стремительно рас­тет и меняется политическое сознание, новое содержание и широту охвата получают образовательные программы, ме­няется возрастной ценз вступления в брак, меняются пове­денческие модели и ценностные ориентации и т. д. и т. п.

В царской России корейцы использовали в качестве этнонима «корё сарам» (человек страны Корё) и «чосон са­рам» (человек страны Чосон)[115].

С образованием СССР, наряду с этими этнонимами, все чаще начинает употребляться понятие «советские ко­рейцы». Однако само по себе рождение нового государства, являющееся политико-юридическим актом, еще не означает смену этнокультурной идентичности. Иначе говоря, понятие «советские корейцы» в первые годы Советского государства для абсолютного большинства корейцев означало только одно — юридическую принадлежность к данному государ­ству и политическую лояльность к целям данного государ­ства. И должны были пройти годы, прежде чем данное поня­тие стало отражать новую субэтническую общность — новый тип корейцев. Дело в том, что корейцы первого поколения, мигрировавшие на российский Дальний Восток во второй половине XIX — первой четверти ХХ в. г. и составлявшие львиную долю корейцев в 1917 г., были непосредственными выходцами из Кореи и являлись носителями традиционной корейской культуры.

По объему и содержанию понятия «коре сарам» и «со­ветские корейцы» пересекаются. По объему, умершие до 1917 г. коре сарам не входят в объем понятия «советские ко­рейцы», в то время как сахалинские корейцы (прежде всего, первое поколение) и бывшие граждане КНДР не входят в объем понятия «коре сарам»[116]. То же самое можно сказать и о содержании данных понятий[117].

С 1937 г. начинается новый этап в трансформации иден­тичности коре сарам. Именно с депортацией связано окон­чательное становление коре сарам как советских корейцев. Важнейшими факторами этого процесса стали:

  • полная реорганизация национальных школ и корейско­го пединститута в учреждения общесоветского типа с русским языком обучения, включенность в систему со­ветско-европейского образования;
  • резко возросший уровень образования (почти поголов­ное среднее и неполное среднее образование, появление прослойки с высшим и средним специальным образо­ванием);
  • полная включенность в советское информационное пространство;
  • появление нового поколения, родившегося или сфор­мировавшегося уже в советской системе, для которого русский язык стал родным, а советские ценности — до­минирующими над традиционными корейскими цен­ностями;
  • сильная мотивация к интегрированности в советское общество;
  • урбанизация;
  • постепенное дисперсное расселение по всему СССР и новый опыт иноэтнического окружения;
  • трансформация образа жизни и быта;
  • естественная убыль первого поколения.

В результате этих процессов и формируется новое по­коление корё сарам — советские корейцы, обладающее ка­чественно новыми социокультурными чертами. В понятии «советские корейцы» отражены:

  • их диаспоральная характеристика;
  • их постоянная локализация на территории СССР, а в большинстве случаев и советское гражданство;
  • синтез корейской и советской культур, как и советское мировоззрение в целом, поскольку «советское» относит­ся не только к названию государства, но и к таким фе­номенам, как «советская культура» и «советская идео­логия».

Для становления коре сарам в качестве новой субэтни- ческой общности были характерны следующие особенности:

  • существенная трансформация традиционного культур­ного генетического фонда (исходных этнических ха­рактеристик);
  • протекание этого процесса в полиэтническом и ином конфессиональном окружении;
  • адаптация к культурам, существенно отличных от тра­диционной корейской культуры, и выход за рамки мо­нонационального (восточного) сознания;
  • высокий уровень ассимиляции;
  • динамизм и интенсивность этих процессов;
  • высокий уровень достижений в различных областях жизни или феномен “model minority”[118].

Данные особенности характерны и для корейских ди­аспор Северной Америки и Западной Европы. Что касает­ся Китая и Японии, где также имеются большие корейские диаспоры, то корейская культура родственна китайской и японской. Кроме того, исторически сложные отношения между этими странами (дух соперничества, длительная ан­нексия территорий и т.д.) оставили отпечаток на особенно­стях данных корейских диаспор и их взаимоотношениях с местным населением в этих странах.

Конечно, в местах компактного проживания корейцев, например, в «корейских» колхозах Узбекистана и Казахста­на, формы и темпы ассимиляции, сохранение традиционных обычаев, появление инноваций, трансформация этническо­го сознания и моделей поведения отличались от того, как эти процессы протекали в городах, где корейцы расселялись дисперсно. В урбанизированной среде трансформационные процессы происходили более динамично, глубже и шире.

Коре сарам, прожившие в изоляции от Кореи в течение жизни 4-6 поколений, в большей степени, чем корейские диаспоры других стран, отличны от корейцев полуострова по языку, менталитету, ценностям, идеалам, мировоззрению, поведению, обычаям, традициям. Однако в Западной Евро­пе и Северной Америке уже на уровне 1,5 и 2-го поколения корейских иммигрантов сегодня наблюдаются те же процес­сы, через которые коре сарам прошли намного раньше[119].

Степень различия между корейцами из Кореи и диас- порными корейцами на территории бывшего СССР столь велика, что стала основанием для выделения нового субэтнического образования — «корё сарам» или «советских ко­рейцев», «корейцев СНГ», «постсоветских корейцев»[120] (как и других субэтнических общностей — корейцев Китая, Япо­нии, США и т. д.).

В связи с выше обозначенными процессами, в Корее не­редко выражается обеспокоенность тем, что этнокультурная идентичность зарубежных корейцев, в том числе и коре са­рам, испытывает «серьёзный кризис». Часто корейцы СНГ слышат упрёки в том, что у них недостаточно «корейского», что у них язык не тот, обычаи и манеры поведения не те.

Особенности культуры корейских диаспор — это исто­рически сформированная реальность, и её надо восприни­мать и уважать такой, какая она есть. К тому же, с точки зрения общемировых тенденций развития культуры, равно как и с точки зрения диаспорных корейцев, выход за рамки моноэтнического и монокультурного сознания — не недоста­ток, а достоинство, открывающее иные горизонты сознания и видения мира и дающее возможность не только строить от­ношения с «иным» (иной культурой), но и включать «иное» как собственный органичный элемент, тем самым делая со­знание открытым, обращенным вовне. Именно на взаимо­действии и взаимопроникновении культур зиждется одна из ведущих тенденций современного мира. Трансформация традиционной этнической культуры и сознания — объек­тивный процесс. Всякая этническая культура не стоит на одном месте. Она развивается, испытывает влияние других культур, особенно в условиях их интенсивного взаимодей­ствия, порождаемого индустриализмом, мультикультуриз­мом, информационной революцией и глобализацией[121]. Все эти факторы, в том или ином объеме, в той или иной форме, присутствовали в СССР.

Действительно, корейцы СНГ утеряли многое из куль­туры предков. Но они создали свою, неповторимую культу­ру евразийских корейцев, которой могут по праву гордиться.

3.4.2. Демографическая и миграционная характеристика

Корейцев с полным правом можно отнести к этниче­ским группам с высоким уровнем миграционной мобиль­ности. Это проявлялось как в царской России, так и в по­следующие периоды. Даже в первые годы после депортации, несмотря на запреты административных органов, корейцы самовольно переселялись из безводных ареалов Казахстана в Узбекистан и Киргизию — на орошаемые, пригодные для рисоводства и растениеводства, земли.

После смерти Сталина десятки тысяч корейцев стали возвращаться на Дальний Восток. Параллельно идет рассе­ление корейцев по всему СССР. Наблюдается рост посту­пления корейской молодежи в российские вузы.

Наряду с межреспубликанской миграцией происходит и интенсивная внутриреспубликанская миграция коре са­рам: из одних колхозов в другие, а также в города.

