К. Асмолов. История Кореи. Глава восьмая, в которой королеву Мин наконец убивают, а аудитория пытается разобраться в подоплеке истории

Новое возвышение и скорая смерть королевы Мин

Главным итогом войны 1895-1895 гг. было то, что Китай не только перестал быть корейским сюзереном, но и утратил способность оказывать на корейские дела какое-то влияние. Однако итог войны, согласно которому Китай потерял Тайвань, ставший первой японской колонией, а также – Порт-Артур и Ляодунский полуостров, вызвал неудовольствие Европы (в первую очередь, России). В конце апреля 1895 г. Россия, Германия и Франция в ходе так называемой трехсторонней интервенции потребовали пересмотра итогов и возвращения Китаю Ляодунского полуострова, а также вывода из Кореи японского военного контингента. Страна Восходящего Солнца еще не была готова к противостоянию с европейскими странами и была вынуждена выполнить их требования. Ляодун и Порт-Артур пришлось отдать, причем достались они не Китаю, а России.

Кроме того, удаление от дел Тэвонгуна, привело к тому, что противоположная ему клика королевы Мин начала возвращаться в большую политику, отчего в правительственных кругах начали набирать силу прорусская и проамериканская фракции.

Честолюбивая королева не желала быть заложницей японцев и ради противостояния им была готова заключать союз с кем угодно. Сначала она обратилась к США и в 1895 г. активно пыталась купить помощь американского правительства богатейшими концессиями[1] (например, золотыми шахтами на севере страны). Один из самых влиятельных друзей королевы, Мин ЁнХван, был отправлен в Америку для переговоров[2], но дипломатическая помощь так и не пришла. К тому же и внутри страны ориентация на Америку многим казалась предосудительной.

Тогда королева бросилась в объятия России, которая а) наглядно продемонстрировала свою способность укротить соседа[3] б) осталась единственным вариантом методом исключения. Сыграл свою роль и талантливый дипломат К. И. Вебер, который был в это время посланником в Сеуле.

В конце весны – начале лета 1895 г. в Сеуле прошел слух[4], что одна из центральных фигур кабинета и лидер прояпонской группировки Пак Ён Хё попытался нанести упреждающий удар и составил план свержения королевы Мин, но заговор был раскрыт, и он был вынужден вторично эмигрировать в Японию.

Однако детали этого слуха разнятся довольно сильно. По данным К. Вебера, Пак действительно составил заговор, но ему не удалось привлечь к участию в нём других представителей прояпонской партии. Заговор был раскрыт и в ночь с 24-го на 25-е июня был опубликован декрет об аресте Пака. После этого Пак сначала прятался в посольстве, а когда это стало известно, под японским конвоем отправлен в Чемульпо для высылки в Японию[5]. Хальберт пишет, что дело было как в конфликте с Тэвонгуном и ролью Пака в разоблачении заговора Ли Чжун Ёна, так и в том, что «у него были свои идеалы и своё мнение, и он скорее работает на Корею, а не на Японию. Он не поддержал некоторые планы японцев, которые должны были помочь им, и, в итоге, стал помехой для своих бывших благодетелей. Между тем король и королева были привязаны к нему»[6]. Оттого, когда Тэвонгун представил королю обвинения в государственной измене против Пака, король и королева этому не поверили, но понимали, что с учетом его прошлого его не спасти. Тогда Королева посоветовала ему бежать, пока ему не было предъявлено обвинение[7]. Как бы то ни было, Пак Ён Хё был обвинен в заговоре против короля и королевы и объявлен врагом государства, так что каждый увидевший его имел право убить его на месте [8].

В мае того же 1895 г. были выведены из правительства обвинённый в злоупотреблениях военный министр ЧоХиён, министр финансов О Юн Чжун и министр иностранных дел Ким Юн Сик [9]. Освободившееся в правительстве место заняли члены прорусской партии Ли Бом Чжин (1853-1911) и Ли Ван Ён (1858-1926)[10].

25 июня 1895 г. в присутствии сеульского дипломатического корпуса ван Кочжон заявил, что ни один из подписанных им в последние шесть месяцев указов или законов не является результатом осознанного и свободного выбора, а значит они должны быть аннулированы[11]. 12 июля он издал специальное обращение к нации, в котором повторил эту мысль и призвал правительство пересмотреть решения, принятые с осени прошлого года[12].

Мины снова заняли ключевые посты, причем не только Мин Ён Ик, но и целый ряд королевских родственников, включая пресловутого Мин Ён Чжуна, который был ответственным за большинство громких злоупотреблений властью перед началом японо-китайской войны. Несмотря на то, что формально при дворе оставалось около сорока японских советников, их мнение никто не слушал[13].

Затем клика Минов решила расформировать контролируемую японцами армию и отправить в отставку Ким Хон Джипа, который был премьером с августа 1895 г. по февраль 1896 г. Есть информация о том, что через российского поверенного в делах ван даже пытался передать правительству России просьбу об установлении российского протектората[14]. Но летом-осенью 1895 г. российское правительство не проявляло особенно активной политики. Неверным был и вызвавший ликование во дворце слух о том, что в Вонсане высадилось 20 тыс. русских войск[15].

В в сентябре 1895 г. к исполнению своих служебных обязанностей в Сеуле приступил новый посланник Миура Горо. Обычно о нем пишут как о «бывшем «военным без дипломатического опыта», и это подразумевает его принадлежность к «ястребам». На самом деле к моменту назначения в Корею он уже был в отставке (с 1888 г. после конфликта с политической верхушкой княжества Тёсю), а в качестве военного был известен в основном подавлением мятежей националистических радикалов (пример – Сацумское восстание 1877 г.).

Миура был верующим буддистом, выглядел пожилым человеком, и поначалу было непонятно, почему именно он заменил Иноуэ. Один из слухов говорил, что Миура был хорошим другом Пак Ён Хё. По этой или иной причине отношения Миуры с королевской семьей сразу же не задались. 19 сентября, когда Кочжон праздновал юбилей спасения королевы от «стрелецкого бунта», Миура явился на аудиенцию одетым не по форме, отчего Кочжон отказался его принять. Королева также постоянно заявляла ему, что «вам бы лучше бить в деревянную рыбу и читать сутры, а не давать советы королеве»[16].

_____

[1] В июле 1895 г. американскими предпринимателями (Korean Development Company) была получена концессия на 25 лет на разработку всяких месторождений в уезде Унсан провинции Северная Пхёнан. Согласно условиям концессии, из 100 акций, на которые разделен основной капитал предприятия, 25 были переданы безвозмездно корейскому императору; зато рудники, оборудование, инвентарь и добытые компанией ископаемые освобождались от всех пошлин и налогов.
[2] The Passing of Korea, стр. 135
[3] Пак Б. Д. Россия и Корея. С. 220.
[4] Надо отметить, что, начиная с реформ Года Кабо, дворец был наводнен слухами о заговорах или разоблаченных попытках заговоров, причем не всегда понятно, где речь шла о реальном событии, где – о навете, а где – просто о слухах. На будущее — Свести реплики этого рода в одну.
[5] К.И. Вебер и Корея. стр.164-165
[6] The Passing of Korea, стр. 132
[7] The Passing of Korea, стр. 133
[8] Letters from Joseon. С. 178.
[9] К.И. Вебер и Корея. стр.164-165
[10] Лю Ён Ик относит Ли Ван Ёна к американской партии наряду с Пак Чхон Яном (первым дипломатическим представителем в США) и Юн Чхи Хо.
[11] Вообще, многие объяснения Кочжона очень сильно напоминают заявления некоторых современных политиков о том, что их страница В контакте или электронная почта были взломаны вражескими хакерами, которые приписали им экстремистские или сомнительные заявления.
[12] Толстокулаков И. А. Политическая модернизация Южной Кореи. Часть 1. С. 243.
[13] Letters from Joseon. С. 279-280.
[14] Курбанов С. О. Курс лекций по истории Кореи с древности до конца ХХ века. СПб., 2002. С. 336.
[15] Letters from Joseon. С. 178.
[16] Letters from Joseon. С. 279-280.

https://makkawity.livejournal.com/3479294.html#cutid1

***

Видя угрозу утраты всех политических завоеваний, Миура Горо был готов на крайние меры, и как раз в этот момент Тэвонгун тайно пришел к нему с просьбой о помощи. Когда именно это случилось, неизвестно, но по данным Х. Хальберта, бывший регент сблизился с новым посланником Японии с их самой первой встречи [1].

