Издавна глядя на эту фотографию, не зная кто на ней, всегда вспоминались строки из другого мира:
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
(Александр Блок. Незнакомка)
Сегодня узнал кто на ней запечатлен, это легендарная корейская танцовщица Чхве Сын Хи в одном из новых модных ресторанов Сеула, 1940 год. И еще один женский образ из русского искусства, буквально сейчас всплывает у меня перед глазами, это «Незнакомка» Крамского. Два выдающихся образца русской поэзии и искусства отражают образ моей «Незнакомки». Наверное, в эстетике не существует границ — впечатление и ассоциации, вот главный ее критерий.
Не могу не привести рассказ Андрея Ланькова о судьбе легендарной танцовщицы из «Сеульского вестника»:
Чхве Сын Хи
В 1911 году в Сеуле в обеспеченной дворянской семье родилась девочка. Впоследствии, когда она вырастет, ее будут называть и «коммунистическим функционером», и «японской коллаборационисткой», и «самой яркой звездой корейского искусства», и «реакционным элементом». Любопытно, что все эти, казалось бы, взаимоисключающие эпитеты будут верными – по крайней мере, отчасти.
Девочку звали Чхве Сын Хи. Доходы семьи позволили ей получить первоклассное для того времени образование. В возрасте 15 лет она увидела выступление Баку Исии – пионера современного танца в Японии. Его выступление настолько поразило молодую кореянку, что Чхве Сын Хи уговорила Исии взять ее с собой в Токио в качестве ученицы. Там она и провела несколько лет, осваивая искусство современного и классического танца.
В 1929 году Чхве Сын Хи вернулась в Сеул, открыла собственную танцевальную студию и начала регулярно выступать на сцене. Успех был ошеломляющим, и уже через несколько лет она стала едва ли не главной звездой в мире корейского сценического искусства. Внешняя красота Чхве Сын Хи немало способствовала ее славе, но главную роль сыграл всё-таки ее хореографический талант. Чхве удалось соединить национальную традицию и современность, что на тот момент было совершенно новым словом в корейском танцевальном искусстве. Она не была ни западной классической балериной, ни традиционной корейской танцовщицей – в ее танце слились эти две традиции.
В 1931 году Чхве Сын Хи вышла замуж. Её супругом стал Ан Мак – известный литературный критик левого толка, который был тогда связан с коммунистическим подпольем и время от времени сидел в тюрьмах за свою антияпонскую деятельность. Несмотря на то, что обе стороны были склонны к кратковременным романам и похождениям на стороне (богема, что уж тут скажешь), они оставались вместе до самого конца.
Заслужив славу у себя на родине, Чхве Сын Хи стала всё чаще ездить на гастроли за рубеж. Она часто бывала в Японии, которую тогда считала своей второй родиной, а также совершила мировое турне, посетив Европу, США и Латинскую Америку. Она с успехом танцевала в «Карнеги-холле» и в Токийском императорском театре. Среди ее знакомых были Пабло Пикассо, Ромен Роллан и Джон Стейнбек. Чхве была первой и в те времена единственной корейской артисткой, которая была по-настоящему известна в мире.
Чхве Сын Хи в те годы едва ли особо интересовалась политикой, но очевидно, что она была очень далека от националистического движения. Наоборот, она принадлежала к числу тех корейцев, которые сознательно ассоциировали себя с императорской Японией (таковых корейцев было немало – куда больше, чем сейчас утверждают учебники истории). Корея для неё была лишь одной из частей Японской империи. После своих гастролей в Европе она пожертвовала часть концертных сборов германским военным госпиталям, в которых лечились раненые в боях солдаты фюрера. Это было вполне логично: Чхве являлась верной подданной японского императора, а Германия была тогда союзницей Японии.
В начале 1940-х годов Чхве Сын Хи жертвовала деньги и непосредственно в пользу японской императорской армии. Она часто ездила в Китай, на фронт, где танцевала для японских солдат. Во время одной из таких поездок – в оккупированный японцами Шанхай – ее и застало известие о капитуляции Японии.
Чхве Сын Хи спешно вернулась в Сеул. Правые националисты, неожиданно для себя оказавшиеся у власти, поначалу не могли решить, что с ней делать. Восславить ли ее как величайшую из ныне живущих корейских артисток? Заклеймить ли как коварную японскую коллаборационистку? Впрочем, ломать голову им пришлось недолго – Чхве Сын Хи сделала то, чего от нее никто не ожидал. В 1946 году Чхве Сын Хи и Ан Мак бежали на коммунистический Север.