Одним из факторов миграции корейцев из корейских колхозов стала советская политика в области сельского хо­зяйства, направленная на укрупнение (объединение) кол­хозов. Если в 1940 г. в СССР было 235,5 тысячи колхозов (без учета рыболовецких), то в 1950 г. их стало 121,4 тысячи, в 1960 — 44 тысячи, а в 1971 — 32,3 тысячи[122]. Объединение колхозов происходило, как правило, по принципу: богатые, благополучные колхозы объединяли с менее благополучны­ми. Корейские колхозы, считавшиеся благополучными, объединяли с местными, более бедными колхозами.

Корейские колхозы, бывшие в этническом отноше­нии гомогенными, стали многонациональными по своему составу. Мало того, в ряде колхозов корейское население из большинства превратилось в меньшинство. Ощущение собственного «корейского» дома стало размываться. По мере того, как корейские колхозы стали превращаться в полукорейские, а затем и в некорейские колхозы, они пере­ставали быть для корейцев той «малой родиной», которая удерживает человека. Корейцы начинают покидать эти колхозы. Изменение этнического состава корейских колхо­зов сделало более слабой связь между корейцами и этими колхозами, что, в свою очередь, стало фактором миграции корейцев, в том числе и в поисках заработков за пределами этих колхозов.

По мере того, как корейцы все больше осваивают поми­мо сельского хозяйства другие трудовые ниши — в промыш­ленности, науке, образовании, культуре и в других областях, они все более оседают в городах. Причем рост корейского городского населения значительно превышает рост горо­жан из коренных жителей центрально-азиатских респу­блик. Так, если взять корейское городское население Узбе­кистана, то в 60-х годах оно составило уже большинство, а в 1989 г. — 79,8% корейского населения республики против 15,4% в 1939 г. Для сравнения: в общей численности насе­ления Узбекистана доля городских жителей за эти годы выросла с 23,1% до 40,7%228. Со временем корейцы постепенно концентрируются в столицах республик.

Имели место и факты внешней миграции — в КНДР. Эта миграция делится на два типа. Первый тип связан с тем, что после того как большинство советских корейцев, направ­ленных в КНДР в разные годы, в 1958-1961 гг. покинуло страну, незначительная часть осталась в Северной Корее. Второй тип — это принудительное выдворение в КНДР са­халинских корейцев, добивавшихся разрешения выехать на постоянное место жительство в Японию или Южную Корею (известны 2 случая, коснувшихся 5 семей численностью в 40 человек).

С распадом СССР наблюдается значительная мигра­ция корейцев из стран Центральной Азии в Россию. Имеют место факты миграции корейцев в Южную Корею (женщи­ны, вышедшие замуж за южнокорейцев; репатриация саха­линских корейцев), США, Канаду и Западную Европу.

Демографическая динамика по материалам перепи­сей населения в советский период выглядит следующим образом.

Таблица 7.

Численность корейцев в СССР и союзных республиках, чел.

(по данным переписей населения)231

1939 1959 1970 1979 1989
СССР 182 339 313 735 357 507 388 926 438 650
АзербайджанскаяССР 14 90 139 130 94
Армянская ССР 4 34 45 30 29
Белорусская ССР 15 115 277 478 638
Грузинская ССР 11 115 231 129 242
1939 1959 1970 1979 1989
Казахская ССР 96 453 74 019 78 078 91 984 103 315
Киргизская ССР 508 3,622 9,404 14,481 18,355
Латвийская ССР 49 166 183 248
Литовская ССР 29 75 140 119
Молдавская ССР 99 106 212 269
РСФСР 11 462 91 445 101 369 97 649 107 051
Таджикская ССР 43 2 365 8 490 11 179 13 431
Туркменская ССР 40 1 919 3 493 3 105 2 848
Узбекская ССР 72 944 138 453 151 058 163 062 183 140
Украинская ССР 845 1 341 4 480 6 061 8 669
Эстонская ССР — 40 96 103 202

Общая численность корейцев СНГ сегодня, с учетом роста населения с момента проведения последних пере­писей и иных статистических данных, составляет около 500 000 человек.

По данным переписи 2002 г., в Российской Федерации проживали 148 556 корейцев[123]. По данным Всероссий­ской переписи населения 2010 г., в России зафиксировано 153 156 корейцев[124].

Если в России количество корейцев увеличивается, то в Центральной Азии оно уменьшается. Например, в Казах­стане с 1989 по 1999 годы число корейцев не только не уве­личилось, но и снизилось, с 100 739 человек до 99 662[125]. По данным переписи 2009 г., количество корейцев в Казахстане составило 100,4 тыс. человек.

В Узбекистане, по состоянию на 1 января 2001 г., прожи­вали 172 384 корейца[126]. В последующие годы численность корейцев продолжает уменьшаться. По данным Государ­ственного комитета Узбекистана по статистике, в 2002 году она составила 169,6 тыс. человек, в 2003 г. — 166,1 тыс., в 2004 г. — 161,7 тыс., в 2005 г. — 157,3 тыс., в 2006 г. — 153,0 тыс., в 2007 г. — 150, 1 тыс., в 2008 г. — 147,7 тысячи[127].

По данным переписи 1999 г., в Кыргызстане проживали 19 764 корейца[128]. В 2009 г. их число составило 17,3 тыс. че­ловек, а в 2013 г. — 16,8 тыс.[129] В Таджикистане в 2000 г. в республике проживали 1 696 корейцев, а в 2010 г. — всего лишь 634[130]. В Туркменистане по переписи 1995 проживали 3 159 корейцев[131], хотя можно встретить информацию, что на самом деле речь должна идти о сотнях[132].

Корейцы также проживают на Украине — 12 711 чело­век (по данным Всеукраинской переписи 2001 г.)[133], около 1200 корейцев проживают в Беларуси (по данным «Ассоци­ации белорусских корейцев»[134], небольшие корейские общи­ны имеются в Прибалтике и на Кавказе. Как и в советский период, наибольшая часть корейцев проживает в Централь­ной Азии и России.

3.4.3. Классификация групп советских/постсоветских корейцев

Будучи субэтнической группой, сами советские корей­цы, как и постсоветские корейцы, не гомогенны.

Так, по происхождению (территории исхода, времени и историческим обстоятельствам миграции) и этнокультур­ному основанию в них можно выделить следующие группы: собственно коре сарам[135], сахалинских корейцев и бывших граждан КНДР

К первой группе, самой большой по численности, от­носятся потомки переселенцев на русский Дальний Восток второй половины XIX — начала тридцатых годов ХХ вв., в основном, из северной части Кореи. Эта группа представле­на 2-6 поколениями. Ко второй группе относятся сахалин­ские корейцы. Как известно, десятки тысяч корейцев были вывезены японцами из южных провинций Кореи в 1939­1945 гг. для принудительных работ на Карафуто (японское название Южного Сахалина). По окончании войны часть из них репатриировалась в Японию и Корею, но большая часть осталась на Сахалине. Некоторые из них приняли советское гражданство, но значительная часть на протяже­нии всей жизни оставалась «лицами без гражданства». По данным первой всеобщей переписи Российской Федерации 2002 года, численность корейского населения Сахалин­ской области составляла 29 592 человека[136], а по данным переписи 2010 г., — 24 993 человека[137]. Третья группа — это бывшие граждане КНДР, приехавшие в СССР на учебу, на работу или нелегально перешедшие границу. Большинство из них после ХХ съезда КПСС, на котором был раскрити­кован культ личности Сталина и после которого отноше­ния между Москвой и Пхеньяном ухудшились, остались в СССР. Эта группа, в свою очередь, также неоднородна, т. к.

в ней представлены лица, получившие гражданство СССР и стран СНГ, граждане КНДР с визой на постоянное место жительства и лица без гражданства. Число корейцев третьей группы исчисляется несколькими десятками[138].