После некоторого колебания Миура согласился, и 8 октября 1895 г. японцы организовали налет на дворец. Кроме собственно сторонников Тэвонгуна в нем приняли участие прояпонские войска (те самые хуллёндэ, которых королева собиралась расформировать) и некоторое количество японцев, которые, согласно мнению ряда историков, и выполнили основную работу. Охрана дворца не сумела или не захотела оказать сопротивление, и в результате королева была зарублена, а тело ее сожжено.

На основании показаний большинства свидетелей К. Вебер суммировал описание убийства в своем отчете так: «Ворвавшись на женскую половину, но, очевидно, не зная в лицо королевы, японцы, по-видимому, наугад стали убивать беззащитных придворных дам, преимущественно тех, которые по возрасту ближе подходили к королеве; тут же покончили и с министром Двора[2]. Что касается дальнейших подробностей дела, то пока трудно сказать о них что-либо определённое, потому что масса разноречивых показаний не оставляет ещё возможности разобраться и отличить действительность от преувеличений и вымыслов. Вряд ли даже окажется и впоследствии возможным восстановить действительную и полную картину происшествия, Единодушно утверждён только факт, что убивали исключительно японцы и что они совершенно открыто кричали о своей цели убить именно королеву»[3].

Интересно, что, по некоторым данным, план налета на дворец и убийства королевы имел кодовое название «Охота на лисицу». Учитывая то, какой образ имеет это животное в дальневосточном фольклоре, особенно миф о лисе-оборотне, которая в облике прекрасной девы губит страны, можно сказать, что японцы воспринимали королеву как очень серьезного противника.

В тот же день, когда была убита королева Мин, по требованию японцев король подписал указ о передаче исполнительной власти кабинету министров. Охрана вана тоже была заменена[4], а три дня спустя от его имени (но без его подписи) был издан указ, в котором клан Мин был заклеймен как классическая клика.

Антияпонски настроенные авторы рисуют в связи с этим драматическую картину, в которой Коджон категорически отказался подписать подготовленный Миурой указ, заявив, что пусть ему отрубят пальцы, но он этого не сделает[5], но информация эта исходит от членов прорусской партии, которые вынуждены были объяснить сей факт российским дипломатам.

Сам же текст стоит того, чтобы быть процитированым.

«32 года прошло со дня моего вступления на престол, но в управлении государством ничто не изменилось к лучшему. Королева Мин постоянно навязывала мне своих родичей и, наконец, совершенно окружила меня ими. Им удалось затмить моё зрение и создать непроницаемую преграду между мною и моими подданными. Пользуясь моим неведением, они притесняли народ, запутывали толкование законов, продавали места и должности, искали только наживы и неоднократно вызывали народные восстания и смуты, грозившие гибелью государству. Козни королевы не были для меня тайною, но что я мог сделать против её могущественных родичей и приверженцев, совершенно опутавших меня?

Приняв наконец твёрдое решение уничтожить их произвол, я в январе прошлого года отправился в поклонение своим предкам и торжественно обещал им положить конец дальнейшему участию минской партии в делах государства. Я надеялся, что королева раскается в своих поступках, но ошибся. Она продолжала своевольно вводить своих единомышленников, которым так же как и своим слугам, наказывала шпионить за малейшими моими действиями, подслушивать совещания министров, смущать солдат разными, будто бы от вана исходящими, приказаниями и распространять слух, что ван решил раскассировать некоторые войска.

Главная причина происшедшего во дворце бунта — королева покинула меня в критическую минуту, и, как 10 лет тому назад, скрылась бегством. Я принял все меры к отысканию её, но поиски оказались тщетными, она не вернулась. Преступив таким образом свои священные обязательства, она недостойна более носить высокий титул Королевы, а её имя — находиться в храме предков. Желая искупить свои прошлые ошибки, я сим лишаю её королевского титула и низвожу на степень женщины простого класса[6].

В английском тексте этого письма даже сказано, что королева, обманом завладев государственной печатью, подписывала указы от имени вана с тем, чтобы создать смуту[7], н я хотел бы обратить внимание на другое: на момент указа смерть королевы еще не была полностью подтверждена. В конце концов, во время солдатского мятежа 1882 г. она тоже исчезала, считалась мертвой и ей даже устроили бутафорские похороны. Но когда политическая ситуация изменилась, государыня снова объявилась. В частности, был слух о том, что королева находится в русской миссии[8].

Разогнав таким способом прорусскую партию, японцы провели третий этап реформ, который некоторые историки даже специально отделяют от реформ Года Кабо, называя их реформами Года Ыльми, который отличался еще более быстрыми темпами и еще более силовыми методами. Вместо феодального права на землю был принят закон о купле-продаже земли[9]. Корея перешла на европейскую систему летоисчисления, отказавшись от традиционного дальневосточного календаря, а 30 декабря 1895 г. был обнародован указ об обязательной стрижке волос и запрещении носить традиционные прически, который наносил очень сильный удар по традиционному корейскому самоощущению. Его не случайно сравнивают со стрижкой боярских бород Петром I. Помимо причесок, запрещалось курить трубки и носить традиционные широкополые шляпы. Ходили также слухи, что японцы собираются переодеть всех в европейскую или японскую одежду и запретить корейскую.

Правда, усматривать в указе о смене прически особое глумление над корейской традицией не стоит. Он был издан по образцу законов Реставрации Мэйдзи, которые тоже запрещали традиционную самурайскую стрижку, но его авторы не учли того, что в конфуцианском обществе это в гораздо большей степени воспринималось как потрясение основ[10]. Сам Кочжон, впрочем, постригся, причем по одной из версий массовая стрижка случилась так: трое офицеров Хуллёндэ явились с обнаженными мечами в зал Совета и заявили, что указ о стрижке обязателен для всех чиновников. Срезать пучок волос были вынуждены и ван, и Тэвонгун, и присутствующие чиновники. Тэвонгун так переживал это, что у него пошла кровь из носа[11].

Насильственная модернизация и убийство королевы вызвали народные волнения, и в стране снова начали появляться отряды Ыйбён. Повстанцы действовали под лозунгами «Уважать короля, вытеснять варваров» (в том чисонцев) и «Прогоняя бандитов, восстанавливаем справедливость!». Старые консерваторы вроде Чхве Ик Хёна восприняли срезание пучков как знак национальной катастрофы и даже выступали с заявлениями типа: «лучше умереть, сохранив традиционную причёску, чем подстричься и выжить; лучше остаться цивилизованным человеком и погибнуть, чем выжить, став варваром». Или «С незапамятных времён основания нашего государства наши правители хранили традиции, установленные нашими предками. К нашей стране относятся как к «маленькому Китаю», поскольку наш народ хранит обычаи трёх совершенномудрых императоров Китая и верен учению Чжу Си. … И хотя Китай не устоял перед мощью презренных японцев, наша страна по-прежнему невредима. Пусть и маленькое полуостровное государство, а всё же мы гордимся тем, что она как луч света в сгущающемся мраке… Королева убита, что ещё хуже – Япония принуждает нас отрезать наши длинные волосы и отказаться от нарядов, освящённых традицией!».

