Здание русской дипломатической миссии в Сеуле. Судя по обилию флагов, снимок, возможно, сделан в 1896 — начале 1897 г., когда в ней жил корейский государь Кочжон и она была центром управления страной.
Агван пхачхон, или переезд в русскую миссию
После смерти королевы Кочжон какое-то время был в шоке. Он думал, что хотели убить его, и панически боялся яда, питаясь в течение некоторого времени исключительно гамбургерами, присылаемыми в запечатанных пакетах из американского посольства. Ван так боялся покушения, что перестал спать по ночам[1] и просил своих друзей из числа иностранцев по очереди ночевать во дворце. Отчасти эта мера оказалась оправданной, ибо именно показания иностранцев разрушили японскую версию события.
Часть националистических корейских историков пытается представить ситуацию после убийства королевы как пленение вана японцами и дворец, напоминающий осажденную крепость, однако скорее ситуацию так видел лично Кочжон, который еще 7 ноября передал Веберу своё личное послание Николаю II , где писал «Шайка изменнических корейских чиновников при участии японских войск составила преступный заговор и произвела государственный переворот. Королева была убита и я сам имею основание опасаться за свою жизнь. Я вновь с полным доверием обращаюсь к Посланнику Вашему господину Веберу за помощью. Ныне ни одного дня нельзя поручиться, что в Корее не произойдёт ещё какой-нибудь переворот. Поэтому телеграфирую, надеясь, что по телеграфу же Вашему Посланнику будет угодно прибегнуть к военной силе для моей охраны[2]».
Российская сторона официально склонялась к такой трактовке событий из политических соображений. Японцы в ответ заявляли, что слухи такого рода распускают в русской и американской миссиях, и правитель Кореи свободен не меньше, чем другие правители, в то время как русский посланник находится под сильным влиянием Тэвонгуна.
28 ноября 1895 г. была предпринята первая попытка «освободить короля». Курбанов и ряд иных российских авторов приписывают ее Ли Бом Чжину и про-русской фракции, в то время как некоторые западные авторы (в частности, Роберт Нефф) описывают это иначе. Представители дворцовой стражи числом в 150 человек и два чиновника, Ли До Чхоль и Им Чжэ Сон, спланировали это в резиденции доктора Андерса. Они собирались освободить короля, веря, что в этом случае королева вернется во дворец. В городе была слышна стрельба, но детали операции неизвестны.
По американским данным, было убито примерно 10 человек из числа нападавших, и по городу бродили самые разные слухи[3]. По сообщениям японской прессы, эти события были заговором клана Мин и прорусской фракции, которые собирались похитить короля и наследника престола, добыв эдикт, который объявлял изменниками кабинет министров. Среди организаторов назывались генерал Дай и Середин-Сабатин. Утверждалось, что российская дипломатия была в курсе, и среди нападавших были русские моряки. Одна из прояпонских корейских газет даже обвиняла во всем американских миссионеров, которые получали деньги от королевы[4].
Другой слух, тоже относящийся примерно к ноябрю 1895 г., говорил о том, что король собирался сбежать в русскую или американскую миссию, но узнавший об этом Тэвонгун приказал усилить охрану[5]. Вообще же в течение зимы-весны 1896 г. слухи о заговоре против короля возникали постоянно. Равно как и разговоры о том, что Тэвонгун собирается вернуть из Японии своего внука для того, чтобы затем, возможно, передать власть ему[6]. Параллельно в провинциях появлялись отряды Армии Справедливости, скорее ориентированные на Тэвонгуна и традиционалистов.
В это же время в Сеуле формально сменился российский посланник — 12 января 1896 г. К.Вебера сменил А.Н.Шпейер, который, однако, 16 февраля был вынужден выехать в Токио (в связи с отпуском, а затем смертью посланника там), отчего текущая работа продолжала лежать на Вебере[7].
В середине января 1896 г. Шпейер имел аудиенцию у Кочжона, и ван передал ему записку, в которой выказывал надежду на то, что королева еще жива и вернется, как только при помощи русских японское правительство будет низвергнуто. Это довольно интересный момент, так как теоретически к этому времени информация о том, что королева убита, должна была быть известна Кочжону, и ван вел какую-то свою игру (возможно, играя на меньшей осведомленности нового посланника по аналогии с тем, как, возможно, Тэвонгун хотел использовать Миуру).
Хочется отметить еще один момент – по данным некоторых южно-корейских историков сторонники ориентации на Запад вели переговоры с американцами с тем, чтобы ван сбежал к ним. Но из-за американского курса на невмешательство в корейские дела у них ничего не получилось, после чего они разыграли русский вариант. Это довольно важный момент, поскольку и королева Мин перед тем, как стать прорусской, пыталась стать проамериканской. Россия заняла нишу, в которой оказалась, из-за отсутствия других кандидатов[8].
Шпеер настаивал на том, что Россия должна вмешаться в процесс, но русское правительство удерживало его от активных действий. Однако 20 января 1896 г., на фоне оправдания Миуры и серьезных волнений в провинции Канвондо, где сторонники Тэвонгуна во главе с Ли Со Чжуном разбили правительственные войска, Коджон через доверенное лицо уведомил Шпейера и Вебера, что в связи с выступлением сторонников тэвонгуна на Сеул «положение для него (вана) лично становится критическим», ибо он находится между прояпонскими силами которые контролируют дворец, и бунтовщиками-традиционалистами. Шпейер срочно сообщил в Петербург, что не может не опасаться за судьбу короля, ибо «окружающие короля личности все без исключения принадлежат к числу его недоброжелателей и … не задумаются обагрить руки свои кровью «[9].