По принадлежности к государству корейцев можно подразделить на корейцев России, Узбекистана, Казахста­на, Кыргызстана и других стран СНГ (и не только). Однако данная классификация не совпадает с делением корейцев по этнокультурному основанию, связанному с территори­альной принадлежностью группы исхода, а также времени и исторических обстоятельств появления на российской/ советской территории. Так, сахалинские корейцы относятся к российским корейцам. Однако несахалинские российские корейцы в культурном отношении ближе к центрально-а­зиатским корейцам, поскольку принадлежат к потомкам общих, более ранних переселенцев из северных провинций Кореи, имеют общую историческую судьбу в царской Рос­сии и СССР (включая депортацию), опыт проживания и родственные связи в Центральной Азии.

Соответственно, между различными группами корей­цев есть свои отличия — вариации в области языка, обрядно­сти, заимствований со стороны иноэтнического окружения и т. д., в связи с чем можно говорить не только о советских корейцах как о субэтнической общности, но и об этногра­фических группах внутри нее. Надо отметить, что сами ко­рейцы из вышеотмеченных групп всегда идентифицирова­ли себя именно с определенной группой, противопоставляя себя другим, что порождало непростой тип взаимоотноше­ний между ними. Так, после освобождения южного Саха­лина от японцев туда были отправлены сотни корейцев из Казахстана и Узбекистана, где они стали «руководить» са­халинскими корейцами, которые не знали русского языка и, как считалось, были инфицированы японским духом и нуж­дались в скорейшей советизации. Среднеазиатские корейцы возглавили на Сахалине колхозы, заводы, фабрики, школы, больницы, почту и т.д., подчеркивая свое превосходство в социальном положении и знании русского языка. Приви­легированный статус континентальных корейцев породил и натянутость отношений между ними и «островитянами». «Они не воспринимали нас как настоящих корейцев, — вспо­минает Х. Г. Тегай, один из тех, кто был командирован на Сахалин, — относились весьма настороженно. Конечно, яв­ного противодействия не было, но, тем не менее, на контак­ты с нами они шли неохотно»[139]. «Кхынтанбянджя», так пре­зрительно континентальных корейцев называли сахалинцы. Отзвуки тех отношений можно услышать и сейчас. «Да за что мы должны были их любить? — вспоминает одна из са­халинских кореянок Т. Тё. — Они были наймитами государ­ства. Следили за нами, докладывали обо всем властям. Не­которых из наших сажали в тюрьмы по наговору приезжих из Средней Азии корейцев. Мы не просто не ладили с ними, а ненавидели их. Они приехали откуда-то, пытались учить нас уму-разуму»[140].

Чувствуя себя, как в резервации, многие сахалинские корейцы стремились перебраться на материк, но зачастую встречали настороженное отношение со стороны континен­тальных корейцев. После того, как отношения между стра­нами СНГ и Республикой Корея обрели динамичное разви­тие, рейтинг сахалинских корейцев изменился. Благодаря знанию языка (близкого к сеульскому стандарту[141]) они получили возможность работать в южнокорейских компа­ниях (как в Корее, так и на Сахалине), представительствах, церквях. У представителей первого поколения появилась возможность репатриироваться в Южную Корею, где они находятся на полном государственном обеспечении. Конеч­но, в связи с этим у корейцев первой группы не могло не воз­никнуть чувство ревности.

Аналогичная ситуация и с бывшими северными корей­цами. До недавнего времени они воспринимались как ино­странцы, не имевшие советского гражданства и политиче­ских прав. Отношение корейцев первой группы к ним всегда было иным, нежели к себе подобным. Да и сами североко- рейцы, в силу своего статуса, не чувствовали себя вполне уверенно. В большинстве своем они не стремились раскры­ваться перед другими, были везде и во всем осторожны, за что получили среди корейцев первой группы характеристи­ку «скрытных», а иногда и «шпионов». Но сейчас они стали важным каналом, через который осуществляются контакты с исторической родиной и имеется шанс репатриироваться в Корею[142].

3.4.4 Динамика изменений и структура этнокультурной идентичности различных групп советских/постсоветских корейцев

Если говорить о собственно культурных отличиях раз­личных групп советских корейцев, то корейский компонент культуры корейцев, мигрировавших в Россию во второй половине XIX — первой четверти ХХ вв., и их потомков ос­нован на культуре северных провинций Кореи. И к этому компоненту в результате проживания на территории России стал добавляться русский компонент (до 1937 г.). Таким об­разом, стал возникать северокорейско-русский культурный симбиоз. А у сахалинских корейцев, вошедших в советское пространство после Второй мировой войны, корейский ком­понент основан на культуре южных провинций Кореи. Надо иметь также в виду, что с 1910 г. Корея была аннексирова­на Японией, которая проводила насильственную политику японизации, а также то, что вывезенные на Карафуто (юж­ную часть Сахалина) корейцы проживали рядом с японским населением и работали на острове под японским началом. Таким образом, в культурном генофонде сахалинских ко­рейцев начинают переплетаться корейское (южнокорейское) и японское начала.

С депортацией дальневосточных корейцев в Централь­ную Азию у них образуется северокорейско-русско-цен­тральноазиатский культурный симбиоз, в то время как у сахалинских корейцев, по мере их интеграции в российское общество, он обретает характер синтеза южнокорейской, японской и русской культур. Конечно, первое поколение са­халинских «советских» корейцев существенно отличалось от корейцев, мигрировавших из Северной Кореи на рос­сийский Дальний Восток и их потомков. Последние к тому времени осознавали себя уже советскими корейцами, вклю­чая старшее поколение. Дело в том, что к середине 1945 г., когда сахалинские корейцы становятся частью населения СССР, советские корейцы, находящиеся к тому времени в Центральной Азии, уже были представлены 1-3 поколени­ями, если исходить из того, что первые корейцы появляют­ся на дальневосточных территориях Российской империи с 1860-1863 гг. XIX в. Это более 80 лет проживания за преде­лами Кореи. Это многолетняя адаптация к различным по­литико-экономическим строям (до 1917 г. в царской России и после в СССР) и культурным средам (до 1937 г. к русской культуре и образу жизни, а после депортации — к централь­но-азиатской).

После 1953 г., смерти Сталина, часть корейцев вернулась из Центральной Азии на Дальний Восток. Для них и тех, кто после снятия ограничений корейцев на передвижение осел в России в 50-е годы (преимущественно после окончания российских вузов), а также их потомков центрально-азиат­ский культурный компонент для их культурного генофон­да не сыграл важной роли. А для тех, кто длительное время прожил в Центральной Азии, он стал существенным и орга­ничным элементом. Если учесть, что длительное время коре сарам прожили в СССР, а многие родились и умерли в нем, к вышеотмеченным симбиозам добавился и советский куль­турный, а точнее, культурно-идеологический компонент, который не сводим к той или иной национальной культуре.

Часто, когда обсуждается вопрос о поколенных этно­культурных особенностях советских/постсоветских корей­цев, например, 1-го, 2-го или 3-го поколений, не оговарива­ется, о каких региональных группах идет речь. Но то, что здесь опускается, является принципиально важным, и имен­но для прояснения вопроса о поколенных этнокультурных особенностях. Ведь дело в том, что классификация поколе­ний у различных групп корё сарам также различна.

Если взять центрально-азиатских корейцев, то здесь важна не просто нумерация поколений. Миграция корей­цев из северных провинций на российский Дальний Вос­ток происходила с 60-х гг. XIX в по начало 30-х годов ХХ в. Среди депортированных в Центральную Азию можно найти людей самых разных возрастов, начиная от тех, кто родился в 40-х и 50-х годах XIX века[143], и кончая теми, кому в год депортации было лишь несколько месяцев от роду. Потомки тех, кто приехал в Россию в 60-х — 80-х годах XIX века в мо­лодом возрасте (в 20-30 лет), к 1937 г. являлись уже пред­ставителями 2-го, 3-го, а в некоторых случаях и 4-го поколе­ния. В силу компактного проживания корейцев на Дальнем Востоке и обучения в корейских школах, во многих случаях даже представители 2-го и 3-го поколений являлись носите­лями традиционной корейской культуры. Совершенно иная ситуация у тех, кто мигрировал уже в ХХ в. Возьмем ситуа­цию, когда человек, который мигрировал в Россию в 1920-е годы в молодом возрасте, женился здесь и в 30-х годах обза­велся детьми. Его дети, хотя и являются представителями лишь 2-го поколения, уже обучались только в русских шко­лах, поскольку после депортации все корейские националь­ные школы были ликвидированы в 1938 г.