При этом в исторической литературе встречаются данные о том, что после убийства королевы Мин двор тайно посылал в провинцию гвардейских офицеров для координации антияпонских восстаний[12].

Нападение собирались списать на Тэвонгуна, но представить убийство королевы как внутрикорейскую разборку не удалось. Во многом это произошло стараниями К. Вебера, который провел независимое расследование и нашел ряд свидетелей, главным из которых был русский архитектор А. Середин-Сабатин[13]

Таковой в то утро оказался во дворце и как минимум видел вооруженных японцев, которые искали королеву. Сабатин покинул дворец примерно через час после начала штурма и немедленно доложил обо всем российскому посланнику, так что его показания стали основной уликой, изобличавшей причастность японцев к нападению[14].

Вебер же, если верить российским документам, предотвратил публичное заявление вана о том, что японцы не причем, которое он должен был дать под давлением и о котором известил его заранее. Вместе с британским и американским посланниками Вебер надавил на Миура и без этого обошлось[15]. Действовал он при этом на свой страх и риск, поскольку в условиях неразвитых средств связи получение инструкций из Петербурга требовало много времени.

Вначале Миура признал, что среди нападавших могли быть какие-то японцы, однако после того, как стали известны показания Сабатина, ему было очень сложно отнекиваться. Между тем, российские дипломаты активно требовали наказания убийц и удаления из дворца отряда Хуллёндэ[16]. Скандал был, и в Корею был назначен новый посланник Комура Дзютаро, которого сопровождал все тот же Иноуэ Каору[17].

Что же до дальнейшей судьбы Миура, то через десять дней после трагедии во дворце японское правительство арестовало Миуру и ряд других активных участников нападения на дворец[18]. В январе 1896 г. в Хиросиме над ним и иными организаторами и исполнителями убийства, состоялся «суд». Слово это написано в кавычках потому, что его вердикт 20 января 1896 г. был таков. Признавалось, что Миура Горо и другие сотрудники японской миссии, подготавливая нападение на ванский дворец в Сеуле, решили помочь Тэвонгуну вернуться во дворец и в ходе нападения убить королеву Мин. Указывалось, что около 30 японцев были назначены телохранителями Тэвонгуна при его вступлении во дворец, а более 10 японцев получили задание «покончить с женой вана», и к рассвету 8 октября весь отряд вошел во дворец через ворота Кванхва и тотчас же направился во внутренние покои. На этом перечисление фактов обрывалось и далее было записано: «Несмотря на все эти факты, не хватает доказательств, что кто-либо из обвиняемых совершил ранее задуманное им преступление. Доказательства слишком ничтожны, чтобы обвинять их в каком бы то ни было участии в этом деле. Поэтому обвиняемые, все и каждый, сим оправдываются согласно 165-1 статьи кодекса уголовного судопроизводства»[19].

Ударила эта история и по Тэвонгуну, который после нее фактически не принимал участия в большой политике, поскольку, во-первых, остался без опоры, а во-вторых, оказался скомпрометированным[20]. Отец Кочжона умер своей смертью 12 февраля 1898 г., успев застать принятие сыном императорского титула и начало новой эры реформ, и, несмотря на значительные заслуги, отношение к нему историков так и осталось неоднозначным.

Остается вопрос о том, насколько действия Миуры были его личной инициативой, а не развитием обще-японского курса на подчинение Кореи, который не менялся в зависимости от посланника. Корейские националисты и ряд российских историков держатся второй точки зрения, Хальберт не верит в виновность Иноуэ и подчеркивает, что тот скорее опирался на королеву, поддерживая ее в противостоянии Тэвонгуну как последовательному противнику реформ[21].

История Ли Чжун Ена тоже, на взгляд автора, говорит о том, что японское руководство, в том числе Иноуэ, не воспринимало Тэвонгуна как прояпонскую силу и, наоборот, пыталось удалить его из политики. Похоже, союз между японцами и Тэвонгуном произошел только после того, как в Сеуле сменился японский посланник.

В этом контексте неясно, кто первым проявил инициативу. То ли далекий от корейской политики Миура решил действовать по принципу «враг моего врага – мой друг», то ли Тэвонгун воспользовался тем, что новый японский посланник плохо разбирается в местных делах, и им можно будет воспользоваться для ликвидации давнего соперника.

____

[1] Hulbert, Homer B. The history of Korea. vol. 2 стр. 286
[2] К.И. Вебер и Корея. стр.177-179
[3] К.И. Вебер и Корея. стр.177-179
[4] Пак Б. Д. Россия и Корея. С. 224.
[5] К.И. Вебер и Корея. стр.182
[6] К.И. Вебер и Корея. стр.184-185. Цит Указ короля, опубликованный без его подписи 28 сентября (10 октября) 1895 г. // АВПРИ. Фонд «Японский стол». Опись 493. 1895 г. Дело 6. Лист 96.
[7] But the Queen did not give up her Muckedness, but with her party aided a crowd of low fellows to rise up about Us and so managed as to prevent the Ministers of State from consulting Us. Moreover, they have forged Our signature to a decree to disband Our loyal soldiers, thereby instigating and raising a disturbance, and when it occurred she escaped as in the ImO year. Любопытно, что факт использования печати королевой подтверждают некоторые авторы из числа ее апологетов.
[8] Letters from Joseon. С. 297-298.
[9] Толстокулаков И. А. Политическая модернизация Южной Кореи. Часть 1. С. 241.
[10] Тихонов В. М. Буржуазная революция… С. 123.
[11] Letters from Joseon. С. 309-310.
[12] Korea Old and New. С. 229. Это сопротивление сошло на нет после бегства короля в русскую миссию и отмены им наиболее непопулярных указов.
[13] Афанасий Иванович Середин-Сабатин – потомственный дворянин родом из Полтавы. Биографические сведения о нем весьма скудны, но доподлинно известно, что в Корею он приехал осенью 1883 г. Сменив ряд профессий, Сабатин стал «Архитектором Его Величества Корейского Короля», как он в последующем себя называл. Во время сеульских событий августа 1895 г. Сабатин находился на службе корейского правительства «в качестве телохранителя Короля или, лучше сказать, дворцового сторожа».
[14] Корея глазами россиян (1895-1945). С. 14-22.
[15] К.И. Вебер и Корея. стр.204-205
[16] Пак Б. Д. Россия и Корея. С. 225.
[17] История Кореи (с древнейших времен до наших дней). Том I. С. 364.
[18] Korea and her neighbors, p 277-8
[19] Пак Б. Д. Россия и Корея. С. 229. Hulbert, Homer B. The history of Korea. vol. 2 стр. 289
[20] Толстокулаков И. А. Политическая модернизация Южной Кореи. Часть 1. С. 240.
[21] Конечно, Иноуэ скорее поддерживал прогрессистов, но после того, как Пак Ён Хё покинул страну, и ему пришлось выбирать между королевой и Тэвонгуном, он выбрал королеву.

https://makkawity.livejournal.com/3479641.html#cutid1

***

Отступление историографа: королева без косметики

Историки относятся к королеве Мин по-разному. Некоторые превращают ее в в трагическую великомученицу, «умученную от японцев», для некоторых она — «умная, амбициозная, интригующая, захватывающая и во многих отношениях преданная королева»[1], некоторые не отделяют ее от семейного клана и оценивают ее заслуги весьма скептически. Однако на фоне развития женского движения РК, которому были нужны яркие символы, королева оказалась в удобной нише женщины-правительницы, да еще мученически убитой при исполнении служебных обязанностей. Советская и российская историография также относятся к ней с сочувствием хотя бы потому, что в конце своего правления она придерживалась пророссийских взглядов. Если аудитория желает ознакомиться с апологетической трактовкой образа этой королевы, отсылаю ее к работам Т. М. Симбирцевой, посвященным этому периоду[2].

