Татьяна Габрусенко
Это один из животрепещущих вопросов, который занимает умы наблюдательных западных иностранцев в Корее. Говоря «западных», я имею в виду, конечно, и русских. Потому что вопрос о том, надо или нет уступать места в транспорте беременным и женщинам с детьми, является, на мой взгляд, безошибочным показателем принадлежности к западной культуре с ее традициями уважительного, рыцарского отношения к слабому полу.
Обе мои беременности и раннее детство моих детей протекали в странах, от которых, на первый взгляд, ждать милости нам было никак нельзя. Первой была перестроечная Россия, с ее обрушившейся в одночасье системой моральных ценностей и активно проповедуемым волчьим индивидуализмом. Каждый сам за себя, ты этого достойна, коммерческий культ вечной молодости и насмешки над теми, кто решился испортить фигуру и рожать, несмотря на отсутствие миллиардного состояния… В такой моральной обстановке большой живот и коляска в общественном транспорте казались просто вызовом общественному мнению. Однако, к моему немалому удивлению, люди вокруг оказались куда нормальней сбрендивших перестроечных медиа. Мне ни разу не пришлось стоять в московском транспорте ни с тяжелым животом, ни с коляской. Уступали места все без исключения, и первыми – молодые мужчины. И еще они всегда помогали поднимать и спускать коляску в метро.
Одним из таких рыцарей оказался однажды молодой таджик-дворник, расчищавший снег у входа в метро. Он увидел, как я с коляской собираюсь выходить, бросил лопату, спустился ко мне, подхватил коляску и понес наверх, умиленно переговариваясь с гугукающим ребенком. Поставил коляску, схватился опять за лопату. И я подумала тогда: как хорошо, что мы в России, с ее уважением к материнству и детству. Смог бы этот веселый таджик вот так помочь незнакомой женщине у себя на родине, где совсем иные нравы?
Второй была Австралия. Индивидуалистическая страна победившего феминизма, где подать женщине пальто или сделать ей комплимент бывает попросту опасно для карьеры. Поразительно, но и там уступали места все! И опять же первыми – молодые парни, зачастую самого альтернативно-субкультурного вида: с наколками, с металлическими шипами, с накрашенными гребнями волос. Именно один из таких гото-эмо-панков первый, раньше коллег в университете, заметил в автобусе мою беременность и уступил место. Правда, в отличие от молчаливых московских рыцарей, австралиец счел нужным громко и добродушно прокомментировать мое состояние, задать вопросы о сроках и о том, кого я жду, девочку или мальчика, пошутить о спиногрызах, которые еще не родились, а уже заставляют себя таскать, и прочее. Но в остальном все было как под копирку. Расслабленно дремлющий на сиденье мужик лениво поводит взглядом по входящим, замечает живот или малыша на руках, и немедленно покидает насиженное место. Действует почти как рефлекс.
В Корее, к сожалению, ситуация с культурными рефлексами прямо противоположна. Сидящий в метро кореец отрывает взгляд от экрана смартфона, упирается этим самым взглядом в молоденькую женщину на последних сроках – и продолжает сидеть, зачарованно нажимая на кнопочки. Причем часто сидит он на месте, специально предназначенном для беременных. Сидит, несмотря на транслируемую прямо перед ним на подвешенном экране социальную рекламу, где маленький мальчик будит уснувшего в метро дядю: «Уступите место моей маме! Она ждет моего братика!»
Почему же они сидят, и ни одна жилка в них не дрогнет? И ведь не замшелые деды из провинции, а спортивные, современные, с айфонами… Ответ, который подсказывает элементарная логика («потому что хамы они некультурные») прост, но, на мой взгляд, далек от истины. А истина в том, что перед нами как раз люди очень культурные. Культуру свою они любят, ценят и лелеют, не отдавая ее на поругание западным цивилизаторам. Только культура у них другая. Конфуцианская. По вопросу взаимоотношения полов эта культура имеет позиции прямо противоположные тем, которые предполагает рыцарский дискурс западной цивилизации.