Иначе говоря, в одних случаях представители даже 3-го поколения могли быть более корейскоязычными, нежели русскоязычными, в то время как в других случаях предста­вители 2-го поколения могли быть более русскоязычными, нежели корейскоязычными. А иногда в рамках даже одного поколения одной и той же семьи могла происходить куль­турная дивергенция. Так случилось с семьей автора. Наш дед Хан Ен Дюн мигрировал в Россию в 1916 г. в возрас­те 19 лет. В 1919 г. он женился. Если взять его 7 детей, то в 1937 г. двое были в возрасте 17 и 14 лет и закончили ко­рейские начальные школы, двое были в возрасте 7 и 4 лет, а остальные родились уже в Узбекистане. За исключением старших детей все остальные закончили русские школы. Самая старшая дочь на протяжении всей жизни говорила в основном на корейском языке, русский знала в пассивной форме и очень фрагментарно. Следующий сын также в ос­новном говорил на корейском языке, но русский знал луч­ше, хотя его речь изобиловала многочисленными грамма­тическими и стилистическими ошибками. Следующий сын (мой отец) был билингвом со знанием корейского письма, но русский язык по уровню владения был уже доминант­ным. Две последующие дочери были в той или иной степени билингвами, но уже не знающие корейского письма. А двое последних — понимали корейский, могли говорить какие-то фразы, но предпочитали общаться на русском.

На культурном генофонде всех корейцев, ныне прожи­вающих в Центральной Азии, сказалось влияние культуры местных народов. Поэтому есть смысл говорить не только о поколенных трансмиссиях и трансформациях коре сарам в целом, но и собственно центрально-азиатских корейцев. То есть можно говорить о 1-м поколении центрально-азиат­ских корейцев, 2-м поколении и т. д.

Что касается нынешних российских корейцев, то на­ряду с общими с центрально-азиатскими корейцами поко­ленными социокультурными особенностями, им присущи и некоторые отличия. Так, среди них есть те, кто, попав в 1937 г. в Центральную Азию, уже в 50-х годах вернулся в Россию. Эти люди практически не испытали влияния цен­трально-азиатской культуры, а их дети тем более. Но среди них есть и те, кто мигрировал в Россию сравнительно не­давно, прожив всю прежнюю жизнь в Центральной Азии. И речь идет не только о региональных особенностях в оп­позиции «российское — центрально-азиатское». Дело в том, что многие корейцы Центральной Азии до сих пор живут в так называемых «корейских» колхозах, то есть в местах компактного проживания корейцев, где сохранились очаги корейской культуры. В Москве же или Санкт-Петербурге контакты между корейцами не столь интенсивны. Таким образом, представители одних и тех же поколений коре са­рам, имеющих сегодня российское гражданство, могут быть носителями культур, имеющих различия не только в оппо­зиции «российское — центрально-азиатское», но и в отноше­нии «село — город», «корейская окружение — инокорейское окружение», «традиционная культура — трансформирован­ная культура».

Если говорить, о сахалинских корейцах, то их поколен­ная градация стоит особняком. Их можно условно поделить на три поколения, для которых характерны различные соци­окультурные идентичности.

Первое поколение — это те, кто прибыл на остров до 1945 г. Для большей части из них этот переезд был связан с японской политикой переселения корейской рабочей силы на южный Сахалин. Представители первого поколения, в основном, корейско-японские билингвы и носители тради­ционной корейской культуры. Большинство из них, особен­но те, кто не был занят в советское время в общественном производстве, очень плохо владело русским языком.

Второе поколение можно условно определить как тех, кто закончил корейские школы или значительное время об­учался в них, которые существовали на Сахалине до 1966 г. 253Хотя в общении между собой по-прежнему преобладал корейский язык, для них уже характерен высокий уровень корейско-русского билингвизма. По данным Всесоюзной переписи 1970 г., к началу 70-х годов уровень билингвизма на Сахалине (59,5 %) уже намного превышал соответству­ющий уровень в Хабаровском крае (12 %). Американские ученые Дж. и Г. Гинзбурги данный факт связывают с особой политикой интенсивной русификации корейцев Сахалина, связанной с интеграцией значительного по численности «чуждого» («иностранного») элемента в приграничной зоне в советское общество[144].

Представители этого поколения читали и читают корейскую прессу, знают корейские песни, посещают корейские спектакли. Однако их ментальность и пове­денческие модели уже претерпевают существенные из­менения. Традиционная культура и семейная обрядность также подвергаются трансформации. Матрицы воспро­изводства идентичности начинают включать в себя не только традиционный корейский менталитет и обряды, но и советскую культуру, психологию и модели поведе­ния. Важным компонентом этой идентичности становит­ся советская идеология.

Третье поколение, это те, кто закончил русские шко­лы, для которых родным языком становится русский. Корейская культура для них больше носит характер фольклора, не имеющего актуального значения в повсед­невной жизни. И это третье поколение уже почти неотли­чимо от молодежных поколений остальных российских корейцев.

Если говорить о северокорейцах, то в этнокультур­ном смысле они представлены единственным поколе­нием — первым. Все они женились на советских женщи­нах, преимущественно, кореянках. И в этих семьях не их жены подверглись влиянию северокорейской культуры, а наоборот. Языком общения был русский, кухня — интер­национальная, а если говорить о корейской кухне, то это та, что распространена среди коре сарам, а не севе­рокорейская. Их дети являются полностью продуктом культуры коре сарам и ничем не отличаются от своих сверстников. Иначе говоря, здесь нет той поколенной трансмиссии, которая бы позволяла говорить о втором поколении северокорейцев. Принадлежность детей этих смешанных браков к определенному поколению факти­чески определяется по линии матери, то есть в рамках по­колений коре сарам.

3.4.5. Трансформация и особенности этнокультурной идентичности

Будучи субэтнической группой, советские корейцы Центральной Азии существенно отличаются как от север­ных, так и южных корейцев по языку, менталитету, ценно­стям, идеалам, мировоззрению, поведению, обычаям, тра­дициям, кухне и т. д. Их культурный генетический фонд представляет синтез различных культур — традиционной корейской, русской, европейской, советской и централь­но-азиатской.

Языковая идентичность. Все Всесоюзные переписи фиксируют разнообразие языков, которые корейцы назы­вают родными. Основными в них фигурируют корейский и русский.

Таблица 8.

Распределение корейского населения в Узбекистане по возрасту, род­ному языку255, чел.

(по данным Всесоюзной переписи населения 1989 г.)

Возраст Всего Корейскийязык Русскийязык Узбекскийязык другиеязыки
До 6 лет 23 049 10 413 12 528 73 35
6-9 лет 15 613 6 219 9 338 35 21
10-14 18 158 7 407 10 671 55 25
15-19 13 644 6 160 7 378 76 29
20-24 11 048 5 974 5 016 39 20
25-29 14 945 8 603 6 279 35 26
30-34 18 732 10 824 7 854 24 31
35-39 18 356 10 301 7 997 37 21
40-44 10 920 6 185 4 695 17 23
45-49 7 017 4 348 2 640 16 18
50-54 6 683 4 624 2 030 19 11
55-59 7 597 5 788 1 789 9 11
60-64 6 573 5 521 1 032 13 7
65-69 4 681 4 135 540 3 4
70 и стар­ше 6 118 5 668 430 17 4
не указан возраст 6 5 1 — 1
Всего 183140 102175 80218 468 279

Согласно этим данным 55,8% корейцев Узбекистана на­звали родным корейский язык, 43,8% — русский, 0,3% — уз­бекский, 0,6% — другие языки. Означают ли эти они, что для большинства корейцев Узбекистана корейский язык в 80-х годах действительно был родным, т.е. они на нём думали, го­ворили и писали? Конечно, нет.