Вечером 1 февраля ван известил русских о том, что сторонники Тэвонгуна идут на столицу, и его жизнь в опасности[10], а 2 февраля 1896 г. передал российским дипломатам очередное письмо, в котором говорится следующее: «Меня неотступно окружает шайка изменников. В последнее время перемена прически по иностранному образцу стала вызывать восстания. Изменники могут воспользоваться этим случаем, чтобы погубить меня и моего сына. Вместе с наследником я намерен бежать от ожидаемой меня опасности и искать защиты в русской миссии. Другого средства спастись у меня нет»[11].
Текст, с одной стороны, отражает определенную манию преследования, а с другой – о японцах не говорится ничего, хотя в тайном письме противникам японцев упомянуть их было бы логично. При этом к январю 1896 г. реформы Ыльми фактически провалились, и двор не контролировал ситуацию на местах из-за масштаба восстаний[12].
11 февраля 1896 г. ван бежал из дворца и укрылся в российской миссии в Сеуле, где провел почти год — до марта 1897 г. Задержка была связана с тем, что было решено осуществить бегство, когда в столице будет больше русских солдат, а Шпеер объяснит иностранным посланникам, что Россия не собирается вмешиваться в корейские дела[13].
Ван и его сын прибыли в миссию в закрытом паланкине переодетые в женское платье[14] (по другой версии, ван был переодет носильщиком[15]). Японская агентура в Сеуле располагала лишь отрывочными сведениями о каких — то приготовлениях во дворце, но разгадать план необычной операции не сумела. Дело в том, что в течение нескольких дней до того подобные паланкины вносили и выносили из ворот дворца днём и ночью до тех пор, пока охранники не привыкли к такому режиму[16].
Одним из главных инициаторов бегства был Ли Бом Чжин[17], который в конце XIX в. занимал ряд видных государственных постов, принимал участие в государственном перевороте Ким Ок Кюна и был одним из немногих действительно последовательных сторонников прорусской ориентации. Именно Ли Бом Чжин передавал записки от вана в русскую миссию.
Переведя дух, ван в тот же день организовал официальную аудиенцию, где при содействии русских посланников было объявлено, что часть здания российской дипломатической миссии становится отныне официальной временной резиденцией короля. Объясняя иностранным дипломатам и своему народу причины столь необычного шага, король открыто заявил, что дальнейшее пребывание во дворце стало смертельно опасным для его жизни.
На следующий день после бегства ван отменил указ о стрижке волос, объявил изменниками Ким Хон Джипа и Ко и приказал солдатам принести ему головы предателей[18], издал эдикт о роспуске кабинета министров, аресте прояпонских чиновников и назначении нового кабинета[19]. Это вызвало народные волнения, направленные против прояпонской фракции, часть членов которой была убита, а часть бежала. Ким Хон Чжип, однако, отказался прятаться и заявил, что «не даст иностранцам себя спасти»[20], после чего 11 февраля 1896 г. был забит толпой, подогретой прорусской фракцией. Точнее, трое руководителей прежнего кабинета были арестованы, но министра внутренних дел Ю Гиль Чжуна отбили японские солдаты и увели в свою казарму(потом он убыл в Японию), Ким Хон Чжипа и Чон Бён Ха, толпа «вырвала из рук» не особенно препятствовавшей этому полиции, обезглавила их на базарной площади и долго глумилась над трупами, пока ее, наконец, не разогнали[21]. Ожесточенность растерзавшей Кима толпы доходила до того, что некоторые даже отрезали куски от его тела и поедали их[22].
Два дня спустя был обнародован указ, в котором Король сожалел о бедственном положении страны и брал всю вину на себя, а также принял решение о выплате всех налоговых задолженностей за период до июля 1894[23]. Ван даже объявил всеобщую амнистию всем кроме тех, кто был обвинен в убийстве королевы. Меж тем Ли Бом Чжин составил новый список «140 предателей», многие из которых были его личными недругами. Арестованных немедленно подвергали пыткам[24].
Что же до нового кабинета, то премьер-министром был назначен Пак Чон Ян, представитель проамериканской фракции. Ли Ван Ён был назначен министром иностранных дел, но на деле всем заправлял Ли Бом Чжин, который он получил пост обер-полицмейстера. Титул этот на деле означал чиновника, которому в чрезвычайном порядке подчинялись Военное министерство, Министерство Двора, иностранных и внутренних дел[25]. Большая часть министров занимала те или иные посты в Кабинете до убийства королевы, а некоторые, в том числе министр полиции Ан Гён Су, были связаны с инцидентом 28 ноября и даже были по нему осуждены[26].