Если говорить коротко, то женщина для конфуцианца – это слуга мужчины. Хорошая, правильная женщина – это верная и преданная слуга мужчины. Корейская история и культура запечатлела множество реальных и выдуманных историй о хороших, правильных женщинах, которые готовы были броситься за своего хозяина в огонь и в воду. Которые втыкали себе в грудь кинжалы при попытках покушения на свою женскую честь (эти кинжалы женщинам специально дарили на совершеннолетие). Которые бросались в пасть тигра, жертвуя собой, чтобы защитить своего хозяина-мужа. Которые, как верная Чхунхян из популярной народной повести, мужественно вытерпели избиения и пытки во имя преданности супругу. Этим женщинам ставили почетные стелы и окружали уважением, с какими в средневековье окружали верных вассалов. Но при этом корейская культура не сохранила ни одного зеркального сюжета, когда подобные подвиги совершались бы мужчиной во имя женщины. И, как ни одному средневековому рыцарю не пришло бы в голову уступить лошадь своему раненому оруженосцу, ни один конфуцианец, в каком бы расслабленно-женолюбивом состоянии души он ни находился, не стал бы уступать место беременной.
Ради слуг подвигов не совершают. Слугам места не уступают.
Любимая женщина Великого Вождя
Мемуары Ким Ир Сена «В водовороте века» содержат главу, которая редкого читателя оставляет равнодушным. Там идет речь о его встрече и жизни с любимой женой Ким Чен Сук. Встретились они в партизанском отряде, где Ким Чен Сук была простой поварихой. Вместе воевали, вместе жили на советском Дальнем Востоке. Вместе вернулись в Корею, уже в качестве лидера и первой леди. Ким Чен Сук вскоре умерла там во время очередных родов.
Из истории нам известно, что были у молодого лидера потом другие женщины и другие дети. Но именно о Ким Чен Сук он сохранил самую благодарную память, и именно ее сына любил больше всех и сделал своим наследником. Мемуары, несмотря на всю их политизированность, не могут скрыть от нас грустной нежности, с которой на старости лет Ким Ир Сен вспоминал свою преданную подругу. Она была для него самой лучшей, идеальной женщиной.
Какой бескорыстной, нетребовательной и трудолюбивой была Ким Чен Сук! Она могла ходить голодной целыми днями, но всегда заботилась о том, чтобы был накормлен муж. В дебрях маньчжурской тайги она доставала откуда-то шерсть и вязала из нее носки для мужа. Вязала она их ночами, потому что днем была занята другими делами, и наутро Ким Ир Сен находил носки у своего изголовья. Сама Ким Чен Сук теплых носков никогда не носила – для нее это была слишком большая роскошь, да и не умела она заботиться о себе.
Руководствуясь старинным поверьем, что жилет, простеганный шелковой ватой, предохраняет от пуль, она достала где-то драгоценную вату и простегала мужу такой жилет. К счастью, жилет не пригодился. Да и как могла Ким Ир Сена настичь пуля, если телохранителем у него была жена. Она прекрасно умела стрелять, особенно из пистолета, и охраняла мужа лучше любого супермена. Был ли у нее такой волшебный жилетик – это вопрос, понятно, риторический.
Ким Ир Сен так никогда и не выяснил, откуда она доставала шерсть для носков и шелковую вату для его жилета. Сначала было недосуг, а потом она умерла, унеся этот секрет с собой в могилу. А вот откуда взялся материал для теплых стелек, согревающих ноги Ким Ир Сену, он прекрасно знал. Подобно добродетельным женам древности, обрезавшим волосы в знак преданности мужьям, Ким Чен Сук обрезала свои косы и сплела из них стельки для любимого мужа.
Мороз в маньчжурской тайге страшен. Особенно если ты партизан, скрывающийся от японцев, и не можешь зажечь костер из опасения обнаружить себя. Ни приготовить еду, ни погреться, ни постирать. Но Ким Чен Сук не могла бы стерпеть, чтобы ее муж ходил грязным. Она стирала его нижнее белье в ледяной воде, а потом сушила его на своем теле. Глядя, как она стучит зубами от холода, Ким Ир Сен пытался воспротивиться таким гигиеническим процедурам. Но она в ответ только улыбалась: «Не беспокойтесь, все в порядке!»