Во-первых, когда узбекистанские корейцы говорят, что знают корейский язык, под последним подразумевается «коре мар» — разновидность диалекта Юкчин (Северный Хамгён)[145]. Коре мар — язык, на котором сегодня говорят наиболее пожилые корейцы (как правило, представители первого и второго поколений), существующий, в основном, в устной форме, использующийся лишь в семейно-бытовой сфере и подвергшийся влияниям русского и центрально-а­зиатских языков. Росс Кинг указывает на то, что в резуль­тате влияния русского языка, в произношении речи на коре мар появились звуки, окончания и архаизмы, не имеющие­ся в стандартном корейском языке[146]. Ко Сонг Му приводит многочисленные примеры пополнения лексического фонда коре мар заимствованиями из русского и тюркских язы- ков[147]. Кроме того, он пишет: «Влияние русского языка не ограничивается только словарем, оно может наблюдаться в различных выражениях, особенно в использовании глаго­лов. Во многих случаях выражения образуются путём непо­средственного перевода с русского на корейский»[148]. Узбе­кистанский филолог О. Ким, ещё в 60-х годах привлекшая внимание к своеобразию языка советских корейцев, писала: «Мы сталкиваемся здесь с фактами смешения языков, дохо­дящими до парадокса, но обычными в речи корейцев. Осо­бенно это бросается в глаза, когда разговаривают корейцы между собой»[149]. Советские корейцы, общавшиеся между собой на коре мар, при встрече с корейцами из Кореи обна­ружили, что практически не понимают корейский литера­турный язык, который оказался для них как иностранный.

Во-вторых, многие узбекистанские корейцы, называя корейский язык родным, подразумевают, что это родной язык корейской нации, хотя сами они, может быть, знают его гораздо хуже русского или узбекского, или вообще не знают. Например, из таблицы следует, что для более чем 75 000 корейцев, родившихся после 1937 г., то есть окончив­ших русские школы, корейский язык — родной. В это труд­но поверить. По крайней мере, в своей жизни я не встречал таковых; а если учесть столь внушительную выше приве­денную цифру, то они должны были встречаться на каждом шагу. Поэтому, и это — в-третьих, нужно учесть категорию корейцев, которые признают все «корейское» родным толь­ко из духа патриотизма, независимо от того, насколько это «родное» реально присутствует в их жизни.

Если мы ещё примем во внимание год проведения пе­реписи — 1989 год, когда стало зарождаться корейское дви­жение, вызвавшее всплеск этнического самосознания среди корейцев, то можно понять желание узбекистанских корей­цев подчеркнуть свою этничность. Однако назвать язык родным и объективный родной язык — две разные вещи.

В последние годы языковая ситуация начинает менять­ся. Появилась прослойка корейцев, прошедшая длительное языковое обучение, окончившая корейские вузы и имеющая опыт работы в Корее, для которой корейский язык наряду с русским языком становится родным.

Кухня. Абсолютное большинство в своем рационе ис­пользует корейскую кухню. Однако следует отметить, что корейская кухня коре сарам не идентична кухне современ­ной Кореи.

Частично это точно такая же кухня (например, «паб», «тубу», «конгнамуль», «кандян», «двенчян», «сокоги кук», «печу кимчхи», «сундэ»), частично — похожая («куксу», «кекоги», «ои кимчхи», «му кимчхи»), а частично — вообще не имеет аналогов в кухне корейцев полуострова (напри­мер, «морковь ча» — салат из маринованной моркови, «пиго- дя» — паровые пирожки и другие), хотя среди корейцев СНГ, а также окружающих их народов, считается «корейской». И она действительно является таковой, если за понятием «ко­рейское» признавать не только образцы культуры Корей­ского полуострова, но и диаспорных корейцев.

 Духовная культура. Кухня относится к устойчивым компонентам культуры. При обращении же к духовной культуре коре сарам обнаруживается её большее отдаление от традиционной корейской культуры.

Василиса Прекрасная и Иван-дурачок из русской сказ­ки, Ходжа Насреддин из среднеазиатского устного твор­чества, русская и советская поэзия (Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Крылов, Блок, Есенин, Маяковский, Пастернак, Ахматова, Цветаева, Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулли­на, Чуковский, Маршак и др.) и проза (Толстой, Достоевский, Гоголь, Тургенев, Чехов, Булгаков, Зощенко, Куприн, Бунин, Островский, Шолохов, Симонов, Ян, Пикуль, Айтматов и др.), зарубежная литература — французская (Мольер, Дюма, Бальзак, Гюго, Флобер, Стендаль, Мериме, Жюль Верн, Мопассан, Золя, Экзюпери), английская (Шекспир, Дефо, Свифт, Диккенс, сестры Бронте, Стивенсон, Скотт, Конан Дойль, Киплинг, Кэрролл, Уэллс), американская (Твен, Лон­дон, По, О’Генри, Драйзер, Рид, Хемингуэй, Брэдбери, Апдайк, Стейнбек, Сэллинджер, Войнич), испанская (Сервантес, Лопе де Вега), немецкая (братья Гримм, Гофман, Гёте, Гейне, Фейхтвангер), скандинавская (Линдгрен) и многие другие художественные произведения писателей различных стран мира более знакомы и близки советским корейцам, нежели образы Чхун Нян или Хон Иль Дона.

То же самое можно сказать о кинематографе, танцах, песнях, шутках, поговорках и т. д.

Показательными в этом отношении являются праздни­ки. В праздничном календаре советских корейцев прочное место заняли Новый год по солнечному календарю (Рожде­ство и Новый год по лунному календарю советские корей­цы не праздновали); 8 Марта, или Женский день, праздник, отсутствующий в Южной Корее; 9 Мая, или День победы над фашистской Германией в Великой Отечественной вой­не, праздник, который также отсутствует в Южной Корее; 1 мая — День солидарности трудящихся; 23 февраля — День

Советской армии (или Мужской день), профессиональные праздники, дни рождения.

Антропонимия. Одним из показателей трансформации этнического сознания коре сарам являются антропонимиче- ские процессы, описанные Р. Ш. Джарылгасиновой. Для них характерны: массовое использование русских и междуна­родных имён, появление фамилий с образовательным суф­фиксом — гай (например, Ю + гай, О + гай и т. д.), отчества, состоящие из корейских имён отцов + суффиксы отчеств из русского языка, — ович (- евич), — овна (- евна), (напри­мер, отец — Ким Дядюн, сын — Ким Лаврентий Дядюнович; отец — Сон Индэк, дочь — Сон Людмила Индэковна)[150]. Ин­тересен тот факт, что, проживая в Узбекистане, узбекистан­ские корейцы, тем не менее, дают своим детям русские име­на, так же поступают и другие корейцы Центральной Азии: Казахстана, Кыргызстана, Таджикистана и Туркменистана.

Антропологическая идентичность. Говоря о транс­формации корейской идентичности, мы должны учитывать не только культурную идентичность, но и антропологиче­скую. С ростом межнациональных браков в корейском об­ществе все больше появляются «тягубя» — детей от этих бра­ков, которые антропологически и генетически отличаются от детей гомогенных корейских семей. В основном они себя считают корейцами, вероятно, в силу выделяющейся внеш­ности (как правило, тягубя больше похожи на корейцев, не­жели славян), стойкости использования корейской кухни и традиционных компонентов в семейной обрядности.

2015-04-03 14-07-49 Скриншот экрана 2015-04-03 14-08-29 Скриншот экрана 2015-04-03 14-08-51 Скриншот экрана 2015-04-03 14-09-11 Скриншот экрана

——————————————————————————————————————————————

[1] ГАРФ (Государственный архив Российской Федерации), ф. 5446, оп. 29, д. 48, л. 111-112; Бугай Н. Ф. Из истории депортации и трудоустройства корейцев в Казахстане и Узбекистане // Информационный вестник Евразийской ассоциации ко­рейцев «Короён». — Вып. 2. — М., 1992.- С. 88.