Автор, однако, относится к числу скептиков, — по его мнению, покойница не была ни истинной патриоткой, ни благородным и достойным человеком, ни последовательным сторонником России. Трагической была только ее смерть, но выступать против японцев и даже быть при этом зверски убитой – еще не значит быть героиней борьбы за национальную независимость. Столь жесткая оценка имеет под собой основание.
Была ли королева патриотом, желающим успеха своей стране? В течение своего правления ни королева Мин, ни кто-либо из ее «семейного клана» не были инициаторами каких-либо реформ или инноваций[3]. А вот о распространенности коррупции и тяге к личному обогащению мы знаем хорошо.

Собственно, даже А. Сабатин позиционирует королеву как главу не прогрессистской, а консервативной партии, которая, правда, была более расположена к России, в то время как прогрессисты ориентировались на Японию, а американцы вели двойную игру и с теми, и с другими[4]. Клан Мин много воровал сам и не мешал воровать другим. В течение всего времени его правления (как, впрочем, и позднее, при следующей королеве) мы не видим серьезных попыток борьбы с коррупцией.

Есть исследование Ким Даль Чуна «Вклад клана Мин в модернизацию Кореи» как попытка представить Минов людьми, которые действительно много сделали для модернизации: точнее, все, что происходило в данный период, подается как следствие ее политики . Однако представляется, что если бы королева и ее клика действительно много делали для страны, обладая при этом всей полнотой власти, результаты их действий были бы гораздо зримее. А прямая связь между даже между деятельностью миссионеров и разрешением королевы видна не всегда.

В основном сторонники королевы используют аргументы категории «если не препятствовала, значит, покровительствовала». Что все злоупотребления совершались без ее ведома, а к любым актам модернизации, которые происходили в ее правление, она имела самое прямое отношение. Это хорошо видно по их описанию событий 1882 г. Так, заявляется, что Чемульпхоский договор был заключен без ее ведома. Зато (оказывается) именно королева заключила торговое соглашение с Китаем для того, чтобы балансировать этим проникновение Японии, и лоббировала назначение Мёллендорфа на пост начальника таможен[5]. Более того, в том, что, по одной из версий, она сама подписывала соответствующие документы, скрепляя их государственной печатью, апологеты королевы не видят ничего крамольного.
Однако можно отметить, что королева действительно одобрила создание первой школы для девочек, которую организовала в 1886 г. американская миссионерка Мэри Скрэнтон. Королева лично выбрала для нее название «Ихва» (цветок груши – символ семейного клана Ли). На взгляд автора, королева покровительствовала миссионерам и миссионерским учреждениям по явному комплексу причин. Во-первых, после того как врач из числа миссионеров спас ее любимого племянника, королева стала им доверять, и ее личный врач был также женщиной-миссионеркой. Во-вторых, привечать миссионеров рекомендовала и «Корейская стратегия». Сама королева, заметим, не собиралась креститься, что выдается ее апологетами за плюрализм и религиозную толерантность, но активно привечала шаманок, одна из которых даже получила ранг принцессы. Те же, кто выступали против такого даже с конфуцианских позиций, подвергались ссылке[6].

Автору кажется, что по своим взглядам королева была прагматиком, готовым к любым изменениям в стране, которые бы не меняли ее привычный образ жизни и не представляли бы для нее угрозу. До 1882 года клан Мин выступал за реформы, потому что их главный противник Тэвонгун выступал против реформ. Но стоило Тэвонгуну оказаться в ссылке, как королева и Ко оказались консерваторами – ведь теперь их главными противниками в борьбе за власть были прогрессисты. То же самое касается ситуации во время реформ Кабо – пока Тэвонгун был при власти, королева активно флиртовала с японцами, но стоило ему уйти, и она снова оказалась против реформ.

Иногда выдвигается тезис, что королева не была самостоятельным игроком и зависела от старших родственников, но после событий 1882-84 гг эти родственники были в основном перебиты, — а ситуация не изменилась. Более того, из всех заметных в корейской истории представителей клана Мин патриотом оказался только Мин Ен Хван, не проявлявший себя при ее жизни. И для автора характерно, что Мин Ён Ик, остававшийся формальным лидером консерваторов, наоборот, никак не проявил себя после 1895 г., когда после ее смерти статус «любимого племянника королевы» больше ничего не значил.

Была ли королева другом России? Нет, она ориентировалась на Китай и «колебалась вместе с генеральной линией». Считается, что она проявила интерес к книге «Корейская стратегия» и разослала ее копии всем министрам. Прокитайскую ориентацию она сменила на прорусскую только после того, как в результате японо-китайской войны Китай перестал играть в судьбе Кореи значительную роль, в то время как Россия продемонстрировала свою силу. Так, можно обратить внимание на то, что до японо-китайской войны все попытки Кочжона дружить с Россией или как-то обойти китайское влияние, проходят без участия королевы.
Королева как личность? Ю Гиль Чжун сравнивал ее с Марией-Антуанеттой. Дональд Кин, который считает ее убийство, безусловно, варварским событием, называет королеву высокомерной коррумпированной женщиной. Вообще, надо отметить, что по отношению к своим соперникам и особенно соперницам королева Мин вполне могла подписаться под известным высказыванием императрицы Цыси «тому, кто испортит мне настроение хотя бы на минуту, я испорчу его на всю жизнь».

Вот важный для меня пример, — когда в 1873 году у неё родилась и умерла дочь, королева объявила, что стала жертвой колдовства, после чего покровительствуемые ей шаманки назвали виновницами двух любимых наложниц вана. Женщин казнили после действительно страшных пыток, после чего во дворце усвоили кровавый урок – с этого времени и до смерти королевы у вана не родилось ни одного ребенка от наложницы.
Конечно, это не отменяет ее высоких ума и изворотливости. Пройдя очень тяжелую школу дворцовых интриг, королева была блестящим манипулятором, хорошо умеющим натравливать разные фракции друг на друга в рамках тогдашней «системы сдержек и противовесов». Оттого слова Иноуэ Каору о том, что «Мало найдётся в Корее людей, равных Её Величеству по проницательности и дальновидности. В искусстве же умиротворения врагов и завоевания преданности подданных у неё нет равных» могут быть не только дежурным выражением почтения, принятым в среде профессиональных дипломатов. Она хорошо умела располагать людей к себе, и если судить по мемуарной литературе, все «западные» посланники считали себя личными друзьями ванской четы и единственными, кому королева могла доверять.

_____

[1] Korea and her neighbors, p 271
[2] Особенно – ее книгу «Владыки старой Кореи», полную полезной информации о дворцовой и околодворцовой жизни вообще.
[3] Деятельность Мин Ён Хвана, единственного, засветившегося в истории не как член коррупционной клики, относится к более позднему времени.
[4] Корея глазами россиян (1895-1945). С. 14-22.
[5] Впрочем, большинство историков не согласно с такой трактовкой, считая, что Китай просто «выкрутил руки» Корее после подавления солдатского мятежа.
[6] Hulbert, Homer B. The history of Korea. vol. 2 стр. 248

https://makkawity.livejournal.com/3480174.html#cutid1

***

Смерть королевы как основа для детектива

Убийство королевы Мин – один из «культовых» моментов корейской истории. Поэтому разъяснение подробностей или выявление противоречий в показаниях свидетелей автор выносит в отдельный раздел, в котором попытаемся ответить на несколько вопросов.
· Кому принадлежала инициатива нападения, и насколько оно было не личной инициативой посланника Миуры, а элементом политики, которую проводили его предшественники.

· Каково было соотношение сил и участия японцев и корейцев. Националистические корейские историки любят спекуляции вокруг того, что корейцы в лучшем случае сыграли роль статистов или обманутой массовки.

· Каково было сопротивление налету. Точнее, отчего нападение на королевский дворец почти не встретило какого-либо противодействия.

· Насколько налет был выдающимся как по количеству жертв, так и по общему уровню зверства. Здесь мы снова сталкиваемся с распространенным представлением о том, что это было событие, уникальное по своей кровавости.