Сам Кочжон, кстати, объяснял обстоятельства своего бегства в русскую миссию так: «Король – оплот и защита своего народа. Нет короля, и народ беззащитен. Поэтому я должен дать объяснение, почему я покинул дворец. Главная причина, почему я вместе с наследником укрылся в русской миссии, та, что я боялся, как бы не произошло какой-нибудь смуты при аресте изменников … . Я приказал своим офицерам арестовать главарей бунтовщиков, по исполнении чего я намеревался вернуться к себе. Я слышал, что сам народ принял участие в этих арестах и с неимоверной жестокостью растерзал их. Говорят также, что народ сильно возбужден и раздражен тем, что не удалось поймать остальных заговорщиков. После этого кажется лишним объяснять более подробно, почему и куда я переселился»[27].
Из этого объяснения недвусмысленно следует, что ван испугался собственного народа и того, что охота за заговорщиками вышла из-под контроля. Это выглядит так, как будто ван серьезно опасается за собственную безопасность, причем угроза исходит уже НЕ со стороны «бунтовщиков», которые к этому времени уже арестованы и растерзаны толпой. Впрочем, за пределами столицы беспорядки продолжались, и их надо было подавлять корейской армии, хотя формально «мятежники» действовали под лоялистскими и антияпонскими лозунгами, убивали японцев и грабили их имущество[28]. Постепенно, однако «Армии справедливости» самораспустились.
_____
[1] К.И. Вебер и Корея. стр.287
[2] К.И. Вебер и Корея. стр.212
[3] Letters from Joseon. С. 299-300.
[4] Letters from Joseon. С. 301-302.
[5] Letters from Joseon. С. 297-298.
[6] Letters from Joseon. С. 357-358.
[7] К.И. Вебер и Корея. стр.174-175
[8] Understanding Korean History. С. 173.
[9] К.И. Вебер и Корея. стр.224
[10] Пак Б. Д. Россия и Корея. С. 237.
[11] История Кореи (Новое прочтение). С. 243.
[12] Тихонов В. М. Буржуазная революция… С. 124.
[13] Letters from Joseon. С. 316-317
[14] Россия и Корея (1895-1898). С. 29.
[15] Letters from Joseon. С. 319.
[16] The Passing of Korea, стр. 146
[17] Незаконнорожденный сын главнокомандующего корейской армии принца Ли Ген Ха, Ли Бом Чжин родился в 1852 г. При обстреле дворца императора Кореи в 1884 г. Ли Бом Чжин спас императорскую семью, после чего был взят под особое покровительство Кочжона.
[18] Позднее, правда, «выяснилось», что он имел в виду другое и велел лишь арестовать их и передать в соответствующие органы для разбирательства. Как обычно для этого человека!
[19] Пак Б. Д. Россия и Корея. С. 241
[20] Henderson. Р. 211.
[21] Корея глазами россиян (1895-1945). С. 28.
[22] Тихонов В. М. Буржуазная революция… С. 124.
[23] Hulbert, Homer B. The history of Korea. vol. 2 стр. 303-304
[24] Letters from Joseon. С. 329.
[25] Корея глазами россиян (1895-1945). С. 26.
[26] Letters from Joseon. С. 326.
[27] Королевское объявление от 15 февраля 1876 г. – АВПРИ, ф. 150 «Японский стол», д. 5, л. 49.
[28] Letters from Joseon. С. 330.
https://makkawity.livejournal.com/3482446.html#cutid1
***
Ван как пленник?
На тему бегства вана в русскую миссию существует целый ряд спекуляций. Так, есть версия о том, что вана доставили в миссию при помощи отряда русских матросов, но исследованиями Б. Д. Пака она не подтверждается[1]. Действительно, для поддержки операции в порт Чемульпо (Инчхон) был срочно передислоцирован крейсер «Адмирал Нахимов», с борта которого 10 февраля к российской миссии был переброшен специальный отряд в составе 100 моряков, усиленных артиллерией. Они должны были обеспечить безопасность вана, но в самом переезде участия не принимали.
Заметим, что, даже с этой сотней моряков японских солдат в Сеуле было почти в три раза больше, чем русских. Однако то ли Япония решила не обострять отношения с Россией, то ли по иной причине от контрмер воздержались[2].
Ян Сын Чхоль называет бегство Кочжона в русскую миссию похищением, совершенным прорусскими войсками во главе с Ли Бом Чжином, и приравнивает его к японскому нападению на королевский двор и убийству королевы Мин[3]. Анализируя аргументы сторонников этой точки зрения, Б. Камингс отмечает, что они строились под давлением требований времени, особенно – в связи с появлением советских войск в Корее после окончания Второй мировой войны[4]. Так, в рамках этой концепции распространен аргумент, что раз «похищения» не отражено в документах, российские посланники сделали это без разрешения начальства, и поэтому в официальных отчетах ничего нет, а заявления вана, сделанные после бегства, — продукт давления, ничем не отличающийся от его заявлений после смерти королевы. Но при этом упускаются более ранние заявления вана, который передавал записки русским через Ли Бом Чжина. Более того, такое невозможно было сделать против воли правителя: вспомним, что в течение нескольких ночей подряд из дворца для обмана бдительности часовых вывозили фрейлин в сторону российского посольства, так что когда вместо фрейлины везли переодетого в женское платье вана, никто не заподозрил подвох. Опять же, посольство стремилось отделаться от Кочжона как можно быстрее, прекрасно понимая, что нахождение вана под его крышей – это оружие в руках антирусских сил.