[2] ЦГА РУз (Центральный государственный архив Республики Узбекистан), ф. 100, оп. 1, д. 1, л. 26. — Ким. Г. Н. Социально-культурное развитие корейцев Казахста­на. Научно-аналитический обзор. — Алма-Ата, 1989. — С. 13.

[3] ЦГА РУз, ф. 837, оп. 27, д. 48, л. 143, 159.

[4] ГАРФ, ф. 9479, оп. 1, д. 168, л. 4.

[5] ЦГА РУз, ф. 837, оп. 27, д. 39, л. 19.

[6] ГАРФ, ф. 5446, оп. 31, д. 2663, л. 68.

[7] Там же.

[8] ГАРФ, ф. 5446, оп. 29, д. 48, л. 156-160.

[9] ГАРФ, ф. 5446, оп. 29, д. 48, л. 20-25; д. 49, л. 64; Бугай Н. Ф. Корейцы в Сою­зе ССР — России: ХХ-й век. — М., 2004. — С. 91.

[10] Белая книга. О депортации корейского населения России в 30-40-х годах / сост. Ким Ен Ун, Ли В. Часть 1. — М., 1992. — С. 176-178.

[11] ГАРФ, ф. 5446, оп. 29, д. 48, л. 95; Н. Ф. Бугай. Корейцы в Союзе ССР-Рос- сии: ХХ-й век. — М., 2004. — С. 109.

[12] ГАРФ, ф. 5446, оп. 29, д. 48, л. 185-190.

[13] ГАРФ, ф. 5446, оп. 29, д. 50, л. 166; Белая книга. О депортации корейско­го населения России в 30-40-х годах / сост. Ким Ен Ун, Ли В. Часть 1. — М., 1992. — С. 145-149.

[14] ГАРФ, ф. 5446, оп. 29, д. 50, л. 107-110.

[15] ГАРФ, ф. 5446, оп. 29, д. 51, л. 8-9. — Бугай Н. Ф. Из истории депортации и трудоустройства корейцев в Казахстане и Узбекистане // Информационный вестник Евразийской ассоциации корейцев «Короён». — Вып. 2. — М., 1992. — С. 77.

[16] ГАРФ, ф. 5446, оп. 29, д. 51, л. 2-25. — Бугай Н. Ф. Из истории депортации и трудоустройства корейцев в Казахстане и Узбекистане // Информационный вестник Евразийской ассоциации корейцев «Короён». — Вып. 2. — М., 1992. — С. 88.

[17] Там же. — С. 92.

[18] ГАРФ, ф. 5446, оп. 30, д. 39, л. 27-28.

Рис. 2.3. Благодарность СНК СССР и ЦК ВКП (б) начальнику УНКВД Дальне-Восточного края Г. С. Люшкову, сотрудникам НКВД и работникам железной дороги за выполнение задания по

выселению корейцев.

[19] ГАРФ, ф. 8356, оп. 1, д. 36, л. 80, 142.

[20] Хан В. С. Они защищали Родину // Корё Ильбо, 7 мая 1944 г,

[21] Ким Брутт. Корейцы Узбекистана: кто есть кто. — Ташкент, 1999. — С. 15, 40, 88.

[22] Без гнева и печали (о корейцах Приаралья). — Тараз, 2003. — С. 84.

[23] Корейцы Жамбылской области: люди конкретных дел. — Тараз, 2005. — С. 190.

[24] Без гнева и печали … — С. 84.

[25] Ким Сын Хва. Указ. соч. — С. 230-232.

[26] Ким Брутт. Ветры наших судеб: Советские корейцы. История и совре­менность. — Ташкент, 1991. — С. 30-31; Ким Брутт. Корейцы Узбекистана: кто есть кто. — Ташкент, 1999. — С. 91.

[27] Корейцы Казахстана: кто есть кто. — Алматы, 2005. — С. 482.

[28] Ким Сын Хва. Указ. соч. — С. 229-230.

[29] Ким В. Д. Эшелон-58. — Ташкент, 1995. — С. 74-75.

[30] Советские корейцы Казахстана. — Алма-Ата, 1992. — С. 11.

[31] Без гнева и печали (о корейцах Приаралья). — Тараз, 2003. — С. 83-84.

[32] Там же. — С. 87.

[33] Ким Брутт. Корейцы Узбекистана: кто есть кто. — Ташкент, 1999. — С. 131.

[34] Без гнева и печали (о корейцах Приаралья). — Тараз, 2003. — С. 84.

[35] Черныш П. М., Хан В. Н. Корейцы Костанайской области. — Костанай,

  1. — С. 150.

[36] Шин Д. В., Пак Б. Д., Цой В.В. Советские корейцы на фронтах Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. — М., 2011.

[37] Ким Б. Ветры наших судеб: Советские корейцы. История и современ­ность. — Ташкент, 1991; Ким Г. Н. и Мен Д. В. История и культура корейцев Казахста­на. — Алматы, 1995; Кан Г. В. История корейцев Казахстана. — Алматы, 1995; Ким Г. М. Корейцы-трудоармейцы в годы Великой Отечественной войны // Известия корееве- дения Казахстана. — 1999. — Вып. 6; Хван Л. Б. Корейцы Каракалпакстана: вчера и се­годня. — Нукус, 2004; Угай Ч. Корейцы России в годы войны 1941-1945 гг. // War and Overseas Koreans. — Seoul: HUFS, 2004; Бугай Н. Ф. «Совершенно секретно»: инфор­мация НКГБ Союза СССР (корейцы в рабочих колоннах и батальонах) // Пак Б. Д., Бугай Н. Ф. 140 лет в России. Очерк истории российских корейцев. — М., 2004; Он же. Российские корейцы в трудовых колоннах и рабочих батальонах: выполнение планов НКВД // 1937 год. Российские корейцы: Приморье — Центральная Азия — Сталин­град (депортация). — М., 2004; Khan V. Uzbekistani Koreans in the Labor Army during World War II (Historiography of the Problem) // International Journal of Central Asian Studies. — 2006. — Vol. 11.

[38] Хван Л. Б. Корейцы Каракалпакстана: вчера и сегодня. — С. 18.

[39] Там же.

[40] Там же.

[41] Термин «отправитель» не корректен. Каракалпакский обком партии, куда была направлена просьба треста, не является «отправителем», поскольку мобилизация в рабочие и строительные колонны осуществлялась через военкоматы по линии НКО.

[42] Дядюра Л. П. Труженики Узбекистана на предприятиях и стройках РСФСР в дни войны // Общественные науки в Узбекистане. — 1985. — № 5. — С. 21-24.

[43] Хван Л. Б. Трудовая армия: второй удар судьбы по корё сарам (по материа­лам истории корейцев Каракалпакстана) // https://world.lib.ru/k/kim_o_i/u2-1.shtml

[44] Хван Л. Б. Корейцы Каракалпакстана: вчера и сегодня. — С. 18.

[45] См.: Новик И. Б., Уёмов А. И. Моделирование и аналогия // Материалисти­ческая диалектика и методы естественных наук. — М., 1968. — С. 290; Кондаков Н. И. Ло­гический словарь-справочник. — М., 1975. — С. 38.

[46] Конституция (Основной Закон) СССР. Утверждена Чрезвычайным VIII съездом Советов Союза ССР 5 декабря 1936 года // https://www.hist.msu.ru/ER/Etext/ cnst1936.htm

[47] Хван Л. Б. Корейцы Каракалпакстана: вчера и сегодня. — С. 18.

[48] А как быть с десятками миллионов солдат, которые также были «оторваны от семей» и брошены в пекло смертельных боев, откуда миллионы живыми не верну­лись?

[49] История рабочего класса Узбекистана. — Т. II. — Ташкент, 1965. — С. 96.

[50] Правда, можно и нужно обсуждать вопрос о том, как она проводилась; на­сколько продуманы были условия труда и быта мобилизованных и т. д.