Сначала немного об источниках: показаний свидетелей довольно много, и они изрядно противоречат друг другу[1]. Некоторые свидетельства имеют самый общий характер: так, показания Ли Бом Чжина, который сбежал из дворца одним из первых, переодевшись прислужником, и еще до рассвета примчался в русскую миссию, не добавляют ничего. Ли лишь подтверждает, что резню устроили японцы.

Показания вана и его второго сына обычно считают наиважнейшими после показаний Сабатина, но по иным историям мы уже знаем привычку Кочжона, мягко говоря, рассказывать иностранным дипломатам то, что они бы хотели услышать, выставляя себя не более чем жертвой обстоятельств.

С показаниями принца же проблема в том, что на самом деле это не его показания как непосредственного свидетеля, а рассказ американскому поверенному в делах в Сеуле со слов одной из фрейлин[2]. То есть: фрейлина рассказала принцу, принц рассказал поверенному, а тот рассказал Веберу. Какая-то часть информации могла исказиться даже при неосознанной передаче, не говоря уже о возможных трудностях перевода.

Подробный очерк происшествия был опубликован в миссионерской газете «Korean repository» по горячим следам. Там довольно много деталей, проливающих свет на обстоятельства дела. И. Бишоп и Х. Хальберт во многом ссылаются на него.

Более подробно о подготовке налета. 3 октября Миура провел совещание с членами миссии Сугимурой Фукаси (второй секретарь посольства) и Окамото Рюноскэ (сотрудник миссии, бывший офицер японской армии). Сугимура, который помнил проблемы общения с регентом, настоял на том, что Тэвонгун должен подписать специальный документ, о том, что регент не будет вмешиваться в политическую деятельность без веских причин и не будет выступать против курса реформ[3].

5 октября Окамото доставил документ в загородную резиденцию Тэвонгуна (современный сеульский район Ёнсан) , причем, для того, чтобы этот визит не вызывал подозрений, был пущен слух, что Окамото приезжал с целью проститься с принцем перед отъездом домой; для придания слуху достоверности 6 октября Окамото уехал из столицы.

Переворот планировался на 10 октября, — ставку собирались делать на Хуллёндэ, и единственными вовлеченными людьми с японской стороны были Окамото, который должен был сопровождать Тэвонгуна, и 4 переводчика при Хуллёндэ. Однако утром 7 октября японское дипломатическое представительство посетил военный министр Ан Гён Су, который заявил, что Хуллёндэ собираются раскассировать в самом скором времени. Стало очевидно, что действовать надо немедленно, и Миура начал собирать команду где мог. Во-первых, он дал указания командующему японским батальоном в Сеуле, связаться с Хуллендэ и быть готовым поддержать переворот во главе своего подразделения.

Во-вторых, он вызвал Адати Кендзо и Кунитомо Сигэаки, посвятил их заговор и сказал им, что от успеха плана зависит искоренение зла, совершающегося на протяжении последних двадцати лет и вредившего Японии[4]. Эти двое были довольно известными людьми в диаспоре. Кунитомо был известным сторонником агрессивной политики Японии и членом т.н. Сэйкося (общества политического образования) , направленного на распространение политики паназиатизма и японских школ[5]. Адати сначала был военным корреспондентом во время японо-китайской войны, а затем начал издавать газету для японцев, выходящую под названием Хансон Синбо.

На призыв Адати и Кунитомо откликнулись 24 человека самого разного происхождения : от мелкого торговца лекарствами Тэрасаки Ясукити до начинающего тогда (и очень известного впоследствии) писателя и журналиста Сиба Сиро. Иногда эту разношерстную компанию называют ронинами, но это несколько неверно – со времени реставрации Мэйдзи прошло почти 30 лет, и мы явно имеем дело со следующим поколением. Иное дело, что среди японской диаспоры, возможно, хватало людей с бурной биографией, решительным характером и умением обращаться с оружием. Некоторые из них с самого начала знали, на что идут, некоторые присоединились ради интереса.

В-третьих, Миура приказал Огивара Хидэдзиро имевшему отношение к японской полиции, «принять меры», после чего тот отдал приказ полицейским, находившимся в резерве, надеть гражданскую одежду, взять мечи и отправиться в Енсан. Наконец, он послал своих людей к Тэвонгуну и Ли Чжу Хве заместителю военного министра и ярому стороннику регента, который тоже стал собирать своих людей и двинулся в Ёнсан.

В ночь на 8 октября все группы японцев собрались в резиденции Тэвонгуна. Окамото составил план штурма, и примерно в 3 утра команда стартовала. Тэвонгун двигался в паланкине (на тот момент ему было 76 лет), японцы, всего около 50 человек, пешком. С ними были Ли Чжу Хве и другие корейцы из числа сторонников регента. У западных ворот Сеула процессия соединилась с представителями Хуллёндэ и быстрым шагом направилась ко дворцу Кёнбоккун.

Подобный таймлайн довольно важен хотя бы тем, что развенчивает миф о «специально выписанном из Японии отряде гангстеров», который бы за такое время просто не успел бы собраться и доехать. Скорее все выглядит как форс-мажор, при котором команду японских участников налета собирали «по объявлению» и среди доверенных знакомых.

Еще одна любопытная деталь. Перед отправлением Окамото собрал всех у парадных ворот резиденции регента и сообщил им о том, что им придётся иметь дело с «лисой», давая знать, что королева в любом случае должна быть убита[6]. По некоторым иным данным, план налета на дворец и убийства королевы изначально имел кодовое название «Охота на лисицу». Будто бы, это было связано с тем, что Миура, который был глубоко верующим буддистом, перед решением атаковать несколько дней сидел дома и читал сутры, пытаясь найти оправдание своему будущему поступку. Возможно, представление о том, что целью атаки является не человек, а лиса-оборотень, позволяло ему не испытывать моральных терзаний, тем более что образ оборотня, который под маской прекрасной женщины дорывается до власти и губит страну, распространен и в Японии, и в Китае.

Охрана дворца и ее боеготовность. В письме Сабатина указано, что в налете на дворец принимали участие человек 50 японских солдат, некоторое количество японцев в штатском и 200-300 солдат корейской армии, обученных японцами. По иным данным, в налете принимало участие максимум полсотни японцев, плюс до тысячи солдат Хуллёндэ, руководимых У Бом Соном(командир второго батальона) и Ли Ду Хваном(командир первого батальона).

Королевский дворец охранялся дворцовой стражей, однако в течение дней, предшествующих налету, силы дворцовой стражи были «бессовестно подорваны»: оружие было заменено на худшее, а боеприпасы уничтожены[7]. Число солдат и офицеров во дворце было сокращено, судя по А. Середин-Сабатину, во дворце должно было быть 1500 солдат и 40 офицеров, но на момент штурма было всего 250-300 солдат и 8 офицеров[8]. Таким образом, внутри находилась одна пятая от списочного состава войск, — значит, «массовый исход» дворцовой стражи проходил под руководством офицеров, в противном случае их во дворце осталось бы существенно больше восьми.

Автор видит несколько версий того, чем могло быть обосновано ослабление боеготовности. Первая заключается в том, что дворцовая стража принципиально не представляла серьезной опасности, что подтверждается цитатой из Вебера: «Охраняющая королевский дворец стража есть сброд без дисциплины, без руководителей. От неё нельзя ожидать малейшего отпора и при первом же выстреле она разбежится во все стороны»[9]. Что, в общем-то, и произошло. И хотя в течение всех событий начальником дворцовой стражи де-факто являлся генерал Дай, его попытки повышения боеготовности неоднократно срывались[10].