Исторические документы неопровержимо свидетельствуют о том, что хотя в русской миссии вану не могли обеспечить уровень комфорта, равный дворцовому, он не находился в миссии на положении униженного заложника (как его поведение выглядело в глазах нации – другой вопрос). Из многочисленных донесений российского поверенного в делах или финансового советника видно, что позиция российских дипломатов не отличалась особенной агрессивностью, и вану скорее давали советы, чем давили на него. Иное дело, что «господину Веберу приходится исполнять обязанности советника короля» (что не могло не бросаться в глаза) [5], а хозяйственными делами вана занималась русскоподанная госпожа Зонтаг, которая, кстати, ввела в Корее моду на употребление кофе.
Сам Вебер впоследствии писал, что «все министры имели свои канцелярии и заседания у нас, и мне представлялась таким образом возможность обсуждать с ними наедине подробности какого- либо дела, если они получали от короля приказание посоветоваться со мной. Во всяком случае я избегал предосудительного образа действий японцев, нередко предъявлявших корейскому правительству длинные списки с указаниями преобразований, подлежащих немедленному и точному осуществлению, и ограничивался лишь оказанием содействия в разрешении возбужденных, как будто, лично королем вопросов»[6].
Ван занимал большую часть миссии, но первое время очень сильно продолжал нервничать, ожидая подосланных японцами убийц. Любые резкие движения, будь то свисток часового или ружейный выстрел, вызывали у него панику[7].
В комнату вана была проведена редкая по тому времени местная телефонная связь. Во дворе миссии были возведены временные пристройки, в которых размещались трапезная, канцелярские службы правительственных ведомств, а также слуги и наложницы короля. Большую часть своего времени ван проводил в своих покоях, лишь изредка выезжая в город на наиболее важные церемонии.
Приведу интересное замечание Е. Ф. Штейна: «Но у нас король был не более, как узник; всегда одни и те же две комнаты; всегда один и тот же вид на площадку миссии; всегда одна и та же прогулка из одного угла в другой… Иногда он, полумертвый от страха, решался выезжать с наследником в ближайший дворец для таких неизбежных церемоний, как принесение поздравлений своей престарелой матери. Все остальное время он сидел у себя взаперти, невидимый и таинственный, как то и подобает восточному монарху… » [8].
Б. Камингс тоже подчеркивает, что, даже находясь в российской миссии, Кочжон продолжал общаться с Алленом и своими американскими друзьями, являясь более японофобом, чем русофилом, и ни в коем случае — пленником русского царя. Офицеры миссии также отмечали, что большинство чиновников ориентируется более на Америку, чем на Россию, и только сам факт пребывания короля на русской территории действует в пользу России. Вот характерная цитата:
«Окружающая ныне короля свита большей частью состоит из лиц, еще недавно бывших в опале, и которые, не надеясь на прочность положения, торопятся воспользоваться улыбнувшимся им счастьем и поправить свои дела… Вся эта придворная знать интригует, борется, импонирует королю своими русскими симпатиями, а, с другой стороны, опасаясь возможной грозы со стороны народа и тяготясь влиянием русского представителя, она под рукой инспирирует, что деятельность их и короля не свободна, что те или другие затруднения вытекают из иностранных советов и, таким образом, сваливают все последствия своей беззастенчивой эксплуатации на ответственность русского влияния. Вот какое впечатление производят лица, которые выдают здесь себя за друзей России.
Сам король – добродушный, но совершенно бесхарактерный и запуганный человек; личные симпатии и благодарность его по отношению к России, я полагаю, едва ли могут быть заподозрены. Но, с другой стороны, в этих чувствах едва ли можно видеть какие-либо прочно выработанные политические убеждения, так что при другой обстановке, а тем более в минуту опасности они могут принять совершенно неожиданное направление. Таким образом, король является для нас ныне – искренним и могущественным, но едва ли надежным союзником.
Что касается других членов «русской партии», то они – «шайка аферистов», беззастенчивой деятельностью которых объясняется перемена во взглядах населения по отношению к русскому влиянию»[9].
Большинство представителей двора относилось к русским откровенно враждебно, а осенью 1896 г. Ли Бом Чжин раскрыл заговор, направленный на свержение пророссийского правительства и возвращение короля во дворец[10]. 24 ноября 1896 г. стало известно еще об одном заговоре, участники которого даже пытались (будто бы) заминировать русскую миссию[11].
Несмотря на то, что ряд прокочжонских историков (особенно В.Ф.Ли) пытается доказать, что сидя в российской миссии ван пытался провести ряд остро назревших преобразований во всех сферах общества, примеров таких преобразований нет. Более того, кабинет министров на тот момент состоит из «профессиональных перебежчиков из лагеря в лагерь», — костяк прорусской партии в Корее, включая даже таких личностей, как Ли Бом Чжин или королева Мин, состоял из бывших членов прокитайской группировки, которая просто нашла себе нового сюзерена после того, как из-за поражения в японо-китайской войне 1894-1895 гг. Китай выбыл из игры. До этого времени никто из них не выказывал особенно сильных прорусских настроений[12].