[51] См.: Хван Л. Б. Корейцы Каракалпакстана: вчера и сегодня. — С. 16.

[52] Там же. — С. 16.

[53] Хван Л. Б. Трудовая армия: второй удар судьбы по корё сарам.

[54] См.: Вознесенский Н. А. Избранные произведения, 1931-1947. — М., 1979. — С. 505-506; Чунтулов В. Т., Кривцова Н. С., Чунтулов А. В., Тюшев В. А. Экономическая история СССР. — М., 1987. — С. 251-252.

[55] Петров Г. И. Советский государственный аппарат в годы Великой Оте­чественной войны // Правоведение. — № 3. — 1975. — С. 18, 22; История КПСС. 6-е изд. — М., 1982. — С. 456.

[56] Петров Г. И. Указ. соч. — С. 18-24.

[57] Вознесенский Н. А. Указ. соч. — С. 506.

[58] В дальнейшем ГКО.

[59] Ким Г. М. Корейцы-трудоармейцы в годы Великой Отечественной вой­ны // Известия корееведения Казахстана. — 1999. — Вып. 6. — С. 42.

[60] РГАСПИ (Российский государственный архив социально-политической истории), ф. 644, оп. 1, д. 64, л. 24.

[61] Приказы НКО СССР за 1942 г. // https://www.soldat.ru/doc/nko/text/1942- 0974.html

[62] Надо отметить, что автор настоящей статьи ранее также придерживался данной точки зрения. — Valeriy S. Khan. Uzbekistani Koreans in the Labor Army during World War II (Historiography of the Problem) // International Journal of Central Asian Studies. — Seoul, 2006. — Vol. 11. — p. 59.

[63] Кроме данного Указа выходили и другие решения по мобилизации.

[64] Ведомости Верховного Совета СССР,- 1942. — № 6.

[65] Петров Г. И. Советский государственный аппарат в годы Великой Отече­ственной войны // Правоведение. — 1975. — № 3. — С. 23.

[66] В дальнейшем — НКО.

[67] Русский архив: Великая Отечественная. — Т. 13 (2-2). — М., 1997. — С. 394.

[68] РГАСПИ, фонд 644, опись 1, д.64, л. 37.

[69] Там же.

[70] Там же, л. 38.

[71] Там же.

[72] Ким Г. Н. и Мен Д. В. История и культура корейцев Казахстана. — Алматы, 1995. — С. 142; Базанова Ф. Н. Формирование и развитие структуры населения Казах­ской ССР (Национальный аспект). — Алма-Ата, 1987. — С. 93.

[73] БугайН. Ф. ««Совершенно секретно»: информация НКГБ Союза СССР (ко­рейцы в рабочих колоннах и батальонах)» // Пак Б. Д., Бугай Н. Ф. 140 лет в России. Очерк истории российских корейцев. — М., 2004. — С. 314.

[74] Постановления ГКО за 1943 г. // https://www.soldat.ru/doc/gko/gko1943.

html

[75] История корейцев Казахстана. Сборник архивных документов. — Том 3. — Ал- маты-Сеул, 2000. — С. 177-182.

[76] Там же.

[77] Там же. — С. 186-187, 189-192.

[78] РГАСПИ, ф. 644, оп. 1, д. 181, л. 164.

[79] ГАТО (Государственный архив Ташкентской области), ф. 652, оп. 1, д. 367, л. 3.

[80] Там же, д. 6, л. 56.

[81] Там же, ф. 652, оп. 1, д. 367, л. 132.

[82] Бугай Н. Ф. «Совершенно секретно». — С. 314.

[83] Там же. — С. 316.

[84] Там же. — С. 315-316.

[85] Хроника политических репрессий в Коми крае. 1918-1960 гг. // https:// www.pokayanie-komi.ru/; Бугай Н. Ф. «Совершенно секретно». — С. 316; Он же. Конец 30-х — 40-е годы. Европейский Север: депортация народов // Труды Института языка, литературы и истории. — Вып. 52. — Сыктывкар, 1991. — С. 92.

[86] Бугай Н. Ф. «Совершенно секретно». — С. 316.

[87] Бугай Н. Ф. Конец 30-х — 40-е годы. Европейский Север: депортация наро­дов … — С. 92.

[88] См.: Ким Г. М. Указ. соч. — С. 41; Хван Л. Б. Указ. соч. — С. 19-20.

[89] Полевые записи, Ташкент, 2004 (интервью с Ч. Угаем, С. И. Хегаем, А. И. Ки­мом, К. М. Ли, Е. Н. Тяном и К. А. Кимом); Чжен Ин-Су. На лесоповале. — С. 29-30.

[90] Хван Л. Б. Указ. соч. — С. 19-20.

[91] Бугай Н. Ф. «Совершенно секретно». — С. 315.

[92] ГАТО, ф. 657, оп. 1, д. 9, л. 9.

[93] Трудармейцы — депортация немцев Поволжья // https://www.karlag.kz/art. php?id=76

[94] Полевые записи, г. Ташкент, 2004 г.

[95] В процессе написания данной статьи, 29.01.2008 я позвонил С. И. Хегаю, чтобы еще раз уточнить вопрос о военизированной охране и заграждениях на участках Ухто-Ижемского лагеря, где работали корейцы. Его ответ был категоричен: «Где мы работали, не было такого. Зачем придумывать? Чего не было, того не было».

[96] Пак В. Г. Узбекистан стал родиной // Чен Н. Дети своего народа. — С. 33.

[97] Чжен Ин-Су. На лесоповале // Чен Н. Дети своего народа. — С. 29-30.

[98] По словам Е. Тяна, руководители колхозов часто прикрывали самовольных возвращенцев, поскольку сами были заинтересованы в дополнительных рабочих руках.

[99] Полевые записи, г. Ташкент, 2004 г.

[100] Бугай Н. Ф. «Совершенно секретно». — С. 315.

[101] ГАТО, ф. 657, оп. 1, д. 13, л. 5.

[102] БСЭ. Т. 4. — М., 1971. — С. 402.

[103] Там же. — С. 258.

[104] Чжен Ин-су. На лесоповале. — С. 30.

[105] КРГАОПДФ (Коми республиканский архив общественно-политических движений и формирований), ф. 1, оп. 3, д. 1079, л. 118.

[106] Ким Сын Хва. Очерки по истории советских корейцев. — Алма-Ата, 1965.

[107] Экономика передового колхоза «Полярная звезда» — Ташкент, 1954. — С. 44.

[108] Ким Г. Н. Социально-культурное развитие корейцев Казахстана. — Обще­ственные науки. Информационное издание АН Казахской ССР. — Алма-Ата: Наука, 1989. — С. 31.

[109] Ким Сын Хва. Очерки по истории советских корейцев. — Алма-Ата, 1965. — С. 235-236.

[110] СССР и холодная война / под ред. В. С. Лельчука и Е. И. Пивовара. — М., 1995. -С. 158.

[111] Там же. — С. 156.

[112] Тупепбаев Б. А. Социалистические аграрные преобразования в Средней Азии и Казахстане. — М., 1984.

[113] 3.^^,                                                        ,        Л1^, 1990.               P. 83 (Ко Сонг Му. Советские корей­

цы. — Сеул, 1990).

[114] Рассчитано по: Пак Б. Д. Корейцы в Российской империи. — Москва, 1993; Ким Г. Н. История иммиграции корейцев. — Алматы, 1999.

[115] Корё, Чосон — названия корейских государств, сарам — человек.

[116] Во второй половине 40-х — 50-е гг. в группу «советские корейцы» вошли: а) корейцы, вывезенные японцами из южных провинций Кореи в 1939-1945 гг. для принудительных работ на Южном Сахалине, и оставшиеся по окончании войны на острове, ставшим полностью советским (принявшие советское гражданство); и б) быв­шие граждане КНДР, также оставшиеся в СССР. Однако, как и в случае с «коре сарам», на протяжении ряда лет слово «советские» применительно к новым группам корейцев означало только советское гражданство или проживание на территории Советского Союза (часть корейцев из обеих групп имела статус «лиц без гражданства»).