Вторая грешит на военного министра Чо Хый Ёна, который принадлежал к сторонникам реформ; он мог бы отдать такой приказ. Либо это мог сделать его заместитель Ли Чжу Хве, который был вовлечен в заговор. Однако неясно, был ли такой приказ отдан — предполагаю, что к нынешнему времени упоминания о нем уже бы всплыли.

Третья связана с излишним доверием двора японцам. Хальберт упоминает разговор, который Иноуэ имел с королевой незадолго до его отъезда. В нем Иноуэ заверял ее, что «японское правительство не забудет защитить королевский дом и обеспечить безопасность страны», после чего ее беспокойство за будущее стало гораздо меньше[11].

Четвертая отдает конспирологией, но, возможно, остальная часть стражи была нужна для чего-то иного? Она строится на том, что впоследствии обвинение в том, что охрана дворца была намеренно ослаблена, не выдвигал даже ван, хотя искать предателей в такой ситуации было бы логичным. И возникает вопрос, не было ли это связано с тем, что верные люди были нужны королеве для чего-то иного: например, для превентивного удара по своим противникам, которые, однако, успели раньше.

____

[1] Бoльшая часть этих показаний цитирована по работе Ким Рехо «Гибель королевы Мин. Новая версия. // Корея. Сборник статей, М., 1998. С. 123-137».
[2] К.И. Вебер и Корея. стр.177-179
[3] Peter Duus, The Abacus and the Sword: The Japanese Penetration of Korea, 1895–1910 , стр 110-111
[4] Korea and her neighbors, p 270-275
[5] Peter Duus, The Abacus and the Sword: The Japanese Penetration of Korea, 1895–1910 , стр 110-111
[6] Учитывая то, какой образ имеет это животное в дальневосточном фольклоре, особенно миф о лисе-оборотне, которая в облике прекрасной девы губит страны, можно сказать, что японцы воспринимали королеву как очень серьезного противника.
[7] Korea and her neighbors, p 271
[8] Корея глазами россиян (1895-1945). С. 14-22.
[9] К.И. Вебер и Корея. Стр.71
[10] Hulbert, Homer B. The history of Korea. vol. 2 стр. 294-295
[11] Korea and her neighbors, p 269-270

https://makkawity.livejournal.com/3480808.html#cutid3

***

Подготовка к нападению и проблема отсутствия сопротивления. Как бы то ни было, уже во второй половине дня 7 октября подходы к резиденции королевы уже были без охраны, что было чрезвычайно странно. При этом снаружи дворца находились бунтующие солдаты Хуллёндэ. Их настроения подогревались слухами о том, что скоро отряд распустят, а его членов подвергнут репрессиям, и что в конфликтах армии и полиции двор всегда на стороне последних[1]. В течение ночи с 7 на 8 октября солдаты передвигались туда-сюда, и их было хорошо видно из дворца. В 4 часа утра во дворце раздался крик, что его атакуют, после чего офицеры дворцовой стражи поспешили к резиденции короля и на внешние посты. Штурма не было, но было обнаружено, что у стены дворца находится группа японских солдат, так как недалеко от дворца находились японские казармы. По словам полковника Ли Хак Кюна, которые он дал в русской миссии в Сеуле: «Было около 4 ? часов. Я стоял на стене у малых северных ворот и при ярком лунном свете ярко мог видеть в бинокль около 12 теней от двигавшихся по северо – западной стене людей»[2].

Это частично совпадает с показаниями генерала Дая и Середина-Сабатина, которые глядя через щель ворот, увидели группу японских солдат со штыками, — после того, как их заметили японцы спрятались в тени стены. Кроме того, под другой частью стены обнаружилось около двухсот солдат Хуллёндэ.

Через какое-то время стало понятно, что противник накапливается[3]. О ситуации известили командира Хуллёндэ, и когда Хон Ге Хун добрался до дворцовых ворот, он обнаружил, что главный вход окружен его подчиненными. По информации, которую приводит Korean Repository, Хон приказал солдатам разойтись и вернуться в казармы, после чего те открыли по нему огонь. Хон получил 8 пуль, упал с коня и был добит мечами[4].

После этого солдатам зачитали речь, смысл которой Сабатин, плохо знавший корейский, не понял, и начался штурм, при этом Сабатин отмечает как нежелание нападавших убивать защитников дворца (стрельба велась поверх голов и имела целью скорее напугать противника), так и то, что защитники дворца не оказывали сопротивление и практически сразу же обратились в бегство, бросая оружие и форменную одежду[5]. Генерал Дай пытался что-то сделать, но после пяти или шести залпов нападавших, солдаты дворца рванули с таким напором что снесли двух иностранцев мимо резиденции Кочжона к воротам королевы[6]. Около пяти часов утра мятежники заполнили дворцовый комплекс, практически не встречая сопротивления[7].

А. Середин-Сабатин свидетельствует: «Ворвавшись, новые корейские солдаты сделали три залпа (каждые в 30-40 выстрелов) по дворцовым солдатам. Между прочим, нападающие видимо, не имели намерения убивать много народа, так как стреляли очень высоко. Я с генералом Дай стояли на линии огня, вдоль стены… не далее как в 80 шагах (или ярдах) от стреляющих, но пули, как я сужу по своему в то время впечатлению, пролетали не ниже, чем футов на 20-30 над головой. На моих глазах только один дворцовый солдат был ранен в плечо (из трех залпов)».[8] Вебер тоже отмечает, что атакующие стреляли вверх и большинство пуль попали в верхний этаж ближайшего нежилого дома[9] .

Объяснения того, отчего нападающие били поверх голов, базируются на показаниях одного из солдат: «Ранним утром 8-го числа японские инструкторы и несколько корейских офицеров (в числе которого были У Бом Сон и Ли Ду Хван, приказали построиться и увезли нас из казармы. На вопрос солдат, куда их везут, они толком не ответили, сказав, что надо проучить корейских полицейских, с которыми они имели недавно стычки. Но, прибыв к крепостным воротам, солдаты поняли, в чем дело. Они увидели, что во дворце уже находятся японцы»[10].

Сторонники классической южнокорейской версии пытаются предположить, что У Бом Сон уже во дворце приказал солдатам стрелять в воздух, однако это не стыкуется ни со свидетельством Сабатина о том, как выглядело начало штурма, ни с его же заявлениями о том, что корейских солдат он опасался сильнее.

Автору же скорее интересно то, отчего дворцовая стража не стреляла в ответ. Корея – не исключение из случая, когда охрану царствующей особы поручают если не самым подготовленным, то, по крайней мере, самым лояльным войскам. Занимая оборону во дворце, можно было отбиваться от противника хотя бы до подхода иных лояльных войск или обеспечения эвакуации королевской семьи. Тем более что у атакующих не было особого численного превосходства или подавляющей огневой мощи. Поэтому то, что никто из военных не пытался оказать сопротивление (а это видно из показаний свидетелей, где упоминаются фрейлины или чиновники, но нет ничего про охрану), требует дополнительных объяснений.

Такие объяснения пытаются давать. По мнению профессора Ли Мун Вона, охрана дворца не оказывала сопротивление потому, что была вооружена старыми винтовками и не могла противостоять японским регулярным войскам. Однако в истории немало примеров, когда даже невооруженные люди оказывали серьезное сопротивление противнику.

Другое объяснение строится на показаниях Ли Хак Кюна, в которых Кочжон «приказал мне принять все меры к предупреждению кровопролития; нашим солдатам велено было стрелять лишь в крайнем случае[11]». Такое поведение вана поклонники правящего дома пытаются объяснить тем, что «непротивление злу насилием составляло кредо короля Кочжона», однако отчего-то ни при подавлении последствий мятежа Года Капсин, ни в отношении тонхак или демонстрантов-традиционалистов, ни в событиях более позднего времени это непротивление не проявлялось.