Известно, что русские дипломаты сами настаивали на том, чтобы король покинул миссию, — хотя бы потому, что это стесняло их собственную жизнь: в их распоряжении оставалось не более трёх-четырёх комнат[13]. Западные дипломаты отмечали, что Вебер и его жена очень постарели и сдали, пока ван жил на территории миссии[14]. Однако Кочжон не хотел возвращаться во дворец, оттягивая переезд и ссылаясь на незавершенность сооружения нового дворцового комплекса. Военный агент в Корее полковник Стрельбицкий отмечал в своем рапорте10/23 января 1897 г.: «Король не хотел покинуть русскую миссию. Отказывал прошениям. Сначала причиной этого выставлял необеспеченность порядка в столице. Потом – тяжелые воспоминания с видом старого дворца и необходимость поэтому построения нового в европейском квартале города. Потом годовой траур. Ныне — порядок наведен, дворец готов, срок траура кончен. Тогда он выдвинул новое затруднение — похороны истлевших останков королевы[15], которые хранились во дворце, где король каждые 2-3 дня совершал богатые жертвоприношения духу покойной. Как обстоятельство, препятствовавшее же похоронам, приводилась невозможность будто бы подыскать местоположение, соответствующее по требованию ритуала высокому сану покойной, а теперь отсутствие опытных мастеров для возведения достаточно величественного мавзолея. Вот уже полгода штат чиновников разъезжает по окрестностям Сеула, возвращаясь с неизменным ответом, что подходящего места для гробницы королевы нигде не находится. Кроме того, в Шанхай был командирован для изучения там типа построек старинных императорских гробниц»[16].
Между тем, пока Кочжон находился в русской миссии, Токио и Санкт-Петербург пытались договориться. 14 мая 1896 г. в Сеуле был подписан «Меморандум Вебер-Комура» — русско-японское соглашение, заметим, без участия корейских представителей. Согласно стороны «дружески посоветуют Его Величеству возвратиться» во дворец, причем представитель Японии обязуется присмотреть за соси б) ван сам будет назначать министров, но стороны «будут стараться советовать Его Величеству назначать Министров из лиц просвещённых и умеренных, а также выказывать милосердие к своим подданным» в) стороны имеют право держать в Корее одинаковый и ограниченный контингент своих войск, который будет выведен «коль скоро спокойствие внутри страны восстановится» [17].Из Кореи была выведена большая часть японских войск, а те войска, которые оставались, были немногочисленными.
Почти в то же время в 1896 г. в Москве на коронации Николая II японский посланник Ямагата впервые предложил разделение Корейского полуострова на зоны влияния. Сам Ямагата считал раздел Кореи лучшим вариантом избегания проблем в будущем и был готов оставить за Японией только Сеул и южные области[18]. На переговорах в мае 1896 г., о которых упоминает Б. Камингс[19], была почти достигнута договоренность и об организации неформальной демилитаризованной зоны, на территории которой не должны были размещать чьи-либо войска[20].
По Мин Гён Хёну, события развивались так. Когда Россия «предоставила королю убежище», у Шпеера сразу возникла идея объявления протектората, но в Питере сказали, что пока рано[21]. В министерстве опасались, что активное выступление против Японии может привести к нежелательному столкновению, и склонялись к умеренной политике, откладывая решительную борьбу как минимум до того времени, когда Япония очистит Ляодунский полуостров и Порт-Артур и выведет свои войска из Кореи[22].
Переговоры шли под девизом «Мы можем достичь договоренности, ибо интересы наших государств не расходятся; наш союз может быть направлен против Англии как общего врага; мы можем сотрудничать, Корея – это единственный камень преткновения в наших интересах»[23]. Японская сторона предложила: а) вернуть вана во дворец; б) отбирать в советники и управленцы нейтральные кадры; в) вывести из Кореи иностранные войска; г) отказаться от репрессий в отношении пророссийских или прояпонских элементов. Кроме этого, Россия собиралась обучать личную охрану вана хотя бы для того, чтобы у него было чувство уверенности в своей безопасности. Россия была не против, и стороны перешли к обсуждению типа совместного управления, будь то совместная эксплуатация, территориальный раздел или раздел на сферы влияния.
Шпеер был за первый вариант: Россия и Япония вместе обеспечивают безопасность Чосона, при этом Россия отвечала бы на военные вопросы, а Япония – за финансовые . Ямагата предлагал раздел, на что российский МИД ответил двумя вопросами: «Будем ли мы тогда выводить войска и тождественен ли территориальный раздел протекторату?». Японцы предложили раздел по 39 параллели, но Лобанов отклонил этот вариант, ибо Симоносекский договор 1895 г. говорил о независимой Корее. Кроме того, южная часть полуострова под контролем Японии потенциально угрожает российскому судоходству вокруг южной оконечности полуострова.
По итогам переговоров 9 июня 1896 г. был подписан так называемый Московский протокол Лобанов-Ямагата, который окончательно закрепил формальное равенство японских и российских интересов и во многом был подтверждал предыдущую договоренность, подписанную на более низком уровне[24].