Там их ждал восторженный прием. В распоряжение Чхве предоставили собственную студию, где она начала обучать танцу талантливую молодежь. Ее ученики (и ученики ее учеников) до сих пор безраздельно доминируют на северокорейской сцене, и можно сказать, что весь современный северокорейский танец был создан именно Чхве Сын Хи – хотя по обстоятельствам, о которых речь пойдет чуть дальше, этот факт сейчас официально никем не признается. Чхве имела хорошие личные отношения с Ким Ир Сеном и вообще пользовалась большим влиянием в Пхеньяне. Ее супруг Ан Мак был назначен на пост замминистра культуры и пропаганды.
Онако в конце 1950-х годов судьба артистки сделала крутой поворот. Ан Мак был слишком тесно связан с бывшими южнокорейскими коммунистами, которые стали жертвами проведенных Ким Ир Сеном чисток. В 1958 году Ан Мака сняли с поста замминистра, а вскоре, как и полагается, арестовали. В кимирсенской Корее отказались от советской традиции показательных процессов, поэтому попавшие в немилость бюрократы генералы и артисты там просто исчезали бесследно. Пострадала и Чхве Сын Хи: у нее сначала отобрали студию, а затем и вовсе сослали в сельскую местность как «реакционный элемент».
В 1966 году Чхве вновь возникла было на горизонте – она поставила в Пхеньяне один из своих балетов, в продаже ненадолго появились ее книги. Но в 1967 году она опять исчезла, и теперь уже – навсегда.
Неясно, что в конце концов с ней случилось, неизвестно и то, где, когда и как она умерла. Одни утверждают, что Чхве вместе с мужем арестовали, когда они вдвоем пытались бежать из ссылки в Китай, и она умерла в тюрьме. По другой версии, она была наказана за несанкционированные контакты с японцами. Как бы то ни было, Чхе Чын Хи исчезла. Её ученики подверглись «перевоспитанию» и должны были подписать обязательные отречения от своей наставницы, а имя ее было вымарано из северокорейских публикаций. Впрочем, созданные ею танцы по-прежнему составляют основу танцевальной культуры Севера.
За этим последовало забвение. В Южной Корее беглянка официально считалась «коммунисткой» и в качестве таковой не упоминалась в официальных публикациях во времена военных диктатур, то есть до 1987 г. Впрочем, на Юге запрет этот был не слишком строгим – упоминать ее было в общем-то можно, но не следовало излишне активно изучать ее деятельность и пропагандировать ее творчество. На Севере же, как уже говорилось, само имя Чхве Сын Хи было стерто со страниц книг.
Однако в последнее десятилетие ситуация изменилась. В Южной Корее левизна, которая якобы была присуща Чхве Сын Хи, сделала ее модной в лево-интеллигентских кругах. Произошли изменения и на Севере. В девяностые годы в КНДР было реабилитировано несколько известных деятелей культуры и искусства, которых репрессировали в шестидесятые. Реабилитация эта была тихой, и не сопровождалась никакими открытыми заявлениями. Просто этих людей, которых когда-то полагалось проклинать, а потом – навсегда забыть, вдруг стали опять упоминать в официальных изданиях с самыми хорошими эпитетами, а спустя некоторое время их могилы как-то незаметно материализовались на “кладбище революционеров” на горе Тэсонсан (северокорейский аналог Новодевичьего кладбища). Не исключено, что реабилитация была организована в расчете на благосклонность южнокорейских левых, для которых упомянутые деятели стали культовыми фигурами. Как бы то ни было, среди этих реабилитированных оказалась и Чхве Сын Хи.
На могиле Чхве Сын Хи в Тэсонсане указана дата её смерти – 8 августа 1968 года. Но, по информации, полученной журналистом южнокорейского лево-националистического журнала «Маль» от официальных лиц в Пхеньяне, Чхве умерла в 1975 году в дальней провинции Рянгандо – обычном месте для ссылки неугодных. Из опыта собственных изысканий могу сказать, что ни надписям на могильных камнях на Севере, ни публикациям лево-националистической печати на Юге особо доверять не стоит. Поэтому, вероятно, последние годы жизни этой талантливой, амбициозной, властной и трудолюбивой женщины останутся загадкой до тех пор, пока в Пхеньяне не произойдут большие перемены.
Много лет назад я спросил у советского разведчика, российского корейца, который когда-то близко (очень близко) знал Чхве Сын Хи: «Так кем же она была?» Умный и знающий старик улыбнулся и сказал: «Она была удивительной красавицей и великой артисткой. Всё остальное — неважно». Я думаю, что старый полковник был прав.
***
Источники:
Спасибо! Очень интересная история и совершенно неизвестная мне ранее.