Объяснений всей этой несуразице может быть несколько. Можно обосновать все плохой подготовкой охраны (вспомним, сколько оказалось в корейской армии мертвых душ на момент начала Имчжинской войны), но как минимум не менее валидна и версия о том, у солдат не было особого желания защищать королеву, которая действительно воспринималась многими как «символ всех зол разлагающейся династии».

Версии убийства. О том, что произошло непосредственно в покоях вана, есть несколько версий, так как почти каждый ключевой свидетель или источник излагает несколько иной вариант развития событий.
Главный свидетель в лице Середин-Сабатина по данному вопросу ничего важного не говорит. На женскую половину его занесло толпой, и, поняв, что ему несдобровать, он обратился за защитой к японцу, которого посчитал главным, после чего ему даже дали охрану. Японцы периодически трясли его за воротник и спрашивали, знает ли он, где королева, но смерти королевы он не видел. Как «не видел крови ни на платье, ни на теле кореянок, ни на саблях бушующих японцев» [12].

Следующим свидетелем выступает сам Кочжон: «Король, через переводчика генерала Лежандра (советника короля), сообщил, что на его глазах японцы Окамото (бывший советник при корейском военном министерстве), Судзуки и Ватанабэ ворвались во внутренние покои дворца с обнаженными саблями и первые двое схватили королеву. Здесь он лишился сознания и больше ничего не помнит. Наследный принц видел затем, как королева бросилась бежать, а оба упомянутые японца за нею, но он полагает, что королеве удалось спастись»[13].

Возникает вопрос – Окамото ван мог знать из-за его ранга, но кто такие Судзуки и Ватанабэ, откуда ван мог знать их фамилии? Затем, надо помнить, что помещение дворца, ставшее жертвой налета, было разделено на мужскую и женскую половину и что происходит на территории королевы, ван видеть не мог. Оттого есть предположение (основанное на обычном поведении вана в критической ситуации), что Кочжон в очередной раз рассказал то, что от него хотели услышать.

Фрейлина, чьи показания традиционно выдаются за показания принца, заявляет, что японцы ворвались в комнату, где находилась Королева и дамы с криками: «Где Королева?». Министр двора бросился им навстречу, встал между ними и Королевою и поднял руки, прося пощады. В ту же минуту ударами сабли ему отрубили обе руки и он упал, истекая кровью[14]. Японцы ринулись дальше и бросились к женщинам, крича «где Королева?», но фрейлины отвечали, что Королевы здесь нет. В это время королева побежала по коридору. Японцы кинулись за ней, настигнув, повалили ее на пол, нанеся тут же несколько сабельных ударов. Смерть была мгновенной. Одна из фрейлин покрыла лицо покойницы платком, и через некоторое время японцы унесли труп в находящуюся вблизи рощу.

Есть и показания Тэрасаки Ясукити – одного из активных участников атаки: «Накамура Тадэо, Фудзикацу Акира и я ворвались во внутреннюю комнату королевы, хотя король останавливал нас. Там находились 20-30 придворных дам. Выбросив их всех во двор, мы заглянули под одеяло, там лежала дама. Хотя она была одета как все другие придворные дамы, но ее облик отличался аристократичностью. Мы решили, что это королева Мин. Мы схватили ее за волосы, но она попрежнему держалась достойно… Я ударил ее ножом и повалил на пол[15]».

Однако этот рассказ не подтверждается иными свидетельскими показаниями. Ван, как можно заметить, называет иные фамилии, а в иных источниках непосредственными убийцами называют Кунитомо или Сиба. Не исключено, что они убили одну из фрейлин, которую приняли за королеву.

Версия, приведенная И. Бишоп, выглядит так: «Как только японцы вошли в здание и зашли в переднюю, где несчастный король мог их видеть, надеясь отвлечь их и дать королеве время для побега. Некоторые из японских убийц размахивали мечами, грубо обращались с Его Величеством, били и таскали за волосы дворцовых дам в его присутствии. Наследный принц, который был во внутренней комнате, был схвачен, его шляпа была сорвана и сломана, его схватили за волосы, угрожая мечами, чтобы тот показал дорогу к королеве, но он смог добраться до вана, и они больше никогда не были разлучены.

Все дело не заняло больше часа. Наследный принц видел, что его мать бежит по коридору, преследуемая японцами с мечами, основным стремление убийц было попасть в ее покои. На этаже выше была найдена наследная принцесса с несколькими дамами, она была зарезана мечем, избита и скинута вниз. Министр двора, поднял тревогу, чтобы королева была одета и готова бежать и прятаться. Когда убийцы вломились, он стоял в передней Ее Величества с раскрытыми руками, пытаясь защитить ее, предоставляя им подсказку, которую они хотели. Они отрубили ему обе руки и нанесли другие раны, но он умудрился перелезть через веранду в присутствие короля, где он умер от потери крови. Королева, спасаясь от убийц, была настигнута и ранена мечем, падая как если бы была мертва, но она приподнялась и спросила, жив ли наследный принц, ее идол, из-за этого японец прыгнул на ее грудь и разрубил. Даже потом, хотя медсестра, которую я ранее видел при посещении, закрыла ее лицо, это не было фактом, что она мертва. Японцы положили ее на доски, обернули вокруг нее шелковое покрывало и отнесли ее в сосновую рощу в соседнем парке оленей, где ее тело облили керосином и сожгли, только несколько костей избежали разрушения»[16].

Далее в списке источников первый сын короля, кронпринц Сунчжон, который утверждал, что ведущую роль в нападении играли корейские войска, а У Бом Сон непосредственно принимал участие в убийстве королевы. Когда после этих событий У бежал в Японию, Сунчжон специально подсылал к нему убийц, которые и ликвидировали его в 1903 г. Конечно, это свидетельство надо учитывать, принимая во внимание олигофрению принца, но о том, что представители хуллёндэ искали королеву вместе с японцами, пишет и Бишоп[17].

Версия Х. Хальберта (в разных книгах детали варьировались) в целом выглядит так: «Когда японцы подошли к к зданию, в котором находились Их Величества, часть из них осталась охранять все выходы, другая – вошла в здание[18]. Часть толпы, размахивая оружием, вошла в мужскую часть дворца, но не напала ни на короля, ни на наследного принца, стоявшего рядом. Другая часть рыскала в женских покоях, беря в плен придворных женщин и требуя информацию о местонахождении королевы. Там они встретили министра двора, и сразу же смертельно его ранили, однако он сумел доползти до короля, где был убит. Королева нашлась в одной из комнат своих приближенных, а затем была безжалостно убита. Невозможно с точностью заявить, кто именно нанёс решающий удар, японцы или корейцы, однако велика вероятность того, что он был сделан вооружённым японцем. Тело было завернуто в своего рода одеяло, пропитанное горючей жидкостью, и сожжено на краю сосновой рощи, находящейся к востоку от пруда в передней части королевских покоев»[19].

Своя версия есть у Korean Repository. Атакующие начали искать королеву вместе с частью солдат. Натолкнувшись на министра двора Ли Кён Чжика, они зарубили его. Пострадало несколько фрейлин, в том числе принцесса, которую протащили за волосы, ранили мечом и сбросили с лестницы. Так как не было понятно, которая из четырех женщин является королевой, японцы жестоко убили всех четверых, но когда служанка указала на одну из убитых как на королеву, это тело сбросили вниз, потоптали и пронзили мечом[20].

Еще одна интересная деталь. Поиски королевы и убийства потенциально похожих на нее дам обычно связывают с тем, что королева так сильно пользовалась косметикой, что опознать ее без грима было маловероятно[21]. Однако, по данным Ким Ен Уна[22], на самом деле японские солдаты знали, где покои королевы, поэтому сразу нашли ее, вывели из дворца, зарубили и сожгли тело. Об этом стало известно весной 2005 г., когда Сеул посетила небольшая делегация японцев, потомков солдат, участвовавших в нападении на королевский дворец и убийстве королевы. Они принесли извинения перед корейцами и рассказали эти подробности, которые в свое время были задокументированы и прекрасно сохранились в архивах. В том же 2005 г. в архиве была найдена картина, на которой изображен момент аудиенции, данной королевской четой японцам. На этой картине изображена круглолицая в возрасте королева, которая что-то довольно энергично объясняет. Эта королева совсем не похожа на ту «королеву», чей «канонический портрет» молодой сухощавой красивой женщины публиковался в разных научных изданиях. При этом картину делал хороший рисовальщик, по-видимому, присутствовавший на этой беседе. Спутать женщину, изображенную на картине, с любой другой женщиной во дворце невозможно.