Документ предусматривал в случае необходимости совместное русско-японское содействие Корее в получении иностранных займов, совместный контроль над формированием корейской армии, а также консультации между Россией и Японией по всем вопросам, которые могут возникнуть в будущем в Корее. Мин Гён Хон утверждает, что в итоговом договоре было тайное приложение, в котором говорилось о «взаимном обязательстве считать территорию Кореи к северу от 39 параллели за нейтральную полосу, в пределах которой ни одна из договаривающихся сторон не должна вводить войска.
С точки зрения российских историков, ситуация лишала Японию преимуществ, которые она обрела после японо-китайской войны 1894-95 гг. Некоторые авторы даже договариваются до того, чтобы назвать итоги протокола «совместным протекторатом России и Японии над Кореей», хотя это не соответствует термину «протекторат», либо начинают рассуждать о первой попытке рскола Кореи и российской ответственности за него, хотя Россия отвергала японские предложения и не выражала желание контролировать всю страну. Как пишет Хальберт, «русские со всей своей мощью даже не пытались препятствовать планам других держав относительно Кореи»[25].
Корейская сторона не признала ни этот протокол, ни иные русско-японские соглашения 1896 г. [26]
_____
[1] Пак Б. Д. Россия и Корея. С. 239.
[2] Letters from Joseon. С. 330.
[3] Sung Chul Yang. Р.117.
[4] Cumings B. Korea’s place… Р. 122, 123
[5] К.И. Вебер и Корея. стр.287
[6] К. И. Вебер. Записка о Корее до 1898-го года и после. https://koryo-saram.site/k-i-veber-zapiska-o-koree-do-1898-go-goda-i-posle/
[7] Корея глазами россиян (1895-1945). С. 33.
[8] К.И. Вебер и Корея. стр.291
[9] Корея глазами россиян (1895-1945). С. 37-38.
[10] Россия и Корея (1895-1898). С. 33.
[11] Letters from Joseon. С. 411.
[12] Пак А. В. Диссертация. Рукопись. С. 89.
[13] К.И. Вебер и Корея. стр.287
[14] Letters from Joseon. С. 410.
[15] Перенесение и захоронение праха убитой королевы состоялось 4 сентября 1896 г..
[16] Корея глазами россиян (1895-1945). С. 36-37.
[17] К.И. Вебер и Корея. стр.257-258
[18] Пак Б. Д. Россия и Корея. С. 246.
[19] Cumings B. Korea’s place… Р. 123.
[20] Затем в 1899 г., а потом в 1903 г., японцы снова предлагали поделить страну, но на сей раз границей предлагалась уже 39-я параллель. Но не будем забегать вперед…
[21] Ссылка на доклад Мина на Ханьяне-2014!
[22] К.И. Вебер и Корея. стр.171
[23] Следует помнить, что японский флот тогда был еще довольно слабым, а англо-японский союз 1902 года еще не сформирован.
[24] Сборник договоров и других документов по истории международных отношений на Дальнем Востоке (1842-1925 ). М., 1927, с. 106.
[25] The Passing of Korea, стр. 155
[26] История Кореи (Новое прочтение). С. 248.
https://makkawity.livejournal.com/3482912.html#cutid2
***
Период российской гегемонии. Был ли он?
Присутствие короля Кочжона в российской дипломатической миссии, естественно, привело к усилению влияния России. И это был единственный период, когда позиции Российской империи в Корее были сильнее, чем позиции иных стран. С другой стороны, Россия не стремилась полностью прибрать страну к рукам. Русское правительство даже не присылало в Корею дополнительные войска, а только увеличило до 160-ти человек охрану русской миссии за счет снятых с крейсера «Адмирал Корнилов» моряков.
Деятельность русских в Корее в это время развивалась по нескольким направлениям.
Дипломатическая активность. Важной деталью отношений между двумя странами на тот момент была отправка в Россию на коронацию императора Николая II корейской дипломатической миссии во главе с Мин Ён Хваном, единственным представителем клана Мин, известного своим бескорыстием и пользующегося уважением иностранцев, в том числе и К. Вебера, который и рекомендовал его кандидатуру в качестве посла[1].
После торжеств состоялись переговоры, которые длились несколько месяцев, и существует предание, что на этих переговорах Мин Ён Хван якобы передавал российскому правительству просьбы объявить протекторат России над Кореей. Мотивы такого решения хорошо изложил Юн Чхи Хо, который входил в посольство в качестве советника посла и главного переводчика[2].
Ситуацию в Корее на тот момент Юн описывал так: «…все корейцы согласны в одном, жаждут одного, вся Корея сознает необходимость одного – это какого-нибудь определенного, устойчивого правительства… Вся бедность и общественный паралич Кореи, все ее невзгоды, смуты, порабощение то тому, то другому чужеземному влиянию происходит от постоянно меняющегося правительства, партийных раздоров, назначения на посты министров, заведомо недостойных его и т. д. При постоянной неизвестности относительно будущего торговцы не решаются начинать никаких дел, земледелец считает бесполезным возделывать свои поля, почти наверное зная, что не сегодня-завтра в Сеуле свершится переворот, новая партия восторжествует, начнутся преследования, казни, бунты и его жатва будет стоптана или разграблена солдатами и шайками бродяг. Корее нужно устойчивое правительство»[3].
Официаьно же, Мин озвучил пять просьб корейского двора:
1. Охранять короля русскими силами вплоть до создания подготовленной корейской армии.
2. Прислать достаточное число (говорили о двухсот) инструкторов для обучения войск и полиции.
3. Прислать трёх советников для Министерства Двора, для кабинета министров и по руководству промышленными и железнодорожными предприятиями.
4. Предоставить заем в 3 млн.иен.
5. Установить телеграфную связь между Кореей и Россией[4].
Такая сумма займа была связана с тем, что в 1896 г. Корея заняла у Японии 3 млн. иен на 5 лет. Гарантией уплаты должны были быть доходы трех южных провинций. С этой целью Корея собиралась взять у России в долг аналогичную сумму[5]. Также ван просил Россию поддержать его страну финансовым советником и военными инструкторами, ибо крайне низкий уровень боеготовности корейской армии отмечался очень большим числом авторов, в том числе и русскими путешественниками[6].
Россия не могла пойти на подобные кардинальные шаги. Охрана короля русскими караулами в самом дворце показалась Петербургу несовместимой с принципами корейской независимости и способной вызвать явное неудовольствие других держав[7]. Вопрос о займе « будет иметься в виду, как скоро выяснится экономическое положение страны и потребности правительства» [8]. Вместо двухсот Мин получил всего 13 военных советников, после чего в секретном докладе написал вану, что Корее лучше держаться Японии, чем России, Более того, несколько корейских государственных деятелей, которые ранее были членами прорусской партии, изменили свою политическую ориентацию[9].
Модернизация системы управления. В июле 1896 г провели реформу административного устройства и разделили страну на 13 провинций и 342 округа и уезда. Это разделение в целом сохраняется и доселе. В августе 1896 г. ввели в действие выработанные ранее (под японским руководством) положение о судоустройстве и. уложение о наказаниях, направленные на обеспечение честного судопроизводства и неприменение пыток.
12-го сентября 1896 г. по образцу российского Государственного Совета был введен орган с аналогичным названием (кор. Ыйчжонбу), в ведении которого находились издание новых законов, принятие чрезвычайных мер и обсуждение всех важных дел в целом.
В Сеуле открылась русская школа и приведены в порядок главные улицы[10].
Военные инструктора. Обученный русскими инструкторами батальон Королевской Охраны действительно производил хорошее впечатление, хотя и команды, и даже строевые песни там были русскими[11]. Более того, постоянное получение жалования полностью и в срок произвело среди корейских солдат фурор.
Тем не менее, даже сами российские офицеры отмечали, что «батальон Королевской Охраны в случае нападения на дворец оправдает свое наименование, но в то же время было бы странно рассматривать этот батальон, существующий менее года, как часть, могущую иметь серьезное боевое значение в поле: в нем нет налицо одного из главных для того условий – стоящего на должной высоте кадра офицеров. Чины батальона не более как наемники, привлеченные хорошим жалованьем, и в настоящем своем виде батальон имеет скорее полицейское, а не боевое значение»[12]
Так что, из-за отсутствия кадровых офицеров полномасштабной воинской частью или основой для армии нового типа батальон охраны дворца быть не мог[13], да и планов подготовки полевой армии у России не было. Речь шла о программе-минимум, нацеленной на то, чтобы предотвратить инциденты типа убийства королевы Мин, и не случайно особое внимание уделялось караульной службе[14].
Формирование батальона столкнулось с проблемой с набором солдат из традиционных частей – никто не хотел проходить серьезную боевую подготовку[15]. Прилежание русских инструкторов и их учеников отмечалось всеми, хотя активно ходили слухи, что те часто использовали розги, и русский офицер мог избить даже корейского полковника за малую провинность. Дальнейшее расследование выяснило, что телесные наказания не были такими частыми, и солдаты отделывались поркой там, где в корейской армии они могли потерять голову, но когда для улучшения физической подготовки русские построили комплекс для гимнастических упражнений (турники и т. п.), корейцы решили, что это – станок для пыток[16].
Экономическая деятельность. Коммерческий агент в Корее К. Алексеев, выполнявший функции финансового советника вана и подчинявшийся не министру иностранных дел, а министру финансов С. Ю. Витте, оставил подробный отчет о своей деятельности. Прибыв в Корею уже после отъезда Вебера[17], он весьма красочно описывает ситуацию, с которой столкнулся при попытке наладить финансовые дела страны. Здесь и «полнейшее безначалие, дикий хаос, обычный для каждого корейца подкуп», и интриги англичанина М. Л. Брауна, который, будучи начальником таможенного управления, всячески вставлял ему палки в колеса. Так, когда Алексеев принял казну, в ней было меньше 20 тыс. долларов, когда через две недели он должен был выдать на расходы чиновников и двора до 300 тыс. долларов.
Крали, по словам Алексеева, все, — от чиновников из окружения короля (он говорит именно о «поголовном» расхищении, и японский посланник открыто говорил Алексееву, что после его ухода все, что он собрал для казны, будет расхищено), до Брауна, который, с одной стороны, был образованным человеком и хорошим дипломатом[18], с другой – не терпел, когда кто-то вмешивался в сферу его деятельности и не без оснований считал себя первым человеком в корейских финансах [19]. Из английского посольства и резиденции Брауна было видно все, что происходит в королевском дворце[20].
