160 лет назад корейцы, гонимые голодом и безнадежностью, покинули Корею, переселившись на российскую землю Приморья. Мои предки, с конца XIX века освоившись в Шкотовском районе Дальнего Востока, занимались земледелием, рожали детей, учили русскую речь. Жили в корейском селении Подушка. Это название я помню с детства. На школьных картах найти я его не смогла. Только в 2019 году, вплотную занявшись семейным древом Тен, на карте Владивостокского округа я нашла заветное название! Чуть позднее в приполярной переписи 1926 года в списке населенных мест Дальневосточного края я нашла два корейских села: Подушка 1 и Подушка 2: 95 и 45 корейских фанз, соответственно. Сейчас этих селений невозможно найти… Чуть заметные холмики, поросшие травой, на местах, где стояли фанзы.
В одном из этих селений, в каком точно, я теперь не узнаю, умер в 1926 году мой прадед Тен Чи Ен, который привел своих сыновей на российскую землю. Фотографии прадеда наверняка и не было… А вот фотография деда, который умер там же, в 1933 году, единственная сохранилась. Её мне отдала мама после смерти отца со словами: «Это твой дед Тен».
Деда звали Гук Се. Но он взял себе имя Нак-То по названию деревни Нактонри, в которой жили его предки. Папа мне говорил про имя Нак-То. В 2020 году, я узнала, что имя деда было Гук Се, когда выяснилось, что в семье старшего брата деда, в Алматы, хранится чокпо семьи Тен.
Я хочу рассказать не о моих попытках перевести чокпо и узнать о своих дальних предках, а о нелегкой жизни моих ближних предков в Дальневосточном крае. Конечно, сколько людей, столько и судеб! Столько же разных историй, интересных, грустных и радостных. Но все они – ниточки из прошлого. У меня есть две истории, которые я узнала, будучи взрослой, от своей тети Любы, старшей папиной сестры, в Талдыкоргане. Это было уже после смерти папы. Остаются только догадки, почему папа нам не рассказывал ничего о жизни на Дальнем Востоке. Может быть, это были тяжелые воспоминания детства. Может быть, в силу своего возраста мало о чем помнил, ведь вместе с матерью он был депортирован в 1937 году в Казахстан в 13 лет…
В селе Подушка, где жил мой дед Нак-То (Гук Се), было неспокойно. Село постоянно подвергалось нападениям хунхузов. Они буквально переворачивали фанзы в поисках опия, который корейцы хранили в основном как лекарство. Тетя рассказывала, как они с маленькими детьми на плечах не раз убегали в тайгу. Опий прятали в тряпках, в которых были завернуты дети. Так и мой папа 1924 года рождения был «хранителем» опия в момент бегства старших сестер в тайгу. Дед был крепким, выносливым, сколотил шайку из односельчан и несколько раз с братьями давал отпор хунхузам. Но в один день хунхузы поймали его, избили и привязали к большому дереву в тайге, раздев донага. Минут через 30-40 гнус должен был сделать свое дело: выпить всю кровь. На счастье мучители ушли, деда выручили родственники и соседи. Еле живого принесли домой, где его две недели поили и мазали травами и опием. Впоследствии дед и его односельчане поодиночке расправились с бандой хунхузов. Очевидно, что стычки с хунхузами, раны, стали причиной короткой жизни моего деда.
Так жена моего деда Нак-То – Ким Сун Хи, осталась с 7 детьми на руках. История моей бабушки тоже интересна. Я ее помню с тех пор, как ей было 65 лет. Кроме имени моего отца, которое она говорила языком, свойственным многим корейским бабушкам: Молодя (Володя), она не говорила на русском языке ничего. Это затрудняло наше общение. Мне не верится, что три года после рождения я говорила только на корейском языке благодаря бабушке! Язык я «благополучно» забыла, когда родители вернулись на Дальний Восток, как только с корейцев сняли ограничения в перемещении. Так вот, в те годы, когда мне удавалось общаться с бабушкой, у меня всегда было чувство, что бабушка какая-то другая… Став старше, у меня нашлось определение моим ощущениям: как говорят у нас в Казахстане: «Как будто она выросла в ханской юрте». И только в 2003 году при редкой встрече с той же тетей Любой я узнала историю бабушки, которая мне объяснила многое. Бабушкин отец был зажиточным мануфактурщиком в Корее. Но и он был вынужден перебраться с семьей в Россию. С собой он взял коконы шелкопряда и в России продолжил свое дело. Где он жил, мы не знаем. Но то, что у него все получилось, это точно: у него был дом, пароход. У маленькой дочки Сун Хи была гувернантка француженка(!). В одну ночь от рук хунхузов погибли отец и мать бабушки, мануфактуру сожгли, пароход тоже. Бабушку спрятали соседи. Было ей 9 лет. В 13 лет соседи выдали ее замуж за моего деда Нак-То. Разница в возрасте составляла 16 лет. На момент депортации в семье деда было 7 детей. По словам тети, дети с самого раннего возраста все сами делали в семье: нянчили младших братьев, сестер, заготавливали хворост, собирали дикий лук, чеснок, травы. Конечно, бабушка выполняла домашнюю работу, но делала все неумело. Всю историю своей матери дети узнали случайно: тете Любе было лет 8, когда в жалких материнских тряпках она нашла сверток. В свертке был белый шелковый вышитый мешочек со шнурком. В нём лежал такой же белоснежный шелковый платочек с кружевами и непонятным вензелем. Впоследствии оказалось, что это родовой герб бабушкиного отца и ниже ее имя. Тетя Люба, никогда не державшая и не вид евшая такой красоты, от которой исходил еле заметный аромат, не заметила, как вошла мать, выхватила у нее все это из рук со словами: «Никогда не смей брать это!» Как потом через много лет тетя Люба узнала, это было единственное, что осталось у бабушки в память от родителей.
Когда в 1937 году бабушку с детьми депортировали в Казахстан, ее старшая дочь Бок Нам, уже имевшая свою семью, ушла вместе со всеми в Корею. А может быть, в Китай…
Эти две рассказанные мне истории помогли лучше узнать своих деда и бабушку. И я поняла: надо расспрашивать наше старшее поколение, пока они живы! Надо интересоваться разными моментами их жизни, событиями, датами, чтобы потом горестно не сожалеть о том, что не у кого спросить и узнать!
Всю свою жизнь после депортации бабушка прожила в Уштобе, отказавшись вернуться с сыном на Дальний Восток в 1956 году. Умерла в 1970 году, так и не научившись русскому и казахскому языкам. В 1961 году она навещала сына в городе Спасск Дальний, но торопилась вернуться в Уштобе, и всегда была благодарна казахской земле за то, что здесь выросли ее дети, родились внуки и правнуки, а теперь уже и пра-пра-пра-пра….
Наталья АУЖАНОВА (ТЕН),
Астана
***
Источник: https://koreilbo.com/news/istoriya-odnoy-semi-kak-otrazhenie-sudby-naroda/
Мы в Telegram
Комментариев пока нет, но вы можете оставить первый комментарий.