Даже после того, как она стала первой леди, Ким Чен Сук не изменила привычке самоотверженно заботиться о муже. Она по-прежнему продолжала собственноручно вязать ему носки по ночам и класть у его изголовья, где он находил их утром. Кормила его собственноручно выращенными овощами со своего огорода, который развела во дворе резиденции. И никогда, не единым словом ни о чем ему не пожаловалась.
Хотя пожаловаться ей было на что. На всех официальных портретах Ким Чен Сук предстает перед нами в образе крепкой розовощекой тетушки, истинной «матери Кореи». Однако современникам она запомнилась другой. Один из советских корейцев, занимавший тогда в Корее высокий пост и проживавший по соседству от Ким Ир Сена, вспоминал Ким Чен Сук как «слабую, постоянно болеющую женщину». Очевидно, что та бесконечная работа и лишения, которым она себя подвергала во имя мужа, не прошли бесследно для ее здоровья. Ведь помимо мужа, Ким Чен Сук нужно было заботиться и о своих маленьких детях, и о мужниных родственниках.
Даже умирая от родовой горячки, Ким Чен Сук из последних сил улыбалась озабоченному мужу: «Не обращайте внимания, я совершенно здорова. Не беспокойтесь, идите работать!»
Любил ли Ким Ир Сен свою жену? Бесспорно. Смерть Ким Чен Сук сильно выбила его из колеи, ввергла в черную пучину депрессии. Но уступил бы он ей место беременной? Смешно и спрашивать.
Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел…
«Ну, зачем же обобщать, – возразят мне возмущенные читательницы, жены и возлюбленные южнокорейцев. – Мой Минсу, например, совсем не такой. Он очень внимательный, ухаживает за мной так, как ни один русский никогда не ухаживал…»
Верю. Охотно верю, что именно ваш Минсу не такой. Потому что «не такие» вообще большинство корейцев, связывающих свои жизни с иностранками. Более того, очень часто женятся на западных иностранках именно корейцы, которые конфуцианское отношение к женщине считают не национальной культурой, а стыдным предрассудком, от которого надо избавляться. И когда такой кореец, наконец, встречается с иностранкой, он ведет себя не просто как европеец, а как представитель британской элиты, вымуштрованный в закрытом колледже. Он получает удовольствие от того, что может носить за западной женой сумки и открывать перед ней дверцу машины. От того, что наконец-то может вести себя как, простите за неполиткорректный термин, цивилизованный человек. С кореянкой это часто не получается – не поймут ни она, ни окружающие. А западная жена дает возможность уйти, на законных основаниях, от родной гендерной культуры. Укатиться от нее, ненавистной, колобком.
В конце сороковых-пятидесятых годов множество корейцев училось у нас в Советском Союзе и других социалистических странах. И в этих странах они массово находили жен и увозили их к себе на родину. Потом отношения Кореи со странами соцлагеря охладились, и интернациональные браки корейских граждан были насильственно расторгнуты северокорейской стороной. Это история грустная и долгая, достойная особого разговора. Но сейчас я хочу сказать о другом.
Опрашивая свидетелей, современников и участников этих браков, я обратила внимание на одну любопытную деталь. Абсолютно все они подчеркивали прекрасные западные манеры, которыми обладали эти северокорейцы. Все без исключения подмечали, что они были удивительно внимательными и заботливыми мужьями. Будучи занятыми студентами и аспирантами, северокорейцы помогали женам мыть полы в туалетах коммунальных квартир и нянчили по ночам своих грудных детишек, чтобы дать мамам поспать. По своей инициативе ходили в магазины и стирали (да-да, на стиральных досках. И кипятили белье в баках, на плитках). Дарили цветы. Говорили женам и детям нежные слова. Они оказались рыцарями покруче, чем современные им среднестатистические польские, немецкие или русские мужья.
…Эти чудесные ребята приехали из страны, где первая леди умерла, по сути, изнуренная служением во имя мужа. И где ее любящему супругу не пришло в голову применить силу своего мужского авторитета, чтобы немного позаботиться о ней. Хотя бы – натянуть свежесвязанные носки ей на ноги.
Источник: по наводке КИМ — https://vmeste.kr/index.php/culture/320-pochemu-ne-ustupayut
Комментирование закрыто.