К тому же в финансовой системе Кореи того времени было определенное двоевластие, так как, с одной стороны, главный советник министерства финансов формально должен был управлять всей ситуацией, однако реальные деньги и реальные доходы были в руках начальника таможен.
Алексеев, однако, почти добился отстранения Брауна, играя на неприязни короля к этому человеку. Кочжон любил слушать рассказы про Россию и потому часто встречался с Алексеевым в приватном порядке. Во время одной из этих встреч Алексеев начал рассказывать вану о спекуляциях Брауна, после чего ван пришел в бешенство и стал требовать его увольнения[21]. В результате в декабре 1897 г. англичанин был вынужден подписать меморандум об изменении условий своей деятельности, в частности, потерял право напрямую общаться с императором[22]. Однако из-за позиции российского МИДа, который советовал соблюдать осторожность, и контрмер со стороны Англии, которая активно защищала свою креатуру[23], на своем посту Браун удержался и в конце концов, к январю 1898 г. Браун и Алексеев пришли к компромиссу о разделении своих функций.
В декабре 1897 г. был учрежден Русско-Корейский банк, призванный стать стержнем финансовой политики правительства. Планировалось перевести на его счета средства Ведомства Двора и Министерства Финансов и дать ему право на выпуск корейской валюты[24].
Успехи не особенно велики. Таким образом, даже в период, когда влияние России в Корее, казалось бы, было максимальным, речь не шла о попытке закабаления, и этому есть несколько причин. Во-первых, неуспеху России способствовали интриги американцев и англичан, в целом антирусская позиция Тэвонгуна, а также личные интересы многих военных и чиновников, для которых проводимая политика была ударом по их личным корыстным интересам[25].
Во-вторых, известно, что хотя подходы российских дипломатов различались (Вебер был более осторожным, Шпеер – более жестким и предпочитал действовать напролом, оба они были более радикальны в своих предложениях и действиях, чем российский МИД. Хотя корейские националисты и поддакивающие им зарубежные авторы любят рассуждать о российской угрозе «с геополитической позиции», инструкции МИД четко говорят о том, что никаких планов относительно аннексии Кореи и включения ее в состав Российской империи у Санкт-Петербурга не было. Россия стремилась не столько захватить эту страну, сколько обрести в регионе незамерзающий порт (причем необязательно именно в Корее) плюс — не допустить, чтобы там закрепились японцы.
Вообще, в российской политике на ДВ были две точки зрения на то, где Россия должна закрепляться. Первая считала, что опираться нужно на Маньчжурию, развивая ее посредством строительства КВЖД. Вторая уделяла большее внимание Корее, но после того, как 15 (27) марта 1898 года Россия взяла в аренду, а фактически аннексировала Порт-Артур, интерес Петербурга к Корее несколько снизился. Именно этим можно объяснить то, что впоследствии российские позиции в Корее были оставлены без особого сопротивления.
_____
[1] К.И. Вебер и Корея. стр.263-264
[2] Пак Б. Д. Россия и Корея. С. 248.
[3] Там же. С. 250.
[4] К.И. Вебер и Корея. стр.266
[5] Пак Б. Д. Россия и Корея. С. 249.
[6] Корея глазами россиян (1895-1945). С. 55.
[7] К.И. Вебер и Корея. стр.267
[8] К.И. Вебер и Корея. стр.269
[9] Пак Б. Д. Россия и Корея. С. 258.
[10] К. И. Вебер. Записка о Корее до 1898-го года и после. https://koryo-saram.site/k-i-veber-zapiska-o-koree-do-1898-go-goda-i-posle/
[11] Любопытная деталь. Поначалу солдатам разрешались традиционные прически, но «из санитарных соображений» русские таки уговорили их постричься и часто мыть голову. Не срезал волосы только командир части, заявивший, что поскольку военный министр и прочие генералы не меняли традиционную прическу, он должен быть похож на свое начальство, а не на своих подчиненных.
[12] Корея глазами россиян (1895-1945). С. 47-49.
[13] Пак Б. Д. Россия и Корея. С. 266.
[14] К. И. Вебер. Записка о Корее до 1898-го года и после. https://koryo-saram.site/k-i-veber-zapiska-o-koree-do-1898-go-goda-i-posle/
[15] Letters from Joseon. С. 355.
[16] Letters from Joseon. С. 352-354
[17] К. И. Вебер. Записка о Корее до 1898-го года и после. https://koryo-saram.site/k-i-veber-zapiska-o-koree-do-1898-go-goda-i-posle/
[18] Гамильтонъ Ангьюсъ. Корея. С. 83.
[19] Впрочем, оценки коррумпированности британского таможенника разнятся. А. Гамильтон высоко ценит Брауна, считая его человеком, который героически делал свое дело в условиях полного непонимания окружающих, человеком честным и экономным на фоне корыстолюбивых корейских чиновников и иностранных дельцов.
[20] Гамильтонъ Ангьюсъ. Корея. С. 85.
[21] Пак Б. Д. Россия и Корея. С. 288.
[22] Там же. С. 295.
[23] Дело дошло до демонстрации сил в лице сначала российской, а через месяц британской эскадр в порту Инчхона.
[24] В.М. Тихонов, Кан Мангиль. История Кореи. Том I, С. 464
[25] Там же. С. 275.
Комментирование закрыто.