[117] В силу этого, нам представляется неверным утверждение казахстанско­го историка Г. Н. Кима, что «семантика «коре сарам» уже, чем у понятия «советские корейцы»». — Ким Г. Н. Вечные странники или перманентная мобильность коре сарам (постсоветских корейцев) // История, культура и быт корейцев Казахстана, Кыргыз­стана и Узбекистана. — Бишкек, 2003. — С. 36.

Если следовать данной позиции, то тогда коре сарам — это какая-то группа внутри советских корейцев. В таком случае в этом этнониме следует отказать корей­цам царской России и корейцам СНГ, поскольку они не входят в общность советских корейцев, что противоречит работам самого Г. Н. Кима, в которых досоветские и пост­советские корейцы именуются коре сарам.

[118] Khan V. The Korean Minority in Central Asia: National Revival and Problem of Identity // International Journal of Central Asian Studies. — Vol. 3. — Seoul: IACD, 1998. — Р. 66-77.

[119] Подытоживая описание ситуаций, порой драматических, среди американ­ских корейцев различных поколений, У. Паттерсон заключает: «В конфликте между соблюдением корейских ценностей или принятием американских ценностей первое поколение в целом не добилось успеха в том, чтобы их дети — второе поколение- сле­довали корейским ценностям». Цит. по: To be Korean or American. Negotiating Korean Identity among Koreans in Hawaii, 1903-1945. — Paper for presentation. “Korean Identity in the New Millennium”. June 27-29. 2000. — Pundang, Academy of Korean Studies. — Panel 6. — Р. 29.

[120] Данные понятия взаимосвязаны, но не эквивалентны, но в субэтническом аспекте (аспекте различения от корейцев Севера, Юга и других корейских диаспор) это несущественно.

[121] В самой Южной Корее процесс американского влияния зашел настолько глубоко, что вопрос о наличии у южнокорейцев, особенно молодежи, «традиционной корейской идентичности» является также не однозначным. Исключение составляет изоляционизм, который был характерен для Кореи до XIX века и сегодня — для Север­ной Кореи. В этой связи наибольшее количество элементов «традиционной идентич­ности» либо их новых версий, вероятно, сохранено в КНДР, чьи внешние культурные контакты сведены к минимуму. Хотя, если южнокорейская культура испытала влия­ние вестернизации, северокорейская культура находится под влиянием новой идеоло­гии — чучхе.

[122] Колхозы. — Большая Советская Энциклопедия. — Т. 12. — М., 1973. — С. 475.

[123] https://www.perepis2002.ru/ В графе «корейцы» учитывались как собственно коре сарам, так и чосон сарам — северокорейцы и хангук сарам — южнокорейцы.

https://www.gks.ru/free_doc/new_site/perepis2010/croc/perepis_itogi1612.

htm

[125] Пак А. Д. Демографическая характеристика корейцев Казахстана. — Алматы,

[126] Данные Управления статистики Ташкентской области Государственного де­партамента статистики при Министерстве макроэкономики и статистики Республики Узбекистан от 27.03.2002 за № 74-16-7. — Цит. по: Ким В. Д. Корейцы Узбекистана: про­шлое и настоящее // История, культура и быт корейцев Казахстана, Кыргызстана и Узбекистана. — Бишкек, 2003. — С. 46-47.

[127] По запросу М. Козьминой.

[128] https://www.welcome.kg/ru/kyrgyzstan/population/sostav/; Ли Г. Н. Вклад ко­рейской диаспоры в развитие Кыргызской Республики в постсоветское время // Исто­рия, культура и быт корейцев Казахстана, Кыргызстана и Узбекистана. — Бишкек, 2003. — С. 49.

[129] https://stat.kg/index.php?option=com_content&task=view&id=24&Item

id=101

[130] Национальный состав, владение языками и гражданство населения Респуб­лики Таджикистан. — Том 3. — Душанбе, 2012. — С. 7.

[131] https://ru.wikipedia.org/wiki/Население_Туркмении

[132] https://www.eurasianet.org/turkmenistan.project/files2/040615KoreansinTurk menistan(rus).doc

[133] https://www.ukrcensus.gov.ua/rus/results/nationality_population/nationality_ popul1/select_51/?botton=cens_db&box=5.1W&k_t=00&p=50&rz=1_1&rz_b=2_1%20 &n_page=3

https://belarus21.by/gazeta/article_browse.php?id=3357

[135] Сюда не входят российские корейцы, умершие до 1917 г., поскольку они не могут быть отнесены к советским/постсоветским корейцам

[136] https://www.perepis2002.ru/ct/html/TOM_14_25.htm

[137] https://www.gks.ru/free_doc/new_site/perepis2010/croc/Documents/Vol4/ pub-04-04.pdf

[138] Хан В. С., Ким Г. Н. Актуальные проблемы и перспективы корейской диаспо­ры Центральной Азии // International Journal of Central Asian Studies. Vol. 5. — Seoul: IASD, 2000. — Р. 45-8.

[139] Чен Н. Дети своего народа: Книга о приморских корейцах. — Ташкент, 2003. — С. 127.

[140] Там же. — С. 128.

[141] Когда центрально-азиатские корейцы приехали на Сахалин, обнаружилось, что язык сахалинских корейцев отличен от коре мар, диалекта, на котором говорили коре сарам. Корейцы Центральной Азии стали говорить, что сахалинские корейцы «не настоящие», они японизированы и их язык полукорейский-полуяпонский. Это стало одной из причин пренебрежительного отношения к ним. Когда двери между Централь­ной Азией и Республикой Корея открылись, обнаружилось, что так называемый «полу- японский» корейский язык сахалинцев мало чем отличается от сеульского стандартно­го языка.

[142] Хан В. С., Ким Г. Н. Актуальные проблемы и перспективы корейской диаспо­ры Центральной Азии // International Journal of Central Asian Studies. — Vol. 5. — Seoul: IASD, 2000. — Р. 48.

[143] Например, Гу Энира, 1841 г. р., Ким Сен Бе, 1852 г. р., Им Бамии, 1852 г. р., Ким Топ Ко, 1853 г. р., Хан Си, 1856 г. р. — См.: Книга памяти. Архивные списки депор­тированных российских корейцев в 1937 г. — Часть 1. — М., 1997. — С. 50, 70, 73, 74, 178.

[144] Ginsburgs G. & Ginsburgs H. A Statistical Profile of the Korean Community in the Soviet Union // Asian Survey. — Vol. XVII. — № 1. — 1977. — Р. 964-965.

[145] King J. P. R. An Introduction to Soviet Korean // Language Research. — Vol. 23. № 2. — June 1987. — Р. 236; Kho Songmoo. Koreans in Soviet Central Asia. — Helsinki: Studia Orientalia, 1987. — Р. 102.

[146] KingJ. P. R. Op. oit. — Р. 238, 243-271.

[147] Kho Songmoo. Op. Git. — Р. 115-124.

[148] Ibid. — Р. 120-121.

[149] Ким О. О языке корейцев СССР // Ученые записки Ташкентского государ­ственного университета. — 1962. — Вып. 202. — С. 89.

[150] Джарылгасинова Р. Ш. Антропонимические процессы у корейцев Средней Азии и Казахстана // Личные имена в прошлом, настоящем, будущем. Проблемы ан­тропонимики. — М., 1970. — С. 139-149.

Поделиться в FaceBook Добавить в Twitter Сказать в Одноклассниках Опубликовать в Blogger Добавить в ЖЖ - LiveJournal Поделиться ВКонтакте Добавить в Мой Мир Telegram

Комментирование закрыто.

© 2024. Корё Сарам - Записки о корейцах. При копировании, перепечатке и распространении материалов ссылка на оригинал крайне желательна.
Разработка сайта: виртуальная секта ".светiльnick".

Translate »