____

[1] Letters from Joseon. С. 283.
[2] Ким Рехо. Гибель королевы Мин. Новая версия. // Корея. Сборник статей, М., 1998. С. 123-137.
[3] К.И. Вебер и Корея. стр.177-179
[4] Letters from Joseon. С. 281-284.
[5] Корея глазами россиян (1895-1945). С. 14-22.
[6] Korea and her neighbors, p 271
[7] Letters from Joseon. С. 281-284.
[8] Корея глазами россиян (1895-1945). С. 14-22.
[9] К.И. Вебер и Корея. стр.177-179
[10] Ким Рехо. Гибель королевы Мин. Новая версия. // Корея. Сборник статей, М., 1998. С. 123-137.
[11] Ким Рехо. Гибель королевы Мин. Новая версия. // Корея. Сборник статей, М., 1998. С. 123-137.
[12] Корея глазами россиян (1895-1945). С. 14-22.
[13] Ким Рехо. Гибель королевы Мин. Новая версия // Корея. Сборник статей. М., 1998. С. 123-137.
[14] Согласно материалам суда, его будто бы убил (во всяком случае, против него было выдвинуто специальное обвинение) некто Хираяма Ивахико.
[15] Там же.
[16] Korea and her neighbors, p 271
[17] Korea and her neighbors, p 271
[18] Hulbert, Homer B. The history of Korea. vol. 2 стр. 294-295
[19] The Passing of Korea, стр. 137+
[20] Letters from Joseon. С. 281-284.
[21] Letters from Joseon. С. 105.
[22] Ссылка!!

https://makkawity.livejournal.com/3481126.html#cutid2

***

Вопрос о зверствах и жертвах. Сразу же огорчим любителей представлять налет как массовое убийство, «совершенное с дикой жестокостью — было одновременно перебито множество охранников дворца и женщин из государева гарема»[1]. Не считая королевы, смерть которой была подтверждена не сразу, тела посчитали практически тотчас: «несколько фрейлин, министр двора, один генерал[2] и около десяти солдат убиты»[3].

Такие данные приводит Вебер, у которого нет причины лгать и, тем более, занижать число жертв. Выходит, что налет 1895 г. обошелся достаточно малой кровью, особенно если сравнивать с количеством жертв солдатского бунта 1882 г. или даже мятежом года Капсин. Собственно, даже во время захвата дворца в 1894 г. перед началом японо-китайской войны корейцы потеряли 17 убитых и 70 раненых[4].

Затем смерть королевы пытались представить как нечто особо зверское. Это хорошо проявляется в записках, составленных российскими военными в преддверии русско-японской войны и имеющих соответствующее пропагандистское наполнение: «королева была ранена саблями и замертво упала, тогда ее положили на доску, закутали одеялами и вытащили во двор, откуда вскоре потом унесли в ближайший парк, где набросали на нее мелких дров, все облили керосином и сожгли… Ее сожгли, хотя и раненую, но живую, и она в агонии старалась от огня скрыть голову и руку, стремясь зарыть их в землю»[5].

Впрочем, даже в этом варианте судьба Мин Мёнсон уступает участи сербской королевы Драга Обренович, убитой вместе с мужем в 1903 г.

Цитируем «Русский Вестник»: «После того как Александр и Драга упали, убийцы продолжали стрелять в них и рубить их трупы саблями: они поразили Короля шестью выстрелами из револьвера и 40 ударами сабли, а Королеву 63 ударами сабли и двумя револьверными пулями. Королева почти вся была изрублена, грудь отрезана, живот вскрыт, щеки, руки тоже порезаны, особенно велики разрезы между пальцев, — вероятно, Королева схватилась руками за саблю, когда ее убивали, что, по-видимому, опровергает мнение докторов, что она была убита сразу. Кроме того, тело ее было покрыто многочисленными кровоподтеками от ударов каблуками топтавших ее офицеров. О других надругательствах над трупом Драги… я предпочитаю не говорить, до такой степени они чудовищны и омерзительны. Когда убийцы натешились вдоволь над беззащитными трупами, они выбросили их через окно в дворцовый сад, причем труп Драги был совершенно обнажен»[6].

Резюме. Понятно, что патриотические корейские историки пытаются свести участие корейской стороны в убийстве королевы к минимуму. Однако факты оказываются не в их пользу. Участие Хуллёндэ в нападении подтверждается целым рядом свидетелей, включая кронпринца. Ослабление боеготовности дворцовой стражи, если это была сознательная диверсия, тоже оказывается делом рук корейской стороны хотя бы потому, что у японцев не было возможности влияния на данное подразделение.

Неясен и вопрос о том, от кого в итоге исходила инициатива нападения: Миура принял решение не сразу и после предложения Тэвонгуна о сотрудничестве, а не решив убить королеву и лишь потом заручившись поддержкой ее врагов. С точки зрения автора, нельзя исключать ситуацию, при которой Миура, не занимавшийся ранее корейскими делами, последовал логике фракционной борьбы и, сразу же испортив отношения с королевой, нашел союзника в лице Тэвонгуна. Последний воспользовался этим и убедил Миуру в том, что «лисицу надо уничтожить», желая руками японцев ликвидировать свою главную соперницу.

Не стоит забывать о том, что новость о смерти королевы была встречена в Японии скорее с осуждением, причем говорили об этом и такие люди, как Ито Хиробуми. Да, королева была врагом, но ее ликвидация как минимум не принесла должной выгоды и скорее осложнила отношения двух стран. Конечно, никто не наказал Миуру за его патриотическую инициативу, но, как кажется автору, если бы убийство королевы планировалось заранее, организаторам не пришлось бы собираить команду исполнителей менее чем за сутки до налета.

Что же до обстоятельств успешного нападения, в ходе которого никто их нападавших даже не был ранен, то оба основных объяснения отнюдь не выставляют корейский двор в позитивном свете: либо репутация королевы и ее клана была такова, что защищать ее ценой своей жизни никому не хотелось, либо коррупция и разложение армии достигло той точки, при которой даже дворцовая стража не была способна оказать сопротивление отряду, не сильно превышающему (если вообще превышающему) их числом. А с точки зрения жертв история не выходит за рамки корейской политической борьбы – многие события более раннего или позднего времени обходились большей кровью.

_____

[1] В.М. Тихонов, Кан Мангиль. История Кореи. Том I, С. 446
[2] Имеется в виду Хон Ге Хун
[3] Бэлла Пак. Российский дипломат К. И. Вебер и Корея. С. 178.
[4] Letters from Joseon. С. 62-63.
[5] Россия и Япония на заре ХХ столетия. Аналитические материалы отечественной военной ориенталистики. М., 1994. С. 213.
[6] https://patrio.org.ru/lofiversion/index.php/t557.html

https://makkawity.livejournal.com/3481840.html#cutid2

Ссылки по теме:

• Татьяна Симбирцева. Убийство во дворце Кёнбоккун
• Королева Мин (1851-1895): путь к власти (биографический очерк по книге Ц. Фусако «Убийство королевы Мин»)
• К. Асмолов. История Кореи. Глава восьмая, в которой королеву Мин наконец убивают, а аудитория пытается разобраться в подоплеке истории
• Убийство королевы Мин (1895-1897 гг.). Подборка документов